Drowned

      Ночь подкралась незаметно. Солнце, оставляя после себя на горизонте ярко-красную полосу, скрылось, а темнота накрыла и последние отголоски света. Звезды укрыли небосклон, часть из них прятались за редкими проплывающими облаками. Где-то по земле стелился туман белой пеленой. Природа стихла, фауна умолкла. Лишь одинокие кузнечики где-то в поле скрежетали, пока деревяшки, на которых плясал огонь, тихонько потрескивали.       Негромкое бренчание струн раздавалось под пальцами, пока Паша, прикрыв глаза и покачивая головой в такт, играл на гитаре. Нога то и дело стучала по земле, шурша травой, но так привычнее: можно держать темп. Пальцы левой руки умело зажимали какие-то аккорды, гуляя с лада на лад, со струны на струну, пока вторая рука поднималась вверх-вниз, проводя по металлическим нитям черным медиатором, даря всем вокруг приятное ощущение отдыха. Свет от пламени и гирлянд красиво освещал лица сидящих вокруг, что попивая из небольших бокалов спиртное, жарили маршмеллоу над огнем.       Время от времени Личадеев прерывался от игры, чтобы, как и все, перекусить сладенького. Румяные бока пастилы переливались на огне, а стоило укусить, как она тут же прилипала к губам, тая на языке.       – Паш, дай на секунду, – Аня, отставив в сторону свой бокал, что был уже наполовину пуст, наклонилась к Паше. Забрав его шампур с тающим маршмэллоу, сразу поймала его полный непонимания взгляд, улыбнувшись в ответ. – Минутку.       Взяв два квадратика печенья и положив между ними пастилу, девушка протянула десерт мужу, поднося к губам. Тот, кивнув ей в благодарность, откусил, а в следующий момент его глаза засияли. Отложив инструмент в сторону, принялся греть еще больше пастилы, чтобы сделать подобное. Это позабавило Аню. Она осмотрела остальных: всех медленно накрывали градусы, на щеках играл румянец, а все внимание медленно рассеивалось. На столе уже было несколько пустых бутылок и ее все еще удивляло, почему Паша не взял свой бокал, не выпил и капли алкоголя.       – Что это ты делала? – Серговна, увидев, что сделала Аня, с интересом посмотрела на нее, а после и вовсе переставила свой стул поближе к ней, чтобы потрещать о своем, о женском. – Я тоже хочу.       И взяв печенье, Анна стала делать такие же десерты. Личадеев же вновь взял гитару и, закинув ногу на ногу, удобнее перехватил инструмент, вновь начиная играть какую-то мелодию, ранее никому из них незнакомую. Его взгляд был направлен куда-то на огонь, что переливался в темноте ночи, дергаясь от даже легкого порыва ветра. Завораживающе и так красиво. Нечитаемые эмоции на лице, снова бесконечный поток мыслей в голове, и спокойная мелодия гитары, в каком-то смысле даже убаюкивающая опьяненный разум.       Дима, некоторое время слушая мотив, стал негромко постукивать в такт ногой, глядя на Пашу, что словно пребывал где-то, но не с ними. Его волосы, растрепанные и торчащие уже из развалившегося хвостика, прикрывали лицо, и Вечеринин был уверен, что тот снова ушел в себя. Ему, как и Кикиру, сейчас хотелось бы отвести Личадеева куда-то в сторону, спросить обо всем, что его беспокоит, что с ним происходит, чтобы и ему легче было, и у них бы на душе спокойнее стало. Барабанщик, все также ритмично двигая ногой вверх-вниз, перевел взгляд на Анисимова, сидящего рядом. Он держал в руках бокал с каким-то коктейлем. Там всего понемногу. Чуть потряс, заставляя темную жидкость плескаться, а после опрокинул в себя большую часть содержимого. Через пару секунд Саша посмотрел в ответ, кивая в вопросе.       – Юрец там не уснул? – наклоняясь немного вперед и смотря за Кикира, спросил Дима, вспоминая о Музыченко, что сидел на удивление тихо и даже не рвался к своей ненаглядной скрипке, что лежала одиноко в стороне в черном футляре.       Саша обернулся, окидывая взглядом Юру, что развалился на стуле, держа в руках пустую бутылку. В его глазах прочитать что-либо было невозможно.Он уже был под градусом, причем хорошим. Взгляд темных глаз был направлен в небо на звезды, что мерцали, словно исчезали, а после появлялись вновь, лишь иногда скрываясь за облаками. Несмотря на свое состояние, он внимательно наблюдал за своими друзьями, по совместительству – собутыльниками. Видел, кто чем занят, слышал, о чем они говорят, кто сколько выпил, а кто и ничего, как Паша. Этого Музыченко не понимал, ведь аккордеонист, как и он сам, всегда первым напивался, а тут даже не притронулся ни к чему, кроме как какого-то дешевого вина, от которого даже не косит.       – Кажется, он немного не тут, – усмехнулся Анисимов, когда скрипач никак не отреагировал на них, – ну или уснул.       Дима, потянувшись к Юре, пощелкал пальцами у того перед лицом, улыбнувшись, когда тот подал признаки жизни, что-то бурча и выпрямляясь. Окинув взглядом девушек, что ловко пихали маршмэллоу между квадратиками печенья, которое уже заканчивалось, он взял со стола бокал, выливая в него остатки дорогого виски.       – Пашо-о-ок, – подал громкий голос с заметной хрипотцой Музыченко, откидывая голову назад, чтобы убрать мешающие волосы, – Пашо-о-очек.       – А! – привычно отозвавшийся как-то резко и бодро, Паша перевел на него взгляд, лишь после находясь и уже более спокойно продолжая. – Чего тебе?       Не переставая водить рукой по струнам, аккордеонист наблюдал за Юрой. Голос Юры привлек внимание всех: Дима с Кикиром, и без этого наблюдавшие за ним, лишь насторожились немного, ожидая следующих действий, и девочки, что отвлеклись от своего дела и разговоров.       – Чего-то ты совсем не пьешь, – скрипач посмотрел на друга, что неосознанно бегло пробежал по губам языком. – Давай выпьем за наших девочек? Как по мне, отличная идея!       – Идея неплохая, но я не хочу, – Личадеев достал ранее лежащий в кармане каподастр, зажимая им струны на третьем ладу, продолжая играть. Высота звука сразу стала заметна с первого сыгранного аккорда, – нет желания напиваться в хлам.       – Ну, рюмочку, Пашок, – умолял его Юра, щенячьими глазами смотря на аккордеониста, что уже отвел взгляд от него, – за наших Анечек.       – Не хочет – не заставляй его, – вмешалась Серговна, стоило Юре подняться с нагретого места. Она тут же отложила свое дело и пошла навстречу мужу, что целенаправленно пробирался к Паше, – вам нужны лишние ссоры?       – Из-за такого ссориться? – Музыченко обогнул ее, подходя с бокалом, внутри которого плескался виски, носящий красивое название Four Roses Elliott's, выгравированное алыми буквами на матовой поверхности желтоватой бутылки, отливающей золотом на огне. Все еще обращаясь к Анне, он продолжил, – из-за выпивки еще никто не дрался. Разве, что за последние капли, но это другое. Последнее сейчас мне не жалко отдать от всей души Пашеньке.       Паша все-таки поднял на него взгляд, по-прежнему играя известную только ему мелодию. В голове, красивыми строками, бежали какие-то слова, превращаясь мысленно в песню. Тихий внутренний голос, едва слышно, почти шепотом повторял одну и ту же строчку, пока Личадеев неотрывно смотрел в очи напротив. Когда Юра протянул руку с бокалом, Паша лишь отрицательно помотал головой. Ему действительно не хотелось напиваться, пусть даже совсем немного. Возможно, это помогло бы ему хоть немного отвлечься от угнетающих строк в собственной голове. Но он не хотел.       – Ну, Пашок, – не сдавался Юра, поднося виски ближе к лицу напротив, – за девочек.       – Сказал же, что не хочу, – он не разрывал зрительного контакта, видя каждую эмоцию на лице опьяневшего Юры. Заметил, как и сейчас его брови съехались к переносице, а губы сжались в тонкую полоску, – я сегодня не пью.       – Даже ради меня не выпьешь?       Личадеева передернуло, что было заметно со стороны, отчего парни поспешили убрать Юру подальше от Паши. Дима с Кикиром уже поднялись со своих мест, собираясь к ним, но тут рука на струнах замирает, и мелодия перестает литься. Парни замирают. Аккордеонист опускает взгляд на инструмент, удобнее перехватывая его и убирая с ног, отставляя на землю и облокачивая его о стул. Встав, возвысился над Юрой, в какой-то степени чувствуя превосходство над ним. Теперь уже брови хмурил Паша, сжимая руки в кулаки, явно перебарывая себя, чтобы не сказать того, о чем потом будет жалеть.       – Ради тебя? – уточнил он, смотря в темные глаза напротив. Рука сама поднялась, забирая несчастный бокал, содержимое которого так и норовило выплеснуться, словно все эмоции Паши, что он так уверенно сдерживает, чтобы и другим легче было, и ему не пришлось объясняться за свое состояние. Он ведь этого так не любил. – Ну да, как же, – тихо процедил сквозь зубы Личадеев, опрокидывая в себя содержимое практически залпом, а все то, что осталось, он откинул в сторону, слыша глухой стук стекла о землю. Возможно, бокал разбился, может остался цел. Этого он не узнает, ведь сейчас все его внимание направлено на Юру и никуда более, – Юра, запомни одну простую вещь: ради тебя я готов на все.       Повернувшись, аккордеонист, оставив инструмент, направился к дому. Убрав руки в карманы штанов, бросил напоследок слова, адресованные поплывшему разуму Юры:       – Жаль только, что ты ради меня ни на что.       Достаточно холодный порыв ветра окутал их всех, прогоняя по телу рой мурашек, пробираясь до самых костей, вызывая такое же неприятное ощущение, которое можно сравнить с тем, что липким, гнетущим чувством осело в голове Юры словами Паши.