«Патология — болезненное отклонение от нормального состояния или процесса развития, уродливая ненормальность. К патологиям относят процессы отклонения от нормы, процессы, нарушающие гомеостаз, болезни, дисфункции».
— Как вы себя чувствуете сейчас? Доктор Байчжу что-то записывал в своём личном блокноте, не поднимая глаз на сидящего напротив Дилюка. После УЗИ его протащили, кажется, по всем доступным здесь кабинетам для обследования: ЭКГ, ЭЭГ, томография, гастроскопия, флюорография, рентген… У него взяли на анализ все возможные биоматериалы. Ему дали передохнуть после второго забора крови и задали тысячу вопросов, прежде чем Рагнвиндр наконец оказался здесь, на мягком диванчике в другом корпусе, судя по обстановке и людям вокруг, исследовательском. После пары часов петляний по больнице он успел утомиться. — Я несколько устал, — честно отозвался Дилюк, не сводя взгляд с изящной суховатой руки, выводящей иероглифы. — Ничего страшного. Надеюсь, вы понимаете, насколько ценным объектом являетесь для нас, потому прошу простить и немного потерпеть все эти процедуры. От слова «объект» в свой адрес Дилюк немного скривился и ничего не ответил. Мужчина напротив заметил это и лишь слегка улыбнулся без тени смущения, отложив бумагу и перебравшись за рабочий ноутбук, принесённый одним из лаборантов. На вид доктору Байчжу было около шестидесяти: длинные, довольно густые, но абсолютно белые волосы были забраны в аккуратный, удобный для работы хвост, лишь боковыми прядями прикрывая острые скулы с немного запавшими щеками. Несмотря на лицо, практически лишённое морщин из-за особенностей нации и, может, образа жизни, он вызывал в Дилюке ощущение… успевшего пожить, но почему-то хорошо сохранившегося человека. Они провели пару минут в тишине, прежде чем доктор Байчжу снова её нарушил: — По словам моего коллеги, вы вели себя очень уверенно насчёт диагноза. Откуда вы знали, что это именно ханахаки, если та почка, которую мы извлекли, была первой? — У меня… Были подозрения из-за другого человека, — Рагнвиндр вспомнил о Томе, и по загривку тотчас прополз холодок. Надо позвонить. — В Мондштадте. У него, скорее всего, тоже ханахаки. — Что вы видели? — мужчина нахмурился и застучал пальцами по клавишам. — Кровь в раковине, сам человек выглядел истощённым… И, со слов работницы, она находила в мусорном ведре окровавленные пережёванные лепестки в конце вечера. — Это действительно похоже на правду… — Есть какие-то способы это вылечить? Доктор Байчжу прекратил печатать и, откинувшись на спинку кресла, внимательно посмотрел на собеседника сквозь стёкла очков: — Скажите пожалуйста, что вы знаете о ханахаки? Ну, кроме очевидного разрастания цветкового растения внутри вашего тела. Дилюк безразлично пожал плечами. — Ничего, кроме этого. — Ох, — губы мужчины отчего-то тронула загадочная полуулыбка, — что ж… Ханахаки — очень древняя болезнь, которая поражает только невзаимно влюблённых людей. — Поймав непонимающий взгляд, он сделал паузу. — Дело в том, что у безответно влюблённого человека организм в большом количестве вырабатывает определённый набор веществ, который обеспечивает семенам ханахаки идеальную среду для прорастания, особенно если носитель слаб духом или пережил серьёзные потрясения, например, смерть партнёра. Активность ханахаки часто возрастала во время войн… Что-то внутри Дилюка противно зашевелилось. Он сглотнул и не очень вежливо перебил речь специалиста, стараясь выровнять тон: — Простите, я не понимаю… Мне никто не нравится… Как это вообще возможно? — Это просто особый вид стресса на фоне критичной душевной и сексуальной неудовлетворённости, — равнодушно пожал плечами доктор, — он создаёт из вашего тела идеальную почву для этих семян. Правда, они настолько малы, что больше похожи на споры. Так что не вижу особых поводов для скептицизма. Мы с вами, может, и живём во времена, когда элементальные силы ушли из видимых аспектов жизни, но это не значит, что их колоссальным влиянием и историей можно пренебречь. — Я ни в кого не влюблён, — уже гораздо твёрже попытался отрезать Дилюк. Его начинала раздражать абсурдность происходящего. — Боюсь, что влюблены, — доктор Байчжу снова не сдержал улыбки, такой, что Рагнвиндру захотелось с силой ударить по стеклянной столешнице перед собой. — То, что ваше сознание это отрицает, не значит, что вы не влюблены. — Прекратите нести бред, — процедил молодой человек, почти срываясь на рычащий мондштадский акцент, — это издевательство! Мужчина вдруг резко встал из-за своего места и закрыл крышку ноутбука, пронзив Дилюка как игла острым, отрезвляющим взглядом — Дилюк нервно вздрогнул и неосознанно откинулся на спинку дивана, не разрывая зрительного контакта. Замолчав, он позволил тишине немного успокоить загоревшееся было в груди едкое раздражение. Сделав глубокий вдох, доктор Байчжу наконец заговорил без единого намёка на то, что произошло полминуты назад: — Послушайте, господин Рагнвиндр. Я — высококвалифицированный врач, возможно, лучший во всём Лиюэ. Я знаю очень многое из того, в чём другие мои коллеги никогда даже не подумают разобраться. Я очень начитан, и в своих исследованиях я очень много времени уделял изучению древних болезней, таких как ханахаки или, например, элеазар. Слышали когда-нибудь? Дилюк молча покачал головой. Доктор улыбнулся и продолжил: — Так вот, господин Рагнвиндр. Я абсолютно уверен в своих словах и том, что, раз эта болезнь поразила вас, вы безответно в кого-то влюблены. Для меня безразлично, в кого именно, это ваше личное дело. Если вы искренне поражены этим фактом, мой вам совет: пронаблюдайте за вашими мыслями. Чем сильнее будет прогрессировать болезнь, тем навязчивее будет образ этого человека в вашей голове и тем сильнее вы будете ощущать пропасть между вами. Ханахаки нужно убедить вас в том, что вы никогда не сможете быть вместе — оно растёт тем лучше и быстрее, чем больше ваш организм подвержен этому стрессу, чем он слабее. Вам нужно убедить себя в обратном: либо получить взаимность, либо отпустить человека. Второе, с учётом влияния ханахаки на психику, с каждым днём будет становиться для вас всё менее и менее возможным. Я могу предложить только подавляющие препараты, которые замедлят рост, и периодические операции по удалению ростков, но, к сожалению, на данный момент мне известен только озвученный способ излечиться. На основе ваших биоматериалов будет начата разработка лекарства, но это может занять недели, месяцы и даже годы. Пожалуйста, подумайте над моими словами. — Простите… — только и выдавил Дилюк в ответ, чувствуя слабость в желудке. — Всё в порядке. — Мужчина покачал головой и извлёк из кармана завибрировавший телефон. — Да? Он снова заговорил на местном акценте, и Рагнвиндр, ссутулившись, зарылся пальцами в упавшие на лицо волосы. Всё вокруг сливалось в один гулкий шум, эхом проходящий сквозь черепную коробку. В кого он… влюблён? Что за херня? — Это со стойки регистрации, — голос вырвал Дилюка из серого потока мыслей и звуков, — вам знакомо имя Аделинда? — Да… — слабо отозвался он, — это моя… коллега. — Понял вас. — Он бросил в трубку ещё пару фраз и завершил звонок. Обеспокоенная Аделинда появилась на пороге комнаты через десять минут. Пока она заваливала доктора Байчжу вопросами, Дилюк лежал на другом диване чуть поодаль, поджав колени. Он был подавлен. Разбит. Растерян.Влюблён?..
Он ведь даже ни с кем не общается. Приоткрыв веки, Рагнвиндр скользнул взглядом по затылку светлого каре, прикусил губу и выдохнул комок тревоги сквозь тяжесть в лёгких. Аделинда? Она ведь ему почти как мать. Будь отец решительнее — даже стала бы мачехой. Это пустые размышления, которые сделают только хуже… Но может, действительно?.. Дилюк закрыл глаза и попытался представить перед собой Аделинду. Уже не молодая, но всегда одетая с иголочки и ухоженная — он не мог не назвать её привлекательной, однако этого было явно недостаточно. Нарисованный образ стал ближе. Рагнвиндр попытался вспомнить какие-нибудь странные моменты, может, что-то неоднозначное, что указало бы на странную связь, но все их взаимодействия и его мысли об этой женщине были «постольку-поскольку». В жизни Дилюка было очень много Аделинды, особенно теперь, но, кажется, их сближение было скорее обоюдной попыткой справиться с горем и не сойти с ума от одиночества. По крайней мере, это было похоже на правду. Он любил Аделинду как родителя. Женское общество заканчивалось на Джинн. Джинн уже давно состояла в браке, и Дилюк вообще не видел смысла лезть в это, однако не попытаться было глупо. Он искренне переживал за то, что эта дура вечно перерабатывает. Он искренне любил те скудные воспоминания, когда она приезжала к ним с ночёвкой, и они втроём с Кэйей и иногда даже вдвоём смотрели сериалы, играли в настольные игры, готовили пиццу или что-нибудь ещё в этом духе, да даже когда она не приезжала, и они просто играли по сети. Ревновал ли он её к кому-нибудь?.. Разве не случилось бы за всё то время, что они знакомы, какой-нибудь неловкости? Нет, он не сомневался в том, что он любил Джинн, но… Ему казалось, что он любил Джинн как друга. Круг друзей закончился. Из хронически существующих в голове Дилюка живых людей остался только Кэйа. Кэйю он терпеть не мог. Кэйа прекрасно справлялся со своей ролью брата, которые, по слухам, вообще имели привычку бесить, не важно, старшими они являлись или младшими. Дилюк не понимал, не представлял, как в Кэйе сочетались та фирменная жеманность, с которой он держался практически всё время, и холодность и трезвость рассудка в практически любой ситуации; он вообще очень плохо понимал, что у Кэйи на уме… и это всегда отталкивало. Он знал, что иногда Кэйа даже не брезговал пользоваться людьми — пускай и делал это крайне изящно и незаметно для них самих. Дилюк нервничал от одной мысли, что Кэйа пытался его использовать — и невольно закрывался ещё больше, и, как бы он ни хотел выяснить, что же там, под этой уверенной полуулыбкой, ему казалось, что никто, кроме самого Кэйи, никогда этого не узнает. Конечно, он работает в полиции и у него отточена выдержка, но даже так Кэйа абсолютно всегда выглядел безукоризненно самодостаточным. Возможно, он и любил Кэйю, но… — Дилюк, — его осторожно тронули за плечо, — ты голоден? Аделинда была в маске, но по её глазам прекрасно читалось сильное волнение. Дилюк лишь непонятно качнул головой, прежде чем голос доктора Байчжу откуда-то сбоку ответил за него: — Госпожа, мы с вами только что обсудили ситуацию, и, пускай заразность невысока, ваш спутник уже на той стадии, когда вы можете заболеть следом. Эти семена могут очень долго не проявлять себя, дожидаясь возможности прорасти. Я настоятельно рекомендую вам соблюдать все обсуждённые меры предосторожности. Женщина с явной неохотой, но в то же время легко читаемым страхом сделала пару шагов от дивана и опустила взгляд в пол. — Ничего страшного, — негромко отозвался Дилюк, — это ради твоей безопасности. Простите, я не следил за диалогом… — К сожалению, твоя… болезнь очень необычна, — терпеливо и несколько растерянно пояснила Аделинда, перебирая пальцами рукав своего пиджака, — и лучше ты будешь находиться под постоянным присмотром доктора Байчжу. Я могу уехать в Монд одна, если ты… — Исключено, — оборвал Дилюк и кое-как сел, унимая тут же возникшее головокружение, — я не могу остаться здесь. Как минимум из-за того, что причина всей этой чертовщины абсолютно точно находится в Мондштадте. Мне надо хотя бы выяснить, кто это… — он тяжело выдохнул, убирая с лица настойчиво лезущие в глаза волосы. Надо пересобрать хвост. — И мне будет спокойнее дома. Если вам необходимо проводить исследования, я могу арендовать вам место для лаборатории в ближайшем крупном городе и обеспечить необходимыми материалами. — Оборудование? — парировал доктор Байчжу, вопросительно приподняв одну бровь. — Можно или купить новое, или перевезти, смотря что будет рациональнее. Не думайте, что мне это не по карману, — безразлично пожал плечами Рагнвиндр и поднялся с места. — Если потребуется для исследований, я могу оплачивать ваши поездки в Лиюэ. Мужчина напротив задумчиво замолчал. Предложение было очень интересным и вполне логичным, и Дилюк видел, как медленно меняется оттенок улыбки на сухом лице: хитрое недоверие к столь опрометчивому плану медленно перетекло во вполне обдуманное согласие.***
— Дилюк, ты точно уверен?.. — Абсолютно. Машина неспешно ползла вверх по серпантину. Дилюка немного мутило от съеденной сразу после похода в клинику лапши, и он уже почти успел задремать — однако голос Аделинды, даже такой негромкий, тут же возвратил его в реальность. Впрочем, лучше говорить с ней и смотреть на каменистые пейзажи за окном, чем копаться в неприятных мыслях о своих знакомых в насильных попытках присмотреться к ним и отношениям с ними поближе. Всё это казалось таким… бессмысленным. — Я понимаю, что ситуация странная, — пояснил он. — Если этот доктор будет в Монде у меня под рукой, это всё упростит. Я могу себе это позволить, и деньгами просто так разбрасываться не собираюсь. Да и… — он замолчал ненадолго, рассматривая выскользнувшего из-за ближайшей скалы орла, — если у Томы то же самое и его найдут… Ему потребуется срочная помощь. — Я звонила сегодня. Пока ищут. Кэйа обещал отслеживать это дело и позвонит, если он найдётся. — Аделинда вздохнула и перевела взгляд на дорогу перед собой. — Лишь бы живой был… Дилюк ничего не ответил. Гуолианг за рулём еле слышно вздохнул, невольно проникаясь гнетущей атмосферой. — Сяншен, может, составите нам компанию сегодня на ужине и позволите себе немного насладиться нашими традиционными блюдами? — попытался разрядить обстановку он. — И вином, конечно. Я не настаиваю, зная, что вы в таком состоянии… — Нет, всё в порядке, спасибо. Я спущусь сегодня, — прервал Рагнвиндр и неслышно вздохнул. — Хочу хотя бы раз провести с вами вечер перед отъездом. Отказываться было невежливо, хотя Дилюк понимал, что даже если он останется лежать в комнате на кровати и сверлить взглядом местные телеканалы, ему никто и слова не скажет. Одолеваемый мыслями о странном процессе внутри своего организма, он жаждал отвлечься… И, может, запить тревогу вином звучало как плохая идея, но не ради этого он разве отложил свой курс антидепрессантов? Тем более в компании Аделинды и представителей местной винодельни он чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы позволить немного отпустить ситуацию и хотя бы ненадолго забыть о растущем внутри странном коктейле из мыслей и физических ощущений. По крайней мере, сейчас он может насладиться предлагаемой едой, да и вином тоже. Дилюка не покидала мысль, что скоро он не сможет даже этого.***
Ужин можно было назвать удавшимся. В голову то и дело просачивались мысли о причинах и следствиях, его не касающихся, но Рагнвиндр вполне успешно сумел отвлечься на разговоры о бизнесе и в целом на всё небольшое празднество, которое устроили полуспонтанно в честь его появления на людях. Ему настойчиво предлагали попробовать разные блюда и напитки, а из вин на столе организовали целую дегустацию: то самостоятельно, то с помощью Гуолианга наливая себе по глотку, Дилюк честно пробовал, делая паузы. Все знали о его болезни и возможной заразности, и пускай неохотно, но сохраняли определённую самим Рагнвиндром дистанцию. Аделинда смиренно держалась ещё чуть дальше и выглядела немного печальной. От одного взгляда на спутницу сердце неприятно вздрагивало поперёк привычного ритма, а в голову проскальзывали новые мрачные размышления. Даже в такой приятной обстановке Дилюк не мог отпустить факт того, что влюблён. — И вот этот сорт! Молю вас, сяншен, это последнее, что я вам предлагаю сегодня! — оживлённо зажестикулировал Гуолианг, подхватывая со стола запечатанную бутылку. Дилюк ненавидел чего-то не понимать, но вдруг столкнулся осознанием, что возможная правда его слишком пугала, заставляя снова и снова игнорировать множество возникающих вокруг проблем. Он всегда ставил на то, что переживёт — само пройдёт. Ах, Джинн… Теперь он понимал немного больше. Чувствовал, к сожалению, тоже. — Его мы довольно много отправляли на экспорт, и вы, может, уже пробовали, но… Мысли о скрытых чувствах снова вспыхнули в сознании, на несколько мгновений оборвав связь с реальностью, и молодой человек замер будто в раздумьях, водя большим пальцем по едва тёплому стеклу бокала. Джинн… Под градусом подумать о ней в романтическом ключе было проще, тем более какое-то время в средней школе он был точно уверен, что она ему нравилась, если только захмелевший рассудок не стал подмешивать ложных воспоминаний. Они дружили с самого детства, поэтому Рагнвиндр бы больше удивился, если бы такого ни разу не случилось — однако теперь эти образы не вызывали в нём ничего, кроме желания схватить Джинн в охапку и отнести куда-нибудь прилечь. Он ведь и правда переживал за неё, видимо, совсем не способный вовремя задумываться о своём собственном здоровье. Дилюк подставил бокал: — Только совсем немного, прошу вас. Я уже очень много съел и выпил для своего состояния. — Безусловно! Гомон голосов и негромкая музыка незнакомого инструмента смешивались с воспоминаниями о безмятежном детстве, вызывая необъяснимое дежавю. Скорее всего, из-за общей атмосферы, которая сильно напоминала Дилюку о юности, когда он ещё не был достаточно упрям, чтобы игнорировать подростковые посиделки с едой и алкоголем, редко приводившие к чем-то хорошему: в основном в памяти сохранились выражения, которые по приезде подбирала Аделинда, стараясь вшить в цензурную ругань как можно больше праведного гнева. Ну и то, что именно его вместе с Кэйей заставляли убирать последствия, которые их друзья и знакомые, а потом друзья и знакомые Кэйи не доглядывали при коллективной уборке. Дилюк на всю оставшуюся жизнь запомнил, как несколько часов оттирал ковёр в гостиной каким-то жутко пахучим средством после своего семнадцатого дня рождения, из-за чего на все следующие праздники решил оставить на столе только чай и сладости, а потом и вовсе перестал приглашать кого-то, доверив этот день на фантазии тех, кому почему-то всё ещё не было всё равно. Он поднёс бокал к губам и, прикрыв глаза, сделал глоток, прислушиваясь к несколько приторному, сладкому ощущению на языке, которое смешалось с кислым послевкусием от прошлых вин. — Гм. Я, кажется, и впрямь пробовал его раньше, — задумчиво произнёс он сразу после того, как отправил содержимое в желудок. — Я уже говорил, что в этом нет ничего удивительного! Мы уже очень давно производим его, и в Мондштадте оно особенно полюбилось… Из-за множества разных сортов и еды поверх во рту образовалось неприятное ощущение, но даже через него проступало сладковатое послевкусие, пробуждающее в груди необъяснимо много эмоций — чувство дежавю вспыхнуло с новой силой. Рагнвиндр поднял взгляд, рассматривая людей вокруг: уже подвыпившие сытые гости находились сейчас в крайне весёлом расположении духа, ярко сочетающимся с музыкой и обстановкой всего обеденного зала, который казался почти таким же уютным, как их собственный на территории винокурни. Многие вели оживлённые беседы, кто-то просто наслаждался атмосферой, кто-то продолжал есть… И Дилюк понял, что под рёбрами отчего-то начинает ворочаться страх. — Простите, мне нужно отойти в номер, — пробормотал он и, не особо раздумывая, протиснулся между спинами двух незнакомцев. — Ничего страшного, пожалуйста, отдохните, если это нужно! — донеслось сзади, прежде чем Рагнвиндр успел окончательно провалиться в тревожные размышления и скрыться из виду. Лишь у самого номера, когда полез в карман за ключ-картой, он обнаружил, что унёс бокал с недопитым вином с собой. Отперев дверь, Дилюк рассеянно бросил карточку на первую горизонтальную поверхность под рукой и, желая избавиться от вина и больше не возвращаться к нему этим вечером, залпом прикончил всё, что принёс с собой — во рту снова расползся до трепета знакомый привкус. Прикрыв глаза, молодой человек почувствовал где-то под сердцем ускользающее воспоминание и постарался упасть вглубь себя вслед за ним, доверяясь ощущениям в теле. Он в считанные секунды преодолел расстояние от дверного проёма до лестницы на второй этаж, сломя голову перескакивая через ступени и едва сохраняя равновесие при поворотах. Дружный восторженный хохот отдавался в сердцебиении гулким эхом. Дилюк застыл в оцепенении и отчаянно прислушался, позволив подсознанию продолжить. В животе так приятно пусто… Как будто те самые бабочки, про которых говорила Донна когда-то. Но даже они не убедили Дилюка поцеловать её вот так по-взрослому: он не хотел отдавать свой первый поцелуй Донне, даже если он ей нравился, ведь ему она — нет, но…Его первый поцелуй забрал Кэйа.
На языке таял сладковатый привкус вина, которое Дилюк сегодня не пил.Это вино пил Кэйа.
А потом он поцеловал его так… так…Страстно. Влажно. Горячо. Чувственно.
Как будто Кэйа хотел большего.
…и Дилюку это понравилось. Он бездумно оглушительно захлопнул дверь и провернул замок оба возможных раза дрожащей рукой. Его, кажется, всего трясло. У него точно был жар, льющийся из груди, проступающий на лице и там, где… Так приятно пусто и стянуто… Он упёрся спиной в дверь и медленно сполз на пол, закрыв лицо руками и стиснув ноги. Пылающий непривычным теплом язык прошёлся по всей полости рта, вбирая в себя остатки вина и отчаянно вспоминая произошедшее, хотя это, блять, стоило выжечь из своей памяти прямо сейчас. Это всё гормоны. Это всё потому что он раньше никогда и ни с кем так не целовался. Но это было так хорошо… Просто Кэйа очень хорошо умеет целоваться. Просто Кэйа — красавчик, по которому сохнет половина лицея. Дилюк засопел в ладонь, пересчитывая зубы языком и кусая щёки изнутри. Кэйа обходительный и обаятельный, Кэйа может помочь и поддержать, если нужно, Кэйа может перелезть по выступам на фасаде к его окну, чтобы ещё пару часов вместе поиграть в приставку, выключив звук. Кэйа притащит с кухни чипсы и сок, даже если взрослые запретили есть всякую гадость, пока болезнь не пройдёт. Кэйа поддержит даже самый абсурдный план и обсудит его при всех с помощью шифра, загадочно улыбаясь, потому что знает, что его всё равно поймёт только Дилюк. Кэйа терпеливо будет сидеть с ним в обнимку, пока гроза не закончится, а в следующий раз потащит во двор, чтобы научить совсем её не бояться. Кэйа… Кэйа — его самый близкий друг, который только что его поцеловал.Разве Кэйе не было противно?
Почему он вот так… его поцеловал?
Дилюк негромко, но отчаянно простонал, съёжился, облизывая пересохшие губы и стараясь успокоить горящее от воспоминаний о новом ощущении тело. Страх отрезвлял, но недостаточно — от эмоциональной карусели юноша то замирал в ступоре, то крупно вздрагивал, растерянно блуждая ладонями по плечам в попытках выровнять бесповоротно сбитое дыхание. Он чувствовал, что сам немного пьян, но ещё лучше чувствовал тот самый привкус вина, тающий на напряжённом языке. Как будто всё ещё… Почему он просто не оставил его в покое, чмокнув в губы?«Это совсем не страшно. Расслабься. Считай это твоим мне подарком».
Почему он назвал это подарком…
…и почему Дилюк ему ответил? На ватных ногах он дошёл до кровати, чуть не выронив пустой бокал, отставленный на пол, и рухнул лицом в подушку, обездвиженный дрожью, волнами проходящей по всему телу ознобом. Тело будто окоченело. Дилюк с трудом сделал вдох через подушку и крепко стиснул зубы, пытаясь удержать себя в реальности. Не поддаться панике. Собраться. Стиснуть зубы ещё покрепче и перетерпеть. Это должно было пройти. Детская глупость, сломанная привязанность, которую он похоронил вместе с той историей, теперь снова застрявшей в памяти яркой картинкой. Он вспомнил, как успешно избегал Кэйю пару дней, за которые уже на трезвую голову осознал весь кошмар случившегося. Он вспомнил, как поцеловал Донну чуть позже, но это было совсем не то. — Не знаю… По-моему, он просто хотел повеселить компанию… — немного задумчиво предположила она, чуть крепче сжав лямку своего рюкзака, когда кто-то из свидетелей-одноклассников рассказал ей о произошедшем. — «Воспользовался», наверное, не то слово всё-таки, но… Это был последний раз, когда они вместе гуляли после школы. Больше Дилюк не стремился общаться ни с Донной, ни с Кэйей. Его вырвало. Свернувшись на холодном кафеле в клубок, Дилюк вцепился в мысль о том, что у него озноб и его всё ещё тошнит, и надо думать в первую очередь именно об этом. Блуждая тёплыми ладонями по холодным плечам, Рагнвиндр крепко-крепко стиснул зубы, цепляясь за реальность сквозь оглушающий гул недомогания, а когда это перестало помогать — во всей силы укусил себя за большой палец.— Дилюк, поговори со мной.
Лучше бы никогда больше.— Дилюк, по тебе вообще редко что очевидно.
Ему самому, как оказалось, мало что очевидно.— По тебе ясно только то, что тебе ничего не нравится.
Кроме Кэйи. Если верить доктору Байчжу, Кэйа ему нравится. Слишком нравится…— Иногда даже мне наскучивает пытаться решить ребусы на твоём лице.
Зачем? Что кроется за этими словами: жажда развлечь себя или беспокойство?— По-моему, тебе просто стоит меньше стискивать зубы.
Оскорбление или забота? Дилюк не понимал. Теперь ему действительно стало страшно. Он вдруг почувствовал одиночество так отчётливо, как никогда прежде.«Это совсем не страшно. Расслабься. Считай это твоим мне подарком».
«Какой же ты идиот, Кэйа…» — подумал Дилюк и кое-как поднялся с пола, смывая полупереваренный ужин в канализацию. Надо хотя бы умыться. Желательно ещё принять душ. Хотя куда больше хотелось заснуть и никогда больше не просыпаться. «Какой же я идиот…»