Взрасти свой сад

      Над расстеленной на полу картой склонились четыре головы.       — Итак, в империи Лань и Вэнь нам путь заказан, — говорил Цзянь Чжисинь. — Не сомневаюсь, что у каждого постоялого двора и харчевни уже расклеены ваши портреты. Когда это совсем некстати, высокорожденные действуют на изумление слаженно, а тут такой вопиющий случай.       — Ты так уверен, что твоего портрета там нет? — спросил Хо Чжань.       — Уверен.       — Почему?       Чжисинь рассмеялся:       — Да потому, что никто в Тянчжу не знает, как выглядел их Сяо Чэньсин. Ни на одну встречу и ни на одно дело я не ходил в своем облике. Думаете, меня признали бы Сяо Чэньсином, даже учитывая мои заслуги, если бы знали, что мне всего пятнадцать? Более того, я уверен, что многие все еще свято верят, что Сяо Чэньсином Тяньчжу была женщина средних лет, небольшого роста, но не самой изящной наружности, изувеченная шрамом поперек лица и с одним глазом, затянутым бельмом. Сильно ли это похоже на меня?       — Но... как? Заклятье? — тут же любопытно встрял Юань.       — Ни в коем случае. У высокорожденных есть способы снимать наведенную личину — талисманы и амулеты. Грим и только грим. Отец за время своего путешествия из Цинхэ в Тяньчжу сдружился с бродячей труппой, они научили его менять свою внешность так, что даже из него при должном старании и умении получалось сделать едва ли не небесную фею. Меня в этом он начал тренировать, как только я научился держать в руках кисть. Я не люблю напрасный риск, так что в путь отправятся не четыре высокорожденных, а две госпожи и двое сопровождающих их слуг. Было бы очень неплохо купить лошадей, потому что высокорожденные госпожи не путешествуют пешком. Но... Ах, нет, никаких высокорожденных. Придется госпожам стать обычными горожанками. Мечи только выдадут нас всех.       Чжисинь прервался, чтобы посмотреть в потрясенные лица, и зашелся хохотом:       — Небесные Покровители, вы бы видели свои лица!       Хо Нин, как всегда, выступил гласом рассудка:       — И кому же вы предполагаете роль д-дев?       — Скорей уж — почтенных тетушек, — Чжисинь лукаво прищурился, преувеличенно внимательно окинул взглядом будущих жертв его желания повеселиться и сделать пакость разом.       — Ты нарочно, — ровно, тихо и почти зловеще проговорил Хо Чжань.       — М-м-м, дай-ка подумать, — Чжисинь прижал палец к губам, провоцируя, принялся постукивать им, поглаживать, чувствуя прикипевший к лицу безумный взгляд, как направленный хрустальной линзой солнечный луч. Еще мгновение — и придет боль от ожога. — Нет. Просто это — единственный разумный выбор. Во всех проходящих в ворота мужчин будут пристально всматриваться, какую бы одежду они ни носили и к какому бы сословию ни принадлежали. Это факт, и даже ты не можешь его оспорить. Но к женщинам такого внимания не будет, ведь ни один уважающий себя мужчина, если он не «обрезанный рукав» или участник труппы комедиантов, женские тряпки не напялит. Да и комедиант в момент своего выступления как бы лишается пола, и вне подмостков женское надевать тоже не станет.       — Выходит, то, что ты рядился в девичьи одежки, было самой лучшей защитой личности? — изумленно пробормотал Хо Юань.       — Даже среди хуэйчэнь подобные мне встречаются редко. Надеть женские одежды — это... Позор и осмеяние? Не знаю, сам я так никогда не считал, но и носить девчачьи тряпки — не верх моих мечтаний. Я научился копировать жесты, речь и походку, но именно что копировать. В обычной жизни жеманничать меня как-то совершенно не тянет.       Хо Чжань сказал бы, что некоторые бессознательные жесты, такие похожие и в то же время различные у Вэй Усяня и Цзянь Чжисиня, были не то чтобы жеманством, но кокетством точно. Вэй Ин часто касался пальцем носа или мог прикусить ноготь на большом пальце. Забывшись, высовывал кончик языка и прикусывал его зубами. Цзянь Ин трогал губы, кусал их, так же прикусывал язык, увлекаясь чем-то. И оба совершенно очаровательно накручивали на пальцы тонкие прядки челки, выбивающиеся из любого плетения и из-под даже самой туго затянутой ленты. Так, что хотелось сорвать эту ленту к гуевой тетушке, запустить одну руку в волосы, сгребая в кулак все эти буйные кудри, а вторую — в рот, раскрывая так, чтоб не мог свести челюсти и укусить, так, чтоб только беспомощно давился и слюна текла с губ на грудь...       Резкий тычок в болевую точку оборвал безумные мечты. Серые глаза обожгли льдом, короткое лезвие ножа едва заметно подрагивало у горла.       — Руки. Убрал. Быстро.       Хо Чжань отпустил схваченный за полу каньцзянь, криво усмехнулся и не стал извиняться.       

***

      Как бы ни хотелось начать путь поскорее, сперва следовало все подготовить. В обширных, но все же не бездонных запасах Цзянь Чжисиня не было одежды нужного размера, ее пришлось покупать, потому что красть значило расписаться алым на беленой стене, кто побывал в городе и кого искать. Но пришедшей в одиночку в лавку девчушке двенадцати-тринадцати лет вряд ли продали бы два полных женских наряда. И потому в лавку в Тяншоу отправились эта самая девчушка и ее старшая подруга или сестра. И на то, как они торгуются и выбирают наряды тетушкам, почтенный лавочник смотрел сквозь слезы от смеха, хлопая себя по ляжкам, а после подарил девицам по простенькой ленточке. Самое же простое серое, без единой нитки узора, ханьфу они купили не в лавке, а у неприметного нищего.       — Это «лоскуточник». Член воровской общины, к которому можно обратиться за любым нарядом. Но только если знать, как правильно обратиться, — по дороге обратно на вершину пояснял Хо Юаню Цзянь Ин.       — А для кого мы купили ханьфу?       — Для тебя. Серое носят обученные драться палками охранники. Это допустимый уровень для слуг среднего городского сословия, в реестре их так и называют: «серые тени». Ранга два, первый — ученики, второй, собственно, мастера. Для мастера ты еще молод, но учеников в одиночку не пускают, а потому будем тебя «старить».       Хо Юань, наблюдая сперва со стороны за преображением дяди, а после в зеркальце — за своим, едва не пищал от восторга. Цзянь Чжисинь только пожимал плечами и собирал всю решимость по крупицам: ему предстояло превращать в женщину того, кто его пугал. Прикасаться к нему, к его лицу и не только... Жажда хищника горела в золотых глазах, и все чаще Чжисинь думал о том, что в алых переплетениях веревок этот человек выглядел куда безопаснее. Пришлось заталкивать страх в дальний угол души и поднимать все щиты, не обращая внимания на взгляды, жесты, слова, сбивающееся дыхание, покрасневшие мочки ушей. Разум отмечал это все, но Чжисинь держал себя в руках и старательно «не видел, не слышал и не говорил».       Несмотря ни на что, ему не хотелось уродовать красоту этого лица, создавая «маску». Но и оставить его таким как есть было нельзя: на слишком красивую простолюдинку могли положить глаз стражники, да и вообще, красота никогда не была защитой, только фактором риска. Не зря же он рисовал себе такое непривлекательное, обезображенное шрамом и бельмом лицо.       — Не шевелись, — приказал, нанося широкой полужесткой кистью состав, который должен, высыхая, стянуть кожу морщинами. Всего лишь сок трех самых обычных растений, но каков эффект! — У меня мало этого снадобья, а до весны еще далеко. Не рассчитывал на вас.       И все-таки он увлекся, перестал обращать внимание на то, что делает Хо Чжань, пока создавал ему маску, и сжавшиеся на поясе руки стали неприятной неожиданностью. Ронять кисть и коробочку с красками было нельзя, а на шипение проклятущий высокорожденный не отреагировал.       — Я тебя вырублю, если не отпустишь!       — У тебя заняты руки, — на подкрашенных темно-багровой помадой губах расцвела едва заметная усмешка.       Чжисинь закатил глаза, глубоко вдохнул и ударил рукоятью кисточки по нужным точкам. Хватка чужих рук обмякла, в глубине золотых глаз вспыхнуло удивление пополам с болью, но ненадолго: они закатились и померкли.       — Сам виноват, — пробурчал Чжисинь и позвал Юаня: ему нужно было закончить, пусть придерживает голову безумца.       

***

      По укатанной снежной колее степенно шагали две женщины в простых, но добротных одеждах: дородная, слишком высокая для того, чтобы считаться красивой, к тому же еще и с явно перекошенной спиной старшая опиралась на узловатый посох, младшая, с плохо запудренным шрамиком на щеке, то и дело тревожно поглядывала на нее. Их сопровождали «серые тени» — ученик и учитель, вооруженные короткими дубинками на поясе. Как и все, эти четверо уступали дорогу конникам и повозкам, как и все, не особенно обращали внимания на тех, кто шел впереди или позади.       Они шли по дороге от Тяньчжу на восток, туда, где за горными грядами Уишань и Наньлин раскинулись плодородные равнины империй Не и Цзинь, а за ними — Хуаньхай и Дунхай, два великих моря, преддверие океана. Где-то в нем, как гласили легенды, лежал огромной нефритовой пейю остров Баошань, земля Бессмертных, где обитали драконы и цилини, огненные птицы фэнхуан и тысячелетние черепахи, на чьих панцирях Небожители выписали все законы Цзянху. Рисковавшие заплыть в те воды мореплаватели, отправленные искать новые земли, говорили, что меж водами земными и теми, что окружают легендарный остров, пролегает огненная граница. Говорили, что тот, кто сумеет ее преодолеть, все равно пойдет ко дну, потому что в тех водах тонет даже лебяжий пух, а воздух режет, словно тысячи лезвий. Но если отыщется герой, что сможет преодолеть все преграды, он сможет стать учеником Бессмертных, обретя такие знания и умения, что не снились даже Детям Неба.