Взрасти свой сад

      Просыпался Чжисинь долго и тяжело, то всплывая из темноты к самой грани пробуждения, то снова проваливаясь в забытье. Иногда ему слышались какие-то невнятные звуки, похожие на гудение, иногда там, за границей его сна, царила тишина, но чаще всего звучал плач струн циня, того самого странного инструмента, который он увидел только у иномирцев — в его мире таких не знали. Когда звучал цинь, ему казалось, что он может вырваться из липких пут сна. И вот, наконец, это случилось.       Хах, ему тут же захотелось уснуть снова: в яви все его тело казалось сплошным болезненным синяком, а еще ужасно чесались руки и лицо, и он чуть не съел собственные губы, скусывая с них сухие корочки. Но, что хуже всего, у него на глазах лежала темная повязка, и он успел до смерти перепугаться того, что ослеп от жара Хофэна. Шипя от неприятных ощущений в мышцах рук, плеч и груди, от болезненного зуда в кистях, он кое-как сдвинул ткань и вскрикнул одновременно и от облегчения: он видел свет! — и от пронзившей голову боли от этого света.              — А-Синь!              Чжисинь узнал голос Хо Нина и успокоился.              — Погоди, не нужно снимать повязку. Твои глаза еще не восстановились до конца. Как ты себя чувствуешь? — на запястье легли осторожные прохладные пальцы целителя, прощупывая пульс и посылая тонкие импульсы ци в меридианы.              — Как хорошо отбитый... и плохо обжаренный... кусок мяса, — пожаловался Чжисинь, с трудом ворочая языком.              Ему тут же приподняли голову и прижали к губам край пиалы, в нос ударил запах трав с легкой медовой горчинкой. Не сопротивляясь, он выглотал лекарство и благодарно улыбнулся.              — А как я выгляжу?              — О... Как запеченный на гуйнин идеальный поросенок, — сказал Цюнлинь, и Чжисинь отчетливо услышал в его голосе смех, а значит можно было выдохнуть: никаких фатальных повреждений не было, и он скоро встанет.              — Ах, а мои волосы? — спохватился юноша.              — С ними все в порядке. Твоя шпилька их защитила, — успокоил его целитель. — Тебе нужно выпить бульон и немного поесть, а после — еще поспать. Твое золотое ядро сильно истощилось, потребуется время, чтобы оно пришло в порядок. Но здесь это не займет много времени.              — Здесь?              Цюнлинь хмыкнул:              — Мы на острове Баошань, разве ты не помнишь?              Откинувшись на подушку, Чжисинь фыркнул:              — Хофэн не сказал, куда собирается нас закинуть, и, судя по его настрою тогда, я готов был поставить на то, что вышвырнет он нас то ли на край мира, то ли вовсе за край, а никак не на Остров Бессмертных. И... как долго я валялся?              — Шестой день заканчивается.              Чжисинь присвистнул, сморщил нос: губы неприятно стянуло корками.              — Давай займемся твоим питанием, а после я сменю повязки. Внешние повреждения заживают в последнюю очередь, а с внутренними ты уже справился.              Допив бульон и дожевав пресную булочку, Чжисинь подождал, пока целитель составит на поднос посуду, и спросил:              — А что там было-то, насчет внутренних повреждений? — Послушал тишину, полную напряженного молчания, и фыркнул: — Цюнлинь, я помню, как внутри меня что-то хрустнуло, и я перестал чувствовать ноги. Но сейчас-то я их чувствую! Так что спину ты мне вылечил, прямо как легендарный Бянь Цюэ. Чего переживать-то так?              — Тебя вылечил не я, А-Синь. И я, признаться, не был уверен, что это... лечение... сработает.              — Не ты? А...              — Госпожа Си Ванму. В этом мире смертные называют ее просто Небесной Госпожой-Супругой.              Чжисинь подавился вдохом и долго кашлял, пытаясь одновременно осознать, что ему сказали. После, откашлявшись, хрипло переспросил:              — Небесная Госпожа-Супруга? То есть, она в самом деле... То есть... Ох, Цюнлинь, мои руки и ноги не знают, что им делать!              — Как и мои тогда. Я не знал, что делать с тобой. Сломалась не только твоя спина, но и ребра, и осколки проткнули тебе легкие и ранили сердце. У нас с Юанем на руках... был умирающий ты, и я не представлял себе, что смогу сказать Чжань-гэ, когда он очнется, если не удержу нить твоей жизни... Третьего раза он бы не пережил.              Чжисинь молчал. Он понимал, что все они, все четверо, в неоплатном долгу перед Небесной Госпожой-Супругой, в которую он, хуэйчэнь, практически не верил, как и в любую сказку для тех, кто отмечен печатью. Он верил в то, что в мире есть монстры, духи и чудовища — когда сталкиваешься с подобным сам нос к носу, поверишь поневоле, а ему довелось пару раз наткнуться на неупокоенных духов в трущобах, да и отец рассказывал о Больших охотах, что проводят «мечи императора», зачищая местность от порождений инь. Но боги — боги были в его представлении чем-то абсолютно зыбким и возможно несуществующим.              — Хорошо. И как же... как Тяньшан-фужэнь меня... исцелила? — внутренне Чжисинь готовился услышать что угодно, но ответ его все равно лишил дара речи:              — Вложила тебе в рот кусочек персика.              Чжисинь тихонько замычал, досадуя на свое глупое беспамятство: если бы он был в сознании! Ух, ему так хотелось взаправду попробовать, каков на вкус этот мифический плод бессмертия! А в итоге осталось только давиться слюной и пытаться вспомнить. В том, что последнее получится, он справедливо сомневался.