Чудеса и кошмары. Заозерье

Николай Петрович похоже успел передать весточку остальным деревенским жителям и на пару дней в клинику хлынул поток тех, чья скотина захворала за прошедшие три недели, но смогла дождаться окончания бойкота и не попала к мяснику. Тот, как оказалось, тоже мог оказать помощь, но в угоду своей профессии чаще ставил диагноз «к лечению непригодно, забить». В довесок к знаниям о мяснике Борис получил за свои труды две полных банки прошлогодних консервированных груздей и одну открытую — с малосольными огурцами, три ковриги хлеба (свежие), полведра молодой картошки, банку земляничного варенья и две дюжины яиц. В пятницу утром, когда он уже решил, что такой метод расчетов ему тоже нравится, к крыльцу снова подъехал староста. На этот раз его жеребец был запряжен в ту самую «двуколку» — нарядную, впору свадьбы катать, повозку на высоких рессорах, с узкой мягкой лавочкой и складным тентом от дождя и ветра. Внутри можно было уместиться лишь двоим, но сзади, под сидением, виднелся большой ящик с крышкой — место для багажа. — Садись, стажер, в район поедем, оформим тебя честь-по-чести! По пути староста признался, что должность стажера он выдумал, уверенный, что молодой парень сбежит, не продержавшись и пару недель — не хотел отзывать заявку на нового фельдшера, оставленную в районной Станции по борьбе с болезнями животных. Там же теперь предстояло оформить нового специалиста. За стажировку Петрович обещал заплатить из своих, как оговорено, потому Борис не стал раздувать конфликта, а просто сделал себе зарубку на память. Пункт назначения находился на окраине и ехать через город на конной повозке, собирая любопытные взгляды, пришлось недолго. СББЖ, хоть и незнакомого района, встретила гостей зданием типовой постройки, один в один схожим с тем, что Борис помнил из своего детства, — по папиной работе — кафельные полы, крашенные известью потолки, частично отделанные плиткой стены, широкие окна с деревянными рамами и железными решетками с солнышком. Отдельно стоял деревянный сарай для лабораторных животных, а рядом с ним пасся на привязи черноголовый баран, одинаково равнодушно смотревший и на людей, и на распряженного, привязанного к сараю коня. Николай Петрович пошел договариваться с начальником станции куда-то вглубь здания, состоящего из крошечных кабинетов и сравнительно просторных лабораторных и подсобок, а Борис остался в приемной. В кабинете явно скучал врачи — две женщины лет тридцати с ярко накрашенными глазами и ногтями — даже не закрыв дверь, они обсуждали предстоящую вечером попойку, искоса бросая на парня заинтересованные взгляды. Борис как будто узнал одну из них. — Ира? — с удивлением спросил он. Одна из женщин настороженно уставилась на него, но вскоре тоже узнала. — Борька?! Закончил уже? Работать к нам? — Не совсем, в Заозерье. — Это ж Борька, с первого курса, помнишь? — оживившаяся Ирина явно считала его общим знакомым. Вторая женщина хмыкнула что-то неопределенное — по видимому тоже не могла его вспомнить. С Ирой он пересекался действительно только на первом курсе, хотя чисто теоретически вместе они учились два года. Она была организатором отчетного творческого концерта в первом семестре, а немногочисленные парни факультета всегда привлекали внимание. Особенно готовые выступать со сцены. Семнадцатилетнему Борису льстило внимание старшекурсниц, но ничего путного тогда так и не сложилось. «И к лучшему», — подумал он, отказываясь отметить пятницу и свое окончание института вместе с персоналом СББЖ. Начальник станции, выглядевший не сильно старше своих сотрудниц, представился Василием. Общался он сухо, по-деловому и казался полностью погруженным в свои проблемы. Диплом посмотрел мельком, бумаги сноровисто заполнил сам и распечатал на скрипучем принтере прямо в своем кабинете, осталось только подписать. У Бориса сложилось впечатление, что также легко, по невнимательности, на должность зачислили бы какого-нибудь маркетолога, но, как оказалось, оно было ложным. — Бурлаков, — задумчиво пробормотал Василий, ставя свою подпись, и поднял взгляд Бориса, — знакомая фамилия. Парень внутренне окаменел, готовый получить отказ по причине «сам понимаешь», но вовремя промолчал, а потом сообразил, что фамилия у него общая не только с отцом. — Внуком Савельичу приходишься? — Что-то вроде того, — с облегчением кивнул Борис, давая себе зарок при случае выведать у родителей точную степень родства с «дедом». — Похож, похож, — одобрительно прогудел староста, для которого эта новость, похоже была сюрпризом, хоть он и подписывал стажерские документы. Впрочем, запросто мог и не помнить фамилии фельдшера, ведь иначе как Савельичем в деревне его не называли. Парень вышел из здания слегка озадаченным. Сунув свой экземпляр трудового договора в рюкзак, он уже был готов возвращаться в «двуколку», но староста не спешил запрягать коня. Тот жадно щипал вместо травы край початой сенной кипы, приваленной к стене сарая, и вообще чувствовал себя как дома, совершенно не горя желанием работать в жару. — Мне в городе кой-чо еще купить надо, — признался Николай Петрович, старательно отводя взгляд — по мелочи. Если хочешь, со мной пойдем, поможешь. Или погуляй. От прямой просьбы Борис, конечно не стал бы увиливать, а так предпочел «погулять». В этом городе он был впервые, так что договорившись встретиться на том же месте в пять, односельчане разбрелись в разные стороны. Староста на ближайшей остановке с пыхтением втиснулся в маршрутку и укатил по своим делам. Борис выбрал теневую сторону узкой улочки и неспешно, глазея на старые домики с палисадниками зажатыми между глухих заборов современных особняков, побрел в сторону предполагаемого центра города. Частный сектор быстро кончился, а в центре жилых домов не было — образованные дореволюционными зданиями улицы оказались узкими и пыльными, лишь перед отдельными магазинчиками виднелись крошечные зеленые газоны да разноцветные клумбы. Один особенно изобретательный предприниматель украсил террасу своего кафе исключительно искусственными цветами и лентами, отчего складывалось впечатление, что в заведении недавно отмечали поминки, да так увлеклись, что забыли погребальные венки возле столов. По какой-то неведомой логике арендаторов, соседями кафе были сувенирный и хозяйственный магазины. Вспомнив, что хотел в выходные устроить большую стирку, Борис завернул в последний. Каменные стены и пыльные окна не пропускали жару внутрь, потому в магазине было прохладно, но отчетливо пахло краской, мылом и еще, кажется, дегтем или чем-то таким же знакомым и слегка неприятным. За прилавком стояла женщина, как показалось Борису, отличавшаяся от врачей СББЖ только тем, что вместо белого халата поверх одежды был надет темно-голубой фартук. Стрельнув взглядом на вошедшего парня, она сменила дежурно-угрюмое выражение лица на радушную, явно отрепетированную, улыбку и томно взмахнув неестественно пышными ресницами оперлась на прилавок: — Чем я могу помочь? Борис несколько замешкался с ответом, не обнаружив на полках позади настойчиво маячившей в обзоре груди кассирши ни одного знакомого бренда. Благосклонно восприняв замешательство на свой счет, продавщица воодушевилась. — Краски, лаки, инструмент? Меня, кстати, Дарья зовут. — Борис, — машинально представился парень, окончательно сбитый с толку — мне нужен стиральный порошок. — Какой именно? Борис пожал плечами. — Рекомендую вот этот, — не отрывая взгляда от лица Бориса, женщина провела рукой с острыми яркими ногтями по огромной канистре на полке слева от нее, — новинка! Жидкий гель — порошок и отбеливатель, два в одном. — А поменьше нет? Только спустя десять минут ему наконец-то удалось покинуть магазин с одной, совершенно обычной, пачкой стирального порошка. Борис понимал, что продавщица нарочито медленно перебирает все имеющиеся в продаже сорта мыла, отбеливателя, кондиционера, чтобы потянуть время, потому не удивился, увидев на чеке наскоро подписанный карандашом номер телефона. — Надо было еще бритву взять, — проворчал он себе под нос, выкинув чек и задумчиво почесав щетину на скулах. Вопреки ожиданиям Бориса, центральная площадь города не была украшена ни статуей Ленина, ни военным мемориалом. Да и вообще имела странную форму — полумесяцем изогнулась между берегом большого но мелкого озера и стеной старинного храма. В прорехи асфальта там и тут проглядывала булыжная мостовая, а в стене зияла округлая дыра с неровными краями. Табличка рядом с дырой гласила, что разрушение имеет исключительную историческую ценность, так как получена в ходе битвы за город в таком-то году и потому не реставрируется. Видимо вопросы об этом задавали регулярно. Из-за жары и, может быть, еще не закончившегося рабочего дня, город выглядел вымершим. Ближе к берегу озера, там где начиналась украшенная чугунной оградой набережная, нашлось еще одно кафе — поменьше, зато без поминальных убранств. Борис заказал себе нехитрой еды и воспользовался случаем позвонить родителям. Мама торопилась на какое-то мероприятие и перекинуться удалось буквально парой слов, а отец все еще не брал трубку. Стало несколько досадно. «А вот брат вообще на техническом учится, ему-то небось никто бойкот не объявлял», подумал он и набрал номер брата. Они были погодками, только в отличие от более общительного и сговорчивого Бориса, Антон был суровым технарем. Общих интересов у них было мало. Младший собирал и разбирал механизмы и электронику почти с той же страстью и упорством, с каким Борис тащил в дом всякую бесприютную живность, так что когда он не пошел по стопам отца, а поступил на инженерный факультет никто и слова не сказал. — Раз-раз, — отозвался в трубке голос брата, явно сосредоточенного на чем угодно, кроме разговора. — Привет, — откликнулся Борис, — как сессия? Сдал? — Еще один экзамен остался. — Учишь? — догадался старший. — Угу. — Понятно. Ну что ж, крепись, студент, инженером станешь. — Угу. — Не пуха, ни… — К черту! Подтвердив завершение вызова, Борис спрятал трубку в карман и все же принялся за еду. Она была очень недурна и к СББЖ парень вернулся уставший, но скорее довольный «экскурсией». Несмотря на то, что до оговоренных пяти часов еще оставался небольшой запас времени Николай Петрович уже ждал его в запряженной двуколке. Он ни в чем не упрекнул парня, но разговор отчего-то не клеился. Конь, утром домчавший их до станции за пару часов, назад шел лениво, часто сбиваясь на шаг, а староста его не торопил. В паре километров от города их обогнал внедорожник Михаила Прокофьевича. Староста потянул вожжи вправо, но конь похоже был привычен к такому и сам уже посторонился к обочине. Борису показалось, что с заднего сиденья им махала Ленка, но стекло было поднято, а машина и повозка разминулись слишком быстро, чтобы говорить об этом с уверенностью. — А почему вы машину не заведете? — спросил Борис, когда пыль слегка осела. — Так она же механическая, — огорошил его ответом староста, — чинить замучаешься. Как городской житель, привыкший к тому, что конь — большая роскошь, чем машина, Борис не сразу догадался, о чем речь. — Дорого? — Ну и это тоже. Да и зимой, кто же у нас снег будет чистить? На полдороги в «Светлый путь» застрянешь, можно и замерзнуть насмерть. А так я кибитку на полозья поставлю и все справно. Парень с трудом мог представить кибитку на полозьях, но все равно на всякий случай уточнил. — А в город как? На полозьях по асфальту? — Ну, так… краешком, — староста кивнул на обочину и снова замолчал. В следующий раз Борис не удержался от вопроса уже на подъезде к деревне. Сначала Борису послышалась песня. Красивый женский голос негромко выводил мелодию, но слов было не разобрать. Староста почему-то поморщился и подхлестнул коня. Под горку, да в скором ожидании дома, уже видимого с холма, тот поскакал мимо хутора с небывалой скоростью. Песня прекратилась — услышав перестук копыт Лиля отошла от края живой изгороди, где стояла и пела, наверное, дожидаясь мужа с шабашки. Борис махнул ей рукой, но она только покачала головой. — Интересно сколько ей лет? — спросил Борис у старосты, вспомнив свои недавние сомнения на счет этого. Вот Ирина показалась ему старше своего возраста, да и продавщица хозяйственного, наверняка, тоже. А Лиля почему-то младше. — Кому? — с холма они уже съехали и теперь Николай Петрович выбирал поводья, чтобы не пылить в деревне, да и конь успел остыть. — Лиле, жене Виктора. — Да черт ее знает, — неприязненно бросил староста, — не нашенские они. Лет тридцать, может? Борис пожал плечами. Когда она, месяц назад, явилась к его порогу с селезнем в платке, больше восемнадцати, ну двадцати, он бы ей не дал. Староста углубляться в эту тему не хотел и демонстративно прикрикнул на жеребца собравшегося проскочить мимо дома Бориса — остановился уже возле колодца. Пшон, помахал сначала не ставшему слезать с облучка старосте, потом, когда повозка отгоняя от лица поднятую им пыль, потом протянул руку Борису. — В город ездили? Борис кивнул. — То-то на нем лица нет. — На ком? — не понял парень. — На Николаше нашем, — сосед невесть с чего сдавленно хохотнул и все же пояснил, — у него ж в Междуреченске оба сына живут, а внуки и вовсе городские, с дедом знаться не хотят. Он их навещает изредка. Хотя они и не шибко зовут, всем же понятно, что назад в деревню они не ногой. Малых даже на лето не отпускают. Дети прогресса, что с них взять. В этот раз ладонь Пшона не была испачкана велосипедной смазкой, но Борис украдкой вытер руку о штаны, прежде чем достать ключи от входной двери. У порога его встретил кот. Смотрел он на нерадивого хозяина так, что становилось стыдно — кроме бумаг и пачки стирального порошка в рюкзаке нашлась только горсть конфет, которыми староста молча угостил Бориса во время дороги назад. Теперь он догадался, что конфеты предназначались внукам, но остались невостребованными. Парень в шутку предложил одну конфету коту, думая, что тот понюхает фантик и отстанет, но тот внезапно выхватил подношение из рук и унес под топчан, где с довольным урчанием сожрал, похоже вместе с оберткой. — Нет, ты можешь конечно, хоть все съесть, — проворчал Борис, выкладывая оставшиеся «Ласточки» на стол, — мне не жалко, но учти, что от непроходимости кишечника и сахарного диабета я тебя лечить не стану. Много чести. К утру на столе осталась одна сиротливо закатившаяся под хлебницу конфетка. Судя по лежавшим тут же надкусанным фантикам, съели их не мыши, но хотя бы закупорка кишечника коту не грозила.