Drowned

      Паша прекрасно помнит тот день, когда их губы впервые соприкоснулись в таком неуверенном, робком поцелуе. Он тушит сигарету о землю, стеклянным взглядом смотря на смятый бычок. Зарывается руками в длинные волосы, прикрывает глаза, делая несколько глубоких вдохов-выдохов, восстанавливает в голове события столетней давности.       Кажется, то был где-то конец две тысячи шестнадцатого, начало семнадцатого года, точно не сказать. Один из заключительных концертов какого-то не особо большого тура. Этот вечер казался просто бесконечным, нескончаемым. Личадеев отчетливо помнит всю эту громкую музыку, шум толпы. Помнит, как оглушая, в ушах отдавались удары по барабанам, как завывала дивной мелодией скрипка в руках Юры, как по всему телу дрожью отдавались басы, заставляя сердце замирать, а разум сходить с ума. Паша безумно любил всю эту атмосферу, когда он полностью мог отдаться ритму, не стесняться быть собой, делать то, что ему действительно нравится, хоть и не признает это. Не признавал, точнее.       Паша хорошо помнит, как он часто носился по сцене из одного угла в другой, как обменивался с Юрой какими-то смешками и шутками, а после вновь убегал, как в какой-то момент его рубашки уже не было на нем. Частенько на том концерте Музыченко старался к нему как-то поближе подойти, взять за запястье, но Паша постоянно куда-то вновь и вновь уходил, отдавая все внимание толпе. Но Юра не отставал, в итоге в конце всего шоу, после дружного поклона перехватывая его, что-то говоря, громко, но недостаточно, чтобы услышать. Личадеев что-то пытается прочитать по губам, но отвлекается на происходящее вокруг. Фанаты благодарят их, что-то выкрикивают.       У Паши, наконец, получается расслышать слова Юры, словно все звуки вокруг внезапно решили стихнуть. Он посмотрел в глаза напротив, внимательно, уделяя себя ему. Паша давно заметил странное чувство в груди каждый раз, когда они смотрели вот так глаза в глаза. Ему казалось, словно он тонет, что темные очи поглощают его. Сейчас, стоя вот так практически посреди сцены, их разделяет только аккордеон на груди брюнета. Музыченко держит его чуть выше кисти, за запястье, сжимая, большим пальцем поглаживая кожу.       Тут Юра едва заметно усмехается, отводя взгляд и все же отпускает Пашу. Личадеев хмыкнул, облизывая губы, после чего хотел уже уйти, но почувствовал чужую руку в волосах, притягивающую к себе, наклоняя немного, губами касаясь его губ. Юриных. Осторожно, практически невесомо. Толпа завизжала ультразвуком, наблюдая за происходящим на сцене. Блять.       Отстранившись, Юра получил какой-то неловкий пендаль под зад от смущенного Паши, после чего Личадеев поспешил уйти со сцены, пока Юра что-то напоследок вещал в микрофон. Для него эти несколько секунд были настолько приятными, что ему пришлось даже вернуться, но уже без инструмента. В своем рейве он не раз терял шляпу, и сейчас она лежала на полу, недалеко от Юры. Подошел, поднял, смотря на Музыченко пару секунд. Сейчас он уже не вспомнит, но тогда был какой-то вопрос, на который оба просто отшутились, неловко смеясь в один микрофон, в конце просто выходя со сцены под гул толпы.       За кулисами между ними была заметная неловкость. Почти не пересекались взглядами, кусали губы, избегали разговоров. У Паши сердце сжималось от этого. Сидел, хмуря брови, полностью поглощенный своими мыслями, даже не слыша, что над ухом лепечет Анечка. В голове снова и снова всплывала картинка произошедшего на сцене, а на губах чувствовалось тепло Юриных губ. От этого тело бросало в дрожь, а внизу живота приятно сводило. Ему хотелось, чтобы Музыченко вновь поцеловал его, но уже более серьезно, глубоко, чувственно. Но не знал, хотел ли того сам Юра. Не решался спросить – страшно.       После того «случая» их поцелуи на сцене становились все более настойчивыми, жаркими. Хотелось большего. Намного большего. И пошли приятные касания, вызывающие мелкую дрожь во всем теле. Юра кончиками пальцев касался Пашиных рук, плеч, обнимал за талию, даже позволяя себе опускать их ниже. Но Личадеев против-то и не был. Лишь играл для толпы: не зря же в Лицедеях учился. Все чаще и все откровеннее было все на сцене, но его так раздражало, что только на ней. Почему Юра делает это для фанатов, а не для него?       – Паш, – послышалось где-то над головой, а после на плечи легло что-то теплое. Личадеев несколько раз моргнул, возвращаясь в реальность. Он по-прежнему сидел на корточках у стены, пальцами перебирая длинные волосы, привычно хмуря брови. Пробыл он на улице достаточно долго, поэтому его пришла проведать Аня, почувствовав, что у мужа что-то случилось, – что-то не так? Ты сам не свой...       Чтобы Паша не замерз, девушка накрыла его своим пончо, садясь на корточки рядом, приобнимая за плечи, поглаживая по голове. Ей хотелось знать, что так беспокоит Личадеева. Возможно, она догадывалась, ведь видела в окно, как он поцеловал Юру прежде, чем отвести его в дом. Да и не слепая она, видит все эти взгляды, движения. Отчетливо понимает, что между ними есть какое-то притяжение, которое им неподвластно, с которым им не бороться. Но единственное, что ее задевает – Паша не смотрит на нее так, как на Юру. Пожалуй, это было единственное, в чем она действительно завидовала ему. Но всегда молчала, продолжая улыбаться, лишь иногда рассказывая Серговне о том, что ее гложет.       А вот Паша все не решался. Поэтому просто положил голову ей на плечо, закрывая глаза. Сейчас он просто хотел побыть с Аней, а не с Юрой. Он запутался в себе, перестал осознавать, что происходит с ним, когда Музыченко рядом, когда касается его, обнимает. Все это так приятно и разливает такое приятное тепло по телу, что хочется взять Юру и забрать себе, никому не отдавать. Ни Анне, ни фанатам. Просто, чтобы он всегда был рядом. Но у него есть его Анечка, которую он любит. Да, может не так, но любит ведь.       – Я просто устал после всех этих концертов, – очередная ложь Личадеева. Ему уже стыдно смотреть жене в глаза, а та лишь поглаживает его по волосам, перебирая каштановые, местами спутанные пряди. Паша приоткрывает глаза, смотря сначала в землю, а после все же поднимая их на Аню. Приблизившись, поцеловал ее в губы, ладонью коснувшись ее щеки. Отстранившись, улыбнулся, – не беспокойся, Ань, я в порядке.       Поднявшись, потянулся. Колени из-за долгого сидения на корточках, неприятно болели. Паша протянул руку жене, и когда та вложила свою ладошку в его ладонь, потянул на себя. Вернулись в дом. Там с кухни слышались разговоры и веселый смех. Кажется, они закончили обсуждать ночную пьянку и сейчас просто рассказывали какой-то зашквар. Аня с Пашей подсели к ним, вливаясь в разговор. Личадеев старался не особо часто смотреть в сторону Юры, поэтому его взгляд то и дело бегал с Саши и Димы на Ань и обратно.       На завтрак Серговна сделала омлет, что довольно быстро закончился. Хоть Музыченко и говорил, что его мама все равно готовит лучше, у Анны тоже выходило неплохо. Это доказывали быстро уплетающие омлет за обе щеки Кикир и Паша. Дима, Юра и Аня, жена Личадеева, никуда не торопились, наблюдая за голодными друзьями, иногда посмеиваясь с них, ведь в какие-то моменты они превращались в хомяков с наполненными щеками. Главное, что сыты и довольны.       Когда с трапезой было покончено, Анна уболтала Вечеринина заняться грязной посудой. Тот сначала сопротивлялся, отнекивался, но в итоге женщина взяла верх не долгими уговорами. Сев за стол, Музыченко осмотрела всех довольно серьезным взглядом. Успев напрячь всех, она, наконец, заговорила:       – Сегодня нужно будет до города съездить кому-то, – ее взгляд сразу упал на парней, – продукты заканчиваются, а только второй день на дворе. Так что прикиньте, кто и когда, а я пока напишу, что купить.       Пока парни решали, кому стоит поехать, а кому остаться, Анна аккуратным почерком исписала небольшую бумажку, где было перечислено все, что стоит купить в магазине. Серговна отдала ее Юре, а сама, забрав Аню, которую так не хотел отпускать Паша, ушла в гостиную. Дима как раз закончил мытье посуды и присоединился к парням. Все-таки решено было поехать всем, а девочкам дать отдохнуть часок другой от них.       Сборы заняли много времени, поэтому парни покинули дом только к двум часам дня. Кикир долго спорил с Юрой, кому из них сесть за руль. Все же Музыченко, с горем пополам, уступил другу, садясь на заднее сиденье, где был и Паша, ведь Дима опередил их всех, заняв козырное место рядом с водителем. Каждый из них нарядился так, словно они не до магазина поехали, а на ближайший панк-рок-концерт. Разве что у Юры, под джинсовкой, как и всегда, была его излюбленная белая майка. Она «приросла» к нему также, как и очки Паши с желтовато-оранжевыми стеклами в тонкой серебряной оправе.       Дорога до ближайшего небольшого городка по времени была чуть больше часа. Времени еще было уйма, а заняться нечем. За окнами машины довольно быстро мелькали деревья густого леса, небо полностью затянуло облаками. Лишь на горизонте еще виднелись какие-то просветы, словно солнце всеми силами разрывает преграду, чтобы осветить землю.       Время от времени Кикир объезжал какие-то небольшие ямы на дороге, заставляя всех качаться из стороны в сторону. В салоне играла музыка с местного радио, но ее, кажется, вообще никто не слушал. Саша управлял транспортом, иногда поглядывая то в телефон, висящий на панели, где был открыт навигатор, то в зеркало заднего вида, на Юру и Пашу. Вечеринин, подперев голову рукой, некоторое время смотрел в окно, но задремал, тихо посапывая, иногда клюя носом. Музыченко, закинув ногу на ногу, наблюдал за пейзажем, частенько поглядывая на Пашу, что сидел в наушниках, полностью погруженный в свои мысли и что-то пишущий в телефоне. Он то печатал, то стирал какие-то строчки, выключая устройство и отводя взгляд в окно, но после вновь возвращая внимание чему-то там. На экране то и дело появлялись какие-то слова, они формировались в связные тексты, словно Паша что-то пытался так упорно сочинить, но ничего не выходило. Музыченко, достав свой телефон, написал ему в ВК короткое сообщение «че делаешь?», в ответ получив «стараюсь не уснуть». Вздохнул, понимая, что вряд ли получит хоть какую-то подсказку того, что так упорно он пытается написать.       Юра от ничегонеделания решил полистать ленту сети, изредка лайкая какие-то мемы, чуть улыбаясь, иногда отправляя кому-то. А за окнами машины небо окончательно скрылось за тучами, с которых уже начали срываться первые капли дождя, оставаясь на стеклах, растекаясь красивыми, длинными полосками. Кикир включил дворники, что автоматически протирали окно каждый раз, когда оно становилось непригодным для просмотра дороги. Удобная функция любой машины. Природа словно помрачнела на глазах, погрустнела.       Интерес взял свое, и Юра, отложив устройство в сторону, уже открыто смотрел на Пашу. Он хмурил брови и поджимал губы, в очередной раз удалял строчки каких-то текстов. Вытащив один наушник из его уха, надел его себе, придвигаясь ближе к Паше, чтобы было удобнее им обоим. Он слушал песню какого-то зарубежного исполнителя. Юра не знал творчества этого музыканта, но был уверен в том, что эта песня – одна из любимых у Паши и что он довольно часто слушает ее. Личадеев, когда чужая голова коснулась его плеча, сразу перевел на него довольно серьезный взгляд, выключая телефон.        – Что у тебя там? – задал интересующий вопрос Музыченко, чуть поднимая голову и смотря в светлые глаза напротив, что сейчас были спрятаны за желтыми стеклами и частично волосами. Потянувшись рукой, убрал ему некоторые пряди за ухо, чем вызвал удивление на лице напротив, – ну, Паш, что ты там так упорно сочиняешь?       – Ничего, просто в голове крутятся какие-то строчки, записываю, на будущее.       – Не уж-то сегодня засядем сочинять что-то? – Музыченко весь засиял, начиная улыбаться, словно ребенок, которому разрешили взять со стола конфету. Выпрямился, поправляя выпадающий наушник, наконец, разрывая зрительный контакт с Пашей, – дашь хоть почитать, что написал?       – Нет, – Личадеев сразу поймал озадаченный взгляд Юры, в котором читалась какая-то грусть. Кажется, еще немного и он использует на нем прием щенячьих глазок, противостоять которым практически невозможно. – Вернее не сейчас. Там ничего такого нет. И вообще, я думаю это что-то, что никак не подходит под творчество нашей группы…       Слова Паши привлекли внимание и Кикира, заставляя того посмотреть в зеркальце под потолком. Он изогнул бровь, как бы задавая немой, но всем понятный вопрос, на что Личадеев лишь пожал плечами, пробегая языком по губам и переводя взгляд в окно, что уже полностью было укрыто множеством прозрачных капель, стекающих по-диагонали вниз. Погода совсем не располагала к себе, каким-то образом омрачила все вокруг и заставляла настроение стремительно падать.       Саша уже хотел что-то сказать, но Юра опередил его, вытаскивая из своего и пашиного уха наушники, сразу смотря на водителя.       – Громче делай!       И Анисимов, улыбнувшись, добавил громкости. По радио крутили их песню «Наружу изнутри». Юра стал подпевать, качая головой в такт. Паша тоже присоединился к нему, подхватывая настроение. Ему бы сейчас его аккордеон, пространства побольше и все – можно в пляс.

Потерянный покой, Что ты делаешь со мно-ой? Это бесит, раздражает, Вымораживает, все силы забирает! Что-то не могу спа-ать, Да надо что-то бы уже тебе сказать! Да только вот что-то, Ай, слов не подобрать!

      Пожалуй, это единственный отрывок в песне, который берет Пашу за душу настолько сильно. Прикрывает глаза, вслушивается в плач скрипки, звучание аккордеона, равномерный стук барабанов и басовых нот гитары Кикира, тонет в красивом, хрипловатом голосе Юры и из колонок радио и прямо здесь, рядом с ним. Даже не хочет прерывать его своим вокалом, чтобы звучал лишь один единственный, такой приятный слуху тембр, и никакой более.

Короче, сюда подойди, В мои очи загляни!

      Открывает глаза, практически сразу встречаясь взглядом с Юрой. Смотрит прямо в душу, а Паша и вовсе готов утонуть в глубине этих темных глаз.

Неужели ты не видишь Я весь горю изнутри!

      Смотрит, четко ощущая, как захватывает дух, как на душе приятно становится и в то же время как-то плохо, словно каждый раз в такой ситуации частичка Паши умирает, ведь большее он вряд ли получит. Только взгляд этих красивых, таких добрых глаз.

Я могу кричать, Глотку рвать, Но так ничего не смогу Тебе передать…

      Личадеев пропускает момент, когда и сам начинает петь эти строки, все также глядя на него. Анисимов что-то бубнит там себе под нос, глядя на дорогу, прекрасно понимая, какая химия сейчас на заднем сидении, поэтому и мешать им как-то не собирался.       Он, как и Дима, да и наверняка девочки, заметил, как эти двое смотрят друг на друга. Да что там взгляды. Чего только стоят их такие душевные, жаркие танцы каждый раз, стоит им оказаться рядом. То, как Юра по-хозяйски пальцами проникает в волосы Паши, как тот послушно откидывает голову, двигает бедрами, приоткрывает губы. Как каждый раз они жарко целуются, словно не желая прекращать, отдавать друг друга кому-то. Кикир постоянно наблюдает за ними, за их такой странной любовью, и улыбается, даже не зная отчего. Парней жалко ему. Точно испытывают что-то, но сказать не могут. Личадеев, он знает, не рискнул бы признаться в чем-то подобном. А Юра только на сцене или если напьется, как было этой ночью. Наивно с их стороны думать было, что никто ничего не понял.       Теми, кто действительно ничего не поняли, были именно Паша и Юра.