По тонкому льду

Белый, почти прозрачный песок обнимает босые ноги. С моря тянет свежий бриз, развевает рубашку, путается в волосах. Даня рядом — загорелый, в одних шортах, еле держащихся на бедрах. От него пахнет солью, морем, немного вином и солнцем. Соль и на губах — когда он жадно, влажно целует, и горячие его ладони спускают единственную одежду с ее плеч. Вниз. — Здесь все равно никого, кроме нас. Никого. Здесь — никого. И оттого упоительны, сумасшедше приятны ласки — под палящим солнцем, небом, даже стоны, срывающиеся с губ, не слышны — тонут в безумстве прибоя, в криках чаек и звоне разбивающихся о берег волн. Он целует до исступления, много, долго, и когда он проводит языком по соску, остается влажная полоса — и ветер с моря тревожит и ласкает ее кожу вслед за его губами. Это, кажется, забавляет мужчину — он проделывает фокус снова и снова и наслаждается тем, как она дрожит, пока бриз сдувает с неё капельки влаги. Потом он целует так же — между ее ног, ласкает там пальцами, наконец, ложится сверху, горячий, тяжёлый, и отчего-то ей не страшно, наоборот, кажется, что так и нужно, она нетерпеливо раскрывает навстречу бедра… Становится жарче и невыносимее, глаза слепнут от ярких лучей, все кружится, уносится, она падает, разрываясь на осколки… Падает в утро. Ни моря, ни солнца. Даня, в трениках и футболке, с чем-то возится у окна. А. Открыл шторы. — Время?! — при виде залитой светом комнаты становится не по себе. — Девять, — спокойно отвечает мужчина. Слишком спокойно — с ума сошёл?! Поздно, ужасно поздно, наверное, нужно паниковать — но ей почему-то совсем не о том думается. Исключительно о том, как он лёг на неё в конце сна. О том, как реально, полно, ярко, ощущались во сне его губы. Так похоже…на вчерашнюю ночь. У неё начинают пылать щеки. И почти вспыхивают огненным столбом, когда она, чуть шевельнувшись в постели, чувствует между ног что-то липкое и влажное. Тут же становится стыдно перед Даней. Почему-то не хочется, чтобы он узнал. — Мы проспали? — быстро спрашивает девушка, пряча своё смятение за растерянно-сонным тоном. — Нет, малыш, — мягко улыбается он, присаживаясь на краешек кровати, и от его улыбки что-то внутри теплеет и ластится. Он тянется рукой к ее лицу, убирает назад налипшие на лоб волосы, — Я провожал утром Этери Георгиевну, тебя решил не будить. Все равно нас некому искать. Почти как в ее сегодняшнем сне: «Здесь все равно никого, кроме нас». Не стоило, разумеется, об этом вспоминать, в особенности, когда его глаза, заботливые и вообще ничего, ни одной ее эмоции, не упускающие, склонились так близко. — И чем я тебя так смутил? — теперь он не слезет без объяснений и вранью не поверит. — Не ты, а дурацкий сон, — неловко бормочет она в ответ, тяжело и недовольно дыша и придирчиво рассматривая его. Это вообще он виноват — зачем сниться-то было? — С тобой в главной роли. — Расскажешь? — почему-то у него на лице играет такая улыбка… всезнающая. — Он неинтересный, — отмахивается Аня. Блин. Лучше бы все же что-то наспех придумала. — Тебя смутила его неинтересность? — ухмыляется Даня. — Считай, что так, — резко обрывает она. Ее собеседник в бессилии поднимает обе руки — сдаётся. Девушка даже не успевает вздохнуть с облегчением, потому что он тут же наклоняется над ее ухом и, обжигая его горячим дыханием, шепчет: — Я все слышал, вообще-то. — Я говорила во сне? — еще несколько секунд назад ей казалось, что предел смущения кончился. Предела, похоже, вообще не существует. — Нет, милая, — смеется мужчина, подтверждая ее худшие предположения, — Ты стонала. Так сладко… — он втягивает губами мочку уха и чуть-чуть прикусывает, — Очень сладко, — повторяет. Проверил, блин, гипотезу. Потом, как будто сжалившись над ее пристыженным видом, напускает на себя прежний беззаботный вид: — Всего лишь сон, Аня. Не стоит так переживать. Но это так странно, ново, близко и откровенно, что именно думать об этом и говорить почему-то и стыдно, и страшно, и очень неловко. Какая-то новая совершенно грань любви. Самая крайняя, самая ближайшая. Пугающая. Дающая над ним огромную власть — но требующая взамен не меньше. Отдать и доверить себя всю, обнажить тело, чувства, сердце, мысли. Неожиданно легче делать это без привычных диалогов с самой собой и четких намерений, просто позволить ему и себе любить так, как хочется и чувствуется. — Полежи со мной чуть-чуть, — тихая просьба, которой он слушается сразу. Он умеет это так, как не дано больше никому — понимать. Понимать, когда можно шутить и подтрунивать, а когда — важно настолько, что каждое ответное слово должно быть обдумано и взвешено. Он отличает потребность от каприза, и в том, что действительно нужно не откажет ни при каких обстоятельствах. Сейчас — словно знал о том, как жизненно необходимо это утро вдвоем, что ей обязательно захочется пробыть в нем как можно дольше. Где-то услышал, понял, хотя она не помнит, чтобы озвучивала это вслух. Может, просто совпали ожидания. — Поговорить хочешь? — спрашивает, обнимая и крепко прижимая к себе. Аня качает головой: нет. Не хочется — ни о чувствах, ни о планах — далекоидущих или ближайших. Закрыть глаза и остаться там, где кроме него, кроме нее вместе с ним больше ничего и никого не существует. И так проходит этот день, последний. Италия запомнится ей именно такой — одним безоблачно счастливым днем. Тренировка, интервью, показательный, финальный общий номер пролетают в одно мгновение. Он обнимает за плечи. — Аккуратно, хорошо? Лестница, ведущая от ледовой арены ко входу в подтрибунок, заканчивается. Объятья — нет.

***

Упрекать спортсмена в безмозглости вправе только тот, кто в состоянии посчитать все шаги в дорожке и выставить уровень. — Блок на левой, скоба на правой по часовой, выкрюк — левая, наружный крюк — правая, все вправо, чоктау с правой на левую — против часовой, твиззлы на правой — по, петля на левой — против, блок на правой… — голова пухнет и отказывается соображать. — Чоктау с левой на правую, — быстро поправляет Аня, — Пропустили. Конечно. Пропустил. — Подожди, Ань, еще раз. Петля — есть, скоба — есть, выкрюк, крюк, чоктау, твиззлы. Пять. Два блока. По два разных, на разных ногах, в разных направлениях. Давай, еще раз, выезд с вращения, кольцо и в дорожку. Аня остается на месте. Ну, что еще? — Крюков на левой нет. Ни внутренних, ни внешних. — Господи… — Даня закатывает глаза. Не поможет же. Говорят, что сначала надо поставить программу, и только потом — молиться, — Прокатай, я подумаю, куда это впихнуть. Музыка динамичная, акцентная. Dangerous Affairs. Как иронично, учитывая их с Аней ситуацию. Услышав название композиции, Этери странно ухмыльнулась — но чему именно, он, разумеется, уточнять не стал, а она, как обычно, свои мысли оставила при себе, только усомнилась: — Выкатает? — Когда она что-то не выкатывала?! — почти обиженно переспросил хореограф. — Тебе виднее, — пожала плечами старший тренер, — Работай. Те. И опять странная улыбка. Даня мысленно поблагодарил Бога, что завтра всевидящая и презагадочная уезжает, и целая неделя до этапа во Франции пройдет практически один на один с Аней. Можно будет отпрашивать ее со всех неледовых тренировок, оставаться вдвоем допоздна, с чистой совестью бросить все силы на индивидуальную работу… — Не забудь, завтра приедут снимать сюжет про тебя и Аню, — он аж поперхнулся чаем. На секунду показалось, что Этери вообще не про постановку программы, а про лав стори какую-нибудь. — Про новую короткую? — глупо уточнил мужчина. В ответ прилетела третья по счету странная улыбочка, — Помню я. Помню, — тут же заверил он, отводя встревоженный взгляд. Вот если о чем-то догадалась или узнала — нельзя прямо сказать?! Без этих намеков. Есть ли вообще эти намеки или просто, что называется, на воре шапка горит? — Чтобы ты не скучал, тут еще работа нарисовалась, — вдруг ошарашила Этери, — Алена подала идею переделать Нью-Йорк в новую короткую. Я думаю, это разумно. — Тебе не кажется, что слово «разумно» несколько неприменительно… — аккуратно начал Даниил. Не хватало ему еще Косторной с ее идеями! — Не кажется, — резко перебила Этери, давая понять, что разговор окончен, приговор на исправительные работы в компании Алены ему вынесен, обжалованию не подлежит. — Косторная! Твиззлы на левой. На левой! — резко выкрикивает он. Сил никаких с ней не хватит. У него на одной стороне катка ангел, на другой — сущий чертенок. Обе сводят с ума, но по-разному. — Ань, очень неплохо, — одобрительно улыбается мужчина. — Я в конце ни в один акцент не попала, — хмурится Щербакова. Он не может сдержать нежную улыбку: маленький перфекционист и сама себе критик. Вот уж кому точно не надо орать про не ту ногу через весь каток. Стоит подумать об Алене — она тут как тут, тормозит, с головы до ног осыпая его ледяной крошкой. — Даниил Маркович, можно мне еще один прогон? — Нужно! Ты отсюда не выйдешь, пока не покажешь мне все связки. Он возвращается к ноутбуку — включить музыку. Алена на старт не торопится, о чем-то весело переговариваясь с Аней. Как и на чем завязана эта дружба, Даня так до конца и не понял. Ну, с Сашей понятно — обе целеустремленные, помешанные на фигурном катании. Может, не особо они это обсуждают между собой, все-таки соперничают еще с детских стартов и вряд ли будут охотно делиться друг с другом спортивными переживаниями, но общего у девочек много. И то, слегка тревожно за такую близкую дружбу. Сашка проигрывать не умеет, и с этой точки зрения то, что они до сих пор не рассорились в пух и прах — странно. Понятна и дружба Ани с Дашей — делить особо нечего. Даже общих стартов - тех, на которых разыграывалось бы что-то принципиальное - пока не было. Алена… Ну, тут разве что теория про притягивающиеся противоположности. Почему-то вместе с Аленой к Ане притягивались еще и неприятности: то мизинец сломанный, то сработавшая сигнализация на базе в Новогорске — вейпом затягивались по очереди. Чей был девайс, так и не прояснилось, поэтому он этот грех с чистой совестью и огромным удовольствием приписал Косторной. То мальчики под кроватью — пять человек! Пять! То чертов покер на раздевание… И это все — за одно только межсезонье! Не считая всяких детских проделок: то попались на воровстве хлеба из столовой, то решили пошутить — подменили флешку с музыкой, и вместо Алининой короткой на весь каток гремел АК-47. Все бы ничего, смешно, но настоящую флешку они умудрились потерять, и тренировка пошла в направлении женского полового органа. Потом, тайком проползли на банкет после Финала Гран-при, не увидел бы хореограф Косторную в обнимку с бокалом красного сухого — мир увидел бы чемпионку и вице-чемпионку в неожиданном амплуа. Короче, если и было в Анечке что-то, заставляющее искать приключения на мягкое место, то проявлялось оно исключительно в компании вышеупомянутой. — Музыку-то включи, — тихо напоминает Аня, указывая взглядом на замеревшую в стартовой позиции подругу. Как-то незаметно подъехала и затормозила. Никакой противной ледяной крошки. — Еще один прогон и я тебя отпущу, — обещает он. Устала — это заметно. Почти целый день на льду. — Я тоже не уйду, пока все не соберу, — упрямо возражает девушка. — Это ты типа намекнула, чтобы я поменьше наезжал на Алену? — смеется Даня. Только она так может: одной емкой фразой выразить все свое недовольство его поведением. — Это типа обостренное чувство справедливости, — Аня с улыбкой пожимает плечами, почти не глядя на него — безотрывно наблюдая за катающейся фигуристкой. — Ну, что я сделаю, если ты не даешь повода на себя наезжать? Она только фыркает в ответ — не аргумент. Во-первых, дает, конечно, поводы. С другой стороны, не очень-то веские. По крайней мере, за прошедших три дня она успела выучить всю хореографию, выдала парочку сносных прокатов, без всяких там «я забыла, как там должно быть и сделала по-другому». Во-вторых, даже если поводов нет, то, с точки зрения Ани, нужно их найти и поделить поровну на них двоих все замечания и нервные окрики. — Левая нога! — почти хором. Даня в растерянности разводит руками — видишь? Как тут не заорать? — Может, пусть уже на правой делает? — вид у Ани удрученный. Слава всем Богам — поставила себя на его место. — Да мне-то что, хоть на двух, — раздраженно огрызается мужчина, — Можно вообще не ехать дорожку, если баллы не нужны. Блять, Алена! — он выключает музыку. — А, блин, это потом… — удивляется Косторная, — Все, я вспомнила, можно доделать? Он каким-то невероятным образом, нечеловеческим усилием умудряется сдержать колкости из разряда: «Ты на прокате так же скажешь?» — главным образом потому, что Аня неодобрительно сверкнула глазами. Вот как она это делает? Еще до того, как он успел что-либо сказать. — Доделывай, — сквозь зубы цедит хореограф, — Тут человек, вообще-то, свою очередь ждет. В общем, мечты сбываются, ожидания оправдываются — правда, далеко не всегда так, как этого хочется и не тем образом, который изначально планируется. Хотел по десять часов в день тусоваться с Аней — получи и распишись. Теперь вся надежда на вечер. Не к нему домой уже, конечно, но хотя бы полчаса вдвоем в машине — уже за радость. После нервной тренировки прилетает сообщение: Анютик: Можем сегодня еще Алену подвезти? Досчитать до десяти. Выбросить из головы язвительные возражения. Д.М.: Не уверен Д.М.: Придется крюк делать большой, мы все устали Д.М.: Давай я лучше вызову ей такси? Подходит такой вариант? Анютик: Она ко мне поедет Анютик: С мамой поругалась Д.М.: Тогда могла бы не спрашивать) Д.М.: Тебя же в любом случае везу Алена, нисколько не раздумывая, запрыгивает в машину на переднее сидение. — Классная тачка у вас, — беззаботно улыбается. Даня колеблется несколько секунд. Потом представляет себе лицо Ани, обнаружившей, что ее законное место занято. — Пересядешь, пожалуйста, назад? — как можно ровнее и спокойнее предлагает он. Девушка пожимает плечами — в принципе, нетрудно. Он тут же немного смягчается в ее отношении, все-таки, человек понимает русский язык и в состоянии отреагировать на вежливую просьбу. Алена пересаживается, в салоне воцаряется неловкое молчание. Говорить особо не о чем — разве что о причинах взаимной недружелюбности. Блин, где вторая-то? Вернее, первая, самая любимая, долгожданная и умеющая приподнести неприятный сюрприз в виде блондинки на заднем сидении, да так, что язык не поворачивается выразить какое-либо недовольство. — Спасибо, что подождали, — Аня одним кивком головы просит его открыть багажник. Он, в свою очередь, не может не выйти и не помочь ей с вещами, потом по привычке открывает перед ней дверцу автомобиля — это ладно, но вот когда по той же самой въевшейся на подкорку привычке, сам застегивает ей ремень безопасности… Именно в этот момент Даня почти кожей ощущает, как округляются глаза у Алены. Лучший способ дать человеку пищу для размышлений — ничего не объяснять и продолжить вести себя странно. Аня, забывшись, роется в его телефоне и переключает музыкальные композиции с одной на другую. Потом он спрашивает: — Там вода осталась еще? — и она достает откуда-то бутылку и заботливо откручивает крышку. В конце концов, становится очевидно, что терять уже нечего. — Заправимся, — Даня сворачивает на первую попавшуюся заправку. Выходит из машины. Аня выскакивает следом, якобы, в туалет. — Мне кажется, мы очень жестко палимся, — замечает он, едва удается покинуть зону видимости автомобиля. Внимательно всматривается в ее лицо — напряглась? Испугалась? Расстроилась? — Она за всю поездку ни слова не сказала, — в глазах у Ани пляшут смешинки. — Это серьезный стресс, если Косторная перестала болтать. — Я ее вообще никогда такой озадаченной не видела, — смеется девушка. Близко-близко от его лица, — Целуй уже, — вдруг, выдохнув, требует она. — Мы, вроде, заправиться приехали, — чуть-чуть поддразнивает он. — У тебя полный бак, так что… Договорить, разумеется, у нее не получается. — А бензин? — глупо переспрашивает Алена, когда, спустя почти десять минут, они возвращаются в машину. — Там это… — Очередь большая, — Аня искренне пытается ему помочь. На заправке, кроме черного Мерседеса, ни одного авто.