Взрасти свой сад

      — Эта история б-будет д-долгой, Сяо Ин. Чаю? — в нервную тишину, наступившую после слов юного «меча» вклинился немного заикающийся и почти спокойный голос «тени».       Он рассмеялся, сбрасывая часть своего напряжения, всмотрелся в того, второго, поправился: не «тень», тоже «меч», но меча не носит, очень ловко играет неприметного слугу, хотя на самом деле воин не из последних. Не такой, как златоглазка, но превосходит младшего. И, кстати, они похожи. Дядя, значит? Это имело смысл. А вот то, что младший называл златоглазку отцом — смысла не имело. Ин чуял, на грани дара и умения читать по лицам чуял, что родства меж ними нет. Это... интриговало. Он больно ущипнул себя за руку: не смей! Какое тебе дело до интриг высокорожденных?       — Оу? И высокорожденные не побрезгуют выпить чай вместе с этим ничтожным хуэйчэнь?       Краем глаза уловил болезненно сошедшиеся брови златоглазки и растерянно-горестный взгляд его «сына». В крови снова потекли острые искры любопытства, Ин едва не застонал: да что же такое? Он мог поклясться на своем наборе отмычек, доставшемся от наставника: вся эта история войдет ему под ребра и выйдет боком, как меч стражника!       — Может этот Хо Нин попросить Сяо Ина не называть себя ничтожным и хуэйчэнь в присутствии нас троих?       Ин заставил себя поднять челюсть только несколько мяо спустя. Что он сейчас услышал? Зачем? То есть, почему? К любопытству примешалась острым холодком изрядная доля страха. Они — все трое — вели себя неправильно. Он бы заподозрил в них... он не знал, кого. Они несомненно были высокорожденными. Это даже не вызывало сомнений, ни на полноготка. Но... Он не мог понять, а потому хотел. Очень.       Хо Нин говорил очень тихо, очень вежливо и даже не заикался. Но было что-то такое в том, как он это сказал, от чего играть и издеваться Сяо Ину резко перехотелось.       — Этот Ин просит прощения у высокорожденных Хо из Лань.       Он поклонился. Он никогда никому, кроме наставника и Нэн не кланялся по-настоящему, это всегда было игрой, наставник говорил, что он, сгибая спину, выпрямляет дух. Это так и ощущалось им. Но перед ними он поклонился — показалось правильным.       Никого звать, чтобы приготовили им чай, Хо Нин не стал, а в действе участвовали все трое Хо, так слаженно, словно не было ничего зазорного для двух «мечей», чтобы помочь «тени» в чайной церемонии. Сяо Ин смотрел на это в полном обалдении. Ему уже даже страшно не было, а любопытство стало запредельным и потому было отброшено, оставляя его почти равнодушным наблюдателем. В детстве он так смотрел на тренировки наставника, это позволяло запоминать влет и намертво, чтобы после повторять.       Он следил за тем, как двигаются изящные, очень красивые по-мужски руки златоглазки, как они едва-едва заметно дрожат, проливая водой чайные листья и цветочные бутоны, как его «сын» передвигает по чабани расписные пиалы тонким резным ухватом, как «тень» выставляет на столик блюдца со сладостями и рисовыми шариками. Он впервые видел то, что называется чайной церемонией, и интуитивно понимал, что сейчас между всеми троими происходит безмолвный диалог, предметом которого является именно он. Долгие взгляды глаза в глаза, выверенные движения рук, легкий поклон, с которым юноша передвигает пиалу с готовым напитком ближе к златоглазке, а тот, взяв ее в руки, — интуиция взвыла дурным голосом! — протягивает ему, Сяо Ину!       Он осторожно взял предложенное, но все же не смог не коснуться теплых пальцев. На мгновение показалось, что сердце сейчас остановится, но оно только кувыркнулось, как обезумевшее, к горлу, перекрыв возможность вдохнуть, и упало обратно.       А потом златоглазка заговорил, и Сяо Ин забыл и о пиале в своих руках, и о статусе, и о мире за границами этой комнаты. На какое-то время он забыл даже о том, что надо не только слушать, но и слышать, что именно ему говорят. Просто наслаждался голосом. До сих пор этот человек сказал только два слова, и это прозвучало как полузадушенный хрип. Но сейчас это было почти музыкой. Такой богатый голос! Потом, вслушавшись в слова, он судорожно сглотнул, гадая, чем обернется для него встреча с тремя абсолютно безумными высокорожденными.       Сяо Ин осторожно поставил пиалу, из которой так и не отпил ни глотка, хотя пахло просто божественно, выставил вперед ладони.       — Постойте, прошу! Другой мир? Вы из другого мира? Всемилостивые боги, я большего бреда не слышал никогда в жизни.       — Что нужно, чтобы ты поверил мне, Сяо Ин? — златоглазка не отрывал от него взгляда, завораживая переливами цвета и ци в своих глазах.       Ин прижал ладони к глазам, надавил, заставляя себя отрезветь, очнуться от этого наваждения. Ему срочно нужно было думать. И думать четко, как никогда. Через десяток биений сердца — очень быстро, учитывая, с какой частотой оно сейчас у него колотилось в ребра, — он опустил руки и сказал:       — Задерите левые рукава. Все трое.       Заметил непонимание в их взглядах, заметил, как совершенно спокойно «мечи» расшнуровывают свои кожаные наручи, а «тень» распускает широкую ленту, перематывающую его рукав. Смотрел, как скользит плотный темно-синий шелк, открывая узкие рукава шеньи — черного цвета, и шань — голубовато-серого. Последний рукав сдвинулся вверх, обнажая жилистую, крепкую руку с четко проступающими сквозь кожу голубыми венками, с редкими тонкими темными волосками, вставшими дыбом от трения о ткань, с тонким рубцом поперек запястья, выглядевшим вполне зажившим, но Ин видел, что ему не более луны. Взгляд скользнул к локтевому сгибу, и он потянулся рукой, не веря глазам. Коснулся гладкой кожи, нажал, не ощущая даже следа.       На руках у двух других высокорожденных не было так же ни следа от печати, зато были такие же рубчики, словно все трое одновременно резали себе запястья.       Сяо Ин помотал головой, снова надавил на глаза основаниями ладоней, но картинка не изменилась. Все трое так и держали рукава поднятыми, обнажая свидетельство невозможности своего существования.       — Достаточно, высокорожденные, я увидел все, что хотел. Этот Сяо Ин просит продолжить рассказ.       Дальше он слушал молча, не поднимая глаз от чашки, которую снова взял в ладони, но так и не осушил. Вслушивался в каждое слово, запоминая, чтобы после обдумать. И лишь один раз самообладание ему изменило: когда юный Хо Юань протянул ему меч в простых темно-лаковых ножнах с бронзовой оковкой, а Хо Чжань предложил его извлечь. Мгновение спустя, не успели отзвучать эти слова, Ин был уже у двери.       — Достаточно, я все понял. Может быть, высокорожденные запамятовали, но я напомню: даже «тени» высокого ранга запрещено под страхом смертной казни касаться меча. Хуэйчэнь, посмевшего нарушить этот закон, ждет медленная казнь путем погружения в кипящее масло. Не знаю, кому из Лань я перешел дорожку, да еще и так, что для моей поимки пришлось сочинить такую сказку, скрыть печати, да и вообще заморочиться, но меча я не коснусь. Хотя... глупо, вы ведь можете заставить меня сделать это силой...       — Вэй Ин...       — Просто Ин, высокорожденный Хо из Лань. Просто хуэйчэнь. Неужели этот ничтожный так сильно разозлил высокорожденного тем, что украл его кошель? Неужели просто отрубить мне голову вам показалось мало?       С красивого юного личика Хо Юаня сошли все краски, но Сяо Ин сейчас не брался понять, от гнева ли или какого-то иного чувства. Он просто понял, что ему не покинуть эту комнату, по крайней мере, живым и свободным, и принял это, как принимал каждый миг и событие своего существования.       Опустился на колени, завел руки назад, скрещивая запястья, согнул спину, опустив лоб на прохладные доски. Жаль. Они ему даже немного понравились — эти ланьцы. Как глупо, проклятье, как глупо он попался...       Тишина длилась недолго. Он слышал, закрыв глаза, как они поднялись — все трое, стремительно, только шелестнула одежда, шагнули к нему и...       — Что же вы т-такое г-говорите, молодой г-господин!       С пола его поднимали в три пары рук, и он не нашел ничего лучшего, чем обмякнуть в них, изобразив обморок. Он отлично умел его изображать, как и все прочие «девичьи» состояния и эмоции. Даже сердцебиение замедлил, постарался дышать легко и поверхностно.       — Отец, что делать?       — Выйдите. Юань, и ты, Нин. Я попытаюсь сам.       Ощущение, длившееся так недолго — пока его четыре шага несли на руках, — Ин постарался запомнить на все оставшиеся сяоши или фэнь его жизни. И то, как бережно его уложили на постель, не бросив в нее с высоты роста этого человека. И как осторожно распустили завязки шнуровки его шанцюнь, врезавшиеся в горло.       — Ты можешь не верить нам, В... Сяо Ин, но каждое сказанное здесь слово было правдой. Прости за страх, я предложил доказать идентичность твоей ци тому, кого мы ищем, Суйбянем, не подумав. Но этот меч в самом деле можешь вынуть из ножен только ты. Ни мне, ни моим спутникам он не подчинится, так как запечатался с момента твоей первой смерти.       — Первой? — со смешком переспросил Ин, открывая глаза: уже понял, что его хитрость с обмороком разгадана, и нет толку прикидываться дальше.       Златоглазка сидел у кровати на коленях, держал в ладони его кисть и смотрел в сторону.       — Первой. Если хочешь, я расскажу, как все было в нашем мире. Это в самом деле долгая история. Долгая и печальная.       Сяо Ин тихо хмыкнул, и это было воспринято верно — как поощрение продолжать. В конце концов, никто же не мешал ему насладиться последней сказкой перед тем, как все закончится?