По тонкому льду

Сбежать пораньше у Даниила, разумеется, не получилось. Предлога не нашлось, а на откровенно наглый побег не хватило глупости: помнился еще тот спонтанный утренний визит начальницы после его показательного ухода с тренерского совета. Так что сидел, ёрзал, усердно создавал видимость заинтересованности всем происходящим. Все-таки желание работать без продыху с появлением постоянных отношений в нем подугасло. Оказывается, нихрена он не трудоголик, и, если бы Аню не нужно было тренировать, он вообще бы, может, от половины нагрузки избавился бы. Даня отмечает в себе эти мысли с некоторой настороженностью. Если уж он не может с прежней легкостью справляться с повседневными задачами — как этого можно требовать от Ани? Когда взрослый мужчина ведет себя, как влюбленный дурак — чего от девочки ждать? Анютик: Я не могу перестать улыбаться Д.М.: Что такое?) Анютик: 300 сообщений Анютик: И все от одного человека Да уж. Он же прекрасно знал, что она не может ничего прочитать и уж тем более ответить — без телефона-то! — и все равно, писал по привычке, каждый раз, когда хотелось что-нибудь ей сказать. Все три дня писал, включая даже сегодняшний вечер, вплоть до ужина. Собирался, разумеется, все удалить перед тем, как вернуть ей мобильник, но забылось, — и неудивительно, учитывая, в каком сумбуре пришлось это делать… Даня вспомнил обо всем уже когда напротив сообщений начали загораться синие галочки, означающие только одно: пойман с поличным. Пока она читала, размышлял, что глупее: накатать три сотни сообщений в пустоту, из которых больше половины не несут в себе никакого смыслового содержания, кроме очевидного «Я тебя люблю» или сидеть и переживать потом, что та, кому они были непосредственно адресованы, сейчас возьмет и всерьез задумается о душевном здоровье отправителя. На фоне невиртуального мира с экрана ноутбука начальницы что-то вещал Горшков, то и дело вопросительно и весьма выразительно поглядывая на молодого тренера. Этери тоже сверлила своего хореографа недовольным взглядом — но он залип на эти мелькающие синие галочки, как загипнотизированный. Д.М.: Я дурак, да?) Анютик: Немножко) и я очень люблю тебя в том числе за это Анютик: А еще ты поставил меня в неудобное положение Анютик: Я тебе должна, наверное, штук 200 признаний в любви Анютик: Так не честно! Нет, все-таки глупее всего было думать, что она как-то по-другому отреагирует. Даня смотрит на эти ее сообщения и не может не улыбаться. Это его Аня, которую не смущает то, что в своих душевных порывах он частенько выглядит полным идиотом. Д.М.: Больше) Анютик: С процентом? Д.М.: Конечно)) Анютик: Стесняюсь спросить, какая ставка Д.М.: 365% Д.М.: В день Анютик: Ого Анютик: Это грабеж Д.М.: Разрешаю часть долга вернуть поцелуями Анютик: Я все равно за всю жизнь не расплачусь Д.М.: В этом и смысл)) Д.М.: Теперь придется любить меня всю жизнь Анютик: Ну Анютик: Не сказала бы, что это как-то противоречит тому, что я и так планировала) Он еле сдерживает смех. Почему-то представляется, что она как-нибудь так же ответит на предложение руки и сердца. Простое человеческое «Да» — совсем не про нее. Д.М.: Это для страховки)) Д.М.: Я скучал по нашей переписке Анютик: Я тоже Анютик: Ты скоро? Д.М.: Полчасика еще Д.М.: Может, немного больше Д.М.: Выбери пока фильм) — Ты, блин, может послушаешь немного? — шипит старший тренер, отключив микрофон — Хуже спортсменов со своим телефоном. — Что я там не слышал? — возражает Даниил, — Как начнем работать, перестану отвлекаться. Этери раздраженно отмахивается от него. Что возьмешь с дурака? Даже Горшков, кажется, всю ситуацию понимает и сочувственно ей кивает — мол, забейте, Этери Георгиевна. Анютик: Я нашла себе новую футболку Анютик: [Фотография] Возможно, Аня тайком мечтает о его смерти — к такому выводу Даниил приходит, посмотрев на фотографию. Селфи в зеркало, на заднем плане явно его номер. У нее волосы завернуты в полотенце, одета в его белую футболку и больше, кажется, ни во что. Максимум — нижнее белье, и то, сверху оно совершенно точно отсутствует. Д.М.: Так, я чувствую мне надо поторопиться Д.М.: Иначе домой поеду с пустым чемоданом Анютик: Мвуахахаахах Анютик: Тут еще рубашки есть прикольные… Воображение совсем некстати рисует ему другое селфи в зеркало. В расстегнутой рубашке на обнаженное тело. Д.М.: Так Д.М.: Клептоманка Анечка Д.М.: Держите себя в руках)) Анютик: Не Д.М.: Мне придется провести с тобой воспитательную беседу Д.М.: Про то, что воровать — нехорошо — Глейхенгауз, ты задолбал! Горшкова на экране уже нет. Зато есть разъяренный взгляд напротив. Кажется, Этери тоже уже готова провести ему воспитательную беседу — и далеко не такую приятную, какую он хотел устроить для Ани. — Ты хотя бы услышал про этап в Японии? — устало интересуется женщина. Все-таки у нее тоже не бесконечный запас энергии, чему Даня сейчас несказанно рад. — Я туда не лечу, — пожимает плечами мужчина. Само собой как-то вырывается то, о чем думал уже несколько дней подряд. Нельзя ему в Японию. Даша и без него прекрасно справится, а вот Ане готовиться к Франции… — С какой это радости вдруг?! — возмущается его собеседница. — Буду Ане ставить новую короткую, — как можно более будничным тоном сообщает Даниил. Он ждет смертоносной бури, не меньше, потому что в ста ситуациях из ста Этери ненавидит, когда ее ставят перед фактом, тем более в таких серьезных вопросах. С другой стороны, нужно же показать, что он все для себя уже решил — и пусть старший тренер не признается в этом никогда, но в случае Щербаковой последнее слово все равно за ним, а значит, сейчас Тутберидзе останется только поорать немного, а потом смириться. Как обычно. — Да, программу нужно менять, — вдруг сразу соглашается она, — Что-то не то у нее с этим востоком. Как будто чего-то не хватает… — У нас времени разбираться нет, так что… — подхватывает Даня и тут же ищет в телефоне отобранные композиции, — Послушаешь? У меня, вроде, уже есть идея, надо бы обдумать… — Ну слава Богу, я уж думала, ты решил совсем перестать работать, — едко комментирует старший тренер, но в процесс включается охотно и с интересом. *** К себе Даниил возвращается поздно — в двенадцатом часу. Воодушевление, оставшееся как приятное послевкусие от творческой работы над новой программой, быстро улетучивается, когда он понимает, что последнее сообщение Ане было отправлено им больше двух часов назад. Он быстро пробегает глазами то, что она писала после этого. Что-то пошутила про воспитательную беседу. Потом спросила, что он хочет посмотреть. Где-то час назад поинтересовалась, скоро ли он. Дальше вышла из сети. Неприятное предчувствие усиливается с каждым шагом, приближающим его к двери номера. Вдруг ушла, не стала ждать? Или сидит заплаканная? Ни одно из плохих предчувствий не сбывается. В комнате тихо, только из динамика ноутбука еле слышно потрескивает голос комментатора. Что-то про Мао Асаду. Сразу чуть-чуть перехватывает дыхание — от нежности. От парадоксального и такого острого ощущения правильности картинки перед глазами. Небрежно скомканное полотенце, кое-как повешенное на спинку кровати. Аня безмятежно спит, раскинув руки и ноги, как маленькая морская звездочка. Мокрые волосы налипли на лицо и спутались на подушке. Даня качает головой: глупышка. Не расчешет же завтра. Одеяло сбилось в комок и валяется где-то в стороне, его футболка, до безобразия огромная на ней, слегка задралась и сползла с одного плеча. Красивая до безумия. Ему хочется целовать. Туда, в ровно вздымающиеся ребра, и дальше — влажной дорожкой вниз по полоске прямой мышцы живота, обвести языком пупок и спуститься еще ниже, отодвинуть губами полоску черного кружева… И в голове, как сладкий туман, мелькают обрывочные воспоминания двухдневной данности: тонкие пальчики, сжавшиеся на плечах, мелкая дрожь в аккомпанемент хриплым стонам в его губы, горячая влага, пульсация под ладонью и глаза, помутневшие и желающие, как бы она ни старалась отвернуться или прикрыть их, он это видел — то, какой она может быть, когда забывается, когда доверяет себя целиком, когда нежность и покорность его движениям сменяются требовательной страстностью. Не он владел ею в момент самой откровенной близости — она брала то, чего сама хотела, и не было у него желания потребовать чего-то большего, чем то, что ей хотелось дать. Сама того не понимая, возможно, она давала больше, чем забирала у него, когда постепенно заполняла собой целую жизнь, вплетая в нее новые смыслы — и делала это так ненавязчиво, что совсем не хотелось сопротивляться. Эта картинка сейчас — тоже маленький смысл. Как будто украденный эпизод из будущего. Фото на память — сохранить в папку «Любимая». Даня старается потише — переодеться, поставить оба телефона на зарядку, завести будильник на почти привычное уже время. Так спонтанно, легко за каких-то четыре дня сформировался совместный быт. Неправильный, странный, рискованный, с этими ранними подъемами, с постоянными обещаниями самому себе не позволять ей ночевать в его постели — и все-таки вчера он бы не смог уже заснуть без нее, если бы не сонная доза, так предусмотрительно принятая в номере у Букина. И сегодня вроде тоже мысленно поклялся, что выпроводит ее еще до десяти, но не успел вернуться к назначенному часу и теперь почему-то ужасно этому рад. Он убирает ноутбук, аккуратно закрывая крышку. Но Аня все равно просыпается, сонно и слегка удивленно хлопая глазами. Это как выключить телевизор — человек, который перед ним задремал, тут же очнется и потребует включить обратно. — Ты долго… — она пытается изобразить недовольный тон, но спросонья получается плохо. — Прости, малыш… — виновато улыбается Даня, — Очень хотел к тебе, но… Никак. Вообще. — Ладно, — понимающе-серьезно кивает девушка. — Не обижаешься? — недоверчиво уточняет он, присаживаясь на краешек кровати. — Неа, — лениво отмахивается Аня, сладко зевает, потягивается и, с трудом оторвавшись от подушки, перекладывается головой к нему на колени, — Спать хочу, — сообщает так, словно это совсем не очевидно. От нее тепло и нежно что-то плещется и разливается внутри. Она пахнет совсем немного его гелем для душа, и так странно-приятно этот запах перемешивается с ее собственным, сладким и дурманящим, что ему хочется закрыть глаза и просто подышать немного. — Я… — вдруг посерьезнев начинает Аня. Смешная. Неужели думает, что он ее прогонит? Это все равно, что от себя оторвать кусочек. — Давай-ка волосы твои высушим, — перебивает Даниил, — А потом спать. — Ты со мной, — наполовину вопрос, наполовину утверждение. Ей бы юристом работать или кем-то вроде того. Умеет четко формулировать условия. — С тобой, конечно. Куда я теперь от тебя денусь? — смеется мужчина. Он аккуратно просушивает каждую прядь — сверху вниз, прохладным воздухом, бережно расчесывает, начиная с кончиков, чертыхаясь каждый раз, когда расческа цепляется за волосы, и она морщится от тянущей боли, шумно вдыхая. В этой неторопливой заботе есть что-то будоражащее — то ли ее молчаливое терпение и безоговорочное доверие, то ли чисто физическое: она смешно ежится, когда струя воздуха попадает на шею, поводит плечами, чуть-чуть выгибается, покрывается мелкими мурашками. Ему так хочется делать это еще и еще, наслаждаясь короткими вспышками удовольствия на ее лице, отражающимися в зеркальной дверце шкафа напротив кровати, а может, хочется забить на эти волосы и изводить уже своим дыханием, крыть мелкими поцелуями, любить, обнимать, забыться в ласках. — Все, — довольно улыбается Даня, перекидывая ее волосы вперед и тут же прижимаясь губами к обнаженной шее, — Самая красивая, — он крепко обвивает девушку за талию, укладываясь подбородком к ней на плечо. — Мы самые красивые, — поправляет Аня, рассматривая отражение в зеркале, — На меня сегодня божья коровка села на пресс-конференции. Мама сказала, что это на счастье, — она поворачивается и пытливо, серьезно смотрит ему в глаза, — Мы будем счастливы? — Я уже счастлив, — признается мужчина и зачем-то уточняет, — А ты? — И я, — легко соглашается она и тянется к его губам — нетерпеливо, жарко. — Это как-то не располагает ко сну, — бормочет Даня сквозь беспорядочные поцелуи, которые они оставляют друг на друге. — Может, я не хочу спать, — лукаво улыбается девушка и жмется к нему вплотную горячим телом. — А чего хочешь? — Тебя, — еле слышный выдох в приоткрытые губы. Она тут же смущается, осознав, как это прозвучало со стороны, и спешно начинает оправдываться, — Ну, в смысле… — Я понял, — он остужает ладонями ее зардевшиеся щеки, — Все хорошо, родная. Все хорошо.