***
Мы попрощались возле магазинчика компакт-дисков, в который зашли после кафе. Стюарт предупредил, что завтра позвонит, чтобы сказать точное время и место встречи с сестрой. После он, аккуратно придерживая пакет с новыми дисками, направился к переходу, к машине, оставленной на парковке супермаркета. А я обратно в «Дырявый котёл». Только так можно было попасть в центр подготовки департамента правопорядка, проще говоря мракоборческий центр. Отчасти центр напоминал устройство Министерства: множество коридоров, холлов и уровней, разве что был упорядочен и ясен, как план расстановки книг в библиотеке — у всего было своё обоснованное и законное место. Заблудиться здесь попросту невозможно. Попадая в главный холл, огромное круглое помещение с высоченным потолком и десятками каминов вдоль стен, первым делом следовало пройти к круглой же стойке в центре — эдакий гигантский бублик из тёмного дерева — где сидели на равном расстоянии друг от друга сотрудники, человек тридцать, не меньше. Они принимали и рассылали почту, регистрировали посетителей и выполняли функцию информационного центра. Светлое пространство без запахов до самого потолка полнилось гулкими человеческими и механическими голосами, стуком клавиш печатных машинок и шуршанием пергаментов. В отличие от мрачного министерского Атриума, холл центра был светлым, безликим и стерильным. Сегодня здесь целая толпа, выходной день у студентов, а значит, им позволено покидать центр на целый день. Я прошёл регистрацию у улыбчивой девушки, которая проверила палочку и удостоверение, выдав значок с надписью «посетитель» и указав направление к лифтам. Я шагнул в кабинку, с облегчением отметив, что она пуста — как же приятно порой остаться в одиночестве — и нажал кнопку четвёртого уровня. Над головой закружились бумажные самолётики, послания на другие этажи. Лифт на мгновение замер перед тем, как двинуться вверх. В тот же миг впереди, в коридоре, появилась женщина. Похоже, шла следом за мной из холла. Торопливо шагая на каблуках, она махнула рукой, прося подождать, и я ещё раз нажал на кнопку с цифрой четыре. Ей оставалось шагов пять-шесть, когда лифт пришёл в движение, и лишь удивлённое лицо мелькнуло в щели закрывающихся дверец. Всё вокруг казалось далёким; телом я был в кабинке, прижимался спиной к холодному поручню, но мыслями — далеко за её пределами. То в баре, вглядываясь в лица посетителей, то в лавке Олливандера, вслушиваясь в мерный голос Джери, то в компании Стюарта, говорящего о том, что надо подождать и сделать всё официально. Можно было бы попытаться поспрашивать старых мракоборцев здесь и сейчас, в центре. Если догадка о профессии Марка Гудмана правдива, то, вероятно, удалось бы кое-что накопать; возможность, что парень из бара и Гудман разные люди была, но я чувствовал, что это он. С другой стороны, не было никаких существенных причин, кроме терзающего нутро любопытства, для беготни по всему центру в поисках нужного человека. В понедельник всё и так выяснится, и торопиться, если быть откровенным, некуда. Парень уже мёртв, и ему не поможешь, а родственникам рано или поздно всё равно откроется правда, и это точно не моя забота. Двери лифта раздвинулись на втором уровне, административном, и неожиданно вошёл тот, от чьего вида сжались кулаки. — У меня иногда такое чувство, что ты меня преследуешь, Малфой, — сказал Уизли и закатил глаза, нажимая кнопку шестого этажа, где находились испытательные полигоны. — Какая встреча, не ожидал. Или до начальства наконец-то дошло, что тебя следует отправить доучиться? Прозвучало это почти как дежурное приветствие. Наверное, таковым оно и было. — Ха-ха. — Уизли скривил рот. — Чтоб ты знал, я здесь потому, что веду дополнительный практический курс по боевым заклинаниям у четвёртого курса. — По субботам? И что же они натворили, раз им досталось такое наказание? — Это не наказание. Я занимаюсь с лучшими из лучших. — Он оглядел меня с головы до ног. — Классные очки, капитан. Где футболку такую отхватил? В магазине «Всё для лузеров»? — Спешу огорчить, ты ошибся. Она из магазина «Да пошёл ты». Ну ты понял, часто ведь там бываешь. Уизли хмыкнул, но сжал зубы так, что задвигались желваки. Я отступил на шаг и отвернулся, надеясь, что он верно истолкует этот жест нежелания вступать в перепалку, хоть и глупо было поворачиваться к нему спиной. Лифт остановился на третьём уровне, но никто не вошёл, и мы отправились дальше. Слишком уж медленно. — А ты какими судьбами? — раздалось негромкое позади. — Где-то здесь открыли филиал змеиной дыры? — Завязывай, Уизли. — А то что? Эти слова, сказанные с очевидной усмешкой, заставили сжать зубы и прикрыть глаза. Вместо пошарпанной металлической стены встала темнота, а из неё появилось лицо Гермионы, совсем как во сне, знакомое до последнего мазка крови. Я полагал, что именно это видел в тот день, когда подставился под проклятье Нотта и оттолкнул Уизли. И видел, будто то было вчера, как он нёсся на выпущенное неизвестное заклятье и наверняка понимал, что ему не успеть пригнуться. Оттолкнул — чтобы не разбилось её сердце. Он это знал. Но какими бы ни были поводы для этого поступка, факт оставался фактом. — Благодарности за спасение жизни ненадолго хватило, да? — сказал я и повернулся, поглядев ему в глаза. Желтоватый свет ламп, перебиваемый снующими туда-сюда бумажными самолётиками, делал его морду ещё более рябой. Слова, пусть и сказанные негромко, не потонули в дребезжании лифта, а словно зазвенели в плотном воздухе. Уизли, не моргая, смотрел и смотрел на меня, с физиономии исчезла дурацкая ухмылка; но скоро она вернулась. — Как будто для тебя это что-то значит. И да, это же просто шутка, — произнёс он насмешливым тоном человека, объясняющего последнему из идиотов банальную мысль. — Неужели. — Без всякой эмоции я покивал, чувствуя усталость. Но и раздражение тоже. Как будто смотришь одно и то же кино в тысячный раз подряд. — Если шутку нужно объяснять, значит, хреновый из тебя шутник. Впрочем, это многое объясняет. — Зато ты у нас отменный шутник? — осклабился он. — Точно. Но совсем не шутка, что ты всё ещё мой должник, да, Уизли? Сказав это, я вышел из лифта, едва разъехались двери. Он ничего не ответил. За спиной лишь задребезжали металлические дверцы. Кабинка двинулась дальше. Ходили легенды, что когда один волшебник спасает жизнь другому, то между ними образуется некая связь, но в действительности… Кто знает, как это работает и работает ли вообще? Сказанное Уизли — лишь повод, чтобы задеть, а я был уверен, что его это действительно задевает и задевало с самого начала. На деле же эта байка выглядела так, будто речь шла о черте характера, чувстве долга, которое возникает у всякого порядочного человека, независимо от происхождения, когда ему оказывают услугу. Взять хотя бы ситуацию между Поттером и моей матерью. Она рискнула солгать, чем спасла Поттера, и в результате получила ответную услугу, благодаря которой бо́льшая часть Малфоев была на свободе и с палочками. Пример слишком частный, да и Уизли — не Поттер, но другого я вспомнить не мог. Шагая по длинному, хорошо освещённому коридору, раздражённый неожиданной стычкой, я обдумывал, что стоило бы сказать лисьей морде на его выпады. После дуэли палочками не машут, но продумывание наиболее оскорбительных ответов приносило необъяснимое удовольствие. По пути краем глаза улавливал движения. Обе стены коридора увешаны досками почёта и портретами в больших золотых рамах, на них все без исключения были прославленными сотрудниками департамента. Некоторые читали потрёпанные томики без названий, сидя в креслах с мягкими спинками, другие переходили с портрета на портрет, безмолвно открывая рты, переговариваясь с соседями. Хорошо, что их голоса не были слышны, иначе в коридоре стоял бы постоянный гомон. Женщина на одном из портретов проводила меня строгим взглядом, то ли за что-то осуждая, то ли к чему-то призывая. Выгравированные на золотой табличке слова под рамой гласили:«Венузия Крикерли.
5 апреля 1872 г. — 12 июня 1912 г.
Сотрудник штаб-квартиры мракоборцев.
Двадцать первый министр магии Великобритании».
Может, память подстегнул знакомый коридор, но вслед за этим возникла чёткая мысль: эта женщина умерла, занимаясь собственным садом, и откуда-то я знал, что это был несчастный случай с мандрагорами. Странно иногда распоряжается судьба. Мы с Морганом условились, что он будет ждать в общей гостиной на четвёртом уровне, где находились общежития. Главный холл, коридоры, классы и прочие помещения центра отличались от того, что студенту Хогвартса было привычно, но только не общая гостиная. Здесь всё казалось родным — тёмные полы, каменные стены, увешанные гобеленами и досками объявлений, всё свободное пространство уставлено диванчиками, креслами и столиками, а в мрачных каминах пылал огонь. Я огляделся, едва шагнув в просторную гостиную, но не увидел знакомого лица. Зато подметил, что многие столы были заняты, студенты корпели над книгами и тетрадями даже в субботу. На дворе декабрь, а значит, скоро предстоит сдача основной сессии. С тоской и облегчением, что всё позади, я подумал о тех временах, когда был на их месте, занимаясь по выходным не потому, что предстояли серьёзные экзамены, а потому, что других дел просто не было. Никто меня не навещал, пойти было некуда, поговорить — почти не с кем. Теперь всё это как никогда чётким узором всплывало в памяти. — Спасибо, что пришёл. Морган возник передо мной неожиданно. Наверное, сидел в одном из скрытых тенью кресел. Он протягивал руку для приветствия. — Да что уж там. Я пожал Энди руку, пытаясь отодвинуть неприятные воспоминания и вернуться в реальный мир, где было чем заняться, с кем поговорить и приятно провести время. И подумал о Гермионе, впервые за время её отсутствия ощутив, как сильно на самом деле её не хватало. — С теорией проблем нет, — сказал Энди, кивнув в сторону двери. Она вела в коридор, где находились комнаты студентов. — Ну не могу я этот стакан превратить в чайник, а мне надо сдать эту проклятую практику, иначе не допустят до основных экзаменов! И кому, мать их, нужно делать из стакана чайник? В смысле… пойди и купи чайник, ленивая задница. Он скривился и глянул на меня, как бы прося подтвердить правоту. — Суть не в том, что тебе пригодится умение превращать стакан в чайник, а в отработке принципов превращения. — Да знаю я. — Он помотал головой, плечи опустились. — Но всё это сильно выматывает. — А ты думал, что будешь развлекаться? Если ты действительно хочешь работать в департаменте, то придётся постараться. Поверь, слишком упёртый стакан — это не единственное препятствие, которое тебя ждёт. — Я только и делаю, что читаю и отрабатываю заклинания, — буркнул он. — Никакой личной жизни. Говорил он негромко, наверное, чтобы не привлекать внимание парней и девушек, которые корпели над заданиями. На их фоне он выглядел скорее преподавателем, чем студентом. Или чьим-нибудь отцом. Но они всё равно украдкой глядели на нас, явно признав во мне пришельца извне. Морган жил с соседом, который сейчас отсутствовал. В комнате, обставленной по-спартански, было три аккуратно застеленных кровати, но заняты только две прикроватные тумбы. Один длинный стол, стоящий возле фальшивого окна, три стула, общий шкаф, поделённый на три секции. Всё такие же стены, выкрашенные в светло-зелёный цвет, и тёмный пол. Такие, какими я их помнил. Комнаты в студенческом общежитии были один в один, как близнецы, и отличия составляли только попытки студентов облагородить голые стены. Сосед Энди развесил плакаты магловских музыкальных групп — они не двигались, на полке стояли наградные кубки, лежали книги на тумбе, в основном учебники, на кровати покоилась старенькая на вид гитара. На половине Моргана ничего не висело, не было почти никаких намёков на то, как он развлекается в свободное время и чем увлечён, сплошь ровные стопки учебных тетрадей и книг по магии. Разве что на верхней полке лежала пара томиков в мягкой обложке. Один из них лежал корешком вперёд — «Этюд в багровых тонах» Конана Дойла — и был затёрт до такой степени, будто его читали раз сто. — А ты ведь играл в квиддич? — спросил вдруг Морган, поправляя и без того ровную стопку книг на своей тумбе. — Ага, в школе. — Я снял опостылевшие очки и бросил на стол у окна, только сейчас ощутив, как сильно они натёрли уши. — А что? — Кем? Хорошо играл? Он отвлёкся от книг и посмотрел на меня с интересом, задержав взгляд на покалеченном глазу дольше, чем следовало бы, но никак не прокомментировав. — Ловцом. Ну… Наверное, неплохо. Я же глядел на него не без удивления. Почему-то казалось, что маглов приводит в ужас одна только мысль, чтобы взлететь в воздух на метле, как, например, Стюарта. Энди хоть и не был маглом, но прожил обычным человеком всю сознательную жизнь. — Ловец, — протянул он в своей типичной манере, вскинув бровь. — Это тот, кто ловит золотой мяч, да? — Ага, снитч. Тебя заинтересовал квиддич? — Типа того. Видел, как играли на поле. — Он махнул рукой в сторону. — Вообще-то, я больше люблю баскетбол, но у волшебников его нет. А зря. Я играл в школе, лучший игрок команды два года подряд. Ты знаешь, как в него играют? — Это где с мячом по полю бегают? — В кольцо кидают. — Энди почесал в затылке, рта коснулась неловкая улыбка. — Кстати, ты знал, что здесь есть квиддичные команды? — Разумеется, я ведь тоже тут учился. Эти слова открыли ещё одно воспоминание, которое оказалось похоронено под грудой других, более болезненных. Почти всё время моей учёбы в центре сопровождалось конфликтами, и не раз дело доходило до драки. Разборка из-за квиддича стала первой в списке многих. Тогда я выразил желание играть в одной из команд центра, но был отвергнут — «пожирателю не место среди нас» — и ни единая душа не дала мне шанса на адаптацию. Магловская драка не лучший способ отстоять точку зрения, но я до сих пор полагал, что два сломанных носа и три выбитых зуба моих противников были ими полностью заслужены. — Говорят, на будущий год, в марте, будет благотворительный матч между отделами Министерства, и центру тоже позволено участвовать, — продолжил Энди, задумчиво глядя в потолок. — Так ты хочешь играть в команде? Спятил? — Нет, просто к слову пришлось. Я подумал, что неплохо было бы чем-нибудь тут заняться. Знаешь, чтобы держать себя в форме не только в тренировочном зале. Покажешь пару приёмов? — Он изобразил, что бросает мяч. — Может, у меня талант. — Одного таланта мало для игры в квиддич, — сказал я твёрдо, но внутренне засомневался, на миг представив смутную картину: когда Поттер, по его словам, впервые сел на метлу, то показал себя так, что его тут же взяли в школьную команду. — Если ты вот так просто собрался садиться на метлу, то большего бреда я в жизни не слышал. Это тебе не мячи в кольцо бросать. — Разве суть не в этом? — хохотнул он. — Ты меня понял. Это не так просто, как может показаться. Большинство начинает летать и тренироваться даже до поступления в школу. — А ты научи. Расскажи, как это делается, — гнул своё он. — Что тебе стоит? — Стоит времени. Как минимум. И тебе, и мне. И я не хочу потом отскребать твои останки от поля. И… — Знаешь, я ведь не виноват в том, что меня вышвырнули из мира магии, — со вздохом сказал Морган, вскинув подбородок. Выглядел он так, будто его оскорбили. — Может, я и не стану хорошим игроком в квиддич, но просто хочу знать, что упустил. Ты же сам говорил, что надо многое навёрстывать. Обещай хотя бы подумать, идёт? Он смотрел на меня горящим взглядом. — Ладно, — солгал я. — А теперь давай займёмся трансфигурацией, идёт? По-моему, я здесь для этого, не стоит тратить время. У меня сегодня ещё есть дела. Я достал палочку, взмахнул ею. На столе перед окном со звоном закружился стакан. Морган помрачнел, но согласился и тоже вынул палочку. Ему действительно было непросто. Мало того, что приходилось навёрстывать в свободное время, так ещё и практиковаться, ходить на занятия, сдавать экзамены наравне с остальными, кто получил знания в школе. Может, поэтому на его полках почти ничего не было, кроме учебников? Попросту не хватало времени на другие занятия. Удивительно, как он ещё держался. Разрядка и правда не помешает. Если он найдёт на неё время. — Ну вот что это? — раздражённо произнёс Энди спустя минут двадцать, держа в руке палочку в бестолковых попытках совершить превращение. Пока что у стакана появилась только ручка, а воздухе витал хоть и едва ощутимый, но неожиданный запах горелого. — Во-первых, Энди, движения должны быть плавными… — Они плавные, чёрт их подери! Я прикрыл глаза в поисках причины, почему не стоило прямо сейчас связать его язык в узел. — Да ты как будто топором машешь! Сосредоточься на одной мысли, представь то, что хочешь получить в итоге. Вот так. Когда под моим руководством стакан обрёл форму чайника, я посмотрел на Энди, внимательно ли он следил за моими действиями. Он показался нелепым в форменных тёмно-синих брюках и чёрном поло с буквой «М» на груди. Такую одежду в этих стенах привычно видеть на молодых парнях и девушках, а он выглядел как рослый мужик, напяливший детскую пижаму. Может, тому виной блестящая в тёмных волосах седина и неизменные круги под глазами. Или отросшая щетина. Или морщины, прорезавшие лоб. — Да знаю я теорию! — огрызнулся он, но, поймав мой взгляд, добавил: — Ладно, извини, друг. — Так используй знания на практике! Расслабь хватку. Я подошёл к нему сбоку и взял за руку, в которой была палочка, вывернул её ладонью вниз. Сжал запястье и заставил повращать только кистью. От него пахло сигаретами и едва ощутимым, но острым запахом пота, и я поспешил отстраниться. Морган шумно сглотнул, выдохнул и глянул на меня искоса, будто не верил, что совет поможет. — Так? — Да. В этом случае должна работать только кисть. Пусть палочка станет как бы продолжением руки и твоей воли. И твоё завершающее движение отвратительно, ты не видишь этого? Ты не доводишь его до конца, обрываешь, из-за этого ничего не получается. Давай, пробуй ещё. Сказав это, я представил, как Уизли несколькими этажами выше занимается «с лучшими из лучших», а не учит почти что магла школьной программе. Унизителен и сам факт, и то, что он этим хвастал. Почему позвали именно его, а не кого-то другого? Наверняка он все уши прожужжал своим дружкам, что ему досталась такая честь. Преподаватель, пусть и приглашённый — это всё-таки показатель, как ни крути. Махнув палочкой резче, чем полагалось, я вернул стакану первоначальный вид. Издав тихий звон, он закрутился на месте, покатился по столу, упал и разбился об пол. — Репаро, — негромко, но уверенно произнёс Морган, и стакан послушно вернулся в прежний вид. Он отлевитировал его на стол. — Чего нервный-то? — Ничего. Пробуй ещё раз. Он помедлил, хмыкнув, но спорить не стал. Я выдвинул из-за стола стул и сел, наблюдая за его действиями, стараясь сосредоточиться только на них. Похоже, Энди был небезнадёжен. Минут через пятнадцать, сопровождаемых его ругательствами, у стакана появился носик, а ещё через несколько попыток он увеличился в размерах. — Ты точно в норме? — снова заговорил Морган, глядя на то, что у него получилось. — Вид у тебя странный. — Надо познакомить тебя с моим мозгоправом, вы задаёте почти одни и те же вопросы, — сказал я, на что Энди закатил глаза. — Я просто не выспался. Были… дела, и теперь не могу перестать об этом думать. Он присвистнул, гаденько ухмыльнувшись. — О! Как их зовут? Может, у этих дел есть симпатичная подружка? — Не такие дела. — Я прикрыл глаза. А когда снова посмотрел на Энди, он улыбался, словно действительно проделал хорошую работу. — И мы уже говорили об этих твоих выражениях. Давай не при мне. Знакомство и дальнейшее общение с Энди сопровождалось постоянными открытиями разных сторон его личности. Никогда нельзя было предугадать, как он поведёт себя в той или иной ситуации, какова будет реакция, что он скажет в следующую минуту. Но присутствовала и одна постоянная: мерзкие сальные шуточки и шпильки касательно секса. И самое странное, что Морган верил, будто другим тоже смешно, и он действительно считал себя остроумным. Было искренне жаль ту женщину, которая решит связать себя с Энди Морганом чем-то большим, чем одноразовой связью. Но, возможно, жалеть будет и некого. За тридцать пять лет Энди, по его словам, ещё ни разу не бывал в длительных отношениях, перебиваясь интрижками сроком от пары дней до нескольких недель. Я всерьёз подозревал, что он ведёт им счёт. — Ну ты и зануда, Малфой, вот поэтому у тебя и нет подружки, — сказал он, всё ещё по-идиотски ухмыляясь. А потом добавил примирительным тоном: — Ладно, тут согласен, несмешно, это настоящая трагедия. — А с чего ты взял, что у меня нет подружки? Прозвучало это будто оправдание. Даже интересно, как бы отреагировала Гермиона, назови я её своей «подружкой». — Не знаю. Ты бы, наверное, рассказал? — Да с чего бы вдруг? — Тогда просто чуйка. — Энди пожал плечами и чуть подался вперёд. — У меня тоже давно никого не было, вижу за милю собрата по несчастью. Местные малолетки не в моём вкусе, знаешь ли. Приходится пока своими силами справляться, если ты понимаешь, о чём я. Он заржал над этой сомнительной шуткой. Неужели он думал, что кто-то из местных девушек засмотрится на него? Хотя, чем чёрт не шутит. — Завязывай, Морган. Дрочить в душе — не достижение. — Смотрите-ка, специалист! Я ведь не говорил про душ. — Я сказал завязывай. — Ладно-ладно, — сказал он, всё ещё посмеиваясь, и махнул рукой. — Может, я смогу помочь в твоих делах? Что там у тебя? Морган стоял напротив, оперевшись о стол, другая рука с зажатой палочкой упёрлась в бок. Над губой появилась испарина, а волосы прилипли к вспотевшему лбу, хотя в комнате было прохладно. Он выглядел так, будто и правда собрался решать мои проблемы. — Если ты знаешь Марка Гудмана, то да, думаю, сможешь. — Он здесь учится? — Энди действительно задумался, возведя глаза к потолку. — Зачем он тебе? Кто такой? — Нет, не учится. Думаю… — Вроде, звучит знакомо, но я не уверен. И среди преподавателей такого точно нет. — …стоит заняться трансфигурацией. Кстати, на итоговом экзамене могут дать… — Нет, подожди, — торопливо произнёс он, снова перебив, чем подтолкнул остатки моего терпения к самой грани. — Гудман. Я где-то уже слышал это имя. — Да что ты? Тут уж я посмеялся. Может, фамилия Гудман заколдована, и всякий, кто её слышит, полагает, что знает такого человека? — Нет, я серьёзно. — Он заходил по комнате, запустив руку в волосы и взъерошив их. — Не забивай голову. — Я встал, пытаясь привлечь его внимание. — Тест в понедельник, а похвастаться тебе пока нечем. И указал на стол, где так и стояло уродливое подобие стакана с намёком на чайник. Всё то время, пока Энди практиковал заклинание, останавливаясь только для того, чтобы внять кратким замечаниям, я думал о сказанном, снова возвращался к разговору о палочках и рассуждениям о личности мертвеца. Наверное, Морган что-то напутал. Ну где он, попавший в мир магии два месяца назад, мог слышать имя Гудмана? Его мир ограничен центром, а по имеющимся фактам я знал, что волшебнику, потерявшему палочку, должно быть за сорок. Слишком мало для наставника-мракоборца, слишком много для студента, хоть Энди и мог бы поспорить с последним. Похоже, за этим именем стояла непростая история. Шёл уже второй час, когда у Моргана кое-что начало получаться, и он заметно повеселел. Я же, подложив руки под голову, думал о том, чтобы вернуться домой и лечь в кровать, наверстать упущенный сон — как раз до часа ежедневного созвона с Гермионой. Снова стандартные вопросы о делах и родителях, может, бессмысленный краткий разговор о нас, к которому мы не вернёмся тет-а-тет, болтовня о пустяках, а потом её мать на пороге комнаты и «до завтра, детектив». Сегодня только суббота, и до понедельника, до долгожданного момента её возвращения, целая вечность. — Думаю, хватит на сегодня. Практикуйся сам сегодня и завтра, — сказал я, вставая, смаргивая сонную пелену. — Хорошая работа. — Завтра ты не придёшь? — нахмурившись, спросил он. — Нет, занят. — Я думал прогуляться. Может, в кино сходить или в баре засесть. Ты как? — У меня завтра встреча со Стюартом. Не знаю, насколько всё это затянется. — Твой напарник и дня без тебя не проживёт, — хмыкнул он. Слова могли бы сойти за шутку, если не видеть лица Моргана. Вид у него был воинственный и какой-то дикий. Похоже, их чувства взаимны. Но если Стюарт с предубеждением относился к Энди не в последнюю очередь из-за схожести в бывшим коллегой-шотландцем, то неприязнь Моргана выглядела необъяснимой. Они ведь были почти не знакомы. — У тебя с ним какая-то проблема? Я отвернулся, чтобы взять со стола очки, а когда повернулся, то увидел странную картину: Морган, замерев, внимательно смотрел на меня. — Что ещё? — Я вспомнил, — тихо произнёс он. — Чёрт, вспомнил, где слышал это имя! Гудман! Вернее, я его видел. Сон как рукой сняло. Преодолев почти бегом общую гостиную и половину коридора, ведущего к лифтам, Энди сбавил шаг возле одного из портретов и дальше пошёл медленнее, бормоча под нос. Я еле поспевал за ним с гулко колотящимся сердцем. Неужели он действительно видел среди них Гудмана? Может, поэтому имя отпечаталось и в моей памяти — потому что я тоже видел его именно здесь? Череда изображений прославленных сотрудников департамента правопорядка растянулась по обеим сторонам коридора на этаже общежития, их было слишком много. Наверное, Морган порой, как и я в своё время, коротал часы одиночества за изучением этих стен. — Нашёл! — выкрикнул Энди, сделав шаг назад, уступая место. Его голос разнёсся эхом по пустому коридору. Он указывал на один из портретов. — Чёрт, вот он, Гудман! Взгляд лишь мельком коснулся человека на портрете, сразу опустившись вниз, на золотую табличку с именем и заслугами.«Ален Гудман.
23 марта 1932 г. — 19 ноября 1979 г.
Руководитель отряда немедленного реагирования штаб-квартиры мракоборцев. Участник и герой Первой магической войны. Посмертно награждён орденом Мерлина первой степени, орденом за заслуги перед магическим обществом».
Я поднял взгляд на мужчину, с интересом глядящего в ответ. Ален Гудман поправил воротничок мантии и посмотрел на Энди, стоящего позади. — Нет, — подал голос Морган. — Имя не то. Это не тот Гудман. Может, его родственник?***
Было рано. Слишком рано для воскресного утра, даже не успел прозвенеть будильник, заведённый на половину восьмого. Лёжа с закрытыми глазами, я прислушивался к шуму дождя, к раскатистому грохоту непогоды, бушующей за окном, всё ещё частью сознания находясь там, в очередном странном ночном видении. Там тоже шёл дождь, я слышал его, но не видел, а вокруг раздавались разговоры, смех и звон колокольчиков, типа тех, что называют ветряными и вешают возле дверей. И всё ещё видел отрывки окружающего мира из сна, им будто прибавили яркости, словно они появились из ослепительной вспышки. Видел кусочек окна с деревянной рамой, яркие цветные флажки, и не мог отделаться от чувства дежавю. Видел силуэт женщины напротив. Не слышал её слов, не различал лица — разве что глаза, серые и внимательные — но знал, что мы были знакомы и знал, что́ она говорила. Сейчас эти фразы казались бессмысленными отрывками, но цепляли внимание того Драко, из сна. Женщина называла кого-то последним занудой. Она смеялась, и смех был свободным и лёгким, как звон ветряного колокольчика. Зелье сна без сновидений, рекомендованное целителем из Мунго после выписки два месяца назад, не помогало. Гермиона всё равно приходила, звала, просила не покидать её. Одно время я тайком ото всех увеличивал дозы, нарушая все предписания, но и это не помогло, а после отказа от зелья ничего не изменилось. Разве что видения стали страннее и ярче, взять хотя бы тот, где мы со Стюартом бродили по Хогвартсу. На кровать запрыгнул Кот и улёгся на бок на краю, свесив лапы. Казалось, что от его мурчания вибрирует матрас. Я снова прикрыл глаза, вслушиваясь в шум дождя за окном, как остервенело капли барабанят в стекло, как где-то далеко и в то же время близко лениво грохочет гром. Стоит только подняться, как мысли затопит суета предстоящего дня. Но пока, внутри безопасного квадрата кровати, и тело, и мысли предоставлены только мне, и ничто иное не имеет права тревожить. Уже завтра Гермиона снова окажется в приятной и понятной близости, и пропадёт неловкость телефонных разговоров. Об этом впервые подумалось вчера, когда мы созвонились. Я лежал в постели, вымотанный прошедшим днём и недосыпом, как и она, но ещё только предвкушавшая его начало. Неловкость. Странно, почему она появилась, стоило только исключить физическую близость? Хотя, в этот раз её практически не возникло. Мы оба окончательно сдались и большую часть разговора посвятили обсуждению предстоящего совместного вечера. Её самолёт приземлится завтра в шесть пятнадцать по лондонскому времени, а в семь ровно я должен явиться к ней на порог. «И ни минутой позже, детектив Малфой», — соблазнительным голосом из трубки с другого конца света. Приятная мысль, которую стоит обдумать, чтобы раскрасить серый дождливый день. Но как спокойное воскресное утро обречено быть испорчено воспоминаниями о снах, так и приятные мысли о любимой женщине — поиском той червоточины, которая станет началом конца. Можно проклинать окружающих, обстоятельства, собственную неспособность создать нечто крепкое и долговечное или друга, сеющего зёрна сомнений, но суть остаётся прежней: долго ли мы так протянем? И откуда взялось представление, что после того, как люди проходят вместе сложности, то всё налаживается, всё легко и просто, и ничто уже не помешает быть счастливыми? Как хотелось бы, чтобы всё было просто, но просто никогда не будет. Препятствия, хождение по острию допустимого и тайна — таковы утомительные составляющие нашего успеха. Зачем трогать то, что и так работало? Я сел в постели. Кот поднял сонную морду, взглянул на меня и снова улёгся, махнув пару раз пушистым хвостом, будто приветствуя. Я поддался тяжести в груди и спустя пару секунд наконец-то пришёл в себя, словно надел тот самый костюм, который всегда впору. Роскошь полного уныния — вот в чём преимущество одиночества, и не надо до устали щёк улыбаться и до онемения языка твердить, что всё в порядке. Я оглядел спальню — нераспакованные коробки с вещами на письменном столе и полу, светло-серые стены, казавшиеся темнее обычного. Своевременный монотонный писк будильника. Неторопливый путь до кухни. Свежесваренный крепкий кофе в чашке, его аромат заполнил лёгкие. По оконному стеклу тянулись ручейки дождя. Пустынная улица объята мрачностью, ветер трепал голые ветки деревьев перед парковкой. С первым глотком кофе возвращались мысли и вопросы, волнующие со вчерашнего дня. Рассказывать Гермионе о найденной палочке и её хозяине я не стал, чтобы не занимать мысли во время отдыха, но и не переставал об этом думать. То, что обнаружил Морган, с натяжкой, но подтверждало догадки о Марке Гудмане. Легко предположить, что некий Ален Гудман, мракоборец, погибший в семьдесят девятом, имеющий словесных регалий столько, что они еле влезли в табличку под портретом — родственник Марка. Отец или дядя, если судить по датам. Может, он решил пойти по его стопам и тоже подался в мракоборцы? Вполне допустимо. Это ни о чём не говорило, ничего не давало и не объясняло, но хотелось рассказать узнанное Стюарту, чтобы подстегнуть и его любопытство. Но он, похоже, провёл оставшуюся часть дня у Лолы, потому как до него было не дозвониться. Через пару часов позвонил Стюарт и объявил, что встреча назначена на двенадцать в кафе «Палуба» в Ковент-Гардене; мы часто ели там в перерывах рабочего дня, и он знал, что поблизости было достаточно мест для трансгрессии. Полагая, что нам едва ли представится шанс переброситься и парой слов, я выдал рассказ об Алене Гудмане, на что напарник отреагировал без всякого энтузиазма: «потом обсудим». Всё время до выхода я проговаривал вслух краткую легенду, выдуманную Стюартом, пытаясь представить себя в роли магла и вжиться в шкуру этого незнакомца. Чем интересовался Драко-магл? Что мог рассказать? И как можно выкинуть большую часть себя? Своё естество? Своё наследие — прозвучало в голове голосом Джери Олливандера. К обеду дождь так и не прекратился, но будто растерял уверенность, едва-едва моросил, почти не тревожа натекших луж. Улица за окном ожила, замелькали фигуры прохожих, прячущих лица от ветра, цветные пятна зонтов, проносились, разбрызгивая лужи, велосипедисты. Перед выходом я глянул в зеркало, найдя отражение во вполне пристойном виде обычного парня-магла, разве что напялившего очки совсем не по погоде. Часы показывали две минуты первого, когда я ступил на порог «Палубы», чудом не попав под вновь разошедшийся дождь. В фойе встретил паренёк в шапочке моряка, бодро поприветствовав словами «добро пожаловать на борт!». В этом обитом деревом закутке Ковент-Гардена было приятно даже просто попить кофе. Чудилось, что он вовсе не в Лондоне, а посреди моря, затерявшийся между временами — современная техника и блеск стекла и металла соседствовали со старинным на вид убранством, вроде ржавых масляных фонарей, с выскобленными круглыми деревянными столиками. И вот-вот обоняния коснётся запах водорослей, снаружи о борт бьются волны, и если выглянуть в окно, то серый городской вид непременно сменится бескрайней синей гладью. Снаружи и правда слышался шум воды — дождь разошёлся не на шутку. В суете кафе, полнившейся тёплыми запахами еды и разноголосицей звуков и голосов, я приметил Стюарта за дальним столиком у окна. И, что примечательно, в одиночестве — это сильно бросалось в глаза посреди многочисленных компаний. — Где Джессика? Я пожал протянутую руку и сел напротив, спиной к барной стойке, скинул куртку на спинку стула. Стюарт, безостановочно поправляя воротник чуть помятой рубашки, выглядел взволнованным, глядел широко распахнутыми глазами. — Я попросил тебя подойти раньше. — Он скосил взгляд на шумную семью за столиком у окна. Визжали дети, где-то в глубине гремела посуда, тихо звучала музыка, и я едва его услышал. — Джесс будет минут через пятнадцать. Я хотел поговорить с тобой наедине. Он опустил глаза на почти полную чашку чая перед ним. Потом огляделся по сторонам, на смеющихся и болтающих посетителей, словно боялся, что нас подслушают. — Тебя всё-таки заинтересовал Ален Гудман? — Я подался вперёд, попросив подошедшую официантку принести чашку кофе. — М-м-м, нет, не об этом. О Джессике, — медленно проговорил он, глядя куда угодно, но не на меня. — Она всегда и всё доводит до конца. Это с детства пошло. Когда ей было десять, она захотела научиться кататься на роликах и не отстала от матери с отцом, пока те не купили ей эти несчастный ролики. Отказалась от предложения матери помочь научиться и набила столько шишек, что на ней живого места не было. Но она научилась, и без чьей-то помощи. Отец ею очень гордился, как сейчас помню. Тут он поглядел открыто и будто с вызовом. Я же ощутил только подступающее недоумение. Но было что-то ещё, нечитаемое, и я лишь кивнул, молча ожидая, когда он продолжит и приведёт мысль к какому-то выводу. — Когда ей было пятнадцать, то она возомнила себя музыканткой и пожелала играть на гитаре. Отец сказал: хочешь, так заработай хотя бы половину. И знаешь что? Она это сделала. Четыре месяца выносила мусор и выгуливала собак чуть ли не у половины нашего квартала. Развешала объявления и всё такое. И всегда так было. Стюарт поднял взгляд и уставился на вразнобой навешанные под потолком гирлянды цветных флажков. И снова накатило то самое дежавю, словно до боли знакомая рука коснулась на миг плеча, хоть чувство и оказалось мимолётным. Эти флажки всегда висели здесь. Всегда? Я откинул влажную чёлку, провёл по волосам и поправил сползшие на нос очки. Поймал взгляд хорошенькой кудрявой официантки в полосатом переднике. Она едва приметно улыбнулась. «Life's gonna drop you down like a limb from a tree, it sways and it swings and it bends until it makes you see…», — донеслось приглушённое из невидимых динамиков. — Ага, я ещё вчера понял, — сказал я, вернув на Стюарта взгляд. — Вижу цель — не вижу препятствий. И что с того? Зачем ты это рассказываешь? — Я не был с тобой честен касательно цели Джесс, — произнёс он, как бы извиняясь. — Цели этой встречи. — Салазар тебя подери, к чему эта интрига? — Дело в том, что в этот раз она решила стать писательницей. И она, чёрт возьми, доведёт это до конца. В воцарившейся краткой паузе он неловко улыбнулся, вскинув брови. Медленно, очень медленно доходил смысл этой фразы. — А я тут каким боком? — Всё же я подался вперёд, чтобы он точно меня услышал; дети за соседним столиком окончательно сошли с ума, увидев принесённое для них мороженое. — Мои писательские таланты, конечно, примечательны, ты же видел мои отчёты, но… — Нет-нет, — быстро перебил Стюарт и посмотрел на часы. — Ты… В общем, она собирается писать детективный роман. И она в поисках образа главного героя. Он так выразительно посмотрел на меня, произнеся последние слова, что не понял бы только тупой. Не меньше минуты понадобилось, чтобы переварить это и выдавить: — Я? — Да, главный герой — частный детектив, а его напарница — только что вышедшая из тюрьмы девушка, отсидевшая за убийство своего дружка. Что думаешь? С порядком работы полиции я ей помогу сам, конечно… Господи, Драко, прекрати ржать! Смех вышел таким, что даже примолкли дети за соседним столом. Уму непостижимый вопрос. — Что смешного? — шикнул Стюарт и огляделся. — Ну прекращай уже! — Кое-что напоминает, да? — Ну, да, — поджав губы, сказал он. — В общем, вот так. Вернулась официантка с моим кофе, и только тогда я смог подавить смех. — Ты предатель, Стюарт. Это во-первых. — Я отпил из чашки. — Заманить меня сюда из-за этого. А во-вторых, это полный бред. Почему я? Что ты ей про меня наговорил? Тем более, у неё есть родной брат-полицейский. — Вот сам у неё и спросишь, почему не я, — отмахнулся он, склонившись над столом. — Поговорю с ней, чтобы это было не очень обременительно. Вы просто поговорите и… Всё, она идёт! Не говори, пожалуйста, что я тебе про неё рассказывал, ладно? Он выпрямился и помахал рукой, и я повернулся вслед его взгляду. Что я ожидал увидеть? Наверное, кого-то похожего на Стюарта, но жестоко ошибся в ожиданиях. Всё было иначе в Джессике Миллер — небольшого роста худышке с чёрными волосами. Она убрала их в высокий хвост, открыв бледное лицо. Казалось, что вся одежда ей велика, и она в ней тонет; и шерстяное пальто до колен висит как на вешалке, и рубашка в клетку, торчащая из-под него, больше размеров на десять. Разве что джинсы пришлись впору, облепив тонкие ноги. Я глянул за окно — ветер чуть не выворачивал зонты — и подумал: только массивные ботинки на толстой подошве не позволили ей улететь. Малявка, вот что приходило на ум, стоило только глянуть на сестру Стюарта. И она кого-то убила? — Привет, парни! — подойдя, весело сказала она и уселась на стул рядом со Стюартом, хлопнув его по плечу. Шумно выдохнув, провела по мокрым волосам рукой. — Ух, ну и дождь там, видали? Чуть не сшиб, пока от такси бежала. А ты и есть Малфой, значит. Я Джесс, приятно познакомиться! Рада, что ты согласился встретиться. На миг я даже замер. Это лицо, эти глаза, тёмные дуги бровей, изогнутые в улыбке губы. Она казалась такой знакомой, словно мы уже встречались — год назад или десять лет. Или в прошлой жизни? И всё вокруг, ставшее отрывочным и неестественным, казалось вдруг возникнувшим из давно прожитого. — М-м, да, можно просто Драко. Я легонько тряхнул протянутую через стол руку, сморгнув наваждение. Звякнули браслеты на тонком запястье, и Джессика прям-таки расцвела улыбкой. А я не мог оторваться от серых глаз, глядевших так, словно и она признала во мне знакомца — так внимательно. Внимательно… Она быстрым движением сняла рюкзак, поставила его под стол. Скинула пальто и развесила его на спинке стула, хотя рядом стояла вешалка. Низ пальто улёгся на пол, но Джессика и не заметила. — Ну, Стьюи, закажешь любимой сестре чай или мне снова всё самой делать? Стюарт огляделся в поисках официантки, а Джессика, облокотившись о стол и подперев острый подбородок кулаками — снова зазвенели браслеты — уставилась на меня. Я чувствовал себя как на иголках, но не мог понять почему, и предпочёл сосредоточиться на парных шрамах на её гладкой щеке. — Зачем тебе очки, Драко? — Травма на работе, — с готовностью ответил я. — Повышенная чувствительность глаз. — Интересно. А волосы крашеные? — Что? — Я глянул на Стюарта. Тот сжал губы, давя улыбку. — Нет. Нет, это мой цвет. — Разве такой бывает? — хохотнула она. — Господи, Джесс! — одёрнул Стюарт, но тут же отвлёкся на подошедшую официантку. — Хочешь сказать, я лгу? — спросил я и поймал её хитренькую улыбку. — Конечно, нет, просто шучу ведь. Думаю, он рассказал, что́ мне от тебя нужно? — Она мотнула головой в сторону Стюарта. — Ты голодная, Джесс? — Нет, — ответила она, даже не поглядев на брата. Вместо этого откинулась на спинку стула, скрестив руки, плотно прижав их к телу, и склонила голову набок. — Драко. Чудно́е имя, почему так? — Как созвездие. Не думал, что это будет допрос с пристрастием. — Пока без пристрастия. Шучу. Я правда рада, что ты согласился, будет здорово! Она заправила невидимые волоски за ухо — наверное, сработала сила привычки — и отвела взгляд, рассматривая флажки над головой. Но быстро его вернула, когда я заговорил: — На что согласился и кто это сказал? Я без понятия, на что вы оба пытаетесь меня подписать. Подробности будут? Официантка ушла, и Стюарт, услышав сказанное, состроил каменную гримасу, пока не видела сестра. — Вау! — Джессика засмеялась, словно зазвенели браслеты; будто естественно, но я ощутил её неловкость. — Это то, что нужно! От тебя прямо веет нуаром. У тебя такой образ… — Она помахала рукой с растопыренными пальцами, словно протирала стекло. — Таинственный. — Да, всё именно так. — Я непроизвольно улыбнулся. Улыбнулся вдруг пришедшей мысли: Джессика вела себя шумно, раскованно и даже напористо, но такое поведение — всего лишь фасад, и сейчас она выбирала показывать его. Хватило и этих нескольких минут, чтобы её раскусить. Наверное, я бы не сформулировал вывод именно так, не зная её истории. Но я знал. И видел в её взгляде то, что видел в собственном до сих пор: понимание, что лучшая защита — нападение. Будь резок, будь выше всего, что вокруг, и никто никогда не поймёт, что у тебя внутри. Последующий разговор за кофе потёк сам собой, в котором Джессика рассказывала о своей идее, постоянно отвлекаясь на мелочи сюжета, и в какой-то момент я подумал, что это даже забавно: оказаться прототипом главного героя целого романа. Частный детектив — интересное амплуа, и перед глазами постоянно держались чёрно-белые образы мрачных картин, которые я иногда пересматривал по телевизору. Наверное, подкупил её искренний интерес, но в конце концов мы втроём договорились встретиться пару-тройку раз, чтобы Джессика смогла задать вопросы и оформить наконец-то образ главного героя будущей книги. Время подкрадывалось к половине второго, когда я вдруг обнаружил, что речь уже давно не шла о романе Джессики, а плавно скатилась к ностальгической беседе брата и сестры о минувших днях общего детства — как постановка в театре. Мне отвелась роль зрителя, и, наблюдая за их взаимодействием, я неосознанно составлял некую карту их отношений. Они действительно были глубоко привязаны друг к другу. Между ними установился тот стиль общения, когда острые шуточки и пикировки без злобы и желания обидеть становятся твёрдым фундаментом. Что-то вроде тайного языка, который детьми придумывают братья и сёстры, что-то вроде шуток «для своих» или улыбок краешком рта: «ты ведь понимаешь, о чём я». Это единение имеет и другое свойство — обоюдно, не сговариваясь, обходить те темы, которые более недопустимы для обсуждения не только при чужих, но и между друг другом, как, например, тюремное заключение Джессики. Да мало ли скелетов может быть в семейном шкафу? Такое понимание дорогого стоит, но достаётся избранным. — Боже мой, Стьюи в детстве был просто невыносим! Джессика смеялась, бренча браслетами, шумно потягивая через трубочку безалкогольный махито. Кубики льда ударялись о стенки стакана. Пахло клубникой и мятой. Стучал в окна дождь. Улица мрачнела, но здесь, внутри, было тепло и уютно. — Я невыносим? — Стюарт ткнул себя пальцем в грудь, притворно раскрыв рот в возмущении. Я только посмеивался над их маленьким представлением. — Помнишь, каким ты был? — Джессика склонилась к Стюарту, хохоча, обнимая его за плечи, раскачиваясь вместе с ним, как маятник. — Я помню, какой была ты, да и до сих пор остаёшься: занозой! — Последний зануда, вот ты кто, Стьюи! И ни капельки не поменялся! Вот почему он, а не ты герой моего романа. Холодная волна прокатилась по спине так же стремительно, как хлынул к щекам жар, как сжались рёбра, вытеснив воздух. — Что ты сказала? — Поверь, он был невыносимым мелким заучкой! — радостно повторила Джессика будто через толщу воды. Но ты сказал не так, пронеслось в голове, не достигнув языка. Я чувствовал, как горят уши, как мир сужается до единственной точки — лица Джессики, её серых глаз, а слух улавливает лишь смех и бряканье браслета, похожее на звон ветряного колокольчика. Шум дождя. Флажки над головой, едва трепещущие от воздуха из кондиционера. Всё это уже было, и Джессика тоже там была — сегодня ночью, в моём сне.