Быть всегда готовым

      Обнаружив утром замерзшую девочку в корзинке, Петунья все поняла. Достаточно было взглянуть в глаза ребенку, чтобы понять. Перед ней в маленькой корзинке лежала годовалая Лили, а это значило, что сестренки больше нет. Совсем недавно Лили приходила в гости, плакала оттого, что на них с мужем и ребенком идет охота из-за какого-то пророчества и умоляла Петунью позаботиться о дочери, когда… если ее не станет. И вот настал этот день. Плачущая женщина держала на руках свою племянницу, ставшую отныне дочерью. Полное имя малышки было Гарриет Поттер, но Петунья звала малышку также, как говорила о ней ее сестра — Рие. Маленькая Рие росла на радость своим новым родителям. Она любила маму Петунью и папу Вернона, обожала брата, готового защитить свою маленькую сестренку от всего на свете.       Рие была маленькой. Она отставала в развитии, хотя для нее делалось все возможное, у нее легко выкручивались суставы, а вывихи были, казалось, с самого начала. Синяки появлялись, достаточно было взять за руку, а кости ломались будто бы сами по себе. Девочке было трудно ходить, садиться, вставать, особенно в холодную погоду. Вернон обошел всех врачей, в лучшем случае пожимавших плечами. Тогда они собрались и поехали на континент. Так им посоветовал педиатр, сказав, что это может быть редкая болезнь. Доктор по редким болезням был один на всю Европу, к нему они и поехали. С грустной улыбкой итальянский доктор выслушал все, что ему рассказали, проверил суставы, а потом и легкие, сердце…       — Мне нечем вас порадовать, — сказал им тогда доктор. — Синдром Элерса-Данлоса — достаточно редкая болезнь, она не лечится.       — Она будет жить? — спросила Петунья, тогда как Дадли обнимал сестренку, успокаивая девочку этим.       — Будет, — вздохнул доктор, — но ей будет тяжело, очень тяжело, и рано или поздно боли усадят девочку в инвалидное кресло. Мы обнаружили сочетанный порок сердца, который нельзя оперировать, поэтому у нее будут медикаменты и регулярные обследования.       Больше всего на свете Петунья боялась потерять Рие. Поэтому в школе к девочке относились, как к хрустальной вазе, а Дадли был постоянно рядом. Ей нужно было кушать каждые три часа по специальной диете, что удручало маленького ребенка, но постепенно девочка привыкла — и ходить аккуратно, и не напрягаться, и кушать… Кушать, когда нужно и что нужно. Ей хотелось, конечно, шоколадку или леденец на палочке, и тогда папа чуть изменял набор таблеток, чтобы доченька не плакала. Ее любили, она купалась в этой любви и оттого легче принимала и режим, и необходимость кушать даже невкусное, и… много чего в этих «и» было.       Впервые сердце Рие остановилось, когда ей было девять. В школе, без причины… Вернон пришел забрать дочку, как делал каждый день, поэтому успел первым. Первые седые волосы у мужчины появились именно в этот день. Бледная дочка, не дышавшая, со стоящим сердцем и он… Сердечно-легочная реанимация оказалась эффективной, и когда приехали парамедики, девочка уже плохо, но дышала.       Страха добавилось не только у родителей, ставших настоящими родителями, но и у Рие. Девочка начала бояться смерти, оттого чаще плакала и просто сидела у окна. Но Дадли расшевелил Рие, растормошил, отчего она снова превратилась в радостную цветущую девочку. Целый год Гарриет жила счастливой жизнью обычной девочки, а потом в школе учитель пригрозил ей наказанием, хоть это было и не принято в государственных школах, и сердце остановилось еще раз.       Весь тот день Вернон чувствовал надвигающуюся беду. Весь день он не находил себе места и приехал в школу пораньше, чтобы опять успеть в последний момент. Опять парамедики увозили девочку, рядом с которой сидел ее папа. После этого случая, когда Вернон чуть не умер вместе с дочерью, Рие перевели на домашнее обучение. Очень уж она напугала всех, поэтому днем девочка училась с учителями, а потом приходил Дадли. После второй остановки сердца Гарриет начала быстро и очень сильно уставать, стали слабеть руки, особенно когда было холодно, и появились первые боли.       Как только Рие исполнилось одиннадцать лет, пришла сухая, как засушенная рыба женщина. Посмотрев на маленькую бледную девочку с почти прозрачной кожей, эта женщина захотела куда-то забрать Рие, но вмешался папа. Он пытался объяснить этой женщине, насколько опасна для Гарриет любая школа, рассказывал об остановках сердца, а Петунья только плакала, потому что знала… Она прекрасно знала, что их с Верноном никто не послушает. И женщина оказалась права — в следующее мгновение сухая женщина, представившаяся профессором МакГонагалл, что-то сделала, отчего родители отпустили Рие. Очень сильно испуганную Рие, что не могло не сказаться во время пробега по Косой Аллее. Заплаканную Гарриет доставила домой все та же профессор МакГонагалл, а девочке было больно ногам. До слез больно, и еще этот сундук, при взгляде на который хотелось плакать.       Когда Гарриет провожали на поезд, Петунья уже и не чаяла увидеть доченьку живой. А Вернон все искал возможность спасти девочку и никак не мог ее найти. Мысль «не пустить в школу» в голову почему-то так и не пришла, возможно профессор МакГонагалл со своим злым колдовством что-то сделала… Втащить сундук куда-либо Рие даже не пыталась, но бледную малышку, что была в лучшем случае по грудь первокурснику, заметили и, конечно же, помогли с сундуком. Несмотря на помощь, страх никуда не делся — впервые в жизни Рие ехала куда-то без мамы и папы. Девочка знала, что может умереть, и молилась всем богам в надежде увидеть маму и папу еще раз.

***

      Герман родился в нормальной семье дантистов. С детства мальчик был предоставлен самому себе, потому что у родителей не было на него времени. Бесконечные вывихи и переломы раздражали родителей, потому что отнимали их время. Они почему-то считали, что ребенок так привлекает их внимание, ведь именно так сказал детский психиатр, не дав себе труда даже направить ребенка к педиатру.       А проблемы накапливались. В холодную погоду руки и ноги слабели, но Герман опасался жаловаться родителям, потому что… можно было огрести. Они же занятые люди, а тут он с какими-то детскими проблемами. Когда начала болеть правая рука, мальчик не выдержал и пошел к папе. Впоследствии он думал, что, если бы выбрал маму, может быть, на него обратили бы внимание, но он пошел к папе. А папа готовился к конгрессу, и ему было некогда.       Нельзя сказать, что на Германа родителям было совсем уж наплевать, вовсе нет. Они его воспитывали по своему разумению, интересовались вопросами школы, наказывали за плохие оценки. Еще и в школе было непросто — рука-то болела, особенно на нагрузку, и иногда до слез, хоть мальчики и не плачут, как убеждал себя Герман. Писать было не очень просто, рука уставала очень быстро, ну и больно было, конечно. Родителям жаловаться Герман опасался, одной угрозы приютом мальчику вполне хватило.       Когда мальчику исполнилось одиннадцать, к нему пришла странная женщина, выглядевшая сумасшедшей. Но вечно занятые родители не обратили на это внимания, однако радостно согласились с тем, чтобы Герман уехал в закрытую школу куда-то в Шотландию. И эта радость родителей, согласившихся на все безо всяких уговоров, больно ударила мальчика. Если доселе он тешил себя иллюзией того, что его любят, то вот теперь…       Ходить в серьезном темпе оказалось непросто, но странная женщина по фамилии МакГонагалл, казалось, просто игнорировала все, что происходит вокруг, заставляя мальчика двигаться все быстрее, поэтому Косая Аллея Герману почти не запомнилась. Только странные зеленые человечки, презрительные взгляды и вонь аптеки, от которой сильно закружилась голова.       Вернувшись домой, мальчик лег, потому что неожиданно заболели ноги, да так сильно, что пришлось спрятать лицо в подушку, чтобы прореветься. Неожиданная слабость ног сильно испугала Германа, жаль только, что идти ему было совершенно не к кому. Иногда мальчику казалось, что он совершенно никому не нужен… Впрочем, он давно уже научился справляться со своими проблемами сам. И с проблемами, и с болью, и с равнодушием родителей.       Пройдя барьер, Герман устроил свой сундук в багажном вагоне, а сам прошелся по вагону, выбирая купе. Но голова неожиданно закружилась, и мальчик почти упал в свободное кресло, пытаясь взять себя в руки и отдышаться. На него большими глазами смотрела зеленоглазая девочка. Она была бледной, с мраморной прозрачной кожей, сквозь которую, казалось, проступали сосуды, эта девочка казалась гораздо младше самого Германа.       — Привет, — сказала девочка. — Меня Гарриет зовут, а тебя?       — Меня Герман, — представился мальчик, отдышавшись. — Грейнджер. Прости, что ввалился, у меня голова закружилась.       — Ничего страшного, — улыбнулась Гарриет. — У меня так тоже бывает. Это из-за болезни, которая редкая, зато я вот как умею, — она согнула палец в другую сторону.       — Я так тоже умею, — улыбнулся в ответ Герман и показал, как он умеет.       — У тебя тоже такая болезнь? — удивилась девочка. — А говорили, что редкая!       — Не знаю, — проговорил Герман и сжал губы, слегка отвернувшись, но маленькая девочка не отставала.       — А у тебя руки или ноги болят? — поинтересовалась Гарриет. — У меня, когда холодно, все из рук падает.       Постепенно Герман втянулся в обсуждение разных симптомов, все больше убеждаясь в своей похожести с этой девочкой. Но почему тогда его не лечили? За что? У мальчика не было ответа на этот вопрос, а радостно улыбавшаяся девочка вдруг ойкнула и сильно побледнела, пытаясь достать что-то из кармана. Герман кинулся к ней, чтобы увидеть, как рука девочки достает какой-то то ли пузырек, то ли еще что-то, но бессильно падает, не в силах… Мальчик знал такие пузырьки, в них или был распылитель, или таблетки, поэтому он помог девочке, которая с ужасом смотрела на свою отказавшую ей руку.       С тихим шипением распылилось лекарство. Девочка судорожно вздохнула, задрожав от пережитого страха. Герман обнял ее, помогая прийти в себя, что Гарриет, по всей видимости, было непросто.       — Часто у тебя так? — спросил Гарриет мальчик.       — Не очень, — тихо ответила она. — У меня порок, от этого сердце может остановиться, оно уже останавливалось…       — Зачем ты тогда в школу едешь? — удивился Герман.       — Меня не спрашивали, — девочка опустила голову, всхлипнув. — Они родителей заколдовали.       — Ты хотя бы знаешь, что заколдовали, — вздохнул мальчик. — А не радостно выкинули.