♪ Maisie Peters – Worst of You
♱ ᛭ ♱ ᛭ ♱
Мин не соврал: варварская осада белобрысого сознания временно приостановилась. Ангел, прослонявшись в холле и окончательно погребя в глубине остаточную горечь, шагнул в номер как по таймеру. С нейтральным выражением поверх нервозности, блондин отрицательно помотал головой – Дьявол или ещё кто похуже, иллюзорный, но похожий, к нему не пожаловали. Юноша удалился на более долгий интервал циферблата – аналогично. Судя по всему, положение в Тартаре на самом деле было не очень, и Босс озаботился им куда больше, чем своей несговорчивой игрушкой. Стены, в которых накопилось слишком много всего «чересчур», угнетали одним своим приевшимся, шёлковым тиснением, да и причины торчать в импровизированной темнице, вроде как, отпали. Поэтому, окунувшись в густейшую, доселе не испробованную им неловкость, Чимин пробурчал: - Надо бы сменить обстановку… Этот люкс уже на вторые сутки начал раздражать, - не сосед по нему, а именно люкс. Слова подбирались тщательно. - Наверное, - как-то скромно отозвался Чон. - Впредь ты же будешь постоянно таскаться со мной на короткой дистанции, чтобы никаких инцидентов не повторилось? На всякий случай? - если рассерженность планировала просквозить во фразе, у неё не вышло. - А можно? Ну не заставляй ещё и вслух, прямым текстом разрешать! Мало, что ли, неуклюжести в этом диалоге? - Да. Так куда отправиться? Брюнет округлился своими оленьими, блестящими пожалуйста-не-давите-мистер-грузовик: - Что? Градус неловкости и напряжения возрос. Боже, я никогда не искупал свою вину и вообразить не мог, что вообще попытаюсь. Догадайся сам, что я имею в виду, разве это так сложно? - Куда на планете ты хотел бы попасть, если бы абсолютно никаких препятствий не было? Теперь обсидиановая изумлённость растерялась, отлипая от чуть не захлебнувшегося в ней демона: - Когда на Небесах я исследовал всё, что было доступно о Земле, возникало столько мечтаний об её уголках. В любой точке – уйма интересного и прекрасного, от природы, до архитектуры и людей. Миллион удивительных вещей, - под проницательным взором восхищённое щебетание немного сбавило темп. – Но сейчас… Даже толком и выбрать не смогу. - Мир не такой огромный и великолепный, как ты мог себе надумать. И в нём гораздо больше уродства, нежели красоты. А те, кто считают иначе, просто очень умело игнорируют не вписывающиеся в их картину элементы. От такой отрезвляющей, но не враждебной реплики Гук озадачился ещё основательнее, но спорить не стал: - Тогда что для тебя является красотой? Полумесяцы, не мигая, пристыли к наивной мордашке. Честно? - О, единичные исключения. - Покажешь? Поделиться самым заветным и надёжно спрятанным от всех? Слабость к чему так и не удалось утопить в собственной мазутной сущности, позволить сожрать персональным бесам? Открыть часть той жизни, которой нет? Которая была выжжена в Инферно, но какой-то фантастической крупицей просочилась, в сердце уколола и осталась «призраком прошлого Рождества»? - В портал не приглашаю. Я перемещусь, а ты… - Сразу за тобой, - и юноша уже не Бэмби под сигнал клаксона в настигающих, тоннажных фарах: сам засиял на тысячу ватт. Белокурая макушка укоризненно покачалась. Перестань лыбиться, кукушонок. Слепишь.♱ ᛭ ♱ ᛭ ♱
Чтобы выкроить себе клочок из двух тысяч семисот кресел в огромном, колизейном зале почтенные поклонники классики бронировали билеты за месяц до премьеры и не скупились ни на какие суммы. Степенные джентльмены в костюмах и дамы в изысканных вечерних платьях тряслись над каждым мгновением, чтобы ненароком не профукать ни одну «ре-ми», пассаж кистью и вираж дирижёрской палочки. Всё в исполинском, величественном Royal Festival Hall было обращено к сцене: к ней сходились ряды посадочных мест и лоджии в стенах, софиты прорубали полумрак, чтобы лучами подчеркнуть все детали внешности музыкантов, их отточенные жесты, блики лакированных дочерей Страдивария. В одной из непосредственно соседствующих с оркестром ниш под пологом комфортной темноты из ниоткуда сначала пумой выскользнул блондин, а через миг рядом материализовался его визави, поражённо озираясь по сторонам. - Башкой так яро не крути, а то отвалится. И сядь: ты привлекаешь внимание толстосумов с других балконов. В отличие от них мы за вип-ложу не платили, - бархатный шёпот растаял около любопытного плеча. Они умудрились вклиниться в короткую паузу между блоками концерта, но не то, чтобы это было удачным стечением обстоятельств. Пак наизусть знал его программу и уже не одну сотню раз посещал «шоу» именно в данный промежуток. Это и был его странный, выбивающийся из общего понимания идиомы «скелет в шкафу». Облачённый в старомодный сюртук, кудрявый парик и с тетрадной партитурой подмышкой. Всё в безрамочной, послесмертной реальности поблёкло и обесценилось, любые «удовольствия», ограничения на которые испарились, больше не пронимали ничего в душе. Но только не музыка. Клавишная, духовая, органная – не важно. Она была живой, и сладко-ноющей ностальгией напоминала, что прежде такими же страстью, безрассудством и свободой обладал кто-то ещё.Richter: Recomposed By Max Richter: Vivaldi, The Four Seasons – Summer 1
Наконец, высокий мужчина, взмахнув своей «боярышник, волос единорога, десять дюймов, умеренной упругости», поселил среди публики гробовую, уважительную тишину. Первые аккорды и тонкий, рваный минор с клавесинным эхом Чимин не очень любил, благо тот истекал всего за двадцать метрономных вдохов-выдохов. Справа шевелиться моментально прекратили: мсье гиперактивность замер, сфокусировавшись на подсвеченной площадке и вылупившись туда своими искрящими агатами. А он вообще когда-нибудь что-то кроме торговоцентровых плейлистов слышал? Скорее всего, нет, раз заиндевел в такой сосредоточенности. Забавно. Пухлые губы беззлобно хмыкнули. Вступительное «non molto» из размеренности резко, после секундной заминки помчалось в драматичное «allegro». С ветром-бореем, путающимся в косматой, полевой траве, хлещущим по ветвям в пышной, июньской кроне. С беспокойной трелью птиц. С серой пасмурностью, заволакивающей синеву солирующей, хрустальной скрипкой. Чон вздрогнул от внезапности, ещё прочнее припаиваясь зрачками к синхронному танцу рук со смычками. Но их он не замечал – перед глазами симфоническая магия без акварели и палитры рисовала сочный, наполненный воздушными мельницами пейзаж. И лунные дольки, под шумок наблюдая за ошеломлённым хранителем, тоже его видели, хотя раньше как-то не удавалось. Многоликий шквал альтов и басов нарастал, цепляясь за что-то такое же струнное и тревожное в груди. А потом на самом гребне умолк, зеркальным отголоском взвиваясь под своды потолка. - Ты уже можешь моргнуть, дальше секция менее занимательная, - шутливо посоветовал шелестящий тембр. - Это невероятно! – не отклеиваясь от зрелища, даже сверкающими радужками впитывая звук, просипел брюнет. - Ага, - чайный взгляд же окончательно наплевал на сцену. Её он уже до затёртостей от ножек стульев изучил, а вот диафильм из красочных эмоций на потешной физиономии созерцал впервые.Richter: Recomposed By Max Richter: Vivaldi, The Four Seasons – Summer 2
И действительно: второй акт полился меланхоличным «Adagio e piano», тягучими, плотными нотами укутывая в густеющий зной. Пульс мелодии – троекратный, с одиночным, начальным и двумя парами последующих ударов – как кочующие в шапках пепельных туч раскаты, предостерегал о наступлении чего-то более могущественного. Вся эта срединная, с какой-то иррациональной опасностью, замедленная часть воплощала ёмкое слово «контраст». И Гук мог дотронуться до него, воочию проследить, как на чёткой линии горизонта стелилась золотая пшеница или подсолнухи, а сверху над ними фиолетовой, иссиня-чёрной мглой закипал, готовый разверзнуться купол. Когда последняя октава на минимуме замолкших колебаний сникла, он приблизился к Паку, экстренно отвернувшемуся и тупо уставившемуся на громадную надпись «London Philharmonic Orchestra», чтобы что-то спросить, но не успел. Пробел между двумя фрагментами был мизерный, и сразу же грянул кульминационный акт.Richter: Recomposed By Max Richter: Vivaldi, The Four Seasons – Summer 3
Он вмиг пригвоздил к месту и размазал по кресельной спинке детонационной волной. Ангел так и не отодвинулся, заморозившись в комичной позе, и чуткой карей слежке в рискованном «рядом» предстал заворожённый профиль. Инструменты запели одним мощным залпом, не позволяя даже вдохнуть. Из кучевых валов хлынули потоки, прореживаемые свихнувшимся ветром. Самозабвенные дождевые суициды звенели и бились о придорожные камни, стволы деревьев, широкие листья клёнов. В дымчатой толще после многогранных, пронизывающих и сотрясающих пространство громовых взрывов росчерком вспыхнул электрический неон. Гроза обрушилась оглушительной гаммой. Она бушевала среди скрипок и виолончелей чуть ниже их обзорного островка, но нет. На самом деле она тормошила клетку из рёбер, смешанной с водой пылью пузырилась в лёгких, блудной, опоздавшей в родное гнездо, фальцетной ласточкой носилась в буре, беспомощно вверив судьбу урагану. Митрально-аортальный сжавшийся комочек метался вместе с ней, в нём трепет и испуг, восторг и сумасшедший взлёт без крыльев пенились гремучим коктейлем. Юноша ощущал бескрайнее всё, и по сравнению с этим распирающим чувством сам был каким-то маленьким и беззащитным. Невмещающим. Но от этого не становилось страшно. От этого в солнечном сплетении клубочилось что-то необъяснимое, щемящее, сильное, значимое. Чернильные озёра не вытерпели: тоже замерцали растроганной влагой на щеках в оттенённом кадмии. Только не снова! Ну почему опять слёзы? Пусть и от чего-то положительного, какая разница? Выглядят-то они одинаково! Одинаково… неуютно. Чимин проглотил наждачнобумажный комок в горле, в неспособности отвести взор. Ещё и на моей любимой партии! Как мне теперь от ассоциации избавляться? От неутешительных размышлений отвлекло мягкое тепло, коснувшееся тыльной стороны ладони. Будто забывшийся, очутившийся на экскурсии в океанариуме ребёнок нечаянно ухватился за неё, чтобы потянуть к стеклу и показать здоровенного ската, но пальцы молниеносно, по привычке, извинительно одёрнулись. - Так круто, что аж за ручки подержаться захотелось? – подтрунивание в интонации совсем смутило Чона, и тот снова вперился в музыкантов. А что будет, если по-настоящему в океанариум его сводить? От идиотской мысли мозг постарался побыстрее откреститься. До «Зимы» они не остались: блондин боялся, что камерная мириадная галактика, всё расширявшаяся в мокрых ониксах, покинет их пределы, оккупирует весь зал и растворит его в своём вакууме. Ну или всё то же самое проделает только с ним, пощадив бедных, так горячо лелеемых людишек. Но смена локации мало помогла: на улице, а точнее на южном берегу Темзы возле Хангерфордского моста, где гуляющих и засоряющих тротуары пешеходов было меньше, это пернатое пугало очарованную пришибленность не потеряло. И с ней в непропорционально больших чёрных бусинах на него смотрело. Чересчур по-дебильному. - Это было волшебно… - тихо прошуршал Гук, так и продолжая нервировать подопечного повышенным интересом к его персоне. - Огни над рекой тоже волшебные. Не мог бы ты для разнообразия попялиться на них, а не на меня? - Сколько раз ты бывал именно на этом концерте? - Пару-тройку. - Правда? А мне кажется число двух- или вообще трёхзначное. Пак сварливо фыркнул: - Это ещё почему? - Потому что я не полностью в музыке пропал, а ещё уловил кое-что… - уголки бантиковых губ застенчиво порхнули вверх. – У тебя к этой, конкретной композиции какое-то особое отношение. Словно её ты впускаешь туда, где никто больше не был. И разрешаешь то, что никому не позволено. - Вот сейчас чушь сказал. - Возможно. Но она на самом деле безумно красивая, - антрацитовый взгляд вновь обратился к упрямому лицу, на котором люминисценция фонарей рассеивалась персиковым ореолом. Ты ведь всё ещё про Вивальди, не так ли? Медный прищур не стал сбегать, отвечая, воссоединяя зеркальную рекурсию. Сохранять зрительный контакт было непросто - хоть сумерки ещё не уползли за десять часов вечера, звёздной пыльцы ночь рассыпала уже с лихвой: - Да, очень красивая. И снова речь не о «Временах года».