***
Ванцзи Сичэнь нашел там же, где и ожидал — в запретной части библиотеки. Сложив печать, заставил загореться больше светильников, поджал губы, рассматривая запавшие и покрасневшие глаза брата. — А-Чжань, понимаю твое рвение, но отдыхать тоже нужно. Если ты загонишь себя, это не приблизит твою цель, а лишь отдалит ее. Ванцзи усмехнулся, открыто и бесконечно устало. Он больше не сдерживал проявления своих чувств, позволяя им отражаться на лице, и Сичэнь порой чувствовал себя обделенным, а порой — виновным. — Ты не поверишь, дагэ, но я два кэ назад слово в слово то же сказал сыну, выпроваживая его из хранилища нот. — Воспользуйся своим же советом, диди, и ступай отдыхать. Когда выспишься и приведешь себя в порядок, приходи в ханьши, мне есть что показать тебе. — Ты что-то отыскал в Ланьлине? — жадно и нетерпеливо подался вперед Ванцзи. — Спать, и никак не меньше восьми сяоши. Поесть, а не поклевать десяток рисинок. И лишь после я буду тебя ждать. Это приказ главы клана. — Исполняю, глава, — улыбка не покинула глаз Ванцзи, когда он кланялся и уходил. А вот сердце Сичэня словно проткнули десятком клинков. Он долго смотрел на закрывшуюся за спиной брата дверь, и лишь уверившись, что Ванцзи не вернется, вынул из рукава статуэтку феникса. Нажал пальцем на клюв, позволяя выскользнувшей игле уколоть до крови, этим же пальцем в нужном порядке прикоснулся к перьям на хвосте, крыльям, гребню и снова хвостовым перьям, надеясь, что механизм, хоть и пострадал, но все равно сработает, иначе Ванцзи он обнадежил зря. И тяжело, с присвистом выдохнул, когда статуэтка пришла в движение, раскрываясь и трансформируясь в составленный из ее деталей свиток, оборотная сторона которого была сплошь испещрена знаками чжуаньшу, а лицевая — рисунками, в которые теперь складывались линии чеканного узора на перьях. Легендарный «золотой трактат Фэйфэн» — книга-артефакт, содержащая сведения о космогонии мира, месте Цзянху в нем и способах преодоления расстояний. Именно «Фэйфэн» являлся основой знаний, положивших начало созданию талисманов перемещения, печати «сжатия тысячи ли» и «охотничьих врат». И хотя по свитку сейчас пролегала безобразная трещина, из-за которой некоторые иероглифы было почти невозможно прочесть, Сичэнь верил, что древний трактат поможет брату. Он принял его выбор, пусть это и было тяжело и очень больно. Он понимал, что Ванцзи, скорее всего, никогда не вернется, не станет рисковать жизнью возлюбленного, если сумеет его отыскать. Слишком уж многие даже спустя тринадцать лет ненавидели и боялись Старейшину Илина, слишком недоброй была память о нем, пусть и изрядно искаженная в угоду тем, кому настоящий герой-мученик стоял поперек глотки. Так что нет, не вернется Ванцзи в этот мир, даже если у него и будет возможность. Еще Сичэнь понимал, что в тот день, когда способ будет найден, ему придется попрощаться и с Лань Сычжуем — Вэнь Юанем, потому что почтительный и любящий сын не бросит отца. Ну а то, что за ними увяжется и Призрачный Генерал Вэнь Цюнлинь, давало ему слабую надежду на то, что путешествие под охраной разумного лютого мертвеца пройдет успешно. Защитив свиток личной печатью, Сичэнь покинул тайную часть библиотеки и ее здание вовсе. Он очень устал, и ему казалось, что даже длительный спокойный сон не может принести ему бодрость духа и тела.3. Прими выбор
10 марта 2022 г. в 07:37
Ванцзи очень изменился за время, что прошло с трагедии в храме Гуаньинь.
Сичэнь смотрел на него и не узнавал. Его брат, всегда бывший таким замкнутым и замороженным, улыбавшийся скупо и редко, словно оттаял, разгорелся и с каждым прожитым днем горел все ярче. Сжигал себя? Или он и должен был так гореть, если бы их жизни не переломало чужое равнодушие, гнев и ненависть? Каким должен был вырасти его любимый братик А-Чжань, если бы отец не сидел в добровольном затворе всю его жизнь, а матушка была рядом не раз в месяц, а каждый день? Каким бы вырос он сам? Стал бы он проницательнее, мудрее?
Сичэнь не знал этого, но думал, что у брата, возможно, будет шанс узнать, если все получится. Только ради этого призрачного шанса он возобновил общение с орденом Цинхэ Не, с его главой, которому смотреть в глаза было до сих пор больно и стыдно. Только ради этого он сейчас помогал Цзинь Жуланю, ставшему самым юным главой ордена Цзинь в истории Цзянху, разбирать книги и бумаги в ненавистной тайной комнате. Их там было четверо, и Цзян Ваньинь, молчавший большую часть времени, внезапно заговорил — глухо и с явственно ощутимым надрывом:
— Кто-нибудь может мне сказать, почему... почему эта тварь убила м-мо... Вэй Усяня? Глава Лань, вы ведь допрашивали его дух?
Сичэнь едва не выпустил из рук книги, которые нес на стол, но успел совладать с собой. Да, он допросил дух Гуанъяо. Должен же он был прояснить все, а духи не смеют солгать сильному заклинателю.
— Мо Сюаньюй на самом деле не был «обрезанным рукавом», как это пытались выставить, изгоняя его из ордена, — присев на кушетку, заговорил он. — Бедный юноша просто пал жертвой — одной из многих — интриг, к тому же, Гуанъяо видел в нем угрозу своему благополучию, ведь по неизвестной причине Цзинь Гуаншань с самого начала благоволил мальчику намного больше, чем старшему из бастардов. Должно быть, просто по причине более «благородного» происхождения: младшая госпожа Мо все-таки была дочерью заклинателя, хоть и не от законной жены, а от наложницы. У мальчика был изначально куда больший потенциал, если бы Гуанъяо не начал опаивать его дурманящими травами, Мо Сюаньюй смог бы развить полноценное золотое ядро и гораздо раньше, чем это сделал сам Мэн Яо. Он смог бы стать наследником Цзинь, но такую угрозу Гуанъяо счел необходимым устранить в зародыше. Убив отца, он сделал все, чтобы сперва привязать доверчивого юношу к себе, используя его таланты в своих целях. Многие книги и заметки Вэй Усяня были переписаны его рукой и систематизированы им же. У Мо Сюаньюя была отличная память и аналитический склад ума. Но еще у него было любопытство, которое его в итоге и сгубило. Юноша стал свидетелем одного из разговоров Цзинь Гуанъяо с... головой Не Минцзюэ. До этого ему удавалось скрываться и молчать о том, что он видел в этих покоях. После, под действием дурмана, он начал вести себя странно, масла в огонь подлили запущенные Гуанъяо слухи о его «доступности». А началось все с того, что Яо сам попытался его соблазнить, чтобы привязать покрепче. Сюаньюй отказал ему. В храме, услышав от Вэй Усяня то, что услышал, Гуанъяо просто взбесился от... ревности? Не знаю. Возможно, он считал, что, раз сам не получил это тело, то никто не должен был его получить?
Цзян Ваньинь закрыл лицо руками и засмеялся с такой неизбывной горечью, что это больше походило на рыдание.
— Мой брат... Мой глупый шисюн... что в первой жизни, что во второй умер... невинным...
Сичэнь промолчал, прикусил язык, не спросил, уверен ли глава Цзян в том, что молодой господин Вэй, славившийся как непревзойденный развратник в первой жизни, умер действительно невинным. Он уже много раз ошибался на его счет.
— Взгляните, глава Лань, глава Цзинь, — Не Хуайсан взволнованно выбрался из темного угла, где тихо копался в каких-то пыльных безделушках, в его руках тускло поблескивала чеканными перьями статуэтка феникса, по всей длине тела которого проходила трещина. — Взгляните, не это ли в сокровищницах Цишань Вэнь искали адепты Лань после победы?
Сичэнь схватил статуэтку и осмотрел ее, с каждой мяо убеждаясь, что это — та самая, и Вэнь не смогли разобраться в механизме, хоть и пытались столь варварским способом.
— Это он! Летящий Феникс!
И снова он воздержался, ничего не сказал подростку, побагровевшему от стыда за деда и дядюшек, что так беззастенчиво присвоили древнюю реликвию клана Лань, зная, что те ее разыскивают. И никто не стал спрашивать, что такого особенного в покалеченной золотой птичке, а он, естественно, не спешил их просвещать.