Дороже золота

      — Олимпиада была очень выматывающей, плюс есть несколько моментов, по которым мы не можем участвовать… ну и в общем-то… мы с Тёмой отказались ехать на чемпионат мира. И туда едете вы с Марком как первые запасные сборной.       — Ксюш, но почему?       — Нашей главной целью было золото олимпиады. Мы его получили… Дважды даже, — Ксюша останавливается, тщательно обдумывая, что сказать дальше. — В общем-то дальше соревноваться ни я, ни он смысла не видим. Олимпиада была нашей лебединой песней в фигурке.       — А дальше?       — В межсезонье объявим о завершении карьеры, чем добьём нервы фанатов, покатаемся в шоу, а потом уйдём в учёбу, — Мамаева сжимает губы в тонкую полоску — нервничает — и добавляет с заметным волнением в голосе, — а ещё у нас свадьба в июле. Надеюсь, вы оба придёте.       — Удивлять ты, конечно, умеешь, — Юля озадаченно чешет затылок, пытаясь прийти в себя после таких новостей.       — Умею, — не спорит Ксюша. — Юлечка, — она берёт её ладонь в свою, тепло очерчивая костяшки на тыльной стороне большим пальцем, — это ваше время. Зажгите и покажите миру, что такое настоящее фигурное катание! Ваши главные соперники — вы сами и тараканы в ваших головах, которые почему-то не всегда хотят коннектиться.       — Они уже очень легко коннектятся, — хитро улыбается Паршута. — Три недели на одной жилплощади пошли им на пользу.       — О, — хитро тянет Ксюша, по-лисьи глядя на подругу. — Моя дорогая, ну я надеюсь, вы увели свои отношения в нужное русло, а то мы с Тёмычем скорее конца света дождёмся, чем вашей свадьбы.       — Мамаева! — Юля прячет поалевшее лицо в ладонях, — спасибо, из-за тебя у меня теперь уши с щеками горят, как обмороженные.       — Малая, меньше смущения, больше дела, — со знанием дела советует Мамаева.       — Ксюша! — возмущённо раздаётся вслед убегающей чемпионке.

***

      — Ты знал, что Ксюша с Артёмом карьеру завершают? — тренировочная сумка с глухим стуком падает на пол в прихожей.       Юлино нахождение в его квартире в свободное от тренировок время уже не является обязательным, но съезжать обратно к родителям девушка не торопится. Марк, впрочем, и не гонит: с Юлей как-то привычнее, уютнее. С Юлей квартиру хочется назвать домом — местом, куда хочется возвращаться после тяжёлого дня, зная, что тебя там ждут.       — Артём обмолвился до олимпиады ещё, что это их крайний сезон, — жмёт плечами Марк, ставя ботинки на коврик. — Сегодня сказал, что они на днях окончательно решат этот вопрос со Стояновым и федерацией.       — А мне Ксюша только сегодня сказала, — замечает Паршута с еле заметной обидой в голосе: решение явно было принято не вчера и не сегодня, а подруга ни разу не обмолвилась об этом, то ли не желая волновать напрасно, то ли по какой-то другой причине.       — Поверь, у неё была на это причина, — спокойно поясняет парень, бережно обнимая Юлю за талию. — Артём сказал, что впервые они этот вопрос вынесли на обсуждение на чемпионате России, тогда же и начало зреть решение, что после этого сезона они уходят… Своё состояние, — осторожно продолжает он, — на том чемпионате ты помнишь — Ксюша просто не хотела нагружать твою нервную систему ещё больше. У тебя были свои переживания, чужие бы сделали ещё хуже.       — А потом?       — А потом у них был чемпионат Европы, подготовка к олимпиаде, — Марк ловко расставляет по полочкам все её эмоции и переживания, что не остаётся того, на что ещё можно обижаться. — А у тебя был я со своей спиной, и ты жила в сумасшедшем графике, забивая порой даже на себя. И так вышло, что теперь тебя просто поставили перед фактом.       — Спасибо, что не сказали об этом непосредственно перед короткой на «мире», — язвит Паршута, вырываясь из объятий и уходя на кухню, чтобы разогреть остатки вчерашнего ужина.       — Не за что, — догоняя её, смеётся Тишман, — Юлька, не будь обижулькой, — шепчет он на ухо, обнимая партнёршу со спины. Юля вздрагивает, когда ушную раковину обжигает его горячий шёпот, а по телу табуном проносятся мурашки.       — А то что? — с хитринкой уточняет она, не стирая с лица маску обиды. — Накажешь? — тонкая бровь вопросительно изгибается, а в глазах вовсю пляшут чёртики — Марку невольно хочется провести параллель с балом Сатаны из «Мастера и Маргариты» и назвать Юлю ведьмочкой.       — Накажу, — кивает парень, покрывая открытые участки шеи серией лёгких, щекочущих поцелуев. Юля смеётся в голос, отчаянно пытаясь вырваться из его объятий — попытки заканчиваются провалом.       — Марк! — хохочет она, — ну отпусти! Я голодная!       — Я тоже, — вторит Марк, разворачивая девушку лицом к себе. Юля не успевает опомниться и сбежать, как оказывается рывком прижата к стене со сведенными над головой руками.       — Марк? — имя с губ слетает вместо вопроса: «Что ты делаешь?», который в глазах читается как открытая книга. — Чт…       Завершить мысль Паршута не успевает — её губ касаются чужие. Марк целует уверенно, нежно, но одновременно с этим страстно — так, что коленки подгибаются, а в голове сметает все мысли, оставляя лишь жгучее желание быть ближе настолько, насколько это возможно.       Юля наклоняет голову, подставляя шею под поцелуи, которыми Марк покрывает каждый сантиметр тела, и отчаянно мечтает раствориться в нём полностью, дышать губы в губы, прижиматься кожа к коже и вгонять рваный шёпот вперемешку со стонами в его сонную артерию.       — Останови меня, — хрипло просит Тишман, чуть прикусывая нежную кожу над ключицей и тут же зализывая место «ранения» языком. — Юль, пожалуйста, останови сейчас, иначе меня сорвёт к чертям.       — А если я не хочу тебя останавливать? — дыхание сбивается уже давно, голос сипит, а еле шевелящиеся от бури чувств внутри губы Юля то и дело облизывать в надежде, что это хоть как-то поможет продолжить говорить, но губы всё так же сохнут, а мысли — безбожно путаются.       — Останови, — не переставая покрывать нежную кожу поцелуями, ещё раз хрипло просит Марк, каждой клеткой тела ощущая, как жалобно сейчас звучит его голос, — я не железный, Юляш. Меня сейчас сорвёт, а я не хочу ничего испортить, когда всё только начало налаживаться.       — Я тоже не железная, — шипит Паршута, наконец освобождая руки из плена, и, обхватив лицо партнёра ладонями, резко впивается в его губы своими, даря короткий поцелуй. — Я тебя хочу, — глядя глаза в глаза, произносит она, осознавая, какой эффект произведёт своими словами.       — Юля… — томно выдыхает он, и Юля поражается переменам: зрачки расширяются так, что почти перекрывают голубую радужку, а в её жалких остатках бушует шторм похлеще, чем бывает в Тихом океане; из тёмных глубин зрачков, точно из трещины, ведущей в ад, выглядывают черти, которые, казалось, ждали только этих слов. Марк сглатывает, не веря во всё происходящее, и медленно сокращает и без того короткое расстояние между ними до самого минимума — Юля, не двигаясь, продолжает смотреть в самую глубину глаз.       — Ты всё правильно услышал, — еле заметно краснея, шепчет Паршута, обвивая его шею. — Я уверена в своём решении, потому что я уверена в тебе. Я не пожалею, обещаю.       Для Марка эти слова служат сигналом к действию. Больше нет смысла держать себя в руках, ругать за реакцию организма на Юлю и ждать.       — Юля… — выдыхает Марк, осторожно её целуя, словно боясь причинить боль.       Пальцы, трясущиеся от эмоций и уже готового извергнуться вулкана чувств, дремавшего уже не первый год, пытаются расстегнуть мелкие пуговички на Юлиной хлопковой рубашке, не попадая отверстия с первого раза. Всё тело дрожит от предвкушения, и Марк ловит себя на мысли, что таких ощущений не испытывал ни с кем и никогда.       Под рубашкой, улетевшей на пол, обнаруживается простой спортивный топ чёрного цвета, выгодно оттеняющий кожу, и Марк благодарен всем богам, что застежек на белье нет — с ними бы трясущиеся пальцы точно бы не справились.       Он очерчивает большими пальцами проступающие сквозь бельё соски, вынуждая Юлю шумно втянуть носом воздух, прокладывает дорожку влажных поцелуев от подбородка вдоль точеной шеи и выпирающих ключиц к спрятанной под тонким слоем ткани груди, стараясь не оставлять после себя отметин: завтра с утра хореография, на которую Юля чаще всего предпочитает надевать спортивные топы или футболки с широким вырезом. Повезёт, если с утра будет Горбунов: от Никиты в таких ситуациях можно ожидать только смущающий стёб; но утреннюю хореографию в их тренерском штабе предпочитает вести Лазарев, за глаза прозванный душнилой и занудой: он к колким высказываниям добавит ещё и усложненные упражнения — в прошлом сезоне на них неудачно напоролись Ксюша с Артёмом, а повторять их опыт ни Юле, ни Марку бы не хотелось.       — Марк, подожди секунду, — Юля отрывается от него нехотя, переключая внимание на не вовремя зазвонивший телефон. — Стоянов звонит, — девушка хмурит брови и, постаравшись придать голосу как можно больше непринуждённости, отвечает на звонок, — да, Юрий Николаевич. Что-то случилось?       — Хоть одна ответила! — ворчит тренер, — попроси своего оболтуса звук на телефоне хоть иногда не выключать, а то до него как до президента не дозвониться.       — Я не оболтус, — шёпотом возмущается Марк, но Юля отмахивается от него, как от назойливой мухи, взглядом умоляя дать дослушать тренера.       — Чтобы завтра за час до хореографии оба были как штык в моем кабинете. У меня к вам очень серьёзный разговор.       — Пипец, — кратко характеризует ситуацию Юля, оставляя телефон на полочке у зеркала в прихожей.       Вечер вместо спальни в итоге заканчивается за чашкой чая на кухне.