Почему они убивают

            — А фраза «палочка выбирает волшебника» что-то вроде философской присказки или действительность? Просто не понимаю, как палочка может что-то выбирать. Она же просто палочка. Предмет. Как это работает?       Пока мы ждали сигнала светофора в самом начале Шелтон-стрит, Стюарт, держа руки на руле, смотрел на меня в ожидании ответа острым взглядом. У меня же пухла голова от его расспросов. Как и всякий человек без способностей к магии, он пытался подойти к вопросу со стороны логики привычного ему мира. Земля крутится, облака плывут, машины ездят, а птицы летают — всем этим вещам есть объяснение с точки зрения науки, хотя бы законов физики, так он говорил. И никак не мог понять, что и у магии есть свои законы и принципы работы.       — Я что, похож на изготовителя палочек? Вот доберёмся до места, и спросишь. Всё это не так уж и просто.       — Ты же пользуешься палочкой каждый день!       — А ты телефоном пользуешься каждый день. Если я попрошу тебя объяснить принцип его работы, ты сможешь это сделать?       — Ну, думаю, да, — ответил он и усмехнулся, чем сильно досадил. — Но я понял, о чём ты. Если кто-то не понимает или не знает чего-то, это не значит, что правила для него перестают работать.       — Я о том, что правила всё равно существуют, даже если я не могу тебе их объяснить, Стюарт. И вообще, вот представь: я решил прикупить себе костюм. Я же не возьму тот, который маловат? Или рукава слишком длинные? Или брючины короткие? Или у меня аллергия на шерсть? Нет, я возьму тот, который подойдёт по всем параметрам, и такого цвета, который подчеркнёт… не знаю, мой цвет лица.       — Цвет лица? — удивился он. — С каких пор ты стал думать о своём цвете лица? Что, Гермиона тоже оставляет в туалете журналы?       — Я имел в виду достоинства. Тут та же штука.       — А ты видел ту статью в «Модной ведьме» о том, как встретить Рождество стильно? В этом сезоне они советуют серебристый и бирюзовый оттенка «яйца дрозда».       — Мои глаза так далеко закатились, что я свои мозги увидел! — Я смотрел на Стюарта не без отвращения, но не слишком серьёзного, а он только покатывался со смеху. Признаться, ту статью я и правда видел. — И последнее, что меня волнует этим утром, какое чтиво ты предпочитаешь, сидя в сортире.       — Ну ладно-ладно, закрыли тему. Ещё каждая палочка закреплена за определённым волшебником, и это вроде как паспорт, и так мы узнаем имя того, кому принадлежит та, что мы нашли в баре.       — Вроде как да.       Я прекрасно знал, что такое «паспорт» — Стюарт показывал свой, и на фото в нём у него совершенно идиотская физиономия. А ещё Гермиона говорила о документах, которые требуются для выезда за границу (когда впервые собиралась в Порт Маккуори), и мне удалось заглянуть и в её паспорт. В отличие от фотографии Стюарта, её была очень хороша.       — Они могут изготавливаться из разных материалов, и начинка у них тоже может быть разная, — продолжал выдавать он свои познания. — И каждая индивидуальна. А из чего твоя палочка?       — Из боярышника, а внутри волос единорога. Разве я не говорил? По-моему, ты уже спрашивал.       — Чёрт, я бы хотел увидеть единорога…       Он явно пропустил мои слова мимо ушей.       — Ты же видел их в музее магии, когда ходил туда с Лолой, — напомнил я.       Привычным жестом коснулся древка, спрятанного во внутреннем кармане куртки. Ровно десять дюймов, умеренной упругости и пережившее чёрт знает сколько событий. Поттер вернул мне палочку, когда всё закончилось. Это была самая радостная встреча.       — Настоящего единорога. — Стюарт вскинул брови, словно удивился своим словам. Занятые разговором, мы не заметили, как переменил цвет светофор.       — Это было бы самое странное, с чем мне довелось бы столкнуться, — сказал он, немедленно трогаясь с места. Нетерпеливый водитель позади нас несколько раз просигналил. — Единороги, подумать только!       — А как же то, что волшебники перемещаются через камины? Видел бы ты своё лицо, когда услышал об этом первый раз.       — Да уж, было времечко, — ответил Стюарт. И добавил: — Но знал бы ты, что я почувствовал, когда в первый раз воспользовался камином. Думаю, у всех волшебников очень крепкие желудки.       Разговор сошёл на «нет», и мы в тишине покатили по Шелтон-стрит, полупустой и окутанной туманом. Справа мелькнули белым светом витрины супермаркета «Теско» (там уже полно ранних покупателей), следом замелькали грязно-рыжие с копотью стены и встроенные в них современные пластиковые двери и блестящие стеклянные витрины. Чем мне нравился Лондон, так это контрастом — старина неотрывно соседствовала с сегодняшним днём.       Глядя в окно, я прикидывал, сколько ещё ехать до «Дырявого котла». Впрочем, быстро бросил это занятие. Если уж на то пошло, мы не спешили. И было в этом что-то особенное — вдвоём рассекать по улицам Лондона, сидя в прокуренном салоне и следя за дорогой, обсуждая дела или решая, что делать дальше. Наверное, поэтому я трансгрессировал к дому напарника, а не сразу к бару. Наверное, Стюарт тоже так думал, потому что всегда был рад, когда мы ехали куда-то вместе. Никто из нас никогда не озвучивал этого вслух, но оба знали правду.       Впереди лениво скользила расчерченная дорога, как маятник болтался перед глазами освежитель воздуха — зелёная, с запахом химозы ёлка. Стюарт ритмично отбивал пальцами по рулю. Монотонно жужжал двигатель. За пыльным стеклом справа проносилась тёмная вереница домов, взгляд скользил по ним и туманился. То и дело клонило в сон, и ни двойной эспрессо, купленный в забегаловке неподалёку от моего дома, ни холодный уличный воздух не помогли взбодриться. Может, зря мы потащились в такую рань? У напарника, несмотря на бодрость духа, лицо припухшее и бледное, да и сам я выглядел не лучше после вчерашней затянувшейся попойки с Блейзом. Но ждать и бездействовать, по правде, я уже не мог.       Сегодня обошлось без кошмаров с Гермионой, неизменно запачканной кровью, зато снилось кое-что совсем идиотское: дело было в Хогвартсе, и мы со Стюартом подходили к каждому, кто встречался на пути, с целью выяснить, не он ли потерял палочку. Необычная находка в магловском баре действительно зацепила, да так, что преследовала и ночью. Ни вчера по возвращении домой, ни сегодня утром мысль о ней не стала менее навязчивой. Какого, в конце концов, чёрта? Как палочка там оказалась? Кто её потерял и почему? Ведь причина должна быть, а значит, нужно найти хозяина и выяснить, что с ним приключилось. Может, это как-то связано с тем типом, который потерял в туалете сознание. Ещё один волшебник облюбовал наш с Забини укромный угол?       Предложение посетить Косую аллею, а именно лавку изготовителя палочек Олливандера, напарник принял с энтузиазмом, который, правда, явно не хотел выпячивать. Тоном мозгоправа, к которому мне приходилось наведываться и по сей день, он предположил, что такое нетерпение связано с тем, что я просто засиделся в кабинете, устал от безделья и теперь был готов на какую угодно загадку, лишь бы взяться за дело. Это было справедливо и по отношению к нему, иначе он бы не сидел сейчас рядом, покинув тёплую постель в такую непозволительную для субботы рань. И не задавал бы всю дорогу кучу вопросов касательно палочек.       Я открыл глаза, вздрогнув, и понял, что на пару минут всё-таки задремал и даже этого не заметил. Только спустя миг сообразил, что это Стюарт подтолкнул меня в локоть, потянувшись за сигаретами в бардачок. Он закурил, на пару дюймов опустив стекло. Глянул на меня — «Не против?» — и получил кивок — «Да на здоровье». Он старался выдыхать дым в приоткрытую щёлку, но салон всё равно наполнился слабым запахом сигаретного дыма. Подумав, что ещё чашка кофе лишней не станет, я потянулся к проигрывателю, чтобы перебить дребезжание стёкол, свист ветра и желание ещё на минутку прикрыть слезящиеся глаза. Новенький проигрыватель Стюарта предоставлял шикарную возможность слушать разные диски, а не только «Kasabian», и я притащил ему в машину целую стопку.       Нажимая на кнопку, я подумал, что надо бы пополнить коллекцию в магазинчике компакт-дисков, так удобно устроившемся по соседству с «Дырявым котлом». Вместо оставленного в прошлый раз диска «The Who» заиграло что-то совсем другое. Убойные гитарные ритмы вкупе с барабанами заполнили салон громко и плотно.       — Моргана тебя побери, Стюарт! — Я тут же крутанул ручку на проигрывателе, чтобы сделать тише. — Это что ещё такое?       — Чёрт возьми. — Напарник, крепко вцепившись в руль, даже вжался в спинку сидения. — Джесс, вот же зараза! Это её диск. Готов поспорить, что она специально подкрутила на полную громкость.       «I'm looking through a hole in the sky, i'm seeing nowhere through the eyes of a lie», — тянул вокалист.       — Джесс? Твоя сестра?       — Ага, она. — Стюарт тяжко вздохнул и выключил проигрыватель, махнув на бардачок, чтобы я выбрал диск. — Приехала пару дней назад. Хочет остаться на несколько дней. Не знаю, насколько. Она пока живёт у меня, я ведь почти всё время у Лолы. Да и не хочется, чтобы она моталась по отелям.       Я молчал и ждал, когда он продолжит, приведёт речь к какому-то итогу, возможно, расскажет, зачем сестра приехала в Лондон. Но Стюарт смотрел вперёд и продолжения, очевидно, не планировал. Может, так лишь казалось, но ощущалось напряжение, и я не стал его расспрашивать, чтобы поддержать беседу — если уж ему не нужен этот разговор, мне и подавно.       Я знал о Джессике Миллер немного, но мог составить о ней кое-какое представление. Она была старше Стюарта на полтора года и была тем самым бестолковым отпрыском, какой имеется в каждой семье — если, разумеется, есть из кого выбирать для сравнения. А ещё то, что пока напарник строил свою жизнь и карьеру в мире маглов, она сидела в тюрьме за убийство человека — обдолбанный дружок Джессики напал на неё, в следствие чего ей пришлось защищаться. Это было самой занимательной частью её биографии, по крайней мере, для меня. Одновременно с тем, как всплывало имя, появлялось и желание взглянуть на неё. В основном, из любопытства исследователя: как выглядит дама, способная убить взрослого мужчину.       После отбытия срока (гораздо меньшего, чем предполагалось, но сколько именно и почему, спросить не довелось), она вернулась в родительский дом в Кембридж и с тех пор, насколько я знал, в основном болталась без дела, изредка перебиваясь то одной работой, то другой. Всё это время, несмотря на тот факт, что жизнь Стюарта решительно изменилась, и он стал частью магического мира, они поддерживали постоянную связь. Ко всему прочему, он отзывался о сестре только в положительном ключе и называл «творческой и увлечённой натурой». Что это значит, я понимал не до конца, но подозревал, что примерно так говорят о бездельниках, к которым испытывают симпатию и привязанность.       Она напоминала меня самого в определённый период — без дела, без планов, без желаний и целей, словно овца, отбившаяся от стада; оступившаяся однажды и теперь понятия не имеющая, как же жить дальше и где её место. Слишком сложно снова вернуться в общество, попасть в струю событий и просто стать частью мира, как прежде, когда приходит конец изоляции. Растерянность — вот что ощущаешь, потому что привыкаешь к несвободе. Мне не довелось сидеть в тюрьме, но пребывание в Лютном переулке дало представление о том, каково это: быть «вне» и физически, и душевно. Разница лишь в том, что её заперли против воли, я же запер себя сам. А когда открывается путь на волю, и когда путь этот остаётся позади, выясняется, что мир уже какой-то не такой — новый, незнакомый — и сам ты весь какой-то не тот, не к месту и не ко времени, нелепый и лишний, хотя, казалось, остался прежним, как в самом начале нелёгкого испытания. Но в том-то всё и дело: ты прежний, а всё остальное давно уже нет.       В каком-то смысле я понимал её, даже сочувствовал и, может, поэтому полагал, что имел о Джессике представление как о человеке. Как бы то ни было, хорошо, что у неё есть кто-то, на кого можно опереться и кто не будет осуждать.       — Тут такое дело, — сказал Стюарт, когда мы подъехали к парковке недалеко от «Дырявого котла». — М-м-м… Я предполагаю, что ты откажешься, о чём и сказал Джесс, но обещал спросить и получить именно твой ответ. Поэтому давай я просто задам тебе вопрос, ты, конечно же, скажешь своё «фу», и мы забудем об этом. Идёт?       Такое странное предложение заставило оторваться от тёмной витрины магазина с компакт-дисками. На меня Стюарт не смотрел. Даже отвернулся, словно высматривая место для парковки, хотя свободных мест на площадке перед супермаркетом через дорогу от заколдованного бара оставалось предостаточно.       — Хм. Идёт.       — Не хотел бы ты встретиться со мной и Джесс завтра? Она хочет с тобой познакомиться.       Стюарт заглушил двигатель, выбрав первое попавшееся парковочное место, и повернулся ко мне, не делая даже попытки отстегнуть ремень безопасности.       — Зачем ей со мной знакомиться? — только и сумел выдавить я, испытав не то чтобы удивление, а скорее непонимание. Но не мог не улыбнуться — Стюарт так напрягся, что раскраснелся лоб.       — Ну, Джесс считает, что обязана познакомиться с моим напарником. Я сказал, что вряд ли ты сможешь выделить свободное время, но…       — Эм-м-м…       — …ты просто её не знаешь, — продолжил он с напором. — Она кому хочешь мозг проест, просто не отстанет, пока не получит желаемое. Может, всё-таки…       Он посмотрел на меня с неуверенностью человека, который только что сунул хмурому полицейскому взятку, да куда меньшую, чем тот рассчитывал.       — Салазар тебя подери, не смотри так на меня.       — Всего-то ланч, чтобы Джесс отстала…       Я пожал плечами, отстегнул ремень безопасности и вылез из машины. Действительно было интересно посмотреть на Джессику, на то, что из себя представляла неотъемлемая часть напарника. Но желание поступило с обратной стороны, и это показалось странным. Зачем, в самом деле, нам заводить знакомство? Зачем ей это нужно?       Оставив Стюарта позади, я зашагал к подземному переходу, на ходу поправляя очки. Небо было светло-серым и дождя не предвещало, но лужи после недавнего ливня ещё не высохли, и уже наверняка не высохнут до самого марта, и пахло мокрым асфальтом.       Узкие вытянутые лампы, светившие белым светом, то и дело моргали, освещая пустынный переход; их мигание отдавалось в виски и колотилось в мозги, будто говорило: «слишком уж ты разогнался для парня с похмельем».       — Да брось, Драко, — послышалось за спиной, когда я оказался уже на последней ступеньке лестницы, ведущей в «подземку». — Подожди!       Я остановился, но в основном для того, чтобы чуть переждать, пока не провалится кислый комок в горле, и мир вокруг снова не обретёт чёткость и ясность.       Позади послышалось шумное пыхтение.       — Насколько я знаю, Джессика не в курсе, где именно ты работаешь? — спросил я, когда напарник оказался рядом. Он всё никак не мог восстановить дыхание. — Что я волшебник? Как ты себе это представляешь вообще?       Сказанные негромко слова распространились по переходу гулом. Я оглянулся; было пусто.       — Знаешь, у тебя нет ни рогов, ни хвоста, и с виду ты обычный малый, — ответил он с готовностью, отдышавшись.       — Могу наколдовать и то, и другое.       — Кто бы сомневался. И нет, разумеется, Джесс ни о чём таком не знает. Она думает, что я работаю в специальном отделе полиции, всё сверхсекретно и прочее. — Тон стал серьёзным: — Всего-то маленькая услуга.       Я посмотрел на него исподлобья, как бы показывая, что мой протест не выразить словами и насколько обременительно это подобие «знакомства с родителями». На самом деле, можно было придумать сто и одну причину, почему его затея казалась заранее провальной. Например, Джессика понятия не имела о том, что существует магия, а я, разговаривая с обычными людьми, часто понимал, что со стороны выглядел чудаком — как минимум. Что, если она спросит о какой-то банальной, но незнакомой для меня вещи? Драко Малфой никогда не существовал в её мире, разве что в отчётах о работе с полицией маглов да в памяти нескольких несчастных, втянутых в расследования. А ещё придётся врать о себе. У меня был кое-какой опыт по этой части, и не самый приятный. Ложь приходилось постоянно держать при себе и тщательно думать, прежде чем что-то сказать (особенно когда бутылка с крепким пойлом практически приросла к руке). Сейчас дела обстояли иначе, но, независимо от ситуации и времени, суть оставалась той же.       Мимо нас проследовали несколько прохожих, обойдя, но не упустив шанса сообщить вежливым тоном, что мы, вообще-то, встали посреди прохода. Мы двинулись дальше, не говоря ни слова. Стюарт явно ждал ответа. Он мой друг, да и как напарнику ему не было цены, но это — просто сумасшедшая идея. С другой стороны, он прав: я задолжал ему парочку маленьких услуг за всё, что было. Наверное, это стоило усилий, которые следовало приложить при встрече с его сестрой.       — М-м… ладно. Ладно, Стюарт, согласен. Но я без понятия, как объяснить вот это. — И указал на затемнённые очки, когда мы уже поднимались на поверхность с другой стороны улицы. Покалеченный глаз неприятно заныл, будто предвещая беду.       Напарник не отставал. Бар виднелся в десятке шагов от нас, со всё такой же потрёпанной вывеской и облезлой чёрной дверью.       — Скажешь, что получил травму на работе, — ответил он. Да так быстро, будто ответ был готов заранее. — Например, что какой-то хмырь засветил тебе чем-нибудь в лицо, и у тебя теперь повышенная чувствительность глаз.       — Что насчёт того, если она попросит рассказать что-то о себе?       Тут я ощутил себя экзаменатором, желающим завалить слишком умного студента. Вопрос прозвучал с долей ехидства, но Стюарт отнёсся к нему серьёзно, судя по физиономии.       — Ты ведь не думаешь, что она не расспрашивала о тебе за тот год, что мы работаем вместе? И что я ничего ей не рассказывал?       — Даже так. — Это открытие смутило. Что он ей наплёл? — Наверное, мне стоит знать об этом?       — Ты родился в Уилтшире, в городке Брэдфорд-на-Эйвоне… Вроде, так? Учился в закрытой школе в Шотландии, спустя пару лет поступил в полицейскую академию, после выпуска вышел на работу, а после нас одновременно перевели в новое спецподразделение Скотланд-Ярда. Твоя мать живёт и здравствует в Праге, а отец… Ну, я сказал, что про отца ничего не знаю. Согласись, ей не нужно знать, что он в тюрьме за преступления в волшебном мире.       Я хотел сострить, что тогда Джессике было бы о чём поговорить с моим папашей, но передумал, потому что в кармане звякнул телефон. Словно над ухом зазвучал голос Гермионы, встревоженный — может, что-то случилось? — ведь до момента связи ещё целая вечность. Доставая телефон, никак не мог понять, кому вдруг понадобился в такое время.       «Сегодня всё в силе? Часов в 12 нормально? Жду».       Морган, чтоб его, а я успел напрочь забыть о нём, не перезвонил, как написал вчера в сообщении. Мозги были заняты кое-чем поинтереснее. Но я представил Энди и вспомнил его лицо, когда он впервые услышал о магии, узрев в моём заколдованном удостоверении истину. Испуганный и потерянный, как малолетний пацан, коим и был, когда остался один почти тридцать лет назад. А потом и наш разговор в Мунго, куда мы оба попали после того, как взяли преступника в отеле. Я так и не рассказал ему, что тогда прочёл руны на медальоне, который подавлял его магические способности. Как бы ни хотелось отмахнуться от него и его проблем, этот раздражающий шотландец заслужил хотя бы шанс. И если он завалит этот проклятый тест по трансфигурации, к чему тогда всё это было? Куда ему, безусловно одинокому, так скоро и без раздумий оставившему всю жизнь в Кентербери, после податься? Частью сознания, той, которая отвечала за рациональность, я подозревал, что попал в некое подобие социальной ловушки, но не понимал, как так вышло.       — Почему некоторые люди добры к малознакомым людям? Или даже к незнакомцам? — спросил я у Стюарта, потянув его за собой в «Дырявый котёл». Самостоятельно ему было бы не войти.       — Ну, не знаю, — ответил он негромко, когда мы оказались в пустом тёмном баре. — А тебя-то почему это беспокоит?       Он тряхнул головой, заозиравшись по сторонам, будто и не понял, как сюда попал — это всё действие маглоотталкивающих чар. Бармен Том преспокойно дремал за стойкой, подложив под голову скрещённые руки. Мы прошли мимо него к двери. Бармен даже не шелохнулся. Неухоженный кусок земли, именуемый задним двориком, показался ещё более серым и омертвевшим, чем обычно.       — Скажем, я оказался втянутым в отношения, которых не понимаю.       — Это как-то связано с тем сообщением, которое ты только что получил? — Он поморщился. Наверное, понял, от кого оно, хотя уточнять не стал.       Я достал палочку, коснулся положенных кирпичей, и стена немедленно пришла в движение, открывая вид на мирную и тихую Косую аллею.       — Просто ответь. Что заставляет людей проявлять сострадание к посторонним? Вот, тебя, к примеру?       — Ты иногда задаёшь странные вопросы, ты в курсе? Хм-м… Не знаю. Просто люди так поступают, и всё, — ответил он, а потом добавил: — Это человеческая черта. Наше отличие от животных, если угодно. Представь себе льва, который пожалел зебру, потому что у неё семья и дети. Бред?       — Похоже на то.       Мы торопливо зашагали по мощённой улице, оба спрятав руки в карманы курток и втянув шеи — налетел сильный холодный ветер. Флюгеры, устроенные на крышах, закрутились как бешеные, их было не видно, зато прекрасно слышно. Половина магазинчиков и лавок ещё закрыты, но некоторые уже начали рабочий день. Мы прошли мимо аптекаря, орудующего палочкой — по его велению бочки с чем-то хлюпающим, наверное, пиявками, занимали места возле входа. Копошился в витрине «Всё для квиддича» старик-продавец, поправляя копию игровой мантии Джошуа Санкара. Из магазина, продающего котлы, слышалось позвякивание, а из торгового центра «Совы» — уханье.       — Не зря же говорят «поступить по-человечески», что и значит: с сочувствием, по-доброму, — сказал напарник, закончив мысль, и наступил в лужу, засмотревшись на вывеску «Чудесные волшебные палочки Джимми Кидделла».       — Ага, точно. — Я скосил глаза в его сторону, прибавляя шаг. — Думаешь, если бы жертва сказала подобное какому-нибудь маньяку или грабителю, то он бы её пожалел? Пощадите меня, мистер убийца, пожалуйста, у меня жена и дети! А он в ответ — о, правда? Тогда простите за беспокойство, хорошего вечера, передайте семье, что им повезло с таким, как вы.       — Если бы такое могло быть, то это было бы самой английской вещью в мире. — Стюарт коротко хохотнул, отряхивая ботинок. — Даже более английской, чем послеобеденный чай, «Битлз» и Часовая башня в одном лице.       — Почему?       — Люди считают англичан вежливой нацией. — Он глянул на меня и улыбнулся.       Я смотрел на вывеску лавки Олливандера впереди и на испускающую слабый жёлтый свет витрину. Кивнул Стюарту, указывая на неё. И всеми силами игнорировал здание Гринготтса, возвышающегося в конце улицы подобно белой скале. Как и письма из него, которые всё приходили и приходили. Я не открывал ни одно, кроме первого — там значилась просьба явиться в банк, чтобы подписать документы для вступления в право владения семейным счётом Малфоев. С тех пор прошло почти два месяца.       — Какое облегчение, репутация чертовски важна. И что в итоге ты скажешь?       — Не знаю, Драко. Преступники исключения из правил, их дела — не норма, так что не стоит делать вывод на основе группы изъянов. Тем более, убийцы ведь и не ходят по улицам, махая ножом…       — Что, разумеется, не очень вежливо.       — Именно. — Стюарт кивнул. — Как показывает опыт, кто-то из них может быть приличным семьянином, полицейским, кто-то занимается благотворительностью, политикой, а кто-то переводит старушек через дорогу. Ублюдки, типа Джона Гейси или Денниса Нильсена. Но я понял, о чём ты. Для человека со здоровой психикой сочувствие является такой же их частью, как и всё остальное. Когда делаешь хорошее дело, и самому на душе хорошо становится.       Мы подошли ко входу в лавку. Стюарт задрал голову, рассматривая облупленные золотые буквы «Семейство Олливандер — производители волшебных палочек с 382-го года до нашей эры». Он даже рот приоткрыл, словно собираясь как-то прокомментировать прочитанное, но не стал. Я притормозил, хотя руки уже порозовели от холода, но хотелось договорить. Стюарт это понял и не зашёл внутрь, хотя тоже замёрз — даже уши покраснели.       — Делаешь хорошее дело, но и сам не остаёшься в накладе? Как-то эгоистично. Я понимаю, если для себя, семьи, друзей, но…       — Ты не прав, Драко. — Напарник нахмурился, поглядев на витрину, где расположилась единственная палочка на пыльной фиолетовой подушке. — Не думаю, что можно быть добрым избирательно. По-моему, вот это и есть эгоизм. Ты делаешь что-то хорошее только для близких и любимых потому, что знаешь, что получишь что-то взамен. Хорошее отношение друга, своё имя в завещании от родственника или ласку от женщины. Но делая добро чужим, ты не получаешь ничего. Удовлетворение именно от того и есть. Ты выпустил какую-то хорошую часть себя в мир просто потому, что можешь и хочешь. И не ждёшь, что она вернётся.       — Если я не делаю добро чужим людям и жду благодарности, я плохой человек?       — Нет, конечно. Любой твой поступок — это выбор. И отвечая на твой вопрос… Так, а каким был вопрос?       Мы посмотрели друг на друга, припоминая, потом одновременно усмехнулись, и по очереди вошли. Может, и нельзя быть добрым избирательно, но я для себя решил, что главное — честность чувств, а уж потом всё остальное.       Дверь не скрипнула, мы вошли практически бесшумно. В крохотном мрачном помещении висел едва ощутимый затхлый запах, и будто стоял туман. Но скоро стало ясно, что это пыль кружила в воздухе. Было очень тихо, слышалось только потрескивание свечей, висевших под высоким потолком. Стюарт, оглядываясь, прикрыл лицо рукой, сдерживая подступающий чих. За стойкой с вычищенной до блеска столешницей никого, лишь горы коробочек, одна на другой, возвышались за ней у стены. Одинокий высокий стул так и стоял на своём месте. Казалось, словно ничего здесь не изменилось; словно я вышел отсюда первокурсником и тут же вошёл обратно уже взрослым человеком. Пара секунд. Всего-то моргнул.       Стюарт громко чихнул, прежде чем я успел кликнуть мистера Олливандера, и из-за узкой двери позади стойки раздался треск, кто-то ойкнул и раздался звон разбитого стекла. Через миг дверь открылась, и показался молодой паренёк. На вид ему было от силы лет восемнадцать. Светлые волосы стояли торчком, чуть вытянутое лицо — гладкое и сияющее, наверняка ещё и бритвы в руке не держал. Он был высок и худ, какой-то весь остроугольный, и пиджак висел на нём как на вешалке. На плечи осела пыль, сделав чёрную ткань сероватой. Я ожидал увидеть старика с копной седых волос, но никак не этого сопляка. Может, он обзавёлся помощником?       — Доброе утро, господа. — Он опёрся на стойку. — Чем могу помочь?       — Мы из департамент магического правопорядка. — Я достал удостоверение, как и Стюарт, стоящий рядом, но парень на них даже не глянул. — Хотелось бы поговорить с мистером Олливандером.       Мы со Стюартом решили, что использовать служебное положение в этом случае не будет предосудительно. Это и избавляло от ненужных вопросов, и позволяло быстро разговорить человека. Ко всему прочему, как сказал Стюарт, будто ища оправдание неправомерному использованию значка: волшебная палочка, потерянная в не волшебном баре — это по нашей части. А то, что дело не заведено — так это дело десятое.       — Я мистер Олливандер. Что случилось?       Я встретил взгляд Стюарта, когда посмотрел на него. Он вскинул брови, не понимая, что меня так удивило.       — Кхм. Другой Олливандер. Гаррик Олливандер.       — О, чёрт. — Его глаза расширились. — Простите… Дед что-то натворил? Быть не может!       — Нет, он ничего не натворил. Нам нужна его помощь в одном деле. Касательно палочки.       Я еле подавил улыбку, удивление сопляка было почти комичным.       — Я Джервейс, его внук. Можно просто Джери. — Он пригладил волосы торопливым жестом, заметил пыль на пиджаке, попытался её стряхнуть, но быстро бросил это дело. — Деду сейчас правда нездоровится, не думаю, что сегодня он сможет вам чем-то помочь. Как и в ближайшие дни. Целитель сказал, что ему нужен отдых и покой, никаких волнений, а уж тем более работы. Ему же восемьдесят пять стукнуло. Отцу дела лавки не интересны, вот дед и работал, пока неделю назад совсем не слёг, а дела передал мне. Навожу тут понемногу порядок. — Он провёл рукой по столешнице, и стало ясно, что её чистота и блеск его заслуга. — Простите. Это вам знать необязательно… Может, я смогу помочь?       — Нам нужно узнать всё об этой палочке и её владельце. Если, конечно, это не затруднит, Джери.       Я достал палочку в пакете для улик, который отыскал в одной из нераспакованных коробок дома, не испытывая к этому сопляку никакого доверия. Когда присмотрелся, не осталось сомнений, что они с Олливандером родственники — те же светлые глаза, от которых будто исходило серебристое лунное свечение — но это ничего не меняло. Гены и таланты играют свою роль, но ничто не заменит опыт.              Парень шмыгнул носом и утёрся извлечённым из рукава платком, придвигая к себе пакет с палочкой. Лицо его тут же стало серьёзным, сосредоточенным. Я не без сомнения наблюдал за его действиями. О способностях Гаррика Олливандера ходили легенды, и он по праву считался самым лучшим изготовителем палочек. Сложно в это поверить, но говорили, что он помнил каждую палочку, которую изготовил, и мог на глаз определить и материал, и волшебную сердцевину. Я надеялся, что он поможет найти хозяина, но реальность оказалась той ещё сукой. Ему восемьдесят пять — подумать только. Я-то думал, что все сто.       — Можно вытащить? — негромко спросил Джери, подняв взгляд от пакета.       Я махнул рукой, как бы говоря, что можно. Стюарт, замерший по левую руку от меня, неотрывно наблюдал за парнем и каждым его действием. Джери приманил пару-тройку свечей с потолка, потом взял палочку и поднёс её к лицу; в свете огонька глаза стали оранжевыми. Он покрутил древко в руках, невнятно бормоча под нос. Ощупал, сдавливая пальцами по всей длине. На все его манипуляции ушло не больше пары минут.       — Это орешник, а сердцевина из волоса единорога, — наконец сказал он. — Обычно палочки из орешника образуют очень крепкие пары со своими истинными владельцами, а значит, довольно жёсткие, и эта в том числе. К тому, же здесь волос единорога, что только усиливает эту особенность. Узнаю работу своего деда.       Последнее прозвучало с гордостью, Джери даже расправил плечи. Потом достал свою палочку, а найденную нами положил перед собой. Короткий взмах, и древко подлетело вверх, зависнув в воздухе на высоте его глаз. Из-за стойки появилась линейка.       — Одиннадцать с половиной дюймов… — Ещё взмах, и палочка легла на тонкой работы золотые весы.       Тут я заинтересовался. Может, ошибся насчёт него? Но с другой стороны — иного эксперта, кто подтвердил бы его правоту, рядом не было. Быть может, ошибался он. Но я молча продолжал стоять и смотреть, как он ловко орудовал над палочкой. Ясно было одно: Джери проделывал это не впервые, и дед наверняка обучил его какой-никакой премудрости семейного дела. И был ли у него талант определять владельца?       — Палочкой пользуются больше двадцати пяти лет, — сообщил Джери, подхватывая висящее в воздухе древко и кладя его на стол перед нами, указывая на рукоятку. Там и правда были небольшие вмятины, будто дерево со временем истёрлось под пальцами. — Может, около тридцати. За ней очень хорошо ухаживали на протяжении всего времени использования. Владелец левша. Стиль магии раскованный… Думаю, это сильный волшебник с большим опытом в боевой магии. Видите, вот? Микротрещинки на кончике.       Никаких трещин мы со Стюартом не увидели, даже когда по очереди поднесли палочку к самым глазам. Но большой опыт в боевой магии и возраст палочки навели на мысль, что хозяин древка наверняка участвовал в войне.       — Ещё орешник всегда считался влиятельным материалом с сильным характером, и волшебников выбирает под стать, — продолжал Джери, неотрывно глядя на палочку, говоря скорее себе, чем нам. — Такое сочетание параметров, как здесь, говорит о том, что владелец справедливый и рассудительный человек.       Мы со Стюартом одновременно посмотрели друг на друга. Подумал ли он о том же, о чём и я? Владелец мог быть мракоборцем или близким к этому, играть какую-то роль в департаменте. Занятно, я и не задумывался, насколько сильно палочка является отражением хозяина. Только что Джери всего-то по куску древесины определил такое, что порой не увидишь и при личной встрече.       — Говорят, что Гаррик Олливандер помнит каждую свою палочку, даже то, кому её продал, — сказал я, глядя на Джери. — Мы можем узнать имя владельца?       — О, это чистая правда! — Впервые в разговоре Джери улыбнулся. — Он помнит всё, и я просто восхищаюсь… Извините. Его отличная память не мешала вести записи на протяжении всей работы, и поверьте, они очень упорядоченные. Каждая палочка имеет уникальные данные, и зная материал, из чего сделана сердцевина, вес и длину, найти того, кто купил её, не будет проблемой.       И он скрылся за узкой дверью, и мы остались в тишине, а через миг оттуда послышалась приглушённая возня.       — Думаешь, он полицейский? — прошептал Стюарт. — Тот, кто потерял палочку?       — Я тоже об этом подумал. — Мы с ним явно на одной волне. — Если так, то информация о нём есть в департаменте, и мы сможем в понедельник навести справки.       — А парень-то молодец. Даже жутко немного, да? И эти его глаза… Интересно, почему его отец отказался вести дела в лавке? Разве…       В этот момент дверь снова приоткрылась, и появился Джери с большой тетрадью подмышкой. В толщину она была не меньше двух пальцев, тут и там торчали закладки, словно многочисленные языки. Он отодвинул пакет для улик на край стойки, положил тетрадь рядом с палочкой и раскрыл. Быстро замелькали пожелтевшие от старости страницы.       — Так-так… Ага, палочка была куплена двадцать восьмого августа тысяча девятьсот семьдесят пятого года мальчиком по имени Марк Гудман. За тридцать один год трижды была в починке, повреждения незначительные.       — Есть адрес? — спросил я, слабо надеясь, что, возможно, палочка отправлялась в починку и обратно с совой. — Или ещё какая-то информация?       — Адреса нет, к сожалению, — ответил Джери, пролистав зачем-то ещё несколько страниц. — Ничего больше нет.       Марк Гудман.       Это не было настоящим делом, всего-то крошечный повод провести небольшое расследование и вернуть хозяину его вещь. Но мысли закопошились, затолкались, и чёрт подери, я был почти уверен, что слышал фамилию Гудман. Нет. Я был в этом абсолютно уверен. Вот только где?       — Ему сейчас около сорока двух лет. Это вам поможет? — Джери оторвал от тетради взгляд. Он снова взял палочку, внимательно на неё посмотрев, покрутив в руках. Потом набрал воздуха, будто готовился закричать, но произнёс на выдохе тихое: — А что произошло с владельцем? Кто он?       — Мы пока выясняем детали, но большое спасибо за помощь. Да, это поможет, — ответил я и снова подумал о том типе, который потерял сознание в туалете бара.       Я его не видел, но ведь это мог быть он? И тут вставал другой вопрос: что же делал возможный мракоборец в баре в тот же день, что и мы со Стюартом и Блейзом? Разве бывают такие совпадения? Сердце забилось чуть быстрей при мысли, что никакое это не совпадение. Ясного объяснения не было, лишь смутное предчувствие. Повреждённый глаз зачесался, то ли с обратной стороны, то ли в мозгу — а в один момент было такое чувство, что это происходило вне границ тела.       — Джери, извините, но можно задать личный вопрос? — вдруг произнёс Стюарт, и я перевёл на него взгляд. Джери кивнул. — А почему ваш отец отказался вести здесь дела? Я имею в виду, это же довольно интересная работа, тем более, семейное дело, так ведь?       Парень вскинул брови, удивившись. Но смущённая улыбка, последовавшая за этим, дала понять, что ему польстил интерес Стюарта.       — Это отнимает очень много времени и сил, — поразмыслив, просто ответил Джери, распахнув светлые глаза. — Не остаётся времени ни на что другое. Изготовитель волшебных палочек — не просто профессия, а призвание, все это знают. Каждый Олливандер рождается таким. Это наша особенность. Я сделал свою первую палочку в пятнадцать! Нельзя заниматься делом наполовину, лучше не браться вообще — так дед говорит. Ну, и сами понимаете, — он покраснел, — времени ни на что не остаётся. Ни на семью, ни на другое. Тем более, это опасная работа. Дед говорит, что нельзя купить сердцевину в ближайшей аптеке, сунуть её в кусок дерева и считать, что дело сделано. Каждый ингредиент, если получится, нужно добывать самостоятельно. И древесину, и остальное. Он всегда сам так делал… Кроме драконьих жил, разумеется, но их можно найти у драконоводов. Мою тётю, когда ей было двадцать три… Она погибла, когда пыталась выдернуть волосы из хвоста единорога.       — Вот же… — Стюарт покачал головой. — Соболезную.       — Это давно случилось, меня даже на свете не было. — Он пожал плечами. — Мне нравится быть таким, но, конечно, я не хочу, чтобы меня проткнул рогом взбесившийся единорог…       Тут я посмотрел на Стюарта, на его реакцию. Интересно, он всё ещё хотел увидеть настоящего единорога? Впрочем, если не трогать его, то и беды не случится, а если собираешься подёргать дикое животное за хвост — тут уж жди неприятностей.       — Надо быть очень аккуратным, — продолжил парень. — Отец после этого напрочь отказался от своего призвания, и когда здоровье у деда ухудшилось… Нет, он крепкий, но здоровье иногда подводит… Понимаете, после того, что с ним было… в том поместье. А я не мог просто смотреть, как гибнет дело всей его жизни. Палочками занимались все мои предки. Это наше наследие. Знаете, как дед говорит? Когда делаешь что-то для себя, оно умирает вместе с тобой. Когда делаешь что-то для других, оно живёт вечно.       Стюарт явно был под впечатлением. Жёлтые отсветы скользили по его лицу, а тени казались бездонными провалами. В этой мрачной крохотной комнатушке под густым дрожащим светом свечей всё казалось таинственным и загадочным, даже умудрённым. И слова, произнесённые молодым пацаном о важности наследия даже на меня произвели эффект. Он прекрасно понимал, о чём говорил, и слова казались правильными. Они казались обретшими вес, непоколебимыми.       За окном загудел ветер, по стеклу забарабанил дождь, и это вывело из подобия транса. Только сейчас я понял, что Джери похож на своего деда куда больше, чем даже сам мог думать. И эти странные глаза с лунным сиянием, и мерный голос, который звучал так, словно вверял тайну. Удивительно, но не осталось сомнений, что всё сказанное ранее — чистая правда, хотя ещё пару минут назад я был уверен в чём угодно, но не в этом парне и его способностях.       — Отец злится, говорит, что я загублю всю свою жизнь, но… — Джери пожал плечами и неловко улыбнулся.       — Что ж, нам пора. Ещё раз спасибо за помощь.       Как бы ни был хорош этот парень в своём деле и как бы ни осознавал важность работы, было странно видеть его в этом нафталиновом убежище. Казалось, что ему тут вовсе не место.       — Да-да, конечно. Я рад был помочь.        Джери взял палочку, взмахнул ею, чтобы призвать убранный на край стойки пакет, но ничего не произошло. Он нахмурился, потом с неуверенностью и смущением посмотрел на нас. Даже в свете свечей было видно, как налились красным его щёки. Я усмехнулся — неужели простое Акцио такая проблема? Он ещё раз взмахнул палочкой. Снова никаких результатов. Джери застыл с ошарашенным видом, глядя перед собой. Я же шагнул к концу стойки и взял пакет, протянул руку. А он всё так и стоял, словно его заморозили.       — Эй?       Я пару раз ударил по столешнице, чтобы привлечь внимание. Джери вздрогнул и протянул древко.       — Извините. Я же говорил, что палочки из орешника образуют крепкую связь с владельцем?       Он поочерёдно на нас посмотрел.       — Да, это мы поняли. — Я закрыл пакет заклинанием и убрал в карман куртки. — И?       — Крепкая связь.Тем более, с волосом единорога. Это очень, очень высокий уровень привязанности. До той степени, что палочка стареет вместе с волшебником. Буквально. Её способность проводить магию постепенно иссякает, когда волшебник стареет, а когда он умирает, умирает и палочка. Не просто увядает, а именно умирает. Палочку спасти можно, если перенести ядро в новый сосуд, но только не волосы единорога.       Он потрясённо глядел на нас, пока я снова вынимал из пакета палочку. Взмахнул ею, и так же, как у Джери, ничего не произошло — ни в первый раз, ни во второй, ни в третий. Мне даже в голову не пришло проверить её. Можно сомневаться во многих вещах в этом мире, но только не в том, что в этой палочке нет никакой магии.       — Хотите сказать, что Марк Гудман может быть мёртв? — спросил Стюарт, глядя на меня, закусив губу.       — Хочу сказать, что он абсолютно точно мёртв, — ответил Джери.