Сильные слова

      Хаген проснулся на рассвете со странным ощущением блаженного спокойствия — летние ночи в Кааме поистине умиротворяюще — и волнения: через несколько часов они отправлялись в Фиренцу. Ризель спала, как обычно на боку к нему спиной. Теплая, хрупкая, нежная. Как можно бороться с искушением прижаться сильнее и зарыться в её волосы? Плевать, что он её разбудит.       — Я ещё сплю, — пробубнила Белая Цапля.       — В море отоспишься, — пересмешник не переставал целовать её плечо, подбираясь к шее, — твой братец по-прежнему не разрешает нам спать в одной каюте, вот если бы…— он успел задержать, готовые слетать слова, переключившись на место под её ушком, бывшая принцесса не любила ходить с синяками на шее.       — Так как твоя бабушка отнесется к тому, что ты спишь с цаплей? — спросила Ризель.       Оборотень замер. Она задавала этот вопрос почти полгода назад, а он тогда перевел тему.       — При чем здесь моя бабушка?       Принцесса зевнула и, перевернувшись на другой бок, глядя ему в глаза, улыбнулась:       — Вчера вечером — ты уже спал — Амари сказал: её заметили в Фиренце.       Пересмешник нахмурился:       — Тогда, быть может, мы заключим два союза, — он изобразил подобие улыбки, и начал подниматься, — пора собираться.       — И для этого ты меня разбудил? Ну уж нет, — и она притянула его обратно.       Краффтеровская нога Хагену нравилась. Конечно, он ещё не до конца освоился и не мог обходиться без трости, но, что-то подсказывало: королю Окраины со своей механической рукой приходилось сложнее. Лайра Арлини стоял на причале, давая наставления сестре. Камэ кивала с покорной снисходительностью. Оборотень посмотрел на «Паука». Красивый, пока ещё двухмачтовый фрегат с алыми парусами. Говорили, он такой же своенравный, как и его навигаторша, но Марис Гансель, как известно, нравились сложные задачи. Лайра любил шутить: есть вероятность, что первого короля Окраины могу забыть, а вот женщина-навигатор — первая из известных людей, которой к тому же было за сорок, когда она услышала песню, — станет легендой. Но Хаген и Ризель всё-таки плыли на «Чёрной звезде». Пересмешник всегда любовался, наблюдая, как Белая Цапля прохаживалась по палубе и что-то ворковала у каждой мачты. Путь из Каамы до Фиренцы занимал чуть больше недели. Оборотень надеялся: этого времени хватит, чтобы всё обдумать.       Они прибыли в Кааму несколько месяцев назад. После росмеровских холодов, по южным объятьям города-на-воде все скучали особенно сильно. Хотя непрекращающийся стук молотков уже к концу первой недели начал сводить с ума. В Росмере они прожили почти год, продумывая Соглашение. Точнее этим занимались Ризель и Айлантри. Хаген больше делился сведениями, полученными за его шпионскую жизнь. Ризель написала заново всю Книгу основателей в оригинале и переводе. Молодой ворон только качал головой.       — Мне до сих пор сложно поверить, что вороны не сохранили у себя правильный оригинал Книги основателей, — прищурившись, сказала принцесса, а Хаген внимательно посмотрел на Айлантри.       — Почему же? Капитан-ворон ушёл в первую Дорогу печали, не обижайтесь, но другим магусам не понять.       Оборотень чуть было не сказал о странной привычке старейшин воронов к самоустранению накануне важных событий.       Ризель и Айлантри составляли Соглашение о создании союза независимых королевств.       — Почему королевств? — уточнил молодой ворон, — а не…       — Княжеств? — улыбнулась Ризель, — раз уж Лайру называют королём, то почему бы и нет.       Бумаги курсировали между Каамой, Росмером и Эверрой. Речь в них велась о равноправии людей и магусов, между кланами которых тоже больше не допускалось деление на слабых и сильных, отмене работорговли гроганов, предоставлении земель очарованым. Казалось, об учреждении каперства они не договорятся никогда. Но пересмешник догадывался: всему виной правитель Лейстеса. Лирийский мятеж, уничтоживший семью Зубастого Скодри, произошёл в год рождения Хагена и Ризель, такой вот символизм. Белая Цапля слушала историю образования пиратского городка и её глаза начинали нехорошо поблескивать.       — Нам нужно туда!       — Ты не поняла? Скодри ненавидит магусов!       — В этом и корень проблемы, если мы хотим мира, не должно быть ни одного уголка, где царит вражда между магусами и людьми.       Всё внутри у Хагена сжалось. Он лично не видел Зубастого Скодри, но историю, как земной человек победил небожителя из клана Скопы — чем и заслужил своё прозвище — хорошо знал. А теперь дочь магуса, которого правитель Лейстеса ненавидел больше всего в жизни, собиралась плыть в его владения.       Примерно то же озвучил Лайра, когда они прибыли в Кааму. Но король Окраины всё-таки расценивал шансы уговорить Зубастого, как высокие. Переговоры… споры, ругань, обвинения длились несколько дней. Лайра Арлини поначалу пытался урезонивать Скодри, но, в конце концов, отступил: это была битва магуса и человека. О хладнокровии, выдержке, терпении Белой Цапли ходили легенды, но и они дали трещину. Хаген и Амари украдкой переглядывались, но, пожалуй, вряд ли они смогли что-либо сделать. Справиться с разъярённой Белой Цаплей мог разве что феникс.       — По-вашему дети должны отвечать за грехи отцов? — Ризель сверлила Скодри взглядом, не замечая никого вокруг. — И я говорю не о моём отце, а обо всех магусах, мы, знаете ли, не выбирали кем рождаться. Вы можете мне не верить, но я ненавижу свой Дар. Да, магусы принесли этому миру много зла, но и хорошего принесли немало. Я сочувствую вашему горю, могу встать на колени, если вы того пожелаете, и принести покаяние, но не лишайте нас всех мира.       Что именно убедило Скодри, Хаген не знал. Возможно, все устают от ненависти и стремятся к миру. А, быть может, Зубастый хотел извинений и покаяния от небесных детей.       Соглашение подписали в Кааме. Тогда же делегация из Эверры, под предводительством самого лорда искусника, теперь уже короля, преподнесла Лайре и Хагену механические дары.       — Это как малая часть того, что клан Краффтер может сделать для клана Локк, — пожимал лорд Вейри руку Хагена. Пересмешник смутно помнил то величие клана Локк, о котором так любил говорить Пейтон, но снова подумал о бабушке: сможет ли леди Хеллари так же пожать руку того, кто разорял её семью.       — Ты же знаешь: после того как Соглашение подпишут кланы Фиренца и Торимо, мы должны будем встретиться с твоей бабушкой? — осторожно начала Ризель ещё полгода назад, когда они сидели после обеда у камина в библиотеке особняка Корвисс. Зима в вороньем крае была куда суровее, чем в столице.       Хаген вздохнул и кивнул.       — Если найдем её.       — Думаю, она сама нас найдет, — мягко улыбнулась принцесса.        «Если захочет», — пересмешник мысленно усмехнулся. Они находились в Росмере уже полгода, не скрывая имен. Он больше не таился. Если бы бабушка действительно хотела, она нашла возможность встретиться.       — Как считаешь, — продолжала Белая Цапля, — она согласится стать… королевой?       — Не знаю… она часто говорила, что устала от этого бремени и если бы не смерть отца, то не возглавила бы клан заново.       — Есть шанс, что возглавить клан могут предложить тебе?       — Одноногой кукушке? Не начинай, Ризель.       — Я запретила тебе так говорить.       — Теперь я точно уверен, что не приказывала, — поддразнил оборотень и через мгновение что-то врезалось ему в затылок. Он обернулся, потирая ушибленное место, и увидел увесистую книгу, всё ещё угрожающе парившую в воздухе.       — Пересмешник, который пожертвовал Даром… жизнью ради справедливости… — продолжала Ризель.        Хаген хмыкнул.       — Был бы хорошим королём, — закончила принцесса.       — Ты бы хотела быть королевой? — выпалил он и только потом осознал всю сложность вопроса.       Улыбка ожидаемо исчезла с лица Белой Цапли и она сузила глаза:       — Как твоя бабушка отнесется, что ты спишь с цаплей?       — Как твоя мама и твой дед отнесется к тому, что ты спишь с пересмешником?       Ризель пожала плечами и напустила на себе притворно равнодушный вид. Делала так всегда, когда речь заходила о её родне из клана Соловья. О клане Цапли они вообще не говорили.       — У Соловьёв своеобразное понимание отношений… ну у некоторых. Мои должны радоваться, что я выбрала магуса и… мужчину, — она усмехнулась.       Хаген знал, что ступает на тонкий лед, но они откладывали этот разговор слишком долго.       — Ты знаешь, что тебе придется встретиться с матерью и поговорить.       После росмеровской битвы Амари отправился в Облачный город, нашёл и перевёз бывшую императрицу на родину в Фиренцу и с тех пор побывал там уже несколько раз. Ризель — ни разу.       — Нам не о чем говорить, — холодно ответила Белая Цапля и оборотень заметил как она потирает обрубки пальцев. Эта новая привычка обычно свидетельствовала о том, что принцесса нервничает.       — Ризель, — осторожно начала Хаген, — как мы будем уговаривать Соловьёв присоединиться к нам если… вряд ли дом будет прочен, если в фундаменте трещина.       Принцесса поджала губы.       — Ты… злишься на бабушку?       — За что?       — За Пейтона, ты правда думаешь, что она ничего не знала?       Хаген помедлил.       — Наверное, знала, но она так устала со мной. Может, думала, что я умнее и догадаюсь обо всём раньше. И нет, не злюсь, я бы отдал многое, чтобы извиниться перед ней.       Белая Цапля не ответила, и по отрешённому выражению её лица Хаген понял: дальше лучше не продолжать.       Ризель вздрогнула и проснулась. Некоторое время не понимала, где находится, а потом несколько раз прокляла брата. Сейчас она отдала бы многое, чтобы прижаться к тёплому телу Хагена. Сон опять повторился. Отец превращался у неё на глазах в пыль, а в его последнем взгляде была… в этот раз мольба. Обычно он обвинял. Белая Цапля вздохнула и приложила руку к стене лжеплоти «Чёрной звезды». Она не была частью команды, и рыбокорабль не смог вселить чувство спокойствия, но всё же принцесса ощутила знакомую вибрацию-мурчание.       Ризель невольно начала вспоминать ту ночь в Росмере, когда она тоже проснулась от кошмара и лёжа на спине, тяжело дышала, смотря в потолок.       — Кошмар? — тихо спросил пересмешник. Он спал крепко, но очень чутко.       Принцесса медленно кивнула.       — Расскажешь?       — Не хочу, прости.       — Ты можешь не верить, но станет легче.       — Ты же не рассказываешь о своих кошмарах.       Оборотень замолчал, будто взвешивая её упрёк, а потом произнёс:       — Хочешь, расскажу историю, правда, она довольно печальная. И вряд ли тебе понравится.       — Хочу.       И он рассказал. Про Триссу, Пейтона, Тео Фиренцу и правителя Кредайна, когда впервые с ней встретился…       — У возмездия мерзкий вкус, правда? — Закончил оборотень и принцесса невольно вздрогнула.       В комнате повисло молчание. Белая Цапля думала о том, как всё же странно, что их судьбы переплелись. Похоже, Хаген был единственным, кто мог понять, что она чувствовала. Как оказалось, он сам уже прошёл через это. Дважды.       — А я все думала, почему ты не использовал яд… — Ризель нарушила молчание, — даже наконечники стрел им не смазал.       — Яды это низко. Я дал себе слово: больше никаких ядов.       Принцесса вздохнула и прошептала:       — Мне снится отец… в одну ночь он обвиняет, в следующую умоляет… Скажи, кошмары когда-нибудь закончатся?       — Со временем.       — Сколько ушло у тебя?       Хаген задумался.       — На самом деле кошмары прекратилась, как только меня приняли в команду «Невесты»… она оберегает своих матросов, может забирать их… боль.       — Может, мне попроситься к Амари? — сонно пробормотала принцесса, рассказ пересмешника был длинным, — стану матросом…       — Ты же хотела в Ниамерский университет, — напомнил он.       — Мне кажется, я слишком много всего хочу…       Они стояли у фальшборта, вглядываясь в пристань. Фиренца выглядела поистине волшебно. Из пышной зелени вырисовывались белоснежные домики, а шпили башенок и купола храмов поблескивали на солнце. Пожиратели не тронули столицу клана Соловьев. Может, морские чудовища тоже любили искусство? А ещё чем ближе они подплывали, тем сильнее становился чарующий запах. Ризель заметила, как Хаген сильно сжал планшир. Для него в аромате Фиренцы присутствовали нотки сильнейшего яда. Она положила свою руку поверх его и попыталась ободрить:       — Даже к Росмеру было не так страшно подплывать.       — Теперь жалеешь, что я не убил тебя?       — У тебя отвратительное чувство юмора, Хаген Локк.       — Но ты улыбнулась… мы же так и не придумали, что будем отвечать на вопрос о том, как познакомились.       — Это не их дело.       — Ризель…       — На «Невесте ветра». Скажу, что не устояла, увидев собрата по несчастью.       На пристани их встречала целая делегация. Белая Цапля увидела мать и деда в окружении охраны, а ещё рядом с ними стояла незнакомая женщина. Красивая, как все небожители, но серебряные нити в чёрных волосах свидетельствовали: она прожила не один век. А жестокое и властное выражение лица развеивало последние сомнения. Но стоило Хагену оказаться около неё, как произошла разительная перемена. Хеллари Локк разрыдалась и обняла внука.       Сидя в карете Ризель ощущала ужасную неловкость. Перед глазами всё ещё стояла картина двух обнимающихся пересмешников. Конечно, можно было объяснить их трогательное приветствие долгими годами разлуки, но контраст её приветствия с дедом и матерью виднелся не вооруженным глазом. Теперь они вчетвером сидели в карете — Хаген остался с бабушкой и обещал прийти вечером. Брат в силу возраста, характера и образа жизни относился ко всему немного проще. И нельзя сказать, что взял удар на себя, так как вовсе не считал общение чем-то трудным. Амари развлекал всех рассказами о плавании, а собеседники учтиво задавали правильные и безопасные вопросы. Соловьи всегда отличались особым тактом.       Белая Цапля украдкой поглядывала на мать. А та пыталась делать вид, что не смотрит на отсутствующие пальцы дочери. Принцесса сжала кулак, и положила поверх правую руку, впервые за долгое время захотела скрыть своё увечье. Они не общались с самой мнимой смерти Амараи. Императрица удалилась и не покидала Сады Иллюзий. Ризель одно время хотела рассказать правду, но когда выяснилось, что брат исчез и вероятно погиб, посчитала это бессмысленным. А после возвращения Амари, занятая приготовлением к торжеству, ей некогда было думать о чужих переживаниях. Но последние слова матери эхом звучали над Белой Цаплей весь этот год:        «Спаси моих детей, пламенный…»       Всю свою жизнь Ризель убеждала себя, что не злится на мать. Что соловьи слишком слабый клан. Как можно злиться на слабаков… Но и пересмешники считались слабыми, а воробьев, порой, вообще не считали за магусов. Поэтому маленькая девочка внутри неё, девочка, которая ночами плакала в подушку от несправедливости — злилась. А ещё эта маленькая девочка злилась на Хагена, который весь этот год разрушал её защиту и в самый страшный момент бросил. Белая Цапля понимала: такие битвы должны вестись в одиночестве, но все же…       — Ты не умеешь злиться, — будучи уже в Кааме, когда поездка в Фиренцу неумолимо приближалась, сказал ей Хаген.       — Я умею злиться, — протестовала Ризель.       Оборотень нагло усмехнулся.       — Чего ты хочешь? — Белая Цапля скрестила руки на груди.       — Что бы ты не сдерживалась, — шепнул он ей на ухо и принцесса невольно вспыхнула. Примерно таким же тоном и примерно те же слова он шептал ей в постели.       Хаген то и дело проверял её защиту. Высоки ли стены воображаемого замка, крепки ли ворота… Но он никогда не собирался штурмовать крепость и часто повторял: всё произойдет, когда она… или они будут готовы. А всё началось со слёз. Пересмешник чётко замечал моменты, когда принцесса собирала всю свою силу воли, чтобы не расплакаться и они вместе развязывали этот узел. Слёз было много.       — Если ты не разрешаешь себе злиться, — продолжал Хаген, — это не значит, что твоя злость бесследно исчезает.       — Что-то я не замечала, чтобы ты последнее время злился.       — Моя злость в прошлом, — оборотень пожал плечами, — да и нам, мужчинам, проще: кулак в лицо, шпагу в руку.       — Так чего ты хочешь от меня? Мне не нравится бить людей.       Оборотень выразительно посмотрел на неё.       — Та пощечина не в счёт.       — Разбей посуду, разорви книгу.       — Как можно?! Мы в чужом доме.       — Здесь есть один заброшенный, — хитро улыбнулся пересмешник.       Сейчас Ризель снова хотелось что-нибудь разгромить, но она только невидящим взглядом смотрела на красоты Фиренцы. К горлу подступала тошнота. И в довершении всего, приехав в особняк деда ей тактично, но строго дали понять, что, не будучи в браке, ей не положено спать с мужчиной в одной комнате. Они обсуждали это с Хагеном, и Ризель даже хотела остановиться в гостинице, но пересмешник справедливо заметил — это не пойдет на пользу подписания Соглашения.       Восемнадцать лет. Именно столько Хаген не виделся с бабушкой. И то, что они шли под руку по улочкам Фиренцы, казалось чем-то нереальным. Хотя разговор вёлся с трудом, словно ключ пытался открыть насквозь проржавевший замок.       — Давно ты здесь?       — Пару недель.       — Где остановилась?       — У знакомой.       — Сколько пересмешников в Кааме?       — Столько же сколько в Росмере.       — В клане читали Соглашение?       — Да.       — Тогда почему сейчас?       — Ждали, когда подпишут Краффтеры, многие предполагали, что, в конце концов, всё сорвется.       Хаген хмыкнул.       — По правде сказать, твои отношения с принцессой сыграли на руку. Хотя если бы вы поженились… Вы вместе уже год, ты не делал предложение?       Хаген подавил нервный смешок: с одной стороны его веселило, что бабушка следила за его жизнью, с другой — пугало. Он снова почувствовал себя четырнадцатилетним мальчишкой, который опять сделал что-то неправильное.       Где-то через несколько месяцев после ромеровской битвы в нём снова заговорила честь и он осторожно спросил у Ризель:       — Ты бы вышла за меня?       Принцесса как-то тяжело вздохнула и это, по сути, уже стало ответом.       — Ты знаешь, я люблю тебя, но…       — Не хочешь выходить за меня замуж, — закончил он.       — Я не хочу выходить не за тебя, а вообще… я не уверена, что буду хорошей женой.       — Ладно, — пожал магус плечами и, на удивление совершенно не расстроился, потому что догадывался о настоящей причине.       Теперь он решился озвучить это бабушке:       — Понимаешь, Ризель ведь никогда не была свободной. Мужчины всю её жизнь привязывали к себе: сначала старший брат, потом отец… И я не хочу…       — Но ты подарил ей кольцо? — перебила пересмешница.       Хагену стало интересно: бабушка специально ударила в уязвимое место? Ризель могла сколько угодно говорить, что её не интересуют красивые безделушки. В Облачной цитадели она всегда носила скромные платья и не надевала ни единого украшения, что вызывало много пересудов. Но у оборотня не имелось денег и на самое простое кольцо. Да и не мог он подарить принцессе, даже бывшей, что-то простое.       — Нет, — буркнул он.       Леди Хеллари резко остановилась, Хаген сильнее оперся на трость, чтобы сохранить равновесие, и замер. На ладони пересмешницы что-то блеснуло. Родовое кольцо Локков, с красивейшим сапфиром. Папа часто говорил, что этот драгоценный камень подчеркивает цвет маминых глаз… И бабушка отдавала его цапле. Мир действительно менялся.       — Спасибо, — стиснув зубы, пробормотал оборотень.       Бабушка улыбнулась, и они пошли дальше. Хаген до сих пор не мог решить желал ли говорить о Пэйтоне.       — Так как вы познакомились?       — Это не самая романтичная история, — вздохнул магус: не смог соврать.       — Только не говори, что собирался её убить.       Хаген не ответил, не зря о проницательности пересмешников ходили легенды. Бабушка покачала головой.       — Ты знала о Пэйтоне? — спросил он резче, чем намеревался.       — Все знали, — ответила леди Хеллеари и глаза её как-то потускнели.       — Ты хотела преподать мне урок?       — Не думай, что я такая дальнозоркая. Но ты так хотел действовать, хотел перемен, а когда пошли слухи о вас с Триссой, я надеялась…       Хаген закрыл глаза, конечно, бабушка знала и это.       — Мне очень жаль.       Магус вдруг понял в какой район они зашли и к какому дому приближались. К дому, где прошли его самые лучшие и худшие годы. В памяти всплыл тот самый часто повторяющийся кошмар: вишнёвое дерево прорастает сквозь пол кабинета дяди, ветви задевают колбы с ядом, стоящие на столе, и те падают, разбиваются, жидкость, пролитая на пол дымится, разъедая ковёр и половицы… а с ветвей слетают маленькие цветы… кроваво-красные.       Магус поморгал:       — Только не говори, что остановилась здесь.       — Дом принадлежит Локкам, зайдешь?       Пересмешник закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он справился с разными преградами, почему бы не пройти ещё через одну.       Ризель готовилась ко сну, когда в дверь её спальни постучали. Она кинулась открывать, предвкушая, как прижмется к груди Хагена поэтому замерла, увидев на пороге мать.       — Посыльный принёс тебе записку, — Алиенора протянула запечатанный конверт.       Принцесса взяла, быстро взломав печать, развернула и прочитала:        «Буду поздно. Люблю тебя»       — Ты не спустилась к ужину, — продолжала тем временем мать.       — Неважно себя чувствую, плавание было утомительным.       Это являлось правдой лишь отчасти, Белая Цапля не смогла заставить себя спуститься вниз и снова играть роль идеальной принцессы.       — Можно войти? — тихо спросила бывшая императрица.       Ризель пропустила и закрыла дверь.       — Ты изменилась, — мягко продолжила Алиенора.       — Ты тоже.       Она украдкой взглянула на мать. Как и все небесные дети она не старела. Их можно было назвать сёстрами, хотя фамильных черт клана Фиренцы Ризель не унаследовала. Алиенора не зря считалась самой красивой женщиной в Империи. И это сыграло очень злую шутку. И как любили шептаться во дворце с появлением Ризель красота императрицы начала тускнеть, и вовсе не потому что дочь могла её затмить. Но сейчас Алиенора выглядела посвежевшей, и улыбалась искренне, а не вымученно. Она села на кровать. Ризель осталась стоять, словно прирастя к месту.       — Нам нужно поговорить, Ризель.       Белая Цапля вспомнила слова Хагена: «вряд ли дом будет прочен, если в фундаменте трещина». Она села рядом.       — Знаешь, почему твой отец женился на мне?       Ризель часто задавала себе этот вопрос и не была уверена, что наверняка знает ответ.       — Покорность и безопасность. Соловьи самый слабый клан. Чтобы не говорили об утраченном Даре клана Воробьев или любви к созерцанию у жаворонков, все помнят старые сказки. Твой отец не мог допустить даже маленькой возможности, что кто-то может помешать его планам.       Она вздохнула и продолжала:       — Я думала, что замужество разделило мою жизнь на до и после, знала, что меня ждёт: мужья-навигаторы не могут любить, быть женой цапли означает беспрекословное подчинение, стать императрицей, значит навсегда отказаться от себя. А потом началась война и казни… — она замолчала и закрыла глаза.       Ризель слушала и почти не дышала.       — Тибурон родился через год, после окончания войны и стал моим спасением. Его Дар проявился очень быстро, Аматейн был горд и доволен, а я и рада была подчиняться… им обоим, — Алиенора помедлила, — но, вскоре проявилась болезнь твоего отца. А когда родилась ты… обвинили во всём меня. Разумеется. Никто и помыслить не мог, о других причинах. А я ведь всегда мечтала о дочери…       Ризель стиснула зубы. Она знала, о чём мама будет рассказывать дальше.       — Все говорили, что императрица родила кукушку и три года, я жила словно уже умерла. Но опять же меня спасал Тибурон…       Всё внутри принцессы сжалось.       — Я боялась, что он станет ревновать, но для него ты стала каким-то сокровищем, которое нужно оберегать и охранять. А когда проявился твой дар…       — Он учил меня им пользоваться, — прошептала Белая Цапля. Мама кивнула.       — Все так восхищалась вашей привязанностью.       Белая Цапля сильнее сжала зубы, чувствуя подступающие слёзы.       — Всё изменилось, когда родился Амари. Тибурон уже стал навигатором и много времени проводил в море, но когда возвращался…       Принцесса непроизвольно кивнула, чужие воспоминания становились её собственными, словно стёртая картинка сама собой восстанавливалась.       — Его ревность казалась безграничной… К тому же Аматейн всё чаще стал говорить о твоей помолвке.       — С кем? — вырвалось у Ризель: она совсем этого не помнила.       — Вообще-то твоему отцу очень хотелось союза с воронами скрепленного чем-то большем, нежели восковой печатью, — мама грустно улыбнулась, — но рассматривались все сильные кланы.       — А потом случился скандал, — хмыкнула принцесса.       — А потом Тибурон… — голос мамы сорвался, и она спрятала лицо в ладонях.       Белая Цапля сидела неподвижно, словно окаменев. Она до конца не могла понять: любила ли старшего брата. Его… уход стал облегчением. И, кажется, только сейчас она осознала, что именно испытала… нет, испытывала её мать. Алиенора удалилась в Сады Иллюзий задолго, до мнимой смерти Амари. Её боль была безграничной, непереносимой… и только маленький мальчик давал силы жить. Не дочь. Дочь всегда напоминала императрице о позоре. Ризель посмотрела, как беззвучно плакала её мать и поняла, что не сможет рассказать всю правду о её первенце. Но следующие слова вырвались сами собой:       — Ты бросила меня, мама… когда я так нуждалась в тебе.       Алиенора молча вытерла слёзы, а потом спокойным голосом произнесла:       — Но, похоже, именно такой путь нужно пройти, чтобы обрести настоящее счастье.       Ризель сглотнула комок в горле и поняла, что не думала ещё об одной вещи. А была ли её мама когда-нибудь счастлива? Любили её когда-нибудь так сильно, чтобы пожертвовать жизнью. Белая Цапля зажмурилась и по старой привычке зажала рот ладонями, чтобы не разрыдаться в голос. Но слёзы сдержать уже не могла. Она сидела, сотрясаясь беззвучными рыданиями, и не заметила, как мама обняла её.       — Прости меня, доченька, — прошептала женщина на ухо.       Ризель не могла вымолвить и слова, но она смогла обнять мать в ответ, и стало важнее любых слов.       Хаген добрался до особняка правителя Фиренцы за полночь, когда обитатели уже спали и только охранники да бдительные слуги бодрствовали. Но спрашивать, где спала Ризель он не стал. По крайней мере, он надеялся, что она спит. На следующее утро оборотень проснулся от стука в дверь. И не удивился, увидев на пороге принцессу. Пересмешник уже приготовился услышать выговор, но она, только прижалась к нему и прошептала.       — Я поговорила с мамой.       Хаген не нашёлся с ответом и только нежно гладил Белую Цаплю по спине.       Подписание Соглашения состоялось в полдень. В клане Соловьёв намечались большие перемены. Миролюбивые ценители искусства, постепенно возьмут в руки оружие, чтобы защищать не только близких, но и подданных нового королевства. В конце концов, отчаянные времена требуют жёсткости.       Следующий день Хаген долго спорил с самим собой, но всё-таки принял ещё одно решение. Он привел Ризель в заброшенный сад на окраине города. Удивительно, но за годы его отсутствия место практически не изменилось, будто оно принадлежало всем молодым влюбленным. А старая вишня, словно стражница и защитница по-прежнему стояла на посту и снова цвела.       — Красиво, — огляделась принцесса, — твоё тайное место?       — Не совсем моё, — пересмешник провел рукой по коре дерева.       Белая Цапля понимающе кивнула и тоже прикоснулась к старой вишне. Пересмешник молчал, собираясь с духом, а потом опустился на одно колено.       — Ризель…       Она обернулась и увидела, как он держит пальцами кольцо.       — Ризель Эгретта, я люблю тебя и прошу твоей руки, — на одном дыхании проговорил он и добавил, — ты не обязана соглашаться, но подумай… а я готов буду ждать хоть сто лет.       Белая Цапля мгновение смотрела, а потом взяла кольцо и тихо ответила:       — Я согласна.       Хаген не поверил своим ушам.       — Но ты же говорила…       — Однажды богиня сказала мне: если наша жизнь длится очень долго, это не значит, что можно откладывать на потом важные вещи. Встань, пожалуйста.       Оборотень поднялся, и принцесса нежно прильнула своими губами к его, окончательно подтверждая решение. Ветер зашуршал в ветвях дерева, и маленькие белые цветочки посыпались вниз, словно благословляя.       Сидя за накрытым столиком по случаю помолвки во внутреннем дворике особняка её деда Ризель наблюдала, как Хаген что-то рассказывает её матери. Пересмешников не зря называли мастерами перевоплощения и не только из-за умения менять личины. Оборони так тонко чувствовали собеседников и всегда точно знали, что нужно говорить. А этот дар отнять крайне сложно. Накануне Хаген попросил о личной встрече с её дедом, матерью и братом.       Амари потом рассказывал:       — Я чуть со смеху не умер, все такие серьезные… какие глупые традиции.       — Посмотрю, как ты будешь просить руки своей избранницы.       — Я навигатор, нам любить не положено.       Ризель не ответила, но уже давно замечала, как они с Фаби друг на друга поглядывают.       Белая Цапля улыбнулась, а потом поймала взгляд леди Хеллари Локк. Взгляд не просто внимательно-изучающий, он будто пытался пробраться в самую суть. Если бы Белая Цапля своими глазами не видела, что эта женщина способна на нежные объятья и слёзы, она бы в это ни за что не поверила. Старая пересмешница медленно подошла и спросила:       — Пройдемся?       Белая Цапля кивнула.       — Когда я читала Соглашение, признаюсь, я удивилась строкам о равенстве мужчин и женщин, — начала леди Хеллари, — могу предположить, что это была ваша идея?       — Я знала о том, что только в вашем клане женщины многие века управляли наравне с мужчинами… и это показалось таким правильным.       — Ох, помню во времена твоего деда… по отцовской линии… было достаточно… интересно являться единственной женщиной на совете кланов. Надеюсь, это теперь изменится.       — Я надеюсь, больше не будет этих советов кланов, пора признать, что ни к чему хорошему они не привели. — Ризель вздохнула… — магусы вырождаются, только глупцы отказываются это признавать. Я, Хаген, Айлантри, Марлин… даже Кристобаль.       Пересмешница некоторое время молчала, а потом произнесла:       — Когда я узнала, что у Аматейна родилась беловолосая дочь я злорадствовала, но со временем осознавала, что особенные дети появляются для усмирения нашей гордыни, жаль не все и не сразу это понимают… а кто придумал дать земли очарованным?       — Мы были в Талассе, я общалась с её королем… и Марис столько для нас сделала... так несправедливо, что те кто цепляются за сушу сильнее всех, не имеют своей земли. Если подумать очарованные, пострадали намного сильнее, чем… изгнанные магусы и люди.       — Было бы интересно посмотреть на вас в роли императрицы.       — Тогда я рада, что Империи больше нет, — Ризель чуть улыбнулась, — слишком тяжело править таким… пространством достойно.       — Особенно если вокруг столько строптивых своевольцев, не желающих подчиняться. И каковы же ваши дальнейшие планы?       — Потом будем пытаться уговорить клан Жаворонков, Амари и Хаген рассказывали, как на острове Зеленого Великана видели, на что способна их древняя магия. А ещё наш друг получил весточку от Джайны Алье.       — Наши совестливые Голуби… да, слышала об этом.       — Похоже, вас ничем не удивить?       — Мой внук меня удивил… да и вы тоже.       Свадьбы магусов всегда проходили за завесой тайны. Но будущие молодожены уже с рождения отличались от остальных небожителей, поэтому и сочетаться решили в самом неподобающем для магусов месте — в Кааме. В городе-на воде все торжества проходили пышно: с множеством цветов, громкой музыкой и толпами горожан, заполнявших узкие улочки. Но та свадьба поистине была королевской, ведь к ней приложил руку — механическую, между прочим, — сам король Окраины. Гости приплывали со всех союзных королевств, и других отдалённых уголков десяти тысяч островов. И среди прибывших встречались очень удивительные личности. Невеста — многие по-прежнему называли её принцессой — сияла в изумрудно-зелёном платье, а механическая нога жениха не помешала ему исполнить свадебный танец.