По тонкому льду

Мужчина расплачивается за все грехи юности в тот момент, когда его дочка-подросток впервые надевает кричаще короткую юбку, которая по объёму тканого полотна едва ли больше его носового платка. Когда она начинает ярко подводить глаза, красит волосы в какой-нибудь вырвиглазный цвет или перестаёт отнекиваться от бокала шампанского, который он в шутку предлагает за семейным ужином. Когда на вид ей все двадцать, по паспорту — шестнадцать, а по внутреннему отцовскому ощущению — все ещё пять. Когда появляется у неё первый, любимый, единственный (ха-ха), и, честное слово, совершенно недостойный ее засранец, к которому она бегает на свидания и о ком в ответ на прямой вопрос отвечает «да это просто друг, пап». Чувство дурацкое, словно угодил в собственную ловушку. Все, от чего так кайфовал по молодости, вдруг теряет в его глазах свою ценность и обрастает душным ореолом неправильности. И вот уже из чистой паранойи начинается: чтобы дома была в девять, ладно, так и быть, до одиннадцати, в этой юбке не ходи, замёрзнешь, ты с косметикой красивая, но без неё ещё лучше, а куда идёшь, давай отвезу и провожу, могу и забрать, кстати, только позвони, деньги-то есть или ещё добавить, а куда делся старый просто друг и откуда взялся новый просто знакомый? В общем, Инна задала его ожиданиям такую планку, что взросления оставшихся двоих дочерей Стас попросту опасался. И ведь нет, ее нельзя было назвать трудным подростком — домой не опаздывала, кажется, и не врала ему даже сверх обыденной нормы, училась прекрасно, и «просто друзья» иногда (очень редко) казались отцу приличными и стоящими внимания дочери. Тут в другом дело было: боялся. Ещё хорошо помня себя и ровесников в ее возрасте, зная, что к двадцати уже обязательно будет какая-нибудь несчастливая история любви… И ведь была же! Как-то пришла из школы мрачнее тучи, швырнула на стол дневник с жирной двойкой за сегодняшнее число и на вопрос «Что это значит?» бросила только злое: «Не поеду я ни в какую Швейцарию, и отличного аттестата не будет!». Он, конечно, решил, что проблема в школе, собрался уже звонить классной руководительнице, но жена, уверенно махнув рукой, припечатала: — Дела сердечные. Школа ни при чем. Откуда-то матери всегда все знают — радар у них, что ли? Почему отцам такого не выдают в комплекте к детям? Он себя порой в этом женском мире — три дочки, жена, кошка и та — девочка, чувствовал просто совершеннейшим идиотом! Все, казалось, были в курсе. Юля, которая пообещала «потом расскажу» и пошла капать в кружку успокоительные капли для старшей. Анюта, которая вертелась возле сестры с понимающе-сочувствующим видом. Даже мелкая Яна, презрительно фыркнув, сообщила ему, что никогда в жизни не стала бы плакать из-за мальчишки. Но из Янки ничего вытрясти было нельзя — у неё из информации было только то, что Иннин Дима, «просто друг» с курсов по немецкому — козел. То ли услышала из разговоров сестёр, то ли сделала свои собственные выводы. В конце концов, все оказалось до банального просто, глупо и обидно: собирались молодые вместе в Швейцарию, но Димка нашёл себе какую-то новую подружку и теперь хочет вместе с ней в Германию. Судя по всему, завтра он будет мечтать с очередной дурочкой об Австрии, послезавтра — о Бельгии, послепослезавтра соберётся в США… А по факту, у таких Димочек всегда какие-нибудь свои жизненные планы. И у девочек, по идее, тоже должны быть свои. Нет кольца — нет и совместных планов. Это жена и пыталась объяснить старшей дочке, пока отпаивала ее каплями и уговаривала не дурить, исправить оценки и не портить успеваемость из-за какой-то посредственности с курсов по немецкому. Остальная семья расположилась в гостиной: он — с ноутбуком в кресле, девчонки на диване. Младшая, если бы могла, протянула бы свои уши до самой комнаты сестры — она пыталась вслушаться в разговор и на каждый истеричный всхлип закатывала глаза: «Ну дура же!». Аня, не отрываясь от книги, которую тут же читала, раздраженно-сосредоточенно хмурясь, на каждое восклицание тыкала Яну локтем и приказывала помолчать хотя бы из солидарности. — Что читаешь? — поинтересовался отец. — «Гордость и предубеждение», — нехотя оторвавшись от книги, сообщила дочь, — Мы с Даниилом Марковичем смотрели сериал на сборах. — Вы перешли на мелодрамы? — удивился он. — Я хотела что-нибудь про любовь, — мечтательно улыбнулась Анюта, снова погружаясь в чтение. И этой — пятнадцать только, а уже про любовь! Спасибо, друг Даня, что не «Титаник» или какой-нибудь там «Дневник памяти» ей показал. У Джейн Остен хотя бы поучительно. Но все-таки отцу больше нравилась мысль о том, что они смотрят мультики. Как-то не вписывалась в его картину мира малышка Анечка с английской классикой в руках. — Значит, скоро нам ждать мистера Дарси… — с горькой усмешкой пробормотал мужчина. Эту мысль Янка радостно подхватила: — Скоро они вдвоём будут плакать, пап! И из нормальных людей в этом доме останусь только я. Аня, опять раздраженно вздыхая, не удержалась от едкого комментария в сторону сестры: — Но ненадолго. Руслан с танцев такой симпатичный… — передразнивая младшую, припомнила она. Отец удивленно приподнял брови: какой ещё Руслан?! Ей же едва двенадцать! Яна в ответ на колкость взъерепенилась, горячо возражая: — Он симпатичный, но дурак! Я так говорила. Это вы с Инной придумали какую-то хрень опять! — Что за лексикон у вас такой? — искренне возмутился Стас. Младшая дочь испуганно притихла, зато средняя, наглая, зараза, только усмехнулась: — Не волнуйся, пап, она и покрепче выражения знает. Слышал бы ты, как она утром в школу собирается… Янка густо покраснела и, сгорая от стыда и ярости одновременно, со всем старанием ткнула сестру локтем в бок. — Мы все их знаем, но в приличном обществе так не выражаются, — заметил отец. И опять насмешил Аню: — Значит, у нас на катке оно точно неприличное! — с видом победителя заключила она. — А что, у вас ругаются? — удивленно поинтересовался он. — Трехэтажными! — припечатала дочка, — Даниил Маркович громче всех. На это он уже ничего возразить не мог. Если уж обожаемый дочерью тренер, по ее свидетельству, не брезговал крепкими выражениями, тут уже и говорить не о чем. Папа в таких вопросах не авторитет. В гостиной вновь воцарилась тишина. Аня читала, он, хмурясь, пытался вникнуть в какую-то мудрохрень бухгалтерского отчета. Янка только места себе не находила: все пыталась удлинить свои уши. Всхлипы из комнаты старшей больше не слышались. Только какое-то монотонное бормотание Юли, это она умела — голосом гипнотизировать. Спокойная, умиротворяющая, в любой ситуации мудрая и рассудительная. Он и не понял толком, когда она успела такой стать. Женился-то на слегка истеричной, даже взбалмошной девчонке, которая в первый же день знакомства ему заявила: «Не нравишься ты мне, Стасик». Внутри сразу что-то закипело: в смысле, не нравится?! Он всем нравился. Одним словом, закусил удила — и понеслось. И стихи ей писал, и дрался за неё, и с мамой тут же познакомил и сказал: «Невеста». Юля сразу: «Где кольцо?». Мотоцикл продал — купил кольцо. В общем, из серии — упал, очнулся, женат, трое детей. А потом она сказала: «Я влюбилась с первого взгляда». Пойди, пойми эту женщину. Он за двадцать с лишним лет брака так до конца и не понял. Понял только, что самое потрясающее чувство — что женщина, вроде, меняется, и внешне, и как-то внутренне, дети растут, и сам уже вроде как не тот симпатичный пацан с мотоциклом, а любовь не проходит. И она, мудро и рассудительно порешав все жизненные вопросы, все равно вечером прижмётся к его плечу и тихонько пожалуется, чтобы дети не слышали: «Я так заебалась, Стас. Пиздецки заебалась». И уже он ей будет капать валерьянку в сто грамм виски, обещая при первой возможности сплавить всех троих куда-нибудь подальше: Инну с Яной — в лагерь, Аньку — с Даней на сборы, кошку — маме, в особо тяжёлых случаях и себя на пару дней в срочную и важную командировку. Женщина до тех пор мудрая и рассудительная, пока она может время от времени от них от всех отдыхать. «Не поеду я никуда, ясно?!» — раздаётся из комнаты старшей. Пожалуй, как раз сегодня ему придётся мешать стандартный коктейль матери троих детей. Как-то рановато, даже учебный год ещё не кончился. — Вообще, пап, это же хорошо, что она никуда не поедет? — прерывает его размышления Яна. Отец непонимающе хмурится: — Чем же? Она три года готовилась к поступлению, чтобы потом дома остаться? — Она будет с нами, — рассуждает младшая дочь, — Дома же лучше! Пап, Инна даже готовить нормально не умеет. Как и Аня, — все ещё обиженно косясь на сестру, подкалывает ту Яна, — Они без мамы не выживут, две принцессы! — Подумаешь, проблема, придумала тоже! — огрызается Аня, — Закажет доставку или пойдёт в кафе. — А кто будет жить в ее комнате? — не унимается мелкая, — А как мы будем праздновать без неё дни рождения? Кто будет за меня английский делать? — Она делает за тебя английский? — удивляется Стас. Это уже интересно. Он, понимаешь ли, на репетиторов спускает среднемесячный бюджет провинциальной семьи из шести человек, а эта халтурит! Янка, осознав, что болтнула лишнего, осекается: — Не всегда. Почти не делает. Аня, из-за своей книги, ехидно подтверждает: — Делает-делает. — Ты из всех сестер самая противная! — обиженно вспыхивает младшая. Вторая дочь в ответ только смеётся: — Учитывая, что у тебя всего две сестры, это не трудно. — Пап! — истерично восклицает Яна. Как всегда, чуть что — сразу «пап»! Не знает, что ответить — «пап», денег надо — тоже. Ну что он скажет?! То они ругаются, как кошка с собакой, то любовь такая, что Янка ревет белугой, когда Аня уезжает на соревнования или сборы. — Займись уже чем-нибудь, а? — раздраженно отмахивается он, — И сестре не даёшь почитать, и мне нормально поработать. — Вот так всегда с вами, — ещё больше обижается младшая, и с вызовом заявляет: — Вот поэтому я пойду и скажу Инне, чтобы она не уезжала. Аня, выглянув из-за книги, серьезно замечает: — Так нельзя ей говорить. Это ее решение, а ты хочешь надавить на жалость. Если ты ее любишь, ты не можешь ее сейчас отговаривать. — Это нечестно, — супится Яна, — Почему она передумала из-за какого-то Димы, а из-за меня типа нельзя передумать? Аня только пожимает плечами, все ещё пытаясь читать, он в этот момент как раз замечает какую-то логическую несостыковку в бухгалтерской мудрохрени и тоже упускает момент для ответа. — Я пошла, а вы сидите тут… — не выдерживает паузы младшая, — Черви! Книжные и ноутбучные. И, пока он, переглянувшись с согнувшейся пополам от смеха средней дочкой, разражается истерическим хохотом, Яна, возмущённо топая, скрывается за дверью Инниной комнаты. — Все равно она уедет, да, пап? — после долгого молчания спрашивает Анюта, — Найдёт себе там какого-нибудь нового Диму. Даниил Маркович бы сказал, что это пубертат. Алина тоже говорила, что не поедет на Чемпионат мира, а все равно поехала в итоге. Она просто хотела, чтобы ее все уговаривали, и Инна тоже хочет. Она грустнеет и задумчиво рассматривает язычки пламени, потрескивающие в искусственном камине. Он отвлекается от ноутбука и внимательно, изучающе вглядывается в лицо дочери. Бывают особенные дети. Сколько бы ни говорили, что родитель должен каждого ребёнка любить одинаково… Он все равно не мог не выделять ее из всех троих. Аня была похожа на мать — и одновременно как-то на него. Словно собрала в себе самое лучшее. Мамину мягкость, мудрость, рассудительность, доброе и беззлобное сердце. Его целеустремленность и волю, гибкий, подвижный ум, юмор, какое-то даже умение идти напролом, добиваться своего. Он, наверное, любил в ней их любовь. Смотрел и видел себя. Видел и женщину, которую любил всю сознательную жизнь. Как будто то, что у них могла появиться такая дочь, было своеобразным подтверждением от вселенной: все в их жизни правильно. Как-то сразу с ее появлением улеглись все семейные драмы, все душевные метания, закончились ссоры. — О чем грустишь? — тихо интересуется он. Аня пожимает плечами: — Да так. Потом, улыбнувшись, добавляет: — Не бывает на свете мистеров Дарси, да, пап? Все какие-то дураки, честное слово. — Я тоже был дураком. У мамы спроси, — смеётся отец. — Мама говорит, дурак — это ещё ничего. Можно перевоспитать. Вот мудак — это другое дело. Там уже ничем не поможешь. Это в духе Юлиной философии. Все четко и по категориям. — Значит, постарайся отличить одно от другого, — с улыбкой подытоживает он. Не сомневается: у неё-то точно все в жизни будет хорошо. Дочь не унимается: — А если дурак меня никогда не полюбит? — напряжённо хмуря лоб, допытывается она. — Все просто: значит, он все-таки мудак, и ты где-то просчиталась. И что за дурак там у неё? Он надеется, что чисто гипотетический. Какой-нибудь совершенно абстрактный и очень далёкий от реальности дурак.