Значит, в путь

— Что ж, надеюсь, она найдёт покой в своей душе, — в отличие от слов, голос Вэй Усяня не выказывал ни капли сочувствия. Госпожа Аньсинь, хозяйка борделя, не смогла рассказать Лань Ванцзи ничего дельного, кроме того, что узнала в убитом господина Чана. Зато Вэй Усяня её персона слегка насторожила. Пока ведьмак расспрашивал свидетеля произошедшего, как ему и полагалось поступить, чародей занёс госпоже Аньсинь пару склянок с успокаивающим отваром и отправился в таверну. Бордель закрыли, бардов и публику выгнали, так что все волей-неволей перебрались туда, в ставший шумным и полным зал на первом этаже. Вэй Усянь умел везде казаться своим, и очень скоро разговорил того, другого, пятого. Они поведали интереснейшую историю о том, как госпожа Аньсинь внезапно появилась в этих местах несколько лет назад и стала называть себя хозяйкой борделя, хотя на самом деле скорее являлась очередным приобретением, и весьма выгодным. И вот удача, она также имела нескольких постоянных посетителей по всей округе, включая покойного господина Чана. Про него сказать ничего хорошего не могли, да и Аньсинь якобы досталась ему «по наследству» — к ней захаживал ещё его отец, пока был жив. Все это звучало вполне невинно по отдельности, но если сложить слухи воедино, смердело похлеще навоза дикого хуньдуня. — Думаешь, она может быть связана с этим? — Лань Ванцзи посмотрел на здание борделя позади них. При дневном свете оно производило куда меньшее впечатление: бумажные фонарики свисали унылыми гроздьями, флаги на балконах казались грязными тряпками. — Думаю, что пришла пора серьёзно за это взяться. Вот что... Надо выпить, — решительно произнес Вэй Усянь. Лань Ванцзи медленно склонил голову, не сводя с него глаз, что делало его сходство с диким зверем, обычно мало различимое, куда заметнее и... тревожнее. — Ты уверен, что не хочешь уехать? Этого человека убили линчи... Линчи считалась самой ужасной смертью и формой пытки, которой не пользовались каждый день и каждый встречный. Вэй Усянь в ответ только криво усмехнулся: — Напиши лучше служанке господина Чана, кто-то должен позаботиться о теле. А я отправлю человека с записками к нашим нанимателям, — добавил он немного погодя. Изначально они набрали заказы на изгнание призраков как минимум в трёх соседних поселениях, но похоже, что появление нечисти — дело рук человека. А значит, чтобы остановить разбушевавшуюся нечисть, нужно прежде его поймать. Гоняться за низкоуровневыми духами в такой ситуации — только тратить время. — Мгм, — согласился Лань Ванцзи. — Пусть найдут вещи покойных и захоронят по правилам. — Или сожгут. Так или иначе, нам меньше мороки, — Вэй Усянь пожал плечами. — Может, стоит поговорить со здешним старостой? Вэй Усянь покачал головой: — Валяй, но вряд ли он нам поможет. Потом придём уже за наградой. Верно? Они договорились встретиться в таверне позже. Вэй Усянь некоторое время смотрел вслед фигуре с мечами на спине, а затем просто по сторонам, присев на лавку. Благодаря простой сменной одежде и скучающему виду он легко мог сойти за обычного уличного зеваку. Сначала его внимание привлек плакат с объявлением о конкурсе бардов. Тот как новенький висел на перекрестке, невольно притягивая взгляд. Наконец Вэй Усянь достал принадлежности для письма, небрежно что-то настрочил, а затем сложил бумажку особым образом, в форме пышного бутона. Второй у него получилась утка. Ватага ребятишек, игравших у дороги, начала подбираться ближе. Когда Вэй Усянь, использовав всю ловкость пальцев и немного магию, создал из бумаги журавля, некоторые из детей не удержались от восторженного вздоха. Только тогда Вэй Усянь заметил незваных зрителей. Поначалу грозно нахмурившись, он в конце концов засмеялся и предложил: — Ну, нравится вам? Кто хочет получить цветок? И покрутил красивой фигуркой в руке. Вэй Усянь мог быть опасным и неприятным, если хотел нагнать жути или обезоружить врагов, но когда он улыбался, стремясь склонить вас на свою сторону или завоевать расположение, справиться с чувством приязни, которое он вызывал, было делом почти невыполнимым. Что уж говорить про деревенскую ребятню. Переглянувшись между собой, детишки обступили чародея. Одна хохотушка, самая младшая из компании, попыталась допрыгнуть до цветка и выхватить его у взрослого. — Хочу цветочек! — сообщила девчушка. Вэй Усянь легонько ущипнул ее за щеку, приподняв бумажную фигурку выше. — А я хочу лошадь! Ты умеешь?! — с горящими восторгом глазками спросил мальчик постарше. Дети забросали его запросами, но Вэй Усянь только отшучивался да посмеивался. Он сделал лошадь, которую зачем-то обозвал осликом, и большую черепаху для девочки с ожогом под глазом. — Вы же тут частенько играете? Решив, что веселый рукастый незнакомец хочет прийти еще, дети согласно закивали. — Значит, вам есть, что рассказать? — хитро ухмыльнулся Вэй Усянь. Он послушал истории про сбежавшую козу и про испорченный колодец, а потом спросил прямо: — А насчёт во-о-он того дома, с фонарями? Девочка-цветолюбка покачала головой: — Он плохой, плохой дом. Нам запрещают играть там. — Почему? — удивился Вэй Усянь. Конечно, в том, что детей не пускают в бордель, ничего необычного не было, но то, как она сказала «плохой дом» и как скривились другие дети... — А конфеты у тебя есть? — сухо намекнула девочка с черепахой. Вздохнув, Вэй Усянь потянулся за пазуху. Он всегда говорил, дети и ненасытные правители — вот главный бич человечества. Когда детвору начали звать матери, он попрощался, отряхнул полы одежд и направился к трактиру. У входа стоял юноша, вернее, совсем ещё мальчик, по виду — крестьянин или служка. Вэй Усянь остановился в дверях и предложил ему подзаработать. Мальчик покраснел как рак и попытался заехать наглецу кулаком. — Тихо ты, я же не в этом смысле! — засмеялся Вэй Усянь. — Мне надо доставить пару посланий, справишься? Он показал бумажные фигурки. Мальчик презрительно хмыкнул: — Это что же, думаешь, я вор? — Правильно, это от воров, — Вэй Усянь сдержанно похвалил его за смышлёность. — Если развернуть такую фигурку, потом не сложить обратно так же, будет заметно. Понял? — Да я все равно читать-то не умею, — равнодушно протянул мальчик. — Мог бы и не напрягаться. Давай твою писанину, всё будет в лучшем виде. Он деловито спрятал цветок, журавлика и уточку в котомку на плече и убежал вдоль по проулку. Вэй Усянь остался на его месте — ждать Лань Ванцзи. Ему многое нужно было рассказать. *** Лань Ванцзи как раз возвращался, когда услышал отдаленные звуки кузни. Его снаряжение порядком износилось, кое-что нуждалось в подковке, а мечи стоило наточить. Острый слух вывел его на окраину деревни, где узкая улица медленно переходила в холмы, предгорья, а затем — ту самую гору Дафань, похожую на Будду. Если считать это место его стопой, то кузни, должно быть, располагались на пятке. — Господин ведьмак, не желаете чего? — отвлёкся от работы кузнец. Жар сделал его лицо красным, точно металл над углями — вот-вот, и вспыхнет. Лань Ванцзи не стал спрашивать, откуда кузнец знает, кто он. Даже если не вглядываться в глаза, на нём была налобная лента, из-за спины легко можно было разглядеть мечи, да и сложение воина намекало, что перед тобой — не просто фермер, которому надо подковать кобылу. А еще — слухи. Они всегда где-то рядом, витают в воздухе, как пыльца инсектоида, пытаются пробраться под кожу, отложить туда личинки сомнений и страхов, отравить ими кровь. — Починки, — кратко ответил он, снимая с себя ножны. Пока он засел за точило во дворе, кузнец добросовестно сделал все, что требовалось. Но когда Лань Ванцзи вновь надел снаряжение на себя, ему показалось, будто что-то не так. Всё не так. Недостаточно… не… — У вас есть что-нибудь на продажу? — спросил он просиявшего кузнеца. Тот выложил нехитрый скарб, но мечи, что у него были, и в подметки не годились ведьмачьим, а рубахи да сапоги не защитили бы даже в сражении с каким-нибудь глупым змеем-измерителем. Лань Ванцзи постарался не показывать разочарования, когда кузнец засуетился и нырнул в подпол, объясняя: — Постойте-ка... Пару зим назад проезжал тут один даосский отшельник. Оставил мне заказ, а обратно за ним не вернулся. Где... Где же оно... Ну-ка... Поначалу из черного проема показалась его лысая голова, а затем — неплохие доспехи. Мэйшаньский кунтуш отлично подошел бы для лучника или охотника, штаны запылились, но кожа, из которой они были сделаны, наводила на мысли о древних тварях вроде черепахи-губительницы. Лань Ванцзи окинул все это непроницаемым взглядом и спросил: — Сколько? Пыл кузнеца заметно приугас. Видимо, он надеялся получить восторженный отклик и заломить цену, да только не на того напал. Вся эмоциональность Лань Ванцзи уходила на то, чтобы вовремя кивать и хмуриться, и то, когда рядом был Вэй Усянь. Почесав затылок, кузнец пробормотал себе под нос что-то вроде «да забирай, это барахло тут всё равно никому не нужно» и назвал смешную для подобного доспеха цену. Лань Ванцзи без раздумий заплатил вдвойне и поспешил на встречу — ему хотелось успеть переодеться в новую одежду. Просто на всякий случай, вдруг на них кто-то нападёт... в трактире... В итоге он успел подняться в комнату, постоять в ней, чувствуя себя глупо как никогда, и, плюнув на всё, отложить обновку на будущее. Потому что его окно выходило на улицу и он увидел Вэй Усяня, ожидающего внизу. И потому, что так было проще. Он захватил кое-что ещё у кузнеца. Невзрачный на первый взгляд браслет, в который можно вставить много рунных камней. Или драгоценностей, но вряд ли стоило оттенять их природную красоту столь грубой работой. Вэй Усянь иногда носил с собой меч, а значит, рунные камни могли ему пригодиться, но уже после покупки Лань Ванцзи подумал — для чего они чародею? Браслет отправился туда же, куда и красивый кунтуш. Можно заполнить весь браслет и подарить брату, он будет рад. Лань Ванцзи старался не думать, был бы рад Вэй Усянь. Тот вечно высмеивал его вкусы, и наверняка такой бесхитростный дар окажется слишком простым для любителя шелковых простыней и красивых уборов. *** — Мы переезжаем, — заявил Вэй Усянь, заранее не терпя возражений. Лань Ванцзи подвинул к нему кружку цишаньского черного. Они провели весь вечер в трактире, затем — в борделе. Там Вэй Усяня, разумеется, узнали, и попросили всё-таки исполнить его песню с конкурса. Он почему-то засмеялся и соврал, что слишком пьян и не помнит слов. Лань Ванцзи знал, когда он врёт, потому что Вэй Усянь начинал мелко моргать и потому, что давно наблюдал за ним. Когда Вэй Усяня спросили, о чём была песня, он ответил, что о ведьмаке, а потом с полчаса подтрунивал над покрасневшими ушами Лань Ванцзи. Любая мышца на его ведьмачьем теле, пройдя через мутацию и тренировки, была подвластна стальной воле Лань Ванцзи. Но в ушах, как оказалось, мышц нет, и лишь они не поддавались никакому контролю, выдавая все чувства с головой. Вэй Усянь об этой молчаливой внутренней борьбе Лань Ванцзи с собственными ушами, конечно, не знал. Просто считал розовые мочки «милыми». Но сегодня они были на охоте. И Вэй Усянь не столько болтал с Лань Ванцзи о пустяках, сколько травил байки с местными завсегдатаями, отвешивал комплименты девушкам из борделя и оплачивал кому-нибудь выпивку «в честь новой дружбы». Наконец он заявил: — На пути сюда мы проезжали винную лавку. Поедем туда. В винных лавках всегда имелась комната-другая для «усталых путников» или попросту любителей выпить. Вэй Усянь опустошил свою кружку и глянул на ведьмака с вызовом. Лань Ванцзи поднялся с места, оплатил еду и пошёл готовить лошадей. Если Вэй Усянь говорил таким тоном, то это могло значить лишь одно — он знает, о чём говорит. *** Вэй Усянь схватил стакан со стола, и Лань Ванцзи оставалось только закатить глаза со словами: — Ты ещё не напился? — Помолчи, я подслушиваю, — шикнул на него Вэй Усянь и правда приник к стене. Лавка у дороги торговала местным вином и славилась у жителей долины. Поэтому эмблему, которую они оставляли на каждом пузатом сосуде, не спутал бы и ребёнок. Повозка с таким вином приезжала в бордель не раз, а в день смерти господина Чан — дважды. Когда до лавки оставалось всего ничего, Вэй Усянь захотел прогуляться. Поэтому всадники оставили Чэньцин и Ванцзи в поле, по обыкновению надеясь на их сообразительность, и дальше пошли пешком. Но на этом пьяные странности Вэй Усяня не закончились. Увидев около лавки коня и свет внутри, он попросил Лань Ванцзи зайти с чёрного хода и не шуметь. Так они и поступили, оказавшись в небольшом подсобном помещении без окон: одна дверь вела наружу, другая — прямо за прилавок. Свет пробивался вокруг грубо сколоченных досок, освещая сосредоточенное лицо Вэй Усяня, когда по ту сторону зазвучал торопливый женский голос: — Но мой сын должен знать. Мы всё сделали по плану, однако тут появились какие-то прохвосты. Девочки беспокоятся. Что мне им сказать? Ей отвечал елейный баритон, должно быть, принадлежавший лавочнику. Он звучал ближе, но глуше. Больше никого из живых либо мертвых в лавке не было — иначе Лань Ванцзи бы непременно это понял. Он показал Вэй Усяню два пальца, и тот напряжённо кивнул, весь обратившись в слух. — Госпожа хозяйка, разве я могу что-то предпринять без приказа сверху? Мы люди подневольные, сами понимаете... — замялся лавочник. Лань Ванцзи тоже прислушался. Говорившая не была ему знакома, но что значило это необычное обращение? «Госпожа хозяйка» — хозяйка чего, неужто борделя? И о каких девочках речь? Это явно была не госпожа Аньсинь. Голос был более взрослым, исполненным скрытого достоинства. — Чародей и ведьмак, Су Шэ! Это не шутки! Я требую, чтобы ты передал это моему сыну, немедленно. — Госпожа! Он не любит, когда его беспокоят по пустякам, — запаниковал Су Шэ, задев что-то за прилавком в попытке спастись от гнева таинственной незнакомки. Раздался грохот падающих вещей, в котором Вэй Усянь спрятал скрип наружной двери и потащил Лань Ванцзи с собой. Они шли к лошадям — Вэй Усянь, в раздумьях позабывший разжать пальцы, и Лань Ванцзи, уставившись на смятый кончик его драгоценной ленты в чужой руке. — Вэй Усянь, — позвал он, когда они дошли до поляны. Чародей очнулся и натужно выдавил заветные слова: — Я знаю, кто убийца. — Су Шэ, — кивнул Лань Ванцзи. Лавочник оказался ключом к разгадке. — Су Шэ, — согласился Вэй Усянь, по-прежнему сбитый с толку неожиданным поворотом событий. Оба они знали Су Шэ, пусть его голос и изменился за эти годы. Когда-то, ещё будучи почти незнакомы, ведьмак и чародей сражались с Буйным омутом и спасли жизнь одному из местных. Вэй Усянь даже привёз его в Безночный Город, чтобы о нём позаботились лекари. То был Су Шэ, который с тех пор верой и правдой служил у тамошнего чародея, Мэн Яо. А недавно, если верить слухам, он ушёл на покой и на склоне лет стал виноделом. Вэй Усянь, Лань Ванцзи и Мэн Яо с тех пор совсем не изменились, но Су Шэ из робкого юноши превратился во всё ещё крепкого, но явно не молодеющего мужчину. Сколько ему могло быть по меркам людей, сорок, пятьдесят?.. — Значит, его мать все-таки лисица! — всплеснул руками Вэй Усянь. Чэньцин косо глянула на хозяина и недовольно фыркнула, поспешив отойти к Ванцзи. В прошлый раз, когда Вэй Усянь был так взволнован, он случайно коснулся лошади во время своей пламенной речи, и у неё вырос блестящий рог. Илинским мастерам пришлось спиливать его под корень. — Лисица? — У Мэн Яо, гуевого сына! Я знал, что с ним что-то нечисто, — Вэй Усяня захлестнуло негодование. Заметив непонимание Лань Ванцзи, он пояснил: — Иначе как она осталась такой же живой и симпатичной, что в дни нашей с ним учебы чародейству? Мэн Ши, женщина, работающая в борделе и выступавшая на конкурсе, была матерью Мэн Яо — вот почему её лицо показалось чародею знакомым. Того самого Мэн Яо, который увёл из-под носа его должность при Вэнь Жохане, а теперь служит самому непредсказуемому правителю в истории великих кланов. Хотя кто знает, кто кому служит на самом деле. — Но ведь сюда ещё не дошла Вэньская армия, — почесал подбородок Вэй Усянь. Лань Ванцзи подозвал лошадей. — Холодает. Вернёмся в деревню. Ведьмачье чутьё не ошиблось. На полпути их застал ливень. Лань Ванцзи нашёл в поле сенник, а Вэй Усянь разжёг магический огонек. Тот приятно лежал в руках, не переходя на сухую траву, облизывал пальцы колючим теплом. Под навесом было не так уж плохо, хотя в нескольких местах он прохудился и подтекал. Вэй Усянь упал в сено, видимо, еще не успевшее переехать в амбары, и исторг вздох облегчения. — Будешь стоять тут просто так всю ночь, клянусь этим огнём, я заставлю тебя лежать смирно, — пригрозил он, заметив нерешительность Лань Ванцзи. — Я буду медитировать, — мгновенно решил ведьмак. Вэй Усянь расплылся в ухмылке, попутно елозя задницей по стогу в попытке найти удобное положение. — Да брось, тебе ведь и самому хочется, ну правда же? Он развёл в стороны руки, чтобы показать, что лежать на жухлой траве может быть приятно, но верить ему явно не стоило. — Бесстыдник, — сдержанно и привычно ответил Лань Ванцзи, устраиваясь рядом на голой земле. Огонёк в его руке, дарящий тепло всему телу, на краткий миг вспыхнул сильнее, мстительно бросив в жар. Вэй Усянь не стал спорить и отвернулся, пробормотав что-то вроде «проклятый сухарь». Шум дождя помогал остудить мысли, но Вэй Усянь отчего-то не желал засыпать как положено. Он так долго ворочался из стороны в сторону, с громким шуршанием сминая под собой несчастное сено, что наконец даже Лань Ванцзи не выдержал: — Тебя что, надо усыпить? Ведьмаки — не чародеи, конечно, но кое-какие приёмы имелись и у Лань Ванцзи. Усыпить человека он мог безо всяких проблем, однако «безо всяких проблем» никак не сходилось с личностью Вэй Усяня. Тот ожидаемо хмыкнул и повернулся к Лань Ванцзи. — Может, еще и колыбельную мне споёшь? — насмешка в его голосе поровну делила место с усталостью. — Я все думаю про... ну, ты знаешь. Надо выяснить, что именно там произошло. Но я понимаю, что наказать истинных виновников вряд ли удастся, — невесело усмехнулся чародей. Вдалеке послышался рокот грома. Сейчас Мэн Яо — один из самых могущественных чародеев в мире, не по дару, но по власти и влиянию. Неужто каким-то невообразимым образом этот дородный распутник, господин Чан, мешал исполнению планов по наступлению Вэньского огня на эти забытые небесами земли? Лань Ванцзи вздохнул и поднял взгляд на темную фигуру посреди стога. Потом полез в мешочек на поясе и достал оттуда новенький кунтуш. Вэй Усянь на него даже не смотрел, откинувшись на своей импровизированной кровати, он держал едва теплящийся огонек на груди, отчего на лицо маской падали жуткие тени — будто макияж висельника. И Лань Ванцзи тихо начал напевать любимый мотив. Дождь постепенно стихал, как напор реки у затора упавшим бревном во время большой ночной охоты — на гулей, водных баб и их братию. Так поступали, когда хотели выманить разом всех, и только когда участвовало не меньше пяти-семи взрослых, хорошо обученных ведьмаков. На памяти Лань Ванцзи такого сборища не бывало уже много лет. Вся жизнь Лань Ванцзи была сосредоточена на ведьмовском промысле, на битвах с нечистью, на выслеживании, на соблюдении правил. И мелодии он знал соответствующие — очищение, расспрос духов, призыв. Музыка тоже была оружием, мечом за спиной, кинжалом в ладони. Он оттачивал мастерство, не обращая внимания на глупости вроде красоты мотива или задорность ритма. На глупости, которые так любил Вэй Усянь, от души подпевая бардам в трактирах и смеясь под пошлые стишки. Та песня, которую он тихо напел Вэй Усяню под мокрым навесом, казалась иной. Наверное, такие мотивы сочиняли люди, у которых имелось сердце. Вэй Усянь лежал неподвижно, смаргивая непрошенные слёзы, пока не прозвучала последняя нота. Приятное расслабление разлилось по коже, будто ведьмак вложил в пение часть своих магических сил, делая его убаюкивающим. — Что... что это за мелодия? — сонно спросил Вэй Усянь, почему-то изо всех сил желая узнать: — Как она называется? Когда Лань Ванцзи что-то буркнул в ответ, Вэй Усянь уже позабыл вопрос. И своё имя, и то, где он и почему. Он растворился в дожде, который ушёл прочь, дальше по дороге, словно вражеская армия, оставляя за собой неоспоримые следы своего вторжения. За этот вечер он трижды напился, потом проскакал черт знает сколько, подслушал ужасные сведения об одном из своих старых знакомцев, когда совсем такого не ожидал, а теперь вынужден ночевать под почти открытым небом. Он заслужил отдых. Лань Ванцзи осторожно поднялся и накрыл его длинным кунтушем, не забыв оставить огонек под вышитой зачарованными символами тканью. Он никогда не пел раньше для кого-то. И ему... понравилось. ***