Сильные слова

       Хаген был уверен: сердце каждого, кто увидел зелёные паруса вдалеке, забилось сильнее. И чем ближе они подходили, тем понятней становилась причина происшествия, случившегося почти сутки назад. Тогда кожа на груди у пересмешника сначала стала немного покалывать, потом зудеть, затем нестерпимо чесаться и под конец гореть. Почти буквально, так как волдыри от ожогов спутать с чем-либо трудно. Примерное такое же произошло и с другими матросами «Невесты». Джа-Джинни превозмогая всё, отправился за Марис на «Полуночный призрак». Очарованная внимательно рассматривала матросов и в то же время ожоги начали исчезать так же беспричинно, как и появились. Кто-то успел пошутить: у Марис исцеляющий взгляд.        — Нити очень чётко видно — тянутся на северо-восток, — улыбнулась очарованная. Туда они и плыли.        Теперь, приближаясь к «Невесте ветра», никто не мог скрыть удивления. Она себя изменила. У неё появились… пушки. Некоторые высказали опасения: а не заартачатся ли «Луна» и «Чёрная звезда», испугавшись таких новшеств. Но три фрегата спокойно соединились крючьями.        Почему на самом деле Хаген не последовал со всеми в каюту Кристобаля, он не мог до конца себе объяснить. Магус не лукавил, говоря Сандеру о том, что его место среди вторых. Но конечно не стал бы рассказывать: рядом с Ризель он как юнец всё ещё не мог рассуждать здраво. И плевать на небесный компас. Он и так видел слишком много того, что предпочёл бы забыть. А ещё пересмешник хотел послушать рассказ Сандера и побыть с «Невестой». Оборотень не понимал, как сильно скучал по ней, пока не ступил на палубу. «Невеста» обняла сразу же, как это может делать только фрегат со своим матросом. А потом Сандер резко осел вниз. Хаген не задумываясь, приказным тоном, отправил матроса в каюту капитана.        Помимо Кристобаля и Эсме к Сандеру подошёл Айлантри Корвисс. Молодого ворона — клятвопреступника — узнать, после рассказа матроса-музыканта, не составило труда. Особенно если знаешь, на что смотреть. Белые волосы казались теперь такой мелочью. У магуса вместо правой кисти торчала воронья лапа. Полужизнь во всём своём блеске и ужасе. Интересно, что скажет об этом Лайра… А потом Кристобаль, не отходя от сидящего Сандера, принял молодого ворона в команду. Они не пожимали рук, но пересмешник почувствовал это всем телом.        Ещё через некоторое время, когда фрегаты расцепились — прощанием с принцессой служил кивок головы — оборотень получил мысленный и в этот раз весьма строгий приказ явиться к капитану.        — Итак, — протянул Кристобаль, когда Хаген уселся за столом напротив.        Пересмешник вздохнул. Феникс видел его насквозь даже до того, как тот стал его матросом. Но на лице капитана не сквозил и намёк на ухмылку или снисходительную улыбку, только безмерная усталость.        — Ты хочешь нас покинуть, — капитан не спрашивал, — и имеешь на это полное право.        — Тогда почему я опять чувствую себя… предателем?        — Ты сам выбираешь, что хочешь чувствовать. После всего, что произошло никто, ни за что и никогда тебя не осудит. — Фейра помолчал, — береги её, она, конечно, сильная, но порой может не рассчитать свои силы.        Пересмешнику показалось, что капитан говорил не только о принцессе.        — Спасибо, капитан.        Кристобаль Фейра протянул руку, а Хаген Локк пожал её и в тот же момент почувствовал, как нити, связывающие его с «Невестой ветра» исчезли. Но их не перерубили, как туго натянутый канат, когда от удара концы разлетаются в стороны, их аккуратно перерезали, и концы отделились плавно, безболезненно. Но внутри всё равно появилась ноющая пустота. Пересмешник знал: если фрегат не захочет отпускать матроса, капитан не сможет этого сделать. Значит «Невеста» тоже приняла его выбор.        — Будь счастлив, Хаген, и постарайся выжить завтра. — Капитан похлопал его по плечу.        — Вы тоже, — тихо ответил оборотень и вышел.        В кубрике тем временем вовсю шло знакомство с новым членом команды. Матросы заваливали молодого ворона вопросами, а тот краснел и смеялся. Хаген с грустью подумал: вот как должно происходить правильное вступление новичка. А потом появилась Марис Гансель. Пересмешник нахмурился.        — Не пугайтесь, мальчики, — весело сказала она, взмахнув рукой. — Я пришла проведать музыканта.        По опыту оборотень знал: стоит приготовиться к чему-то весьма необычному.        Когда Марис ушла повисло настороженное молчание, а потом — Хаген проклял всё, что можно — Корноухий выпалил:        — А вы знаете, что наш оборотень… загарпунил принцессу.        — Скорее уж она его, — встрял Таннибет.        На мгновение кубрик снова окутала тишина, а потом все заговорили разом:        — Вы гляньте на него он ведь уже не часть команды…        — Променял нас на бабу…        — На такую бабу не грех и променять…        — Повежливей она вообще-то принцесса…        — Помните, как она разделалась с шаркатом…        Хаген обменялся взглядом с Сандером и успел позавидовать его глухоте.        В Росмер маленькая эскадра прибыла, как и предрёк Кристобаль, через четыре часа. Столица вороньего края выглядела зловеще. Коричневые домики с маленькими окошками и чёрными крышами, словно ощетинившиеся зверьки грозно взирали на тех, кто посмел без приглашения ступить в их владенья. Будто уже знали: ничего хорошего незваные гости не привезли. Резкий порыв ветра ударил в лицо, и Ризель поёжилась, но не только от холода. Суд на Кармором Корвиссом и другими заговорщиками должен был состояться на закате. Обычно не членам клана запрещалось присутствовать на подобном процессе, но для принца, принцессы и пламенного князя сделали исключение.        — Ты правда хочешь на это смотреть? — осторожно поинтересовался Хаген.        Ризель сидела на кровати, подле Фаби. Её Воробышка доставили в особняк Рейнена Корвисса. Старейшина, осматривая девушку, хмурился, и принцессе показалось, что его мысли совсем не в этой комнате. В конце концов, они условились: если выживут, старый алхимик приложит все свои усилия и знания.        — Нет, но я хочу убедиться, что больше это существо никому не навредит, — твердо ответила Ризель.        Когда в фонтанном дворе собралось не меньше сотни воронов и Рейнен Корвисс поднялся на возвышение привели осуждённых. Брат с сестрой одновременно схватили друг друга за руки, при появлении Кармора. Но все молчали, слова немота ворона сделалась заразной болезнью.        Ризель знала — где-то читала, а что не поняла, то спрашивала у приезжих росмеровцев, — Дух Закона — божество помешанное на справедливости — можно вызвать, обратившись к нему напрямую или через посредников, а ключевым в обращении являлось обвинение. Но призвать мог лишь тот, кто чувствовал себя пострадавшим настолько, что готов рискнуть собственной жизнью ради истины. Ведь наказание было сурово и не обходило клеветников, причастных, да и тех, кто мог бы нажиться на решении. Считалось, что Дух Закона обитает только в самом Росмере, может, поэтому Аматейн Эгретта никогда не жаловал столицу вороньего края своим посещением. Но нашлись бы смельчаки, посмевшие бросить слова обвинений самому капитану-императору?        Тишина продолжалась, и принцесса догадывалась почему. Вороны единственный клан, кому запрещалось пользоваться их Даром. А Белая Цапля как никто знала, к чему приводит сопротивление своей истиной природе. Сила накапливалась, сводила с ума. Вороны, как и фениксы, считались сильным кланом, раз смогли обуздать такой Дар. И, конечно же, абсолютно каждый ворон в душе считал такой запрет высшей несправедливостью. Кармора поддерживали, завидовали и восхищались.        — Я обвиняю! — послышался знакомый женский голос, и Ризель закрыла глаза.        Вира Корвисс была причастна… она подписала себе смертный приговор.        — Я обвиняю, — повторила Вира Корвисс, шагнув вперед и снимая одной рукой капюшон мантии. — Обвиняю Кармора Корвисса, Верна Корвисса, Ашиля Корвисса и Ивон Корвисс в нарушении запрета — в использовании магии полужизни. Я призываю Духа Закона и прошу его вынести справедливый вердикт…        Воронесса продолжала говорить и Белая Цапля, холодея, сильнее сжимала руку брата. В памяти мелькали образы и даже слова, будто всё это она уже слышала… Но в этот раз никто не прикажет забыть… Она вдруг вспомнила: всего-то пару месяцев назад рассказывала Фаби как жалела, что приказала Кармору «замолчать», а не «сдохнуть». Теперь же она смотрела, как его прах уносил ветер, а во рту стоял комок. Её мутило. У возмездия оказался мерзкий вкус. А потом произошло то, что не мог ожидать никто: Рейнан Корвисс, старейший и умнейший среди магусов исчез вслед за дочерью. Бросил их накануне битвы.        Всю ночь Белая Цапля провела с братом. Сначала капитаны фрегатов обсуждали стратегию защиты, затем «Чёрная звезда» начала преображаться. Слишком быстро и неправильно. Амари несколько раз буквально выворачивало. И итогом стало то, что переносимые боевые орудия им теперь были без надобности, потому что из палубы и переборок выросли… живые пушки.        За несколько часов до полудня — когда курьер принес банку с реморой — Ризель крепко обняла Амари, нежно поцеловала Хагена и произнесла:        — Умирать запрещаю!        Потом она вытащила рыбу-нерыбу и, проследив, чтобы та правильно прицепилась к шее брата, покинула фрегат. Её место согласно плану на «Белой кошке».        И при первой битве они выполнили приказ, но после второй… Слова не могли стать броней. Сражение закончилось, но разрушенных зданий и погребённых под ними людей было так много. Белая Цапля не могла им помочь. У нее не осталось сил. Она не помнила, как потеряла два пальца, и до сих пор не чувствовала боли, хотя кровь пропитывала повязку. Повсюду царил хаос. Ризель в бессилии возвела глаза к небу и увидела, как крылан — живой! — спикировал вниз. Принцесса направилась в сторону последнего уцелевшего причала. Ей требовалось увидеть знакомое лицо. Оказалось, Джа-Джинни тоже увидел знакомого.        Она не слышала, что сказал её отец. Кровь стучала в висках, заглушая любые звуки. Если Дух Закона посчитает, что она причастна… виновна, что ж, так тому и быть. Сейчас она вынесет приговор своему отцу, и, возможно, себе и они оба превратится в пыль. Но какая теперь разница. Белая Цапля вытянула правую руку и прошептала:        — Я обвиняю… — Краем глаза увидела, как крылан изменился. — Я обвиняю, тебя, Аматейн Эгретта, за то, что ты уничтожил кланы фениксов, буревестников и сов, — её голос становился громче. — За разорение кланов голубей и пересмешников. За то, что ты приказал извратить сущность фрегатов, — она перевела дух, — за зверства, творимые под личной Звездочёта… за то, что ты сделал с Паоло Занте, Тибуроном Эгреттой, Амари Эгреттой… и со мной.        Она замолчала. Её речь могла бы оказаться такой же длинной как у Виры Корвис. Но слишком много вещей стёрли из её памяти, а что не стёрли, запечатала сильным словом.        В то же мгновение Джа-Джинни, принявший в себя Дух Закона, подошёл к её отцу и положил свою когтистую руку ему на плечо. Он шептал те же слова, что и накануне в фонтанном дворе заговорщикам. Ризель знала, что последует дальше. Хлопок и пыль, в которую превратился капитан-император, развеялась на ветру. Человек-птица повернулся к ней. Ризель встретилась взглядом с крыланом, его бирюзовые глаза стали чёрными. Она зажмурилась и провалилась в темноту.        Над ним склонялась фигура из мрамора. Бледное пустое лицо, белые волосы. Вот только он чувствовал тепло от прикосновения пальцев и запах. Цветы с вишнёвого дерева. А потом приходила боль, всепоглощающая, непереносимая.        — Спи.        Веки тяжелели. Боль исчезала. Тело и разум подчинялись приказу.        Сколько именно раз это поверялось, Хаген не знал. Потом он начал ощущать во рту вкус горький и сладкий одновременно. Иногда слышал голоса, но суть произнесённых слов обычно ускользала. Порой приходили странные видения и умершие казались такими живыми. Но однажды оборотень открыл глаза и чётко увидел все тени на потолке. Попытался пошевелить рукой — не вышло, тело точно окаменело. Голова кружилась, но сон больше не шёл. Поэтому все усилия направились на поворот головы. Кое-как спарившись, пересмешник увидел задремавшую на кушетке Фаби. И она точно уже не напоминала полу-покойницу. Хаген опять попытался пошевелить пальцами на правой руке, потом на левой, затем на левой ноге и…        — Фаби! — из горла вырвалось что-то между хрипом и сипом, но девушка проснулась.        — Хаген! Я сейчас позову Ризель…        — Подожди…        — Я позову её, — она выскочила из комнаты.        Сколько прошло времени, перед тем как появилась принцесса, минуты или часы, оборотень не понял. Войдя в комнату Белая Цапля не произнесла ни слова, но улыбнулась. Магус впервые порадовался, что у него есть веская причина не улыбаться в ответ.        — Рассказывай. — слово прозвучало резче, чем он хотел.       Она села на кровать подле него.        — Ты потерял очень много крови, ногу чуть ниже колена пришлось ампутировать, — она тяжело вздохнула, — прошёл месяц. — Хаген будто провалился в ледяную воду. — Мы всё ещё в Росмере, целитель сказал, что твои раны достаточно зажили, и ты можешь находиться в сознании, не испытывая сильную боль.        Оборотень на секунду закрыл глаза, а потом спросил:        — Как всё закончилось?        — Водокрут огромный и быстрый. Он поглотил весь чёрный флот.        — Аматейн точно погиб?        — Да… его уничтожил Дух Закона на моих глазах, кстати, это теперь Джа-Джинни.        Магус слышал, что росмерский Дух Закона может вселяться в того кого посчитает достойным.        — Пожиратели напали не только на Росмер, — продолжала Ризель, — Каама, Облачный город…        — Кто погиб? — перебил её пересмешник.        — Многие… но Амари и Лайра выжили. Амари отправился в Облачный город за… матерью.        — Она жива?        — Да.        — Хорошо… — он помедлил и констатировал, — Фаби очнулась.        — Да. Почти сразу же после битвы. Мы объясняем это тем, что много мехов… пали в Облачной цитадели.        — Кристобаль?        Ризель медленно отрицательно помахала головой:        — Ни Эсме, ни Сандера, ни «Невесты ветра»…        Хаген уставился в потолок невидящим взором.        — Тебе что-нибудь нужно? — Ризель нарушила затянувшееся молчание.        — Хочу побыть один… И, Ризель, — он поймал её взгляд, — больше никаких сильных слов.        Она кивнула, а потом наклонилась и коснулась своими губами его. Но он настолько ослаб, что не мог ответить даже на этот легкий поцелуй. Или не хотел? Когда Белая Цапля ушла, магус собрал все свои силы, одёрнул одеяло, и долго смотрел на обрубок ноги.        Через какое-то время пришёл целитель — кажется, его звали Горра — Хаген удивился, как тот остался жив после исцелений всех в Росмере. Целитель начал показывать на баночки и флакончики с мазями и настойками, стоявшие на столике около кровати, и рассказывать, что за культей нужен бдительный уход и о возможных фантомных болях. Магус кивал, слушал в пол-уха и мечтал, чтобы его оставили в покое.        Битва началась на следующее утро. Подняться в кровати — проблема, но уже определенно не такая, как вчера. Всё-таки целительские настойки действовали. Встать Хаген всё ещё не решался, поэтому стал разглядывать комнату. На стуле около кровати сложена одежда. Оборотень не хотел предполагать, что делали с его телом этот месяц. Не то чтобы у него остались какие-то тайны от принцессы, но мысли об этой стороне их отношений вызывали отвращение. К стулу приставлены костыли. Хаген вздохнул, сел и спустил левую ногу на пол. С трудом оделся, и, взяв костыли, поднялся. Но не успел он простоять несколько секунд, как культю пронзила боль. Горели несуществующие пальцы, ступня, лодыжка… Он потерял равновесие и рухнул на пол.        — Господин! — раздался над ухом незнакомый женский голос.        Магус мысленно выдохнул: хорошо, что это только служанка. Он догадывался, как жалко выглядел, а фраза: «всё нормально», прозвучала очень нелепо. Пересмешник заверил девушку, что справится сам и поблагодарил за принесённую горячую воду к умыванию. Вторая попытка встать на костыли получилась более удачной, и пересмешник несколько раз прохромал по комнате, перед тем как сесть за бритьё. Оборотень долго смотрел на себя в зеркало, пытаясь осознать, как существовать теперь. В памяти ярко вспыхнули: образ Лайры, собирающийся просить о невозможном у Эсме и воронья лапа Айлантри.        Вскоре в дверь постучали.        — Не заперто.        В комнату вошла принцесса, а за ней по воздуху плыл поднос с завтраком. Хаген редко видел, как Белая Цапля использовала свой Дар в таких простых бытовых вещах, и завороженно смотрел, пока посуда сама собой расставлялась на столе.        — Доброе утро, — Ризель быстро оглядела его.        Оборотень мысленно поморщился: забыл сказать служанке, чтобы та молчала, хотя она вряд ли бы выполнила просьбу. Магус ничего не ответил и опустился на стул. Аппетита не было. Желания жить тоже.        — Целитель Горра говорит, что восстановление идёт хорошо, — начала Ризель, — но питание, пока должно быть, — она махнула рукой в сторону стола, вероятно неправильно истолковав его хмурый взгляд, — таким.        И только теперь Хаген увидел, что на её левой кисти отсутствовали два пальца: мизинец и безымянный.        — Как это случилось?        Принцесса пожала плечами:        — В битве, я, правда, не помню, — она беззаботно зачерпнула ложечкой овсянку.        Оборотень хмуро посмотрел на свою тарелку и произнес:        — Я не голоден.        — Не неси ерунды и не упрямься, иначе прикажу, и съешь всё, как миленький.        Ризель говорила ласково и шутливо, и именно это окончательно взбесило пересмешника.        — Давай мы не будем делать вид, что всё хорошо. — процедил он сквозь зубы.        — Но всё, правда, хорошо, ты бы знал сколько умирают… умерло после таких ранений.        — Так может было бы лучше, если бы я умер?        Пересмешник посмотрел на Белую Цаплю, лицо которой постепенно бледнело.        — Не говори так.        — Приказываешь?        Она чуть приоткрыла рот, но не ответила.        — Теперь я не только полноценная кукушка, а настоящий калека. Ваше высочество, объясните, для чего вам я?        Принцесса сузила глаза.        — Если ты не понял, Империи больше нет и я больше не принцесса.        — Ну да, это всё меняет.        Она вздохнула, выдохнула и встала.        — Поговорим, когда у тебя будет другое настроение.        И ушла. К его облегчению.        Целитель Горра говорил Ризель: такие травмы большинство переживает очень тяжело, и она должна быть готова. К тому же они с Хагеном никогда не обсуждали потерю его Дара. Ведь для магуса рождённого с признаками вырождения и всю свою жизнь доказывавшим, что он не какая-то кукушка, это могло стать фатальным ударом. А Белая Цапля не могла сказать, как сильно ненавидит свой Дар и отдала бы многое, чтобы его лишиться.        Она пыталась понять, что делать. Их с Хагеном отношения начались слишком странно и, наверное, неправильно. На чём они держались? На желании отомстить её отцу и разрушить Империю? Теперь всё свершилось, что дальше? Стоило ли надеяться, что всё каким-то чудесным образом наладится. Стоило ли вообще бороться? Никто не давал признаний в вечной любви или клятв верности. Никто не осудил бы другого и не упрекнул. И, быть может, пересмешник прав: зачем принцессе, даже бывшей, балласт. Она свободна и вольна отправляться куда вздумается. Так твердил разум. Сердце желало совершенно другого. А ещё скребла ревность: в своём беспамятстве Хаген произносил не её имя.        Месяц назад Белая Цапля очнулась и, увидев около своей кровати брата, разрыдалась.        — Я была уверена, что ты погиб.        — Мы живучие, — он вымученно улыбнулся.        Воспоминания лавиной обрушились на принцессу, и она закрыла глаза. Не хотела спрашивать или слышать, кто ещё погиб.        — Хаген жив, но…        — Отведи меня к нему, — Белая Цапля не сразу поняла, что приказала, ведь брат не спорил.        Увидев пересмешника бледного, в ожогах и порезах, она ни на секунду не растерялась: уже знала, что делать. Где-то пронеслась мысль, что сейчас он выглядел лучше, чем тогда в тюремной камере. Ризель склонилась и чётко выговорила над его ухом только одно слово, вложила всю остававшуюся в ней силу:        — Жи-ви.        Теперь она не знала, что сказать. Она не знала, как подобрать… нет, не сильные — правильные слова. Ризель больше не верила в силу слов. И тогда приняла простое решение, она вообще ничего не станет говорить. Если он не попросит. Действия сильнее слов, верно? И не собиралась быть свидетелем той битвы, которую он станет вести каждый день со своим разумом и телом. В конце концов, у неё полно своих дел. Разрушенный Росмер не отказывался от умений Белой Цапли двигать огромные предметы. А в особняке старейшины воронов — где они жили — имелась отличная библиотека.        Ризель вошла в комнату Хагена через неделю вечером, за ней по воздуху плыл поднос, на котором стояли две чашки и чайник, с ароматными и успокаивающими травами. Белая Цапля знала, что у пересмешника проблемы со сном. Оборотень бросил на неё взгляд, в коем так читалось: «Зачем ты пришла?». Она чуть приподнимал бровь, словно отвечая: «Думал, я сдалась?». Магус внимательно смотрел, как она разлила чай и протянула одну чашку ему. Нахмурился, но принял. Пить не решался.        «Ох уж эти подозрительные пересмешники», — улыбнулась про себя Ризель и отпила первой. Хорошим сном она тоже не избалованна.        Принцесса демонстративно держала чашку левой, изувеченной рукой. Не собиралась ничего скрывать ни от себя, ни тем более от него. Пусть видит, что она не стыдится, а гордится. Сначала чай выпивался очень быстро. Но с каждым вечером они удлиняли этот процесс, параллельно ведя разговор взглядами, определено полный домыслов и взаимных упрёков, но иногда в нём сквозила нежность и даже страсть.        Белая Цапля обладала, казалось, безграничным терпением, но однажды она не выдержала:       — Какая ирония, единственный мужчина, к которому я прониклась чувствами, не хочет со мной разговаривать.        Они с Фаби вдвоём сидели в библиотеки. Воробышек отложила книгу и внимательно посмотрела на принцессу.        — Он не хочет ни с кем разговаривать, — девушка помолчала. — Возможно, ему нужно больше времени, ваше высочество.        Ризель вдруг осознала одну очень важную, но ускользнувшую вещь. Пытаясь доказать что-то одному единственному, она совершенно забыла про всех остальных.        Когда Белая Цапля увидела своего Воробушка в сознании, она не поверила глазам. Со смертью старейшины Воронов, принцесса потеряла последнюю надежду. Но вот её единственная подруга, почти сестра, стояла после почти двухмесячного забытья и улыбалась. Воробьи самый слабый клан? Ерунда. Фаби Торимо яркий тому пример.        — Как вы пробудили мой Дар воробья? — спросила она, однажды вечером.        — Книга основателей, — улыбнулась принцесса, — я предполагала, если буду давать тебе читать её текст… в правильном переводе, быть может, это сработает.        Теперь Белая Цапля встала и, подойдя к Фаби, взяла её за руки. Та удивлено выпучила глазки.        — Я больше не принцесса, Фаби, — тихо сказала Ризель, — не называй меня так.        — Хорошо, — пискнула девушка потупившись.        — Мы на равных, запомни это.        Девушка кивнула, но Ризель догадывалась: после одной фразы восприятие и поведение не меняется. Все долго ещё будут видеть в ней принцессу.        — Покажи ему свою слабость.        Ризель моргнула. Фаби озвучила то, в чем принцесса боялась признаться самой себе. Когда Воробышек стала такой проницательной?        Но проще сказать, чем сделать. Слабость… Все знали: Ризель Эгретта самая сильная женщина в Империи. Она не умела быть слабой, не знала как.        Поднимать себя утром с кровати казалось подвигом. Так как Хаген всё ещё не видел в этом смысла. Раньше у него всегда имелась какая-то цель, пускай большую часть жизни неправильная. Теперь он с каждым днём чувствовал свою бесполезность. А ещё с постоянными вечерними визитами Ризель проскальзывали мысли: одно её слово и он поднимется с кровати без мучений и колебаний. Одно её слово — мгновенно уснёт без всяких настоек и порошков. Одно её слово и он…        Однажды в его комнату почти ввалился Джа-Джинни и, не здороваясь, уселся на стул. Оборотень лежал на кровати и чувствовал прожигающий взгляд крылана, но демонстративно смотрел в потолок.        — Отвали, Джа-Джинни, — не выдержал магус, когда безмолвие затянулось.        — Всё ещё изображаешь из себя страдальца? Ты отлично видел много одноногих матросов, некоторые из них проворнее двуногих, а ты, между прочим, магус.        — Ты теперь Дух Закона, вот и катись по своим божественным делам, а ещё лучше найди того кто меня обвинит. Поверь, список получится занимательный.        Крылан помолчал, а потом спокойно произнёс:        — Знаешь, ты её не достоин.        Оборотень фыркнул:        — Её никто не достоин.        — Но ты даже не хочешь попытаться.        — Что здесь пытаться? Зачем ей одноногая кукушка?        Человек-птица вздохнул.        — Когда мы так отличаемся от всех остальных и впервые встречаем того, кто похож на нас… кто так же испытал пренебрежение, боль и одиночество, это словно зайти в теплый дом, наконец, вырывавшись из лап ледяной стужи. Сердце мгновенно начинает оттаивать…        — Не знал, что ты романтик, — буркнул Хаген.        — Не перебивай… я понятия не имею, что было в твоём детстве, но знаю, что было в её. Просто представь, каково маленькой девочке, растущей у… такого отца, витающей в облаках матери и… старшего брата. Я уже молчу об этой лживой придворной шушере. Для меня до сих пор загадка, как она выросла и не сломалась.        Пересмешник поджал губы.        — Её сердце сделало выбор, твоё вроде бы тоже… так что засунь страдания себе в карму. Но если тебе, всё-таки, плевать на принцессу, подумай о других. Фаби осталась, чтобы помочь выхаживать тебя, хотя могла отправиться к своей семье. Такова твоя благодарность? — он поднялся, — предстоит много работы. Пожиратели напали на столицы почти всех кланов. Но когда кланы оправятся, начнутся войны. Ничего не закончилось, Хаген. Всё только начинается.        Джа-Джинни ушёл, не прощаясь, а Хаген впервые встал с кровати, не задумываясь.        Когда Ризель вошла в комнату в этот раз, то знала с чего начнёт, но не ожидала, что они заговорят одновременно. Принцесса так сильно сосредоточилась на своих словах и не услышала, что сказал Хаген. Они уставились друг на друга, а потом пересмешник произнес:        — Давай, ты первая.        Белая Цапля набрала в грудь побольше воздуха:        — Мой брат назвал свой фрегат в честь меня. По крайней мере, он любил так говорить. «Серебряная роза» — такая нежная, но с острыми шипами… — Белая Цапля ещё никогда и ни с кем не делилась этим. — Я… я… стёрла воспоминания о нём. Сама. Рисковала стереть себе всю память, и мне тогда было плевать, — она усмехнулась, — но видимо не стёрла, а спрятала в сундук, а та мелодия, которую сыграл Сандер, оказалась ключом…        — Что ты тогда сказала… ему?        — «Прости». Никто не заслуживал… такого.        Оборотень кивнул. Ризель закрыла глаза, ей срочно требовалось сменить тему:        — Эйдела правда поджёг Кристобаль?        — Правда, я его тушил.        — Я бы отдала многое, чтобы посмотреть, как он горит, — она не собиралась скрывать мстительную мечтательность в голосе.        — Меня стошнило.        — На него?        Хаген кашлянул.        — Нет… не знал, что ты такая… кровожадная.        — Ты многое про меня не знаешь… Он обещал, что вытащит меня из замка… что женится, и его никто и ничто, — она провела рукой по волосам, — не остановит. Мне казалось, я любила его, точнее я немного заигралась, а он очень хорошо подыгрывал. Учитывая всё то, что о нём говорили последние десять лет. Наверное, брат меня спас.        — Что он сделал?        — Ну… вообще-то отец желал, чтобы мы с Эйделом поженились… раз уж… всё уже произошло, и я… порченый товар… но Тибурон его… переубедил. Возможно, тогда отец впервые что-то заподозрил. Что ты хотел сказать?        — Хочу извиниться.        — Какие глупости, тебе не за что извиняться, — возразила принцесса. — И потом… «Простите, ваше высочество… Я так виноват, смилуйтесь…». Мне кажется, большую часть жизни только это и слушала.        — Я хочу извиниться, что за всё время не сказал, как сильно люблю тебя. А должен был говорить каждый день, возможно, каждый час, пока бы тебя не затошнило. Я думал, что не смогу полюбить кого-то так же сильно. Что не достоин… после всего что сделал… Но вот поди ж ты.        Белая Цапля моргнула, снова моргнула, а потом прижала левую ладонь к губам. Слова предательски застряли в горле. Пересмешник бережно отвёл её руку от лица и медленно поднес к своим губам. Когда он поцеловал обрубки её пальцев, словно какой-то узел внутри развязался и слёзы полились сами собой, а принцесса наконец смогла прошептать:        — Я тоже люблю тебя.        Лицо Хагена находилось всё ещё непростительно далеко, и Ризель собиралась это исправить как можно быстрее. В ту ночь она впервые спала без кошмаров.