Взрасти свой сад

      Чжисинь ни на что не надеялся, посылая свой зов.       Тем более он не мог надеяться, что Хофэн придет, заставив гореть воздух, дерево лодок и тела всех, в ком не текла толика божественных сил.       И тем более он не должен был злиться на Стража за то, что тот сделал это, когда Хо Чжань упал на колени на корме, а из его цицяо потекла кровь, яснее ясного показывая степень истощения заклинателя. И даже в таком состоянии этот безумец продолжал удерживать щит и заставлял работать движитель. Впрочем, талисман сгорел в тот самый момент, когда на добычу и охотников опустился невыносимый смертоносный жар, а дерево лодок начало не то чтобы обугливаться — оно просто чрезвычайно быстро обращалось тонким серым пеплом.              — Юань, Нин, на мечи.              Чжисинь никогда не думал, что будет отдавать приказы этим людям, и они подчинятся немедленно и беспрекословно. И он никогда не думал, что ему самому придется удерживать почти бессознательного, обессиленного, но все равно не менее пугающего его человека в объятиях, одновременно лихорадочно роясь в цянькуне в поисках веревок, потому что ему были жизненно необходимы свободные руки, чтобы контролировать сразу два артефакта: меч и флейту. Только поэтому Хо Чжань оказался намертво привязан к его спине, что, конечно, не добавляло легкости в управлении мечом.              Чжисинь также никогда не думал, что будет общаться с самым могущественным и самым смертоносным яо в мире, используя все те крохи знаний о музыкальном совершенствовании и нотной азбуке, которые получил от Вэй Усяня даже не по его воле, а в тех кошмарах, что преследовали его в Тяньчжу раньше, чем он решился вмешаться в дела чужаков. Кто-то что-то говорил о безумии, обсуждая его план мести Цзянь? Это стоило бы осмеять и забыть. Безумием было то, что он делал сейчас, но его разум, как всегда, был холоден и работал так четко, так быстро, как никогда во время покоя.       Та фраза, что он сыграл первой, означала нечто вроде «Взываю к Пламени». Что ж, Хофэн отозвался и пришел. Но он все еще намерен был уничтожить всех, кто посмел приблизиться к границам прибрежных вод Острова Бессмертных. Только предельное напитывание ци простого куска бамбука позволяло флейте Чжисиня не рассыпаться таким же невесомым пеплом, как тающие в волнах останки их лодки, но это не делало ее менее раскаленной. Прикосновения к флейте заставляли его кожу шипеть, словно брошенные в вок куски мяса, издавая такой же запах. Чжисинь мимолетно подумал, что в ближайшие лет десять не сможет смотреть на жареное мясо, не говоря уж о том, чтобы его съесть, так что Золотоглазка будет счастлив. Но эта мысль пронеслась, не оставив в его разуме следа. Звук за звуком, преодолевая жестокую боль, он складывал слова в осмысленные фразы, объясняя Стражу, кто они и чего желают.              «Помоги мне, Хранитель Чистого Пламени».              Он сам был кровь от крови тех, из-за кого Хофэн был предан, ранен и на долгие годы заключен в лед на вершине Тоуминшань. Он не должен был даже смотреть на пламенного яо с возможностью сберечь свои глаза, как на солнце в зените, но он смотрел на него и все еще мог видеть едва заметный силуэт гигантской птицы в огненном ореоле. И он понятия не имел, не было ли это последней милостью Стража перед тем как уничтожить наглецов, решившихся на одну только мысль о возможности ступить на благословенную землю Баошань. Все, что ему оставалось — держаться на мече, держать немалый вес бессознательного Хо Чжаня за спиной и перебирать пальцами, с которых клочьями слезает обожженная кожа, по отверстиям флейты, прикипев к ней губами.              «Не ради меня. Эти трое ни в чем не провинились перед тобой. Они иномирцы, позволь им выжить. Убей меня, если пожелаешь, но после, когда они окажутся в безопасности».              Ему нечего было предложить Стражу взамен. Ничего иного, кроме собственной жизни и возможности хоть немного отомстить смертному, несущему в себе кровь Вэнь. Кровь, которая уже текла по его лицу, испаряясь от невыносимого жара, едва успевая собраться в каплю у носа или глаза, или уха.              «Прошу тебя, Хранитель Чистого Пламени, позволь им выжить. Они достойны жить. Там, в мире смертных, их сделали бы рабами за то, что они сильны и свободны. Прошу тебя, позволь мне их спасти».              Боль в даньтяне превращалась в холод, и было воистину странно чувствовать себя обугливающимся снаружи куском замороженного мяса внутри. Физические страдания никогда не были для Чжисиня чем-то не то что желаемым, но и приемлемым. Он любил комфорт, тепло, удобство, как и любой нормальный человек. Он не чувствовал себя кем-то возвышающимся сейчас, когда его плоть мучительно погибала. О, и тем более он не желал, чтобы его после назвали героем, пожертвовавшим собой ради кого бы то ни было. В этом они с Вэй Усянем были очень похожи, можно даже сказать, единодушны.              Ни удивления, ни облегчения ни даже благодарности к легендарному существу он не смог ощутить ни в тот момент, когда каким-то чудом понял ответную трель, ни когда ощутил поток пламени, заключивший в кокон их четверых, ни когда этот кокон распался, и у него не осталось сил, чтобы удерживать Чжунъянь в воздухе, а его глаза, ослепленные светом Стража, не смогли увидеть, что до земли не десятки чжанов, а всего один. Этого одного чжана хватило, чтобы он, упав и при том приняв на себя весь вес все еще бессознательного Хо Чжаня, ощутил внутри себя какой-то слабый, но тошнотворный хруст, и провалился в бездонную тьму. Но той пары мяо, что он провел на земле в сознании хватило, чтобы он понял, что продержался достаточно... Достаточно, чтобы спасти.