Лидия Валерьевна сидела на подоконнике отделения редких и крайне редких заболеваний, находившегося на десятом этаже крупной больницы. Сюда привозили детей со всех уголков страны и не только этой. Именно это отделение было последней надеждой очень многих. Вчера умерла… умерла доченька. Светочка была яркой звездочкой в жизни Лидии Валерьевны, матери-одиночки. Муж не выдержал многолетней борьбы за жизнь малышки и ушел, а Светочка… Светочка жила, потому что мама творила чудеса. Девочку приговорили все, но мама подарила ей еще целых пять лет, и вот вчера ее не стало. Женщина чувствовала, что сломалась. Одна из немногих специалистов по крайне редким болезням больше не хотела жить.
Лидия Валерьевна сидела на подоконнике и с трудом удерживала себя от шага в бездну, потому что это было нельзя. Там за спиной, в отделении, десятки детей смотрят с надеждой. Разве можно обмануть эти светящиеся надеждой глаза? И доктор Кудрявцева, выкинув недокуренную сигарету, шагнула обратно — туда, где ее ждали дети.
— Болит? А вот мы наденем ортез, и боль уйдет, — произнесла Лидия Валерьевна.
— Спасибо, — прошептала совсем маленькая девочка с заплаканными глазами, уже почти отчаявшаяся что-то делать без боли.
— Ну чего ты, малыш? — погладила мальчика добрый доктор. — Не надо плакать, мы тебе поможем.
— Честно? — надежда, от которой хочется плакать. Маленький измученный крайне редкой болезнью мальчик.
— Доктор, доктор, сосудистый тип! — вот к ней бегут, значит, она нужна срочно, потому что сосудистый тип — это почти приговор.
— Не пугайте ребенка, — добрая улыбка, а в душе — боль. Ведь так же и Светочка…
День сменялся днем, а боль все не уходила, не пропадала. Она становилась будто бы сильнее, грызла ее, заставляла уходить глубже в работу, но перед глазами стояла ее Светочка, приходила во сне, пытаясь там успокоить маму, убедить ее, что у нее там, куда девочка ушла — все хорошо. Показывала волшебные холмы и детей, играющих с радужными камушками. Но стоило проснуться, и боль возвращалась.
— Доктор! Доктор! Срочно! — надрывалась медсестра.
— Спокойно, известите реанимацию! — доктор Кудрявцева уже все видит и борется за жизнь малыша, борется, но далеко не всех можно спасти.
— Интубируем, — подоспели реаниматологи, они видят то же, что и Лидия Валерьевна — ребенка не спасти, но борются, пытаясь отобрать, вырвать из лап Смерти этого малыша.
— Остановка! — отчаянный выкрик и работа, работа на износ, но…
— Время смерти… — самые страшные слова на свете. Нет ничего страшнее этих слов для детского врача.
Наверное, пришло время, или же измученное сердце доктора просто не выдержало этого горького поражения. Еще одного поражения, ведь редкие болезни часто смертельны. Часто пациенты прибывают поздно, очень поздно. В груди доктора разлилась боль, мир погас, и только жуткий холод был последним, что почувствовала доктор Кудрявцева.
Она не чувствовала ударов тока дефибриллятора, не ощущала закрытого массажа сердца, уколов, даже укола в сердце, в ее остановившееся и не желающее больше работать сердце. И, конечно же, Лидия Валерьевна не услышала именно те самые страшные слова, сказанные о ней… «Время смерти» и время. Тот час и минута, когда остановилось сердце женщины, когда реанимация не дала ни-че-го.
Внезапно холод отступил, и перед глазами Лидии Валерьевны возник серый полупрозрачный вокзал. На платформе стояла одинокая девочка лет, наверное, десяти, растерянно оглядываясь. Доктор подошла к этой девочке, чтобы спросить, что с ней, не нужна ли ей помощь, но тут вдруг она услышала женский голос, а потом увидела и женщину в черных одеяниях.
— Здравствуй, Лида, — проговорила эта незнакомка, казавшаяся удивительно родной.
— Здравствуйте, — поздоровалась доктор в ответ, все еще двигаясь в сторону девочки.
— Это Луна Лавгуд, — улыбнулась женщина в черном. — Год назад на ее глазах погибла мама, и девочка не смогла жить дальше, как и ты, ведь так?
— Наверное, — прошептала доктор Лида. — Ей можно помочь?
— Ей — уже нет, она отправится в свое новое путешествие, а вот ты, — незнакомка испытующе посмотрела на Лидию Валерьевну. — Ты займешь ее место.
— Она так важна? — удивилась Лида. — Или здесь что-то другое?
— Здесь… — женщина в черном тяжело вздохнула. — Здесь есть дети, без которых не будет смысла в этом мире, но они нуждаются в помощи. Я дам тебе знания об этом мире, и ты сама примешь решение, остаться в стороне, или же…
— Это не наш мир? — поинтересовалась женщина. — Не тот, из которого я пришла?
— Нет, Лида, — грустно улыбнулась незнакомка. — Это мир магии, и возможно, магия сможет исцелить то, что не могут люди, все в твоих руках. В этом мире есть Целители по воле магии. Им многое дано, но и ответственность огромна. Обо всем ты прочтешь в этой книге, — в руках Лиды, будто из воздуха, появилась книга. — Почитай, а я пока девочку провожу…
***
Этот мир не был обычным миром, здесь существовала магия, как в сказках. Сагу о Гарри Поттере Лида когда-то только просмотрела, потому что доченьке такие волнующие книги были противопоказаны, именно поэтому и не вспомнила. Эта магия могла сделать очень многое, но ей, безусловно, надо было учиться. И вот тут появлялись различные варианты — от домашнего обучения до школ магии, зависело от страны и статуса.
В этом мире существовали, конечно же, и врачи. Только они делились на две основные категории — целители, получившие обучение, но не сумевшие или не захотевшие получить признание магии, и целители по воле магии. Вторая категория целителей имела очень серьезную ответственность: целитель не мог причинить осознанного вреда под страхом смерти, а в случае неосознанного болела попа, что выдавало изрядное чувство юмора у создателей этих законов. На целителя невозможно было напасть и причинить ему вред — наказывала сама магия. Ну и получить статус целителя было довольно просто — дать любую целительскую клятву и тогда уже сама магия оценивала. И если ее ответ был отрицательным, то попа болела очень долго. Лида подумала о том, что эти законы писали дети, лишь для них попная боль — страшное наказание.
Женщина читала о необходимости развиваться и копить новые знания, что для врача с таким опытом было само собой разумеющимся. Статус целителя был очень высок, стоя вне любых игр, поэтому и ограничения были наложены довольно серьезные. Впрочем, не делать то, чего делать доктор Лида абсолютно не желала… Ничего сложного она в книге не прочла. Стоило только закрыть книгу, как доктор провалилась во тьму, чтобы затем открыть глаза в кровати, посреди выкрашенной зеленой краской комнаты. Теперь она звалась Луной Лавгуд, занимая тело ушедшей к маме девочки.
***
Открыв глаза, Лида, точнее, Луна Лавгуд, внимательно огляделась. Почему-то девочка спала голышом, поэтому тело замерзло, что заставило уже девочку вскочить, сделать пару приседаний и быстро одеться. Память девочки доступна была, но не полностью, что, впрочем, никак на Лиде не отразилось. Вспоминая прочитанное в книге, Луна подняла руку вверх и внезапно решила пошалить:
— Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство. В какой бы дом я ни вошла, я войду туда для пользы больного, будучи далека от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении — а также и без лечения — я ни увидела или ни услышала касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющей клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому.
Что-то ярко вспыхнуло, залило всю комнату светом, отдалось легкой болью во всем теле, сжало средний палец правой руки и пропало. Луна откуда-то знала, что должна теперь учить магическую медицину, потому что это очень важно. На руке оказался неизвестно откуда взявшийся перстень, который девочка сейчас с интересом разглядывала. Только что она была признана магией Целителем.
В комнату медленно вошел мужчина, с интересом глядящий на Луну. Он спокойно улыбнулся, взглянув на ее руку, и кивнул.
— Меня зовут Ксено Лавгуд, — произнес мужчина. — Я твой папа.
— Но… — начала что-то говорить Луна, однако была прервана.
— Спасибо за честность, — кивнул Ксено. — Я знаю, что луковка ушла к маме, но тебе я буду отцом, во-первых, потому что обещал, а во-вторых, мне интересно посмотреть на перекошенные лица наших снобов при виде десятилетней целительницы.
— Спасибо… Папа, — Лида вложила в это слово столько, что мистер Лавгуд дернулся.
— Ты там, у себя, была сиротой? — спросил он девочку, на что та только кивнула, вспоминая детский дом. — Понятно… Ты теперь не одна.
— Папочка, — прошептала Лида, окончательно становясь Луной и бросаясь в папины объятия.
