Взрасти свой сад

      Это была воистину гонка со смертью.       Не засечь строенную вспышку чужой ци ищейки не могли — и они ее не пропустили, слишком близко к городу было временное убежище беглецов. Хоть они и постарались за ночь уйти как можно дальше на восток, пробираясь лесом, а после петляя по ущельям очередной горной гряды, вставшей на пути к побережью.       Это был третий раз в его недолгой жизни, когда Цзянь Чжисинь чувствовал одновременно столько дурного азарта, вышибающего соображение страха и обжигающей все внутренности решимости победить во что бы то ни стало.       Беглецов спасало то, что в этом мире не знали не только как заклинать мечи на полет, но и печатей и талисманов перемещения, о которых сам Чжисинь теперь знал лишь благодаря памяти Вэй Усяня. Словно все способы сокращать расстояния однажды были вымараны из летописи этого мира. Может быть, так оно и было? Может быть, это было сделано Небожителями нарочно, чтобы никто из смертных и Детей Неба не смог однажды снова добраться до волшебного сада Владыки Небес и украсть персики бессмертия? Если они, конечно же, существовали в самом деле.       Но ищейки знали прямые пути и имели при себе бяоцяни с предписаниями своих императоров схватить хуэйчэнь, дерзнувших так нагло попирать законы, что должны были оставаться незыблемее основания мира. Ищейки могли менять лошадей на императорских конюшнях и почтовых станциях и поддерживать себя не только ци, но и эликсирами, позволяющими им гнать лошадей без сна и отдыха.       Беглецы этого не могли. Хо Нин готовил для них, конечно, отвары из того, что было в цянькунях — взятого еще в их родном мире, но это не были действительно мощные средства восстановления. Из его оправданий Чжисинь вычленил то, что эликсиры-то у них когда-то были, но давно закончились, еще в первые дни после перехода в этот мир — потому что брались именно для этого, и никто не думал, что понадобятся они и после. Хоть они и летели напрямик, но полет на мечах на большой высоте через горный хребет выматывал, и им требовался отдых, пища, хотя бы краткий сон. Особенно Чжисиню — ему эта гонка давалась тяжелее чем прочим, ведь он все еще не был таким уж мастером в полетах, хотя и научился сносно летать, а Чжунъянь, хоть и был весьма сильным духовным мечом, но все же зависел от силы и мастерства хозяина.       Впрочем, нет, Хо Чжань выматывался так же, ведь ему приходилось нести на своем мече еще и Цюнлиня. Иногда — ненадолго — его подменял Юань, но ввиду его юности и меньшего опыта это почти не давало Хо Чжаню нужного времени для отдыха.              И все же ищейки нагнали их только у самого побережья.       Очень самоуверенные, как сперва показалось Чжисиню, ищейки: к причалу крохотной рыбацкой деревушки, где Чжань пытался сторговать у местных рыбаков лодку, которая не пойдет ко дну хотя бы в первые шичэни плавания, они выехали только вдвоем и тут же приказали сдаваться. Хотя у этой их самоуверенности и были все основания — они видели щуплого худенького подростка, безоружного «тень владык» и двух еще очень юных бойцов, к тому же весьма уставших. Эти же были отдохнувшими и исполненными силы, опытными «мечами», наверняка рассчитывали справиться быстро.              — А-Синь, А-Нин, лодку, — Хо Чжань швырнул юному вору мешочек с серебром и вытянул из ножен свой великолепный меч.              Рядом с ним встал Хо Юань, очень привычно, сработанно, слаженно встал, на идеальном расстоянии, чтобы не перекрывать друг другу возможность маневра и сектора ударов. Чжисинь отмер и подступил к перепуганному рыбаку, который тут же отказался продавать преступникам лодку и вдобавок решил, что мальчишку можно схватить, чтобы «помочь» ищейкам и заслужить награду. Что же, Чжисинь мысленно пожал плечами: может, в море или на острове Баошань им серебро и не понадобится, но это не точно, а значит — его стоило приберечь. Сунув кошель за пазуху, он позволил рыбаку схватить себя за руку, мягко крутнулся, без зазрения совести всаживая выхваченный из-за голенища нож ему под ребра. Болезненный, но не смертельный удар — убийцей становиться юному вору не хотелось.              — Цюнлинь, помоги столкнуть эту посудину! Ну же, не стой, я не справлюсь один!              Хо Нин отмер и бросился помогать Чжисиню сталкивать лодку в воду. А когда та закачалась на прибрежной волне, вытащил из цянькуня и очень быстро и сноровисто снарядил лук. Тетива пропела дважды, и оба выстрела оказались безупречны. Чжисиня продрало дрожью: ищейки повалились на взрытый песок со стрелами в глазницах.              — В лодку, живо! — такого повелительного голоса у этого застенчивого и очень спокойного человека Чжисинь еще ни разу не слышал.              Чжань и Юань, тяжело отдуваясь, поспешили исполнить приказ, им пришлось пробежаться по пояс в воде, чтобы догнать потихоньку выходящую на глубину лодку. И хвататься за весла... А грести не умел никто из четверых. И все же, несмотря на это, лодка двигалась в открытое море, преодолев полосу прибоя, когда из-за прибрежных песчаных дюн, поросших чахлым ивняком, вылетел еще один конный отряд. Можно было не сомневаться: этим рыбаки и лодки тотчас снарядят, и сами на весла сядут.              — Мне нужен талисман, — вскинув руку ко лбу, пробормотал Чжисинь.              В голове словно роились кусачие огненные муравьи. Взывать к чужой памяти, как всегда, было трудно — она не врастала в его тело, как его собственная, не откликалась на обыденные ситуации картинками-ассоциациями. Чжисинь не тревожил ее все время их бегства, хотя в другие дни до него закапывался в нее, с восторгом перебирая сокровища чужих знаний. Чего-то касался мимоходом, и сейчас такое касание помогло вспомнить, что в чужом мире в империи Цзян, то есть, в провинции под управлением клана Цзян часто использовались талисманы-движители, ведь лодки не всегда и не везде могли идти против течения под парусами или на силе гребцов. И хитрые высокорожденные того мира придумали задействовать ци и создавать что-то вроде незримого рыбьего хвоста на корме лодки, который приводился в движение волей заклинателя.       Чжисинь некоторое время молча и невидяще смотрел на подсунутый ему кусочек желтоватой бумаги, выцарапывая из памяти Вэй Усяня правильный порядок начертания талисмана, после чего вскинул руку ко рту и прокусил подушечку, принимаясь выводить черты печати движителя, стараясь не слишком быстро и мощно напитывать их ци — лучше он потом напишет еще один, если все будет верно, чем неверно начертанный подорвет им корму и отдаст в лапы ищеек.       Все, однако же, вышло хорошо, и ему даже с первого раза удалось угадать, на какую высоту следует прикрепить талисман за кормой лодки. Но уже фэнь спустя после того как за ними вспенился бурунами след, а весла пришлось убрать, оставив только одно для управления, Хо Чжань мягко перехватил на себя управление талисманом.              — А-Синь, тебе нужно отдохнуть.              — Но я...              — Не спорь. Хотя бы сейчас не спорь со мной, прошу. От твоих сил, возможно, будут зависеть наши жизни, когда мы подплывем к землям Бессмертных.              Чжисинь подумал и согласился. С пламенем Вэнь среди них отлично ладил только он. Хотя и Нин, и Юань несли в себе чистую кровь Вэнь, целитель никогда не учился в своем мире боевым и защитным плетениям, а его интуиция была заточена именно на исцеление; Юань же всю свою короткую жизнь прожил под сенью чужого клана и привык к Металлу и Воздуху, его суть перестроилась, и клановая стихия больше не отзывалась на его зов. Чжисинь же не был скован никакими рамками, одинаково легко призывая и Дерево — тому свидетельством то, с какой легкостью зачарованная флейта Вэй Усяня рассыпалась ворохом щепы, стоило ему приказать; и Воду — дар памяти опять же Вэй Усяня, а может, свойство души, ведь их души были очень похожи, а Вода родной стихией старшего друга не была, он научился управлять ею так же, как Юань — Воздухом и Металлом; и Огонь. Сродство с Огнем он чувствовал еще с того мига, как подстегнул костер, на котором сгорал еще живой отец-учитель, даруя тому быструю смерть, а в полной мере ощутил, поджигая проклятое поместье Вэнь Ичжэня, оттого и был уверен, что сможет договориться с Огненным Стражем острова Баошань. Но для этого ему в самом деле потребуются все силы.       Свернувшись клубком на дне, на какой-то промокшей ветоши, Чжисинь закрыл глаза и мысленно спросил себя: как все так вышло, как его жизнь повернулась вот так, не просто с ног на голову, а вывернувшись почище змеи в руках заклинателя в уличном балагане? Мог ли он где-то поступить иначе, чтобы не ввязаться в это смертельное приключение? Правильный ответ был, конечно же, «мог». Там, в Тяньчжу, на площади, он мог просто пройти мимо Юаня, не потянувшись за так заманчиво свисающим с пояса кошелем. Он уже знал, что у странников-меж-мирами не было ни малейших зацепок, как его искать. Конечно, оставалась немалая вероятность того, что тогда бы проклятая флейта свела Сяо Чэнсина с ума, насылая сны и видения. А может, и не свела бы — теперь и не скажешь.       В любом случае, отыгрывать назад было поздно и невозможно. Они встали спиной к реке, хотя в их случае это была и не река, а бездонная пропасть. Оставалось идти вперед, прорываясь с боем.              Чжисинь почти задремал, когда в дерево лодки совсем рядом с его рукой с громким стуком вонзилась стрела. Вскинув голову, он на мгновение подумал, что конец неминуем: над их головами темнело никак не меньше сотни стрел. Но уже через пару мяо сообразил, что все они словно бы увязли в воздухе. Не составило труда догадаться, чья заслуга — их воздушный щит.              — Хо Чжань.              — Мн?              — Ты говорил о разумном использовании сил, а сам?              В золотых глазах, на краткое время обратившихся к нему, Чжисинь увидел вместо одержимости целую бездну любви и нежности, и каплю насмешливой благодарности за «заботу».              — Я прошел войну, А-Синь. Я способен держать щит и печать движителя одновременно достаточно долго.              — Ты один.              — Я справлюсь.              — Упрямый... — Чжисинь подавился ругательством и отвернулся от него, а потом и вовсе ушел на нос, вытащил из-за пояса свою дурную флейту и вскинул ее к губам, подчиняясь лишь смутному наитию.              Над волнами пронеслась короткая трель, ввинтившаяся в серое небо, словно зов о помощи.