Взрасти свой сад

      Они сидели друг напротив друга в пустой палатке. Цзянь Ин — Чжисинь — сам попросил у Юаня и Цюнлиня время, чтобы пообщаться с Хо Чжанем. И вот они сидели и молчали. Чжань — по привычке, неискоренимой ничем, даже переходом в другой мир. Почему молчал мальчишка, он не знал, но предполагал, что тот подбирает слова.       Чжань смотрел на него, не отводя глаз ни на миг, стараясь даже не моргать, сравнивая и запоминая, как священные правила, отличия:       — у Цзянь Чжисиня чуть более плавная линия челюсти, отчего ему так просто играть девичью роль, и его кадык не выпирает слишком сильно, его легко спрятать под высоким воротом каньцзяня;       — Вэй Ин в этом возрасте был намного выше, крепче, шире в плечах, Цзянь Чжисинь обманчиво выглядит хрупким и беззащитным, но он гибок и похож на плетеный ремень из сыромятной кожи. Связывая его, Чжань не единожды ощутил твердость юношеской груди, жесткие мускулы рук и ног, скрытые под одеждой;       — Вэй Ин часто лгал, даже когда этого не требовалось, но почему со временем это забылось, стало неважным? Чжань в самом деле возвел его на пьедестал непогрешимости после первой смерти и не сумел снять с него ни до, ни после второй? Цзянь Чжисинь лжет своей внешностью, но он болезненно-честен, и если не желает говорить правду — будет увиливать от ответа;       — у Вэй Ина была крохотная родинка под нижней губой. У Цзянь Чжисиня едва заметное золотистое пятнышко притаилось в уголке правого глаза, а еще есть три, словно треугольник, направленный вершиной вниз, прямо под межключичной ямкой. Не стоило думать о них...       — Ты меня слушаешь? — тонкие, с чуть заметным капризным изгибом, брови сошлись, образуя словно бы вэньский лук. Ах да, он ведь в самом деле Вэнь по матери.       — Да.       — Что я сказал только что?       Хо Чжань молчит. Он не вслушивался в слова, только в голос — непохожий, намного более богатый тонами и играющий, обманывающий так же, как тело, то взлетая в девичьем лепетании, то срываясь на низкий рык, еще не мужской, но уже близко.       — Хо Чжань, — голос дрожал словно седьмая струна циня, — я пришел договориться.       — О чем?       — Нам пора двигаться. Нет смысла сидеть на этой горе. Но я все еще не умею летать на мече, а у Хо Нина меча нет. И это единственная причина, по которой я согласен с тем, что тебя нужно развязать и позволить передвигаться свободно.       — Понимаю, — Чжань скривил в подобии улыбки уголок губ. — Чего ты хочешь от меня, Цзянь Чжисинь?       — Безопасности. Я хочу, чтобы ты не приближался ко мне, не касался и по возможности не разговаривал со мной.       — Ты настолько меня боишься?       — Да.       Честно, как с самого первого их разговора. Хо Чжань смотрел в его глаза — светлые, знакомые до последней прожилки голубого, зеленоватого, темно-угольного в серо-туманном, серебристо-стальном, и не мог отвести взгляда.       — Я не могу гарантировать, что не коснусь тебя. Обстоятельства случаются всякие.       Сейчас, в мужской одежде и с мужской прической, Цзянь Чжисинь выглядел именно юношей, его нельзя было спутать с девочкой, но Хо Чжань знал, что еще шичэнь назад любой бы обманулся. Он хотел бы увидеть Чжисиня без всех масок, обнаженным и душой и телом...       — Как удобно списывать свои извращенные желания на обстоятельства! — холодно рассмеялся юноша.       Хо Чжань знал, что он прав. Юный Цзянь словно бы видел его насквозь, все возможные отговорки и оправдания.       — Я ведь даже не слишком похож на него. Мой отец — вот кто был точной копией твоего Вэй Усяня. Обманулся даже я в первые мгновения. Чем подпитывается твоя одержимость, не понимаю?       — Я тоже. Но я не оставлю тебя в покое, и не проси.       Чего Чжань не ожидал — это того, что Цзянь Чжисинь метнется к нему, толчком лишая равновесия, оседлает, всем своим весом прижимая его к полу, опираясь о плечи, зная, что в таком положении заведенные за спину и безжалостно связанные руки Чжаня будут испытывать боль в почти вывихнутых суставах. Не ожидал того, что в подбородок упрется острие короткого широкого ножа, а ледяные серые глаза посмотрят с такой убийственной злостью.       — Может, всем будет проще и легче, если ты умрешь, Хо Чжань?       Его лицо было так близко, бледные от гнева губы, эта родинка в уголке сощуренного глаза, словно он смотрит на стрелковую мишень...       — Может быть. Но я не умру.       — Я не буду твоим.       — Тогда я буду твоим.       — Ты безумен.       — Хочешь удержать мое безумие в узде?       — Да. Пока не отыщу способ справиться с ним или не расстанусь с вами по своей воле.       — Поцелуй меня.       Чжисинь отшатнулся, а острие его ножа прижалось крепче, прокалывая кожу.       — Нет.       — Это не просьба. Это залог.       Ему был нужен всего один поцелуй. Пока — один. И пусть Чжисинь думает, что действительно может его усмирить, на самом деле усмирить своих демонов мог только сам Чжань. И пока Цзянь Чжисинь будет пытаться его приручить — а он будет, Чжань мог прозакладывать обе руки и голову в придачу, — он сам будет приручать его, приучать к себе.       — Ну же, молодой господин Цзянь, ведь невелика цена за то, что я буду послушен.       — Ничего себе! — с веселой злостью парировал юноша. — Мой первый поцелуй отдать какому-то проходимцу?       Чжаня просто выгнуло, выломало в мгновенной судороге удовольствия, приправленного болью. Никогда прежде с ним не случалось подобного, он обмяк и закрыл глаза, пытаясь отдышаться. Все вместе — слова, давление жестких колен и сильных бедер, угроза... Никогда прежде Чжань не мог даже помыслить, что подобное сможет швырнуть его дракона в небеса, выше сияющего пика.       — Все-таки ты извращенец, — его уха почти коснулись чужие губы. — Не стыдно тебе?       — Нет, — хрипло пробормотал Чжань, хотя уши горели.       — Лжешь. Боюсь предположить, что с тобой случилось бы, поцелуй я тебя в самом деле.       — Проверь.       — И пригласи волка в дом? Я не настолько наивен.       — Неужели ты еще ни с кем не разделял сладость первого поцелуя? — перевел тему Хо Чжань.       — Что тебя удивляет? Если я хуэйчэнь, это не значит, что я распутен по природе, а то, что меня вырастила старая проститутка, не означает, что я растлен окружением, — холодно сказал Цзянь Чжисинь. — Или, по-твоему, только ваши ланьские праведники в лентах могут до смерти хранить телесную чистоту?       — Нет. Прости, — Чжаню стало немного стыдно, ведь он действительно так думал.       — Значит, ты сам непорочен и чист?       — Нет. Я отдал свой первый поцелуй... Вэй Ину. И украл его — без позволения, отобрал силой.       Он не собирался говорить этого, но Цзянь Чжисинь своей откровенностью вынуждал быть честным.       — На горе Байфэн, во время облавной охоты, в его первой жизни... Чтобы сбить спесь с одного из юношей, Вэй Ин завязал себе глаза и стрелял вслепую, чтобы получить право прохода на гору. И когда его стрела вонзилась в самый центр мишени, тот юноша сказал, что бахвалиться таким мелко, и, мол, пусть Вэй Ин, коль так уверен в себе, продолжает охоту с завязанными глазами. Вэй Ин согласился. Я следовал за ним, намереваясь оберегать, но когда увидел задремавшим на ветке дерева... Мой разум помутился. Я не мог думать ни о чем ином, только о том, как попробовать его губы на вкус.       — Избавь меня от подробностей, — скривился в деланом отвращении юноша. — Конечно же, после того, как свершил это «деяние», ты не остался и не позволил ему себя наказать.       — Верно.       — Почему?       Хо Чжань молчал. Знал ли он ответ на этот вопрос? Знал. Это был страх, самый обычный страх. Он испугался, что Вэй Ин, известный тем, что увлекается лишь пышными пионами и золотыми орхидеями, не проявляя ни малейших желаний отведать сладких персиков, попросту высмеет его по обыкновению или же того хуже — обольет презрением и оттолкнет прочь, как он делал это с того дня, когда они встретились в надзирательном пункте, где были убиты Вэнь Чао и Вэнь Чжулю. Боялся, что все повернулось с ног на голову безвозвратно, и сколько бы он ни гонялся за призраками, ему не вернуть былого. Что ж... Разве он был не прав?       — Я не буду настаивать.       Цзянь Чжисинь хмыкнул, подцепил ножом веревку и разрезал затянувшийся за прошедшие дни узел, удерживающий все плетение туго натянутым.       — Просто держись от меня подальше.       Они оба знали, что это не было договором, а если бы и было — его условия один из них был попросту не в силах выполнить, а второй на самом деле не мог уже бросить тех, кого объявил своей ответственностью. Но как временное перемирие, это можно было принять.