***
Две недели назад. — Сегодня на ужин пельмени, прости, — извиняюще шепчет она, обнимая его по возвращению с тренировки — без Марка там, правда, весьма тоскливо и одиноко — и легко целуя в щёку, — на другое у меня не осталось сил. — Может, к черту готовку? — предлагает Марк, испытывая ужасающее чувство вины за то, что Юля убивает своё свободное время не прогулками и тусовками, а тем, что возится с ним. Тот факт, что она сама приняла такое решение, ни капли не успокаивает. И тот факт, что без её помощи он бы сошёл с ума хотя бы по той причине, что существовать как-то было нужно, а его движения по квартире эту неделю ограничивались только походами в ванную и туалет и то с постоянным придерживанием за стенку. Без нахождения партнёрши рядом он абсолютно точно сошёл бы с ума. — Давай закажем что-нибудь, чтоб тебе у плиты не стоять? Ты явно устала на тренировке, пока я тут прохлаждаюсь, не хочу тебя напрягать ещё больше. — Не прохлаждаешься, а восстанавливаешься после травмы, — терпеливо поправляет Юля, печатая маме сообщение, что с ней всё хорошо и что она пришла с тренировки. — Закажи ты, а я пока в душ сгоняю, — кивает она. — Мне, если можно, карбонару. — На утро что заказать? — вопрос он ставит так, что у Паршуты нет выбора отказаться от подобной опции — только ответить без дополнительных уговоров с его стороны. — Сама приготовлю, не переживай, — отмахивается девушка. Без уговоров не выходит. — Блины утром будешь есть? — настаивает на своём Марк, прекрасно замечая, как его стойкая девочка нуждается в отдыхе и какой-никакой возможности разгрузиться. — Видимо, в ближайшие сутки я к плите не подойду, — Юля заливается смехом, перекидывая через плечо полотенце и халат и откапывая на одной из выделенных в шкафу полок нижнее бельё, — буду, раз уж такой разговор. — Тебе начинку как обычно? — деловито уточняет парень, открывая приложение на смартфоне. — Да! — кричит Юля вдогонку, закрывая за собой дверь, ведущую в ванную. — Посмеешь встать с кровати и лишний раз напрячь спину — я тебя прикончу моментально, усёк? — кричит она уже из ванной. — Да, баб Юль! — язвит он. — Дедуль, — в том же тоне парирует она, выйдя из ванной за каким-то забытым средством. Кажется, что-то из уходовой косметики, — довыделываешься — я тебе на день рождения подарю тросточку, тонометр и фастумгель вместе с корвалолом. — Буду ждать. Всё равно скоро на пенсию, а такой набор — самое то для пенсионеров. — Песок из твоей кровати выгребать не буду, — парирует Паршута, — и вообще, — наигранно грозно добавляет она, уходя в ванную с забытым флакончиком, — заказывай давай еду, я жрать хочу. — Может, есть? — Есть я хотела часа два-три назад, — в дверной проём просовывается светловолосая голова, демонстрируя высунутый и недовольное выражение лица, — а сейчас я хочу жрать. Ну и лечь наконец-то. Но сначала в душ, — до ушей доносится тихий хлопок дверью, а через пару минут и журчание воды.***
Со дня на день должны вернуться с олимпиады Стоянов с новоиспечёнными олимпийскими чемпионами в танцах на льду. Юля смотрела их прокаты вместе с Марком в гостиной его квартиры, замирая на каждом сложном элементе. Идеальным фигуристы не смогли бы назвать ни одного проката в истории, но то, что Мамаева с Голубевым дважды — в командном и в личном зачётах — выдали прокаты жизни — это факт. То, что они абсолютно заслуженные двукратные олимпийские чемпионы, — ожидаемый исход, от которого у обоих в душе расплёскивается невероятная гордость за друзей. — Опять думаешь о том, что было бы, если б мы поехали на олимпиаду? — Марк подсаживается рядом бесшумно, заставляя партнёршу вздрогнуть от неожиданности. — Прости, я не заметила как ты подошёл, — тараторит Юля, периодически съедая некоторые буквы, — всё в порядке? Спина не беспокоит? — Юлька, успокойся, — нежно шепчет он на ухо, приглаживая разлохматившиеся волосы, — со спиной всё хорошо, не переживай об этом. И не уходи от вопроса, пожалуйста… — Что? Я не… — поспешно пытается оправдаться девушка. — Когда ты подсознательно хочешь переключить людей с больной для тебя темы, ты начинаешь тараторить и интересоваться проблемами других, их состоянием, делами и всем прочим. — Да, думаю, — выдохнув, сознаётся она. — Было бы то же самое, — флегматично пожимает плечами Марк, разглядывая их отражение в больших зеркалах на стенах зала. — Только с той разницей, что спину я бы сорвал на играх или предолимпийских сборах, что было бы ещё большим стрессом. И дай бог, если б это обошлось меньшим из зол, как сейчас, нежели переломом позвоночника. Нас отводило от этих игр и соревнований в этом сезоне всеми способами. Наше время скоро настанет. Просто не сейчас, понимаешь? — А как же медали, золото? — хриплым от волнения и эмоций голосом интересуется Юля. — Всё, о чем мы мечтали в начале пути? — Юлькин, да плевать я хотел на всё золото мира, слышишь? — Марк обхватывает её лицо ладонями, цепляясь взглядом за дрожащие, словно перед истерикой, губы и наполняюшися слезами глаза. — Ну не заработаем, значит не заработаем. Я тебя люблю не за достижения и золотые медали. — А за то, что я готовлю вкуснейшие пельмени, которые ты так любишь. — Я тебя люблю просто за то, что ты есть… — признание срывается с губ спонтанно, что Марк даже язык вовремя не успевает прикусить. Они живут вместе, действиями и касаниями иногда намекают на чувства, но озвучивать их толком не решается никто. — Ладно, и за пельмени тоже, — поспешно отшучивается он, не представляя, что в следующую секунду едва не свихнётся от счастья, когда услышит четыре простых, но крайне важных слова: — И я тебя люблю, — шепчет еле слышно Юля, проведя ладонью по гладко выбритой щеке.***
Три дня спустя. — Боже мой, наконец-то свобода! — блаженно тянет набегавшаяся за сегодня по делам в разных концах Москвы Мамаева и, присев на лавочку, вытягивает ноги перед собой. — Ты не представляешь, как меня уже тошнит от льда и соревнований! — В смысле? — Юля уставше скидывает в сумку для тренировок форму и коньки, даже не глядя на подругу. — А «мир»? Его никто не отменял, а вы с Голубевым, я напомню, ведущий танцевальный дуэт. — А ты не знаешь? — Ксюша бросает на Юлю полный непонимания взгляд. — Не знаю что, прости? — Паршута оборачивается на подругу, недоуменно глядя на неё. — Ксюш, — тянет она, — что вы с Тёмычем не договариваете? — Мы отказались от участия на «мире», — Мамаева виновато тупит взгляд, словно чувствуя себя гонцом, принёсшим дурную весть. — Чего?!