27. Следуй за легендой
2 сентября 2022 г. в 20:39
Невозможно было сказать, что их юный спутник совершенно переменился после того случая, тем более что это было не так, и меняться в угоду кому бы то ни было Чжисинь не собирался. Но все же что-то изменилось. Он стал больше разговаривать с ними всеми, в том числе и с Хо Чжанем, все еще не позволяя тому садиться ближе, чем на другой стороне костра или отгораживаясь от него кем-то из них. А рассказывать он умел совершенно так же, как Вэй Усянь, и речь его, пересыпаемая ченъюями и стихами, лилась плавно, словно равнинная река. Они узнавали среди стихов, что были характерны для этого мира, те, что могли быть написаны только в их мире, и сердца вздрагивали, и покалывало осознанием: это говорит в нем память Вэй Ина. Сам Чжисинь, похоже, не мог уже отличить, что помнил он, а что было подарено душой ушедшего.
В один из таких вечеров, под оголтелое весеннее пение птиц, изрядно поворчав на сырость, покуда сушил с помощью ци хотя бы поверхность поваленного ствола, на котором предполагалось сидеть, Цзянь Чжисинь принялся рассказывать им всем легенду об Острове Бессмертных: о персиковом саде, что высадила Небесная Госпожа-Супруга, и том, как Владыка Небес искал для него хранителя и избрал пятерых Зверей для этой почетной миссии.
— Этот сад был в ту пору в самом сердце земли под Небесами, там, где тысячу лет назад, до Великой Суши, колыхались воды озера Шеньюань.
Переглянувшись, они достали карту, ту самую, на которой был указан затерянный и затертый островок Баошань. Внимательно рассмотрев пометки, они отыскали следы того самого озера Шеньюань: ныне там была бесплодная котловина, заполненная песком. Находилась она в равном владении всех пяти империй, что лепестками цветка сходились здесь, как к сердцевине. Идя в Цзинь, они зацепили самым краем прилегающие к пустоши земли, и Цюнлинь вспомнил, что на рынках тех городов, куда они заходили дважды, чтобы помыться и постираться, было великое множество изделий из стекла, частью схожего с нефритом расцветкой, частью прозрачного, окрашенного в густой синий, зеленый или алый цвет. В их мире настоящее стекло было предметом роскоши, его привозили издалека, то же, что варили в некоторых кланах, было хрупко и невзрачно, и потому не ценилось особо. Здесь же стекло было однозначно дешевле, его считали заменой драгоценному нефриту в погребальных обрядах, а посуда и чайные принадлежности из «нефритового» стекла в доме какого-нибудь мелкого чиновника из простолюдинов, не высокорожденных, были обычным делом. По крайней мере, так рассказывал Чжисинь, а не верить вору резона не было.
— Избранными же Зверями оказались Байху, Хофэн, Цзиньлинь, Сюань-У и Цинлун, — продолжил Чжисинь нараспев, лукаво поглядывая на них, тыкая прутиком в костер и ловя на ладонь искры, не причиняющие никакого вреда.
Юань догадался первым, вскинул голову:
— Хофэн? Но у Вэнь покровитель Холун!
Мальчишка рассмеялся, довольный:
— Верно, молодой господин Хо, верно! И это оттого, что Хофэн, огненный феникс, оказался самым неподкупным стражем чудесного сада, и тогда предок нынешних «сыновей неба» подкупил его соперника, огненного дракона, и тот, сговорившись с собратом, подкараулил феникса, нанес ему тяжелые раны и спрятал на вершине горы, вокруг которой и рос сад, заточив во льду. А сам встал на стражу и выкрал для человека священный персик бессмертия. То же сделали и остальные четверо, и люди, получив волшебные плоды, разошлись в пять сторон света, разделив персики со своими супругами. Разделенный персик, конечно же, не дал бессмертия, и только поэтому Владыка Небес не покарал святотатцев до смерти, но более того — он и Небесная Госпожа-Супруга стали покровительствовать этим парам и даже обучили, как пользоваться теми силами, что появились у съевших волшебный персик и их потомков. Потому у нас иногда золотое ядро называют «персиковой косточкой». А Зверей, что не справились с соблазном, Владыка Небес сослал к тем, кому они помогали, лишив всей божественной силы и позволив стать лишь Покровителями рода. Говорят, где-то под горами Цишани заточен тот самый Холун, и это его дыхание и жар тела нагревает камни, заставляя их плавиться и вырываться сквозь трещины лавовыми потоками.
— А что же сталось с огненным фениксом? — Юань подсел к мальчишке, заметив, как тот слегка поежился, выпростал из-под пояса чаошен и укрыл его плечи полой.
Хо Чжань до крови закусил губу и прикрыл глаза, стараясь не смотреть на сына и Чжисиня.
— О! Он остался единственным стражем волшебного сада, освобожденный и исцеленный самим Владыкой Небес. Именно его огненное дыхание сторожит подступы к острову. Говорят, чтоб не повторилась такая же история с кражей, Владыка Небес вынул сад вместе с горой, как вынимают из земли редис, и перенес его за границы Поднебесной, утвердив островом в море. Люди назвали его Баошань, но на картах рисовали вот так, — юноша кивнул на свернутый в трубку лист с картой, — потому, что не могли понять, как изобразить гору Тоуминшань. Легенды гласят, что в пасмурные дни ее не видно вовсе, а в солнечные гора отражает свет и сверкает, словно кусочек солнца на земле. А еще говорят, что если отколоть от нее камешек и выполировать так, как полируют хрусталь для дальнозорких труб, можно увидеть через него все, что сокрыто под землей и водой. А я и без него прозреваю, что каша уже готова и можно есть!
Они поужинали, отмыли миски и котелок, но в такую дивную ночь, хотя еще и холодную, но зато полнящуюся соловьиными трелями и совиным уханьем, как полнится вскипающим пеной молоком подойник под руками умелой хозяйки, спать совсем не хотелось. И Чжаню снова пришлось смотреть-не смотреть на сына, обнимающего Цзянь Чжисиня под одним одеялом на другой стороне костра.
— А-Синь, так мы идем в Цзинь?
— Да. Я же сказал, что найду вам безопасное место для жизни. Если уж не остров Баошань, хотя я в него и верю, то у побережья есть множество других островов, а отец говорил, что среди цзиньских пиратов не принято ставить печати, и к хуэйчэнь они относятся гораздо лучше, чем в других империях.
— Пиратская вольница — безопаснее воровской? — проскрипел Хо Чжань, пытаясь не захлебываться уксусом.
— Не знаю, — беспечно отозвался Чжисинь, опуская голову на плечо А-Юаню. — Отец сам никогда не бывал на побережье, только слышал рассказы старших. Я — тем более. Но вдруг легенды о Баошань — правдивы? Ведь есть же Жэбаймо, а раньше было озеро Шеньюань. Что озеро было — правда, там еще находят окаменевшие ракушки и всякое такое, что может водиться в море или озере, когда добывают песок. И отец говорил — оно не похоже на обычное озеро, как в Цзян, или на западе Вэнь и Лань.
Он теперь, после того как принял родовое имя, часто говорил это «отец», словно наверстывал упущенное, привязывал себя к пусть и потерянной, но семье, родителям. Правда, о матери не говорил почти — он ведь ее не знал, точнее, знал лишь по рассказам отца, а тот и сам успел узнать избранницу совсем чуть-чуть, хотя этого и хватило, чтобы влюбиться до смерти.
— А если легенды о Баошань правдивы, то как же мы сможем попасть на остров, если в водах вокруг него тонет даже лебяжий пух, а воздух горит огнем? — Чжань сощурился, вынуждая себя смотреть на удивительно расслабившегося в этот вечер, отпустившего себя юношу.
— Хах! Да ведь все просто, — Чжисинь зевнул, деликатно прикрыв рот рукавом, поерзал щекой по плечу Юаня, как ластящийся кот. — Мечи. Никто из здешних не знает искусства заклинать мечи так, чтоб на них можно было летать. Это к вопросу «на чем». А насчет огня не беспокойся — с ним я смогу сладить или договориться. Я все-таки Вэнь!
Хо Чжань криво усмехнулся, отвел взгляд. Держать себя в руках, глядя на то, что творит мальчишка, становилось все труднее. Ревность пожирала внутренности, как демонический паразит, но он не должен был позволить сыну увидеть ее. Юань ведь так радовался, когда все стало «налаживаться»... Иногда он думал: может быть, пусть все так и идет? Юань и Чжисинь потихоньку сближаются и, возможно, найдут друг в друге если и не любовь, то хотя бы станут друзьями, и это привяжет Чжисиня, не позволит ему однажды бросить их и уйти вершить свою месть. Любыми путями, способами и методами он был готов сделать это — отвратить юного А-Синя от мыслей о мести. Даже если придется стать его тюремщиком и объектом ненависти — тоже. Но это был уже самый крайний случай: Хо Чжань еще очень хорошо помнил историю собственной матери. Он предпочел бы узы гораздо более теплых чувств, а не цепи заклятий.