Взрасти свой сад

      Юань очень волновался за Сяо Ина.       Пусть тот и не был его Сянь-гэгэ, и принять это как данность оказалось больно, а еще больнее — знать, что любимый а-нян так и не узнал, что его «редисочка» выжил, был спасен и усыновлен Лань Ванцзи... Но больнее всего было осознать, что он ушел навсегда, без колебаний и сожалений. Что Юань больше никогда не услышит его смех, его голос, пение Чэньцин, не почувствует прикосновения изящной ладони к волосам. В первые пару дней, после того как услышал об этом от Сяо Ина, Юань злился и обижался. Потом дал себе труд задуматься и постараться понять и принять этот выбор. В конце концов, Сянь-гэгэ в самом деле пережил гибель всех любимых им людей, умер, возродился и был буквально брошен в стремительный водоворот событий расследования, не успев даже оправиться от того, что буквально только что умирал, растерзанный мертвецами, с разбитой в мелкое крошево душой. Для него не было тринадцати лет, и если вспомнить, то за смехом, глупыми шутками и кривлянием можно было увидеть и ужас, и боль, и вину, и даже нежелание жить в мире, где он — вечное пугало и ненавидим всеми, особенно теми, кто был его единственной семьей. А уж ненависти на него за два месяца излилось довольно, чего стоил только Цзинь Жулань со своими криками и ударом Суйхуа и глава Цзян, жаждущий изничтожить всех темных заклинателей!       Юань нашел в себе силы смириться и простить Вэй Усяня за его выбор. И помолился за то, чтобы душа а-нян смогла переродиться в мире, покое и любви. Чтобы больше не было сиротства, голода, ненависти и боли в его новой жизни. Наверняка пройдет не одно десятилетие, а может быть и столетие, пока эта душа накопит силы для нового рождения. Юань надеялся, что перед мостом Найхэ-Цяо госпожа Мэн-По подаст ему чашку супа, который Сянь-гэгэ выпьет без колебаний и забудет все, что ранило и убивало. Кто бы сварил такой суп для отца? Его память убивала, разрушала, как безжалостный огонь Вэнь, сжигавший и живое и мертвое одинаково беспощадно.       Сяо Ин был столь же беспощаден к отцу, как этот вэньский огонь. С самой первой фэнь их встречи он смотрел на них с опаской, а после рассказа о Вэй Усяне — с неприятием. Но разве кто-то из них был виновен в том, что случилось с а-нян в его первой жизни? Над этим пришлось поразмыслить, и когда пришло внезапное понимание, что среди трех Хо что-то мог сделать, но не сделал только отец, злость юного хуэйчэнь обрела плоть. Это все еще значило, что Сяо Ин не бросится Хо Чжаню на шею, соглашаясь стать его... А кем, собственно? И где?       Дав себе труд задуматься, Юань начал понимать — на исходе луны с момента их появления в этом мире! — что найти свое место здесь будет очень непросто. Им придется покинуть хоть приблизительно знакомые места и уйти туда, где нет этой ранговой системы, где людей не клеймят, словно скот, при том заставляя гордиться наличием клейма. Он уже понял, что здесь даже в знаниях и умениях ограничивали сообразно рангу. Крестьянин, сын крестьянина, всю жизнь сажавшего на полях рис, не мог, даже вывернись он из собственной кожи, стать на ступеньку выше. Но это ограничение было прозрачнее для женщин, в остальном остававшихся столь же бесправными: по желанию супруга, если он брал себе жену из более низкого ранга, печать могли перебить, подняв ее ранг сообразно мужнему. Мифического перехода одаренного Небожителями из любого ранга в ранг «высокорожденного» не признавал даже уроженец этого мира Сяо Ин.       Но что, если такого места нет? Что, если весь подлунный мир поделен так же, как это сделано в империях цзянху? Подумав так, Юань потряс головой: нет, не бывает такого, чтобы везде было одинаково. Наверняка и здесь тоже есть отличия в укладе жизни не только в разных империях (это до сих пор звучало немного странно: не орден, не клан — империя!), но и в разных провинциях в пределах одной. Наверняка найдется место, где на четырех путников с мечами будут смотреть не как на высокорожденных... Даже если придется все-таки отправиться далеко за пределы цзянху. В своем мире он не слишком много где успел побывать — молодых заклинателей отправляли на Ночные охоты в пределах территорий ордена, и его единственным далеким путешествием был поход в город И, а после похищения на Луаньцзан — плавание от Илина в Юньмэн и ночной перелет в Юньпин, где все закончилось так трагично. Ну и еще после их ухода из ордена — полет снова в Юньмэн и оттуда на Луаньцзан, но тогда они останавливались лишь раз на ночевку в какой-то деревушке, и после поспешили к цели. Так что, несмотря на все обстоятельства, подспудно Юань был даже немного рад предстоящему — он увидит мир, пусть и не свой родной, но увидит!       Если бы его мысли слышал отец или — хуже того, учитель Лань, они были бы в шоке от его легкомысленности. Но он уже устал от боли и горя. Он уже смирился и принял уход Сянь-гэ. Он принял и то, что рядом с ними другой человек, удивительно похожий внешне, похожий некоторыми перипетиями жизни, но другой. И разве Сяо Ин стал от этого менее интересен? Юаню очень хотелось стать ему другом, этому колючему, как чилим, юноше. Отец своими поступками совершенно не помогал этому!       И вот теперь, когда Сяо Ин ушел «улаживать свои дела», Юань не находил себе места. Дядя Нин сказал все правильно: следовало дождаться назначенного часа, доверившись Сяо Ину хотя бы в этом и не дергаясь каждый день. Юаню пришлось смирить себя и свои чувства: в раздрае он не смог бы правильно сыграть «Очищение сердца» и направлять ци. Мелодия и без того была одной из самых трудных, что он знал, и в ней нельзя было ошибиться. Он должен был помочь отцу справиться с его сердечными демонами, иначе... Даже думать не хотелось, чем потакание им могло закончиться.       Ему было больно смотреть на Хо Чжаня — такого как сейчас, почти безумного, растрепанного, связанного, с покрасневшими глазами и искусанными в кровь губами. Тот то успокаивался, закрывал глаза, пытаясь медитировать, то начинал раскачиваться и бормотать себе под нос «Он ушел... Оба ушли... Зачем я остался?» Сердце юноши обливалось кровью от этого, ведь он прекрасно понимал: если Сяо Ин не вернется, отец просто окончательно сойдет с ума.       Когда срок ожидания вышел, он летел к месту встречи с Сяо Ином так быстро, что ветер резал лицо. И лишь увидев шагнувшую из тени дерева тонкую фигурку, коротко махнувшую ему рукой, он смог выдохнуть.       — Не опускайся слишком низко. Можешь дать мне руку?       Юань лихо заложил вираж и подхватил мальчишку, не коснувшись снега. И после слушал, как тот шипит и бранится, но на сердце стало легче.       — Вы, двое, безумны! — плевался ядом юный Сяо, но глубоко в его голосе Хо Юань слышал отголоски восторга: летать тому понравилось, понравилось по-настоящему. — Что ты, что твой отец!       — Я обязательно научу тебя летать, — улыбаясь, пообещал ему Юань.       — С завтрашнего утра начнешь.       — Хорошо, как скажешь. Как прошло твое... дело?       Сяо Ин задорно рассмеялся:       — Великолепно! Больше меня в Тяньчжу ничто не держит.       Сердце забилось быстрее, Юань обнял мальчишку за плечи крепче.       — И ты пойдешь с нами?       — Будто у меня есть выбор! Вы теперь — моя ответственность.       Юань сглотнул перекрывший горло ком, узнавая, неизбежно узнавая в этом человеке своего Сянь-гэгэ. Пусть не во всем, пусть в каких-то деталях, но они так были похожи! До острой сердечной боли, и он понимал отца, не мог не понять.       — Спасибо, и прости за...       — Перестань, — сердито буркнул Сяо Ин. — Это не тебе нужно извиняться.       — Я знаю. Но ведь я — его сын.       Сяо Ин промолчал. До крохотной долины меж двумя вершинами одной горы, где они укрывались, долетели в молчании. Юный Сяо спрыгнул в снег, не дожидаясь, пока Юань опустит меч, зашагал к палатке, на ходу расплетая девчачьи косички, остановился у входа, достал из-за пазухи гребень, расчесал волосы и ловко свернул их в пучок, который перевязал лентой — Юань снова ощутил укол в сердце: лента была вызывающе-алой.       Дядя Нин, услышав шаги, выбрался из палатки, осторожно выводя следом отца, укутанного в теплый плащ. Хо Чжань встрепенулся, увидев Сяо Ина, погасшие глаза наполнились светом и почти безумной радостью.       — Ты вернулся! Вэй... Сяо Ин! — с видимым трудом он заставил себя назвать правильное имя.       — Я больше не могу носить это имя, — мальчишка спрятал гребень и вытащил из цянькуня драгоценную шпильку, украшенную крупной алой жемчужиной. — Я ведь больше не Сяо Чэньсин Тяньчжу.       Он держал в руке шпильку и кусал губы, глядя в сторону, словно решаясь на что-то.       — Моего отца звали Цзянь Уцзинь. Я буду носить его фамилию, а имя... Я хочу, чтобы имя мне назвал ты, Хо Цюнлинь. Вэнь Цюнлинь. Пусть ты — Вэнь из другого мира, но мы ведь... в какой-то мере родня?       Дядя замер, Юаню показалось, что его губы дрожали, но он быстро взял себя в руки и поклонился:       — Для меня будет честью дать тебе имя и заколоть твои волосы, юный Цзянь Ин.       Он с почтением принял от мальчишки украшение, сложив ладони, прижал их к сердцу и закрыл глаза. Только дыхание четверых людей, скрип снега да шелест ветра в кронах горных сосен нарушали повисшую тишину. Наконец, дядя глубоко вздохнул, открыл глаза, и юный Цзянь опустился перед ним на колени.       — Я называю тебя Чжисинь. Цзянь Чжисинь. Носи это имя с гордостью, мой циньци.       Шпилька заняла свое законное место в пучке, новоназванный пред Небом и Землей Цзянь Чжисинь поднялся с колен и ярко улыбнулся.       — Я принес вино. Отпразднуем? ______________________________ Вторая арка - "встречная" - закончена. Думается мне, третья должна быть "дорожно-приключенческая"?))) Пишите ваши мысли, драгоценные читатели!