По тонкому льду

— Опа, откуда такая счастливая? Три пары удивленных глаз: Саша, Марк, Женя. Ане резко становится душно в двух кофтах — одна поверх другой. Проклятая толстовка кажется ей жаркой тюрьмой, мешающей дышать. — А вы что здесь делаете? — немного ошалевшим голосом спрашивает она, нервно натягивая огромные рукава так, чтобы они закрыли предательски трясущиеся руки. Меньше всего сейчас ей хочется привлекать к себе чье-либо внимание. Переглянувшись с Сашей, она с ужасом замечает мелькнувшую в ее глазах нотку узнавания — подруга то ли вспомнила, как пару недель назад Даниил Маркович приходил в этой толстовке на тренировку, то ли сделала очевидный вывод по лейблу Gucci, так предательски ярко выделяющемуся на груди. Вместо смущения и желания оправдаться перед всеми — эмоции, которые, по ее убеждению, должны быть логичной реакцией на эту ситуацию, — Аня, помимо духоты, чувствует…раздражение и разочарование. Расспросы и приколы друзей совсем не входили в ее планы на оставшееся время перед сном. Они не уживаются с тишиной, оставшейся в душе после идеального вечера. Ей хочется сохранить эти воспоминания, отпечатать их в себе навечно, как святыню, прожить, а не расплескивать, беспокоясь и выдумывая объяснения. — Мы вообще-то, пришли к тебе, — Саша пожимает плечами, скрещивая руки на груди, — А ты куда-то свалила, не предупредив, и даже не взяла телефон. В ее голосе слышится едва уловимая обида. Марк приобнимает ее за талию, как будто посылая невербальный сигнал: «Успокойся, все хорошо». Почему-то от этой картинки у второй девушки сжимается сердце: хотелось бы ей, чтобы они с Даней могли так же…в кругу друзей. Совершенно открыто. Эти двое могут обниматься, целовать друг друга хоть у черта лысого на глазах, и ни один человек не посмеет им сказать, что это плохо, неправильно, никто не назовет Сашу несмышленым ребенком, а Марка — безнравственным педофилом. — Как погуляла? Не икалось тебе, когда все за тебя беспокоились? — допытывается подруга, — Может, расскажешь хотя бы? — Я не собираюсь усугублять сплетни, которые вы и так распустите, — Аня раздраженно закатывает глаза, — Можете думать, что хотите. Прости, что не взяла телефон. Она снимает и аккуратно складывает толстовку на свою кровать под аккомпанемент общего молчания. Кажется, ее слух обострился до невозможности: она вполне может ощутить спиной, как нервно подрагивают Сашины пальцы, как двигается ладонь Марка, нежными касаниями ласкающая огненные волосы, как ничего не понимающий Женя в десятый раз поворачивает запястье против часовой стрелки, чтобы посмотреть на экран Apple Watch. — Да все понятно, — ядовито ухмыляется Саша, бросая едкие слова туда же, в спину, — толстовка от Гуччи, улыбка на пол-лица. Это было свидание. И я даже знаю, с кем оно было и как этого человека назвали бы твои и мои родители. Аня резко разворачивается, расправляя плечи. Гадкий намек не просто понят, он прилетел точно в цель, как отравленная стрела Робина Гуда. — Да? — она прищуривается, вытягиваясь в струну от напряжения, — Может, всех нас просветишь? Или давай, позвони сразу моей маме, — с небрежной издевкой предлагает Щербакова. Видимая властность, владение собой — всего лишь иллюзия: в глазах уже стоят слезы, жгучие, готовые в любую секунду хлынуть водопадом. «Этого от тебя и хотят. Не смей», — она уговаривает сама себя, сжимая хрупкие пальцы в стальной замок. Не допуская ни одной дрожащей нотки в голосе, Аня продолжает:  — А, подожди, я сейчас расплакаться должна по твоему сценарию? А потом, наверное, рассказать вам в подробностях о своей личной жизни? Забыв о существовании Марка и Жени, две девушки пилят друг друга взглядами. Одна из них похожа на изящную пантеру, готовящуюся к финальному прыжку. Другая — разъяренная, обиженная львица, в любой момент способная разорвать соперницу на клочки. — Ладно, девочки, — Марк даже вздрагивает, когда они синхронно оборачиваются на него, — Я бы очень хотел посмотреть, как вы подеретесь, но вы не в купальниках, поэтому… — он теряется, не зная, как разрулить ситуацию и умоляюще смотрит на Женю. Тот быстро подхватывает мысль: — Поэтому давайте я налью Ане чай, и вы обе успокоитесь, — спокойно предлагает парень, расслабленно и даже как-то скучающе глядя на девочек. Аня, чувствуя, что теряет самообладание, не пытается возражать, и, разочарованно махнув рукой на Сашу, разворачивается обратно к своей кровати. — Не хочу я никакой чай, — глухо резюмирует она, не глядя на ребят, — Я в душ. Можете обсуждать меня, я все равно ничего не услышу. Едва за ней закрывается дверь санузла, Саша взрывается, не дожидаясь даже характерного звука включенной воды. Ей очень хочется вставить свое последнее слово, чтобы не чувствовать, что раунд остался за Щербаковой. — Эгоистка и истеричка! — выкрикивает она вслед подруге. Потом, повернувшись на обалдевших парней, говорит фальшиво-спокойным голосом: — Как же бесит она иногда. Королева, блин, — опустив взгляд на свои руки, девушка замечает небольшой скол на ногте и тут же принимается яростно его ковырять. — Извини, Саш, но, по-моему, ты сейчас нарвалась сама, — после некоторой мучительной паузы, Женя осторожно начинает разговор. Саша раздраженно вздыхает, не отрываясь от своего нервного занятия: — Блин, ну ты хотя бы не лезь. Ты даже не знаешь, чья это толстовка. Парень флегматично пожимает плечами: — Мне это не нужно. У каждого человека есть границы его личной жизни, и Аня очень четко обозначила свои. Не знаю, почему тебя это так задевает. От его слов девушку передергивает, и Марк непроизвольным жестом хватает ее за руку, предупреждающе ее сжимая. — Подожди, Марк, — она недовольно поводит плечом, и, уже обращаясь к Жене, спрашивает, — То есть то, что девушка, которая тебе нравится, мутит с хореографом, тебя не смущает? — Это хореограф? Глейх что ли? — он улыбается, обескураживая ее своим спокойствием, — Это даже лучше. — С чего бы? — Марк и Саша задают этот вопрос почти хором, с интересом глядя на собеседника. — А вы думаете, у них что-то выйдет? — презрительно усмехается Семененко, — Я вот почти уверен, что он первым свалит в закат, когда об их отношениях пойдут пересуды среди тренеров и родителей. Он же не тупой. Рисковать работой, социальным статусом, подставлять команду. Аню жаль, но разговоры здесь бессильны. Она, я уверен, влюблена и совершенно об этом не думает. Но Аня думает, не может не думать. Думает, сидя на полу душевой кабинки под струей горячей — почти обжигающей — воды. Она впервые не нашла в себе сил даже раздеться, и теперь равнодушно наблюдает, как с новой розовой кофты стекает яркая краска, заливает светлые серые джинсы. Их не отстирать теперь, но это не кажется ей проблемой — так, мелочь, недостойная внимания. Просто факт. Еще один очевидный факт — им двоим никогда не будет легко. Если даже близкая подруга реагирует вот так, бросается гадкими намеками, что скажут остальные? Родители, Этери Георгиевна, девочки из команды, не говоря уже о людях, которые не имеют к ее жизни никакого отношения. Тем самым ядом, который сочился сегодня из Сашиных уст, будет отравлен каждый их хороший момент. Машина… Озеро… Теперь даже не захочется об этом вспоминать. Она не злится на подругу, прекрасно зная, что сказала бы ей в диаметрально противоположной ситуации. Ей бы тоже было дико осознавать, что Саша встречается с взрослым мужчиной. И одно дело — подколы, шутки, и совсем другое — заметить что-то очевидное. «Я бы тоже, может, сорвалась», — думает Аня, как-то обреченно улыбаясь. — Ань, с тобой все в порядке? — голос Саши выдергивает ее из размышлений. Она не знает, сколько прошло времени, но, судя по сморщенной коже на подушечках пальцев, довольно много. — Ань… — обеспокоенно зовет подруга, — Аня, прости меня. Я не знаю, что на меня нашло и зачем я это сказала. Все ушли. Открой, пожалуйста, дверь или выходи, я волнуюсь. Аня еле находит в себе силы, чтобы добраться до двери и открыть защелку. Со всех сторон с нее капает вода, заливая мягкие гостиничные коврики и холодный кафель. — О Господи, ты идиотка — Саша не стесняется оценить ее внешний вид по достоинству, — видела, что у тебя со штанами? Вторая девушка только пожимает плечами — плевать. — Снимай это все, живо мыться, а я, видимо, подработаю уборщицей и прачкой на полставки. В эту ночь не спят, как минимум, четыре человека. Две девушки. Они, обнявшись, сидят на кровати. Одна из них рассказывает историю своей жизни — точнее, ее последние семь лет. Другая слушает, не перебивая, уточняя детали, то смеясь, то едва сдерживая слезы. Два мужчины. Один из них считает себя умным и взрослым, но к своим тридцати годам он так и не научился принимать тяжелые решения. Половину ночи этот мужчина, к своему стыду, провел в каком-то баре напротив гостиницы, пытаясь вытравить из головы образ девушки: черное кимоно, обжигающие губы… Он возвращается к этому моменту снова и снова, и с каждым повторением ему все больше хочется опять ее поцеловать. Второй неспящий — восемнадцатилетний парень, у которого в голове зреет четкий и безупречный план завоевания Анны Щербаковой. Он спокоен, решителен и абсолютно уверен в своей безоговорочной победе.