По тонкому льду

Вот и все. Вот и все, он ушёл. Ушёл! Ане не верится в это до последнего. Кажется, что пара минут пройдёт - и дверь откроется, и Даня вернется, как обычно. Договариваться, переубеждать, умасливать, уговаривать, успокаивать… Это же Даня. Но вопреки всем ее ожиданиям, он не возвращается. И не дописывает, против обыкновения, все, что она недослушала, в мессенджер. И не звонит, чтобы на неё покричать. «Но ведь я сама его прогнала», - мучительно размышляет Аня, - «Сама прогнала, чего ж теперь ждать?» «Видишь, стоило тебе заиметь своё мнение, стоило ему возразить…» - едкий голос другой Ани больше не живет в зеркале ее комнаты. Теперь он всегда внутри, вечно комментирует все ее мысли, искажая их на свой лад. «Теперь ты одна, совсем. Никому нельзя доверять, никто тебе не помощник», - Ане хочется зажать свои уши, как будто это поможет не слышать собственные мысли. Ей хочется закричать или затопать ногами, чтобы их заглушить. Хочется бежать так быстро, чтобы не успевать думать. Но вместо этого она сидит на кровати без движения, глупо уставившись в одну точку, а яд сочится, пропитывает всю ее душу, прорастает в голове корнями. «Ты одна, одна, одна. Никому не нужна-на-на-на-на» Ещё чуть-чуть, и она начнёт качаться в такт этому незамысловатому мотиву. За пределами комнаты шумно. Мама кричит на Яну, Яна огрызается в ответ. Звонок в дверь. Аня подскакивает на ноги - может, Даня приехал? Нет. Папа. Короткое разочарование переходит в тревожное смятение. Ведь с папой она ещё не говорила - после всего. И уж с ним точно нельзя рассчитывать на понимание, папа - последний человек, на кого можно надеяться в этом плане. Для него она всегда маленькая девочка, которую нужно спасать, защищать от всех невзгод, плюс характер такой у отца, чуть что - рубить с плеча. Ей иной раз достаточно было всего-то расплакаться после неудачной тренировки, чтобы он завёл шарманку: бросай все, поехали на море. Если бы не мама, он бы не позволил ей вернуться на лёд после перелома ноги. И после прошлогодней пневмонии, отца тяжело было убедить в том, что ей нужно продолжать кататься. Все одно к одному: папа не поймёт. Теперь, как они все, он совершит обязательное паломничество в ее комнату. Ведь каждый возомнивший себя умнее и взрослее, просто обязан с ней переговорить по поводу всего случившегося. И, конечно, ни одному человеку в этом доме не приходило в голову, что Ане совсем не хочется разговаривать. — Ну, что? - отец сначала неловко топчется на пороге, потом, не дождавшись приглашения войти, рискует, косясь на дочь, сделать несколько шагов вглубь. Аня втайне надеется, что он струхнёт начинать разговор первым и исчезнет куда-нибудь. Вместо этого он задаёт самый идиотский в мире вопрос. «Ну, что?» - психолог, блять, доморощенный! — Что? - раздраженно переспрашивает Аня. Ей стыдно быть такой грубой, при этом, она не может, не в силах натянуть привычную маску вежливого самообладания. — Да я это… Хотел узнать, как ты себя чувствуешь. Она еле подавляет желание выдать что-нибудь эдакое, желательно, на чистейшем русском трехэтажном. Останавливает вид отца, он кажется ей жалким, потерянным, как будто даже неуверенным в себе. Раньше Аня этого не замечала: в детстве папа казался ей очень строгим, порой даже суровым, отпугивал своей вспыльчивостью. Повзрослев, она научилась видеть в нем нежного, переживающего отца, горячо любящего своих дочерей и жену, порой совсем беспомощного - так, в словах папа был не силён и все условно важные разговоры он всегда доверял их матери, позволяя ей говорить от лица обоих родителей. Аня поняла это раньше сестёр, и, наверное, поэтому всегда была его любимицей. В чем-то они даже были похожи: ей тоже тяжело давались разговоры, даже с Даней - иной раз он клещами тянул из неё каждое слово. — Нормально у меня все, - отвечает она и даже выдавливает из себя какое-то подобие улыбки и потом потерянно озирается вокруг, избегая смотреть напрямик в изучающе-озадаченное лицо отца. Все такое вынужденное в этой комнате. Как будто фальшивое. Нежный, девчачий интерьер, полный каких-то совершенно бессмысленных для нее вещей и предметов мебели. Вот стол, с аккуратно выставленными на нем учебниками и тетрадями. Он предназначен для учебы. Чаще всего она училась в машине, в раздевалке или прямо в постели, но вот есть стол, который изображает то, что в этой комнате живет человек, получающий среднее образование. Еще есть мягкое кресло с подставкой для ног, это вообще смешно. Аня куда больше времени провела на коньках, чем где-либо еще в сидячем положении. Зачем ей это кресло? Белый шкаф, стильный, большой, с зеркальными дверцами. Он как будто предполагает собой то, что она будет наряжаться и любоваться собой в эти зеркала. В шкафу у нее спортивная форма всех оттенков черного цвета, а еще порошки, заменяющие еду, усердно спрятанные, затыканные подальше от маминых глаз. Подобно им в этой комнате затыкана вся ее жизнь - та часть, которая про настоящую Аню. Теснятся во всех уголках подарки с соревнований. Грозят уронить настенные полки ее грамоты и медали. Спрятаны под кровать весы. Завалено пространство между кроватью и шкафом: чемодан с коньками, коврик, гантели, утяжелители, резинки, блоки для растяжки, массажные валики… А теперь родители, кажется, хотят, чтобы фальшивое стало настоящим, а настоящее - куда его? Может ли она стать обычной девочкой семнадцати лет, которая учится в школе и за аккуратным письменным столом, вечера проводит в мягком кресле с книжкой, наряжается, гуляет с друзьями? Может ли она переживать из-за каких-нибудь оценок в электронном дневнике или ещё какой-нибудь малозначительной глупости, если всего полгода-год назад она боролась за медаль чемпионата мира, неся ответственность за целую страну? Путь выбран и с него уже не свернуть, не потеряв себя. А родители этого, кажется, не понимают. — Ну, ладно, - папа неловко приобнимает ее и похлопывает по плечу, - Я нашёл чудесное место, где мы всей семьей сможем отдохнуть. — Всей семьей поедем лечиться? - усмехается Аня. — Почему сразу лечиться, Анюта? Поедем отмечать Новый год. А после праздников ты останешься восстанавливаться, набираться сил, а мы… — Ты так говоришь, как будто я должна радоваться, папа! - не выдерживает она. Лишить ее всего! Всучить вместо настоящей жизни жалкий суррогат! Все под видом «помощи», «блага», все под соусом «родители лучше знают, как надо жить»! — А что плохого? - папа спрашивает с таким видом, словно ему взаправду неочевидна самая простая истина. — Я этого не хочу! - Аня выкрикивает ее, как боевой клич, точно разверзает над собой знамя. Кровь закипает в висках, сердце начинает стучать, точно его током подстегнули. Она ещё никогда в жизни не чувствовала себя настолько злой, настолько непонятой, настолько униженной и беспомощной. — А чего ты хочешь? Чего? Доломаться и остаться инвалидом на всю жизнь? «Вся жизнь» у папы звучит весомо, как очень важный и чуть ли не нокаутирующий аргумент. Как-то он упускает из вида то, что пресловутая «вся жизнь» превратится для неё в сущий ад. — А вот вся моя жизнь! - горячится она, даже подскакивает на ноги, жестикулирует, неопределённым взмахом руки показывая то ли на медали, то ли на свалку за кроватью, - Вся! Вот она! И я за нее буду бороться! Невероятно. Как же чудесно иногда кричать! Что-то надрывается в ее груди и потом жгучая кровь бежит по венам, это чувствуется ею, как освобождение, как глоток свежего воздуха после духоты и жары. — В жопу себе засунь свой санаторий, понял?! Аня с опозданием понимает, что отец в жизни не слышал от неё таких грубых слов и уж тем более ни разу, почти наверняка, не видел, чтобы она вот так выходила из себя. «Сейчас, наверное, решит, что у меня пубертат», - думает она, и, вроде бы, это смешно, сам факт, что родители любое неугодное им поведение готовы списать на переходный возраст, но только с одной стороны, а с другой… «Они тебя никогда не услышат…» - едко нашептывает ей другая Аня. «Твоя злость ничего для него не значит, потому что ты - просто глупый подросток, который не в состоянии контролировать эмоциональные порывы». — Вот так, да? - папа сперва растерянно моргает, переваривая услышанное, потом добавляет обиженно, - Не ожидал от тебя. — Я тоже от вас не ожидала, - нервно отзывается Аня. Она всеми силами теперь старается выглядеть сдержанно и кусает изнутри губу, чтобы себя отвлечь. Металлический привкус крови во рту немного отрезвляет. — Слушай, никто ведь не говорит, что коньки на гвоздь, никто не запрещает тебе заниматься… Просто мы с мамой считаем, что ты зашла слишком далеко в своём стремлении отобраться на Олимпиаду, нужно взять перерыв, и потом… Она снова внимательно вглядывается в выражение лица папы. Он же понимает, что сущий бред несёт, так? Должен же понимать? — Не будет никакого потом. Вы это знаете, - у неё даже вырывается некий вздох облегчения, когда ее собеседник печально пожимает плечами. По крайней мере, отец не такой тупой, каким прикидывается. Все он прекрасно понимает, просто ее пытается наебать. — Даже если не будет, Аня, ценой твоего здоровья мы не готовы… «Ценой ТВОЕГО здоровья, МЫ…» Сегодня все присвоили себе ее здоровье. — А если я готова? - задаёт самый волнующий вопрос Аня. — Ты ребёнок. Подросток. Ты сама не понимаешь, что сейчас творишь с собой. Аня снова прикусывает язык. — То есть я теперь не человек, да? - вопрос тихий, но в нем отчетливо слышится затаенная во рту ярость, которая чудом не вылетает следом. — В смысле, блин, не человек? — Ну, не человек. Так, мебель, которую можно переставить так, как тебе удобно, да, пап? - голос в конце идёт в крещендо. Ей требуется вся воля, вся концентрация, чтобы это звучало холодно, изобличающе, жестко. Только так ее услышат. — Не говори ерунды, - ее слова словно ударяются в глухую стену. Папа на что угодно пойдет, лишь бы не признавать, что неправ. С этой поганой чертой его характера хорошо справляется только мама, ее он слишком любит и уважает, чтобы упираться, как последний баран, в свою правду. — И говорю я, как обычно, одну ерунду, - едко передразнивает Аня. Глупость сказала - спохватывается об этом слишком поздно. Папа уже нашел новое подтверждение тому, что она не в состоянии вести адекватный диалог: — Ты просто передергиваешь! Не умеешь разговаривать по-взрослому, как я ещё должен с тобой говорить? — А я, может, не собиралась с тобой разговаривать! - срывается она и сгоряча распахивает дверь, - Я тебе сюда даже заходить не разрешала! — А я в своём доме должен спрашивать, куда мне можно входить, а куда нет?! — Это моя комната. И я тебе говорю: уходи! Я видеть тебя больше не хочу! Уходи! Папа еще что-то собирается сказать, он выглядит достаточно взбешенным - хорош, знаток взрослых диалогов! «Сам-то!» - расстроенно думает Аня. Но ему можно. Он-то уже не в пубертате! Но его спасает мама, которая выглядывает из спальни на крики: — Что вы тут раскричались? Стас, выйди-ка на пару слов! Следующие десять минут Аня обрывками слышит, как мать отчитывает отца. «Так нельзя разговаривать с подростком». «У нее серьёзный стресс, а ты масла в огонь подливаешь». «А если она сейчас уйдёт? У тебя есть голова на плечах или нет?» Несмотря на то, что ее, вроде бы, защищают, чувства от услышанного неприятные. Мама тоже все валит на возраст. Мама тоже считает ее неразумным ребёнком. И, внезапно, подкидывает Ане идею. Нужно просто уйти, и всё. Мысль дикая. Во-первых, ее точно будут искать, и найдут. Мама знает адреса и телефоны всех подруг, их родителей, тренеров знает, да даже самых неочевидных знакомых вычислит за секунды. Папа наверняка подключит все свои связи. На Даню вообще рассчитывать нельзя, он скажет: нельзя так с родителями. Бла-бла-бла. В приличный отель или в гостиницу ее, семнадцатилетнюю, не заселят без доверенности. Во-вторых, ну, удастся чудом укрыться на одну ночь, а потом? Долго прятаться не выйдет - у нее тренировки и чемпионат России. Да уж. Глупость. Отчаяние накрывает с головой. Что ей делать, скажите на милость? Как избавиться от людей, считающих, что запросто могут распоряжаться ее судьбой? Аню охватывает нервное возбуждение, тихая истерика. Она бы плакала - но уже нет сил. Не надо было ей ссориться с Даней - вот, что подсказывает ее разумная часть. Он бы мог вступиться, его бы родители послушали. С другой стороны, почему они не могут так же послушать собственную дочь? Почему обязательно нужен взрослый с их точки зрения посредник? «Ты была неосторожной, идиотка! Ты потеряла их доверие навсегда», - шепчет ей другая Аня. Гадкая, гадкая! Отъезд кажется неотвратимым. Завтра ее увезут хрен пойми куда - и все будет кончено. От отчаяния ее мутит, тошнит, трясутся руки. Хочется есть. «Все равно все кончено!» - она кусает себя за язык до крови и кривится от боли. Пропади все лесом! В каком-то бреду, ничего не видя перед собой, она идет до кухни. В квартире уже тихо: родители у себя, а Яна… Аня останавливается у ее комнаты, всего на секунду, просто, чтобы убедиться, что сестра там чем-нибудь занята и не увидит позорного падения чемпионки у холодильника. — Я иногда просто ненавижу ее! - доносится через дверь тихий разговор. Аня сразу прислушивается, чутье подсказывает, что речь идет о ней. — Не надо так. Она наша сестра. Ей сейчас нелегко, Янчик, - это говорит Инна. Аня прилипает к двери, не в силах проигнорировать разговор о себе. Сестры говорят по Фейстайму. И так каждый вечер! А ей старшая звонит только после удачных соревнований… — Меня бесит, что родители все время только о ней думают! - отчаянием звенит Янкин голос, - Аня то, Аня это… Им вообще похеру, что у меня есть своя жизнь, им надо прямо завтра куда-то лететь! — Скажи, что не хочешь, - мамиными интонациями утешает ее старшая сестра, - Скажи, что у тебя соревнования по танцам, что хочешь пойти на дискотеку в школе… Аня усмехается про себя: вот, проблемы у человека! А потом ей резко становится стыдно, когда слышит от Яны: — Знаешь, что мне папа сказал на это? Это же не чемпионат мира! У тебя каждый месяц какие-то соревнования! Подумай о сестре, ей нужна поддержка семьи! А мне не нужна? — Поговори с мамой. Папа вечно ляпает, не подумав. — Я поговорю. Просто… Почему им вообще неинтересна моя жизнь? — Я думаю, им интересно, они тебя любят, просто… Не всегда получается поровну распределять внимание. Я понимаю тебя. Я тоже иногда на них обижалась, ну, знаешь, у меня какое-то мероприятие в школе, а мама не идет, мама на соревнованиях с Аней, папа на работе… Аня на сборы - мама с ней, а я в лагерь… «Я всегда тебе завидовала, дурочка!» - с горечью думает Аня, - «У меня ни лагерей, ни школьных праздников, ничего такого в жизни не было!» — Отдали бы меня сразу в детдом, че. Или вообще бы не рожали. Все равно я всегда буду хуже, чем она! — Янчик, ты не хуже. Я правда понимаю, как это обидно. Но Аня не виновата, не специально же она! Я думаю, она сама никуда не хочет, судя по тому, что ты мне рассказала. И сделает все, чтобы никуда не полететь. Ты не плачь, а дави на маму, пока не поздно, стой на своем. Я ей тоже позвоню, скажу, что ты расстроена и никуда не хочешь ехать. Ладно? — Ладно. Даже если так, даже если не поедем, она все равно полетит с Аней на дурацкий чемпионат России, а не пойдёт на мои танцы. — Это да, наверное. Я бы пошла к тебе, правда. Скинь потом видео хоть. — Закончу школу и перееду к тебе. Пусть носятся тут одни со своей чемпионкой! Реально, вся семья вокруг нее вертится! — Это, наверное, неизбежно. Что делать. Зато в тени гения мы можем жить так, как захотим! — Это да. Я вчера домой пришла позже на час, а мама не заметила даже! Просто похеру. — Ну, вот и пользуйся! Я в твоем возрасте и мечтать о таком не могла. Папа работал рядом с моей языковой школой, угадай, кого до шестнадцати лет забирали домой под конвоем? — Меня так всю мою жизнь возят, - тихо замечает Аня, распахнув перед собой дверь, - Шагу нельзя ступить. Янка вздрагивает от ее голоса, подскакивает на ноги, прикрывая телефон рукой. Смешно. — Ты все слышала, да? - пристыженно спрашивает она. Аня пожимает плечами. — Я не обижаюсь. Просто… если вы думаете, что я в восторге от своей жизни, то это не так. Простите меня! Я не догадывалась, какая из меня херовая сестра. Она разворачивается и быстрым шагом возвращается в свою комнату. — Не ходи за ней, дай остыть, - слышится издалека голос старшей. Решение даётся тяжело. Внутри все кипит и плюётся горячими брызгами. Слёзы так глубоко - где-то внутри ее тоненькой груди, именно там жжет, горит сильнее всего израненное сердце. Все ниточки, на которых, казалось, стояла ее жизнь, сегодня оборвались. Родители. Даня. Даже Яна - хотя от неё этого совсем нельзя было ожидать. «Она всегда больше любила Инну, они всегда общаются без меня», - размазывая по щекам слёзы, думает Аня, - «Без меня всем в этом доме будет лучше!» Ей уже плевать, что это глупо. Костюмы. Чемодан с коньками. Выпереть это все из дома втихую - непростая задача. Аня решает не брать больше никаких вещей в принципе - все ведь можно купить, одолжить, в конце концов. Неважно. Сердце колотится прямо в висках, пока она крадётся по коридору, таща на весу в одной руке чемодан, в другой - чехлы с платьями. Обулась и оделась девушка ещё в комнате, пришлось обойтись летними кроссовками и первой попавшейся курткой. Что вообще будет, если ее сейчас засекут? Но всем не до неё. Мама в спальне спорит с папой - опять что-то о том, что у неё трудный возраст. Трудный для чего? Для родителей, что ли? Да уж, неудобно, наверное, понимать, что ты больше не можешь решать за ребёнка. Янка только высовывается из своей комнаты. Аня показывает ей, приложив палец к губам - тише. «Куда?» - беззвучно вопрошает сестра. Она пожимает плечами. Куда-нибудь, лишь бы не здесь. «Самой бы знать», - в отчаянии думает Аня. Некуда ей идти. Все оборвалось сегодня.