Drowned

      «Особенно со мной». Собственная фраза засела у Паши в голове, снова и снова напоминая о себе, неприятно прокручиваясь на фоне приятных и таких жарких воспоминаний. Кажется, Дима ему там что-то сказал, но он особо не слушал, проваливаясь постепенно в сон. Перед глазами уже мелькали какие-то образы, мысли начинали путаться, когда где-то над ухом он услышал голос Ани, не так давно проснувшейся:       – Паш, пойдем в дом? Холодает, да и выспаться всем нужно.       Личадеев без охоты разлепляет глаза, замечая, что стол уже освободился от бутылок, а все инструменты сложены по чехлам. Протер глаза, вставая со стула. Голова гудела, в ушах звенело. Пока он просыпался, доковылял до Юры, приземляясь рядом с ним. Но, промахнувшись мимо стула, упал на землю, где и остался сидеть, укладывая голову на колено Музыченко. Анечка наблюдала за ним, немного улыбаясь, приобнимая себя руками, словно успокаивая.       Кажется, Паша снова бы уснул, если на крыльцо не вышла Анна Серговна.       – Заведите кто-нибудь Юру домой, пожалуйста!       Парни сразу поняли, что говорилось это им, ведь младшую Аню довольно быстро увели в дом, чтобы готовиться ко сну. Ну и неудивительно: две хрупкие девушки вряд ли бы дотащили Музыченко хотя бы до входной двери, особенно в таком состоянии, когда он едва стоит на ногах. Личадеев и сам не уверен в своих силах, поэтому с надеждой поднимает взгляд на Вечеринина, что, кажется, среди них троих был самым трезвым. Дима несколько секунд разглядывал Музыченко, что уже видел десятый сон, развалившись на хрупком стуле, а после перевел внимание на Пашу. Он уже успел подняться с земли. Воцарилось молчание, нарушаемое шумом листвы где-то в лесу. Первым заговорил аккордеонист, прерывая тишину чуть охрипшим после пьяных песнопений голосом:       – Дотащим его?       – У меня есть предложение лучше, – подумав некоторое время, ответил Дима, чуть улыбнувшись, после чего отошел в сторону, беря массивный чехол с аккордеоном, гитарный и небольшой со скрипкой, затем быстрой походкой направляясь к дому и уже в дверях, оборачиваясь, – оставляю Юру на тебя!       Махнув напоследок рукой, барабанщик скрылся в доме, закрывая входную дверь, чтобы не слышать хриплое возмущение Паши, а также, чтобы не сквозило, потому что ночной воздух был заметно прохладнее дневного.       – Эй, прием, – опустив взгляд на Музыченко, Паша не сильно пихнул его ногой в ногу, ожидая хоть какой-то реакции, коей не последовало от слова совсем. Личадеев вновь принялся рассматривать его – привычка. Чуть запрокинутая голова, растрепанные волосы от рейва, в котором они вдвоем были, играя на инструментах, устроив небольшой концерт для своих. Шатаясь, скорее выкрикивая слова, а не исполняя их, но с самыми искренними улыбками и смехом, такими частыми переглядами, касаниями, полным синхроном движений. Все, как и всегда на сцене. И только на ней. И нигде более. Кажется, только перед толпой людей Юра может одарить Личадеева таким томным, возбуждающим взглядом, только на сцене прикоснуться к нему, обнять, поцеловать, пальцами зарыться в волосы, оттягивая их. Грубо так, но приятно. Только там он может почувствовать жар его тела так близко, ощутить горячее обжигающее дыхание над ухом, какие-то слова, которые останутся только между ними, почувствовать его запах. Паша опускается взглядом ниже, на его слегка приоткрытые губы, полностью поглощенный мыслями. Кажется, только одни воспоминания всего, что было между ними на сцене, способны бросить парня в жар, заставить ладошки вспотеть, взгляд забегать, а языком бегло проходить по губам.       Неожиданный холодный порыв ветра вернул Пашу из мира фантазий в реальность. Он поправил шляпу, убирая под нее длинные волосы, чтобы те не щекотали нос и не лезли в глаза при каждом движении. Ему хотелось сейчас затянуться, но сигареты давно закончились, а новые пачки лежали где-то в доме, куда, к слову, нужно было еще отвести образом Юру. Некоторое время молча стоял, чуть покачиваясь, слушая шум леса и тихое дыхание парня, а после устремил уже сонный взгляд в небо. Через полтора-два часа будет рассвет и он бы очень хотел его встретить, но на улице похолодало, а шанс того, что он уснет, стоит ему только коснуться подушки – сто один процент из ста. Горизонт медленно светлел, а звезды потухали. В доме воцарилась тишина, больше не слышно разговоров девочек, в окнах погас свет. Только природа вокруг подает признаки жизни: убаюкивающий шум листьев на деревьях, журчание каких-то ручейков где-то за частной территорией, одинокие птицы, изредка пролетающие где-то в облаках. Красота, да и только. Огонь давно потух, остались лишь медленно тлеющие угли.       – Ладно, идем домой, Юр, – хлопнув его ладонями по бедрам, Паша быстро осмотрелся на предмет чего-то забытого, или хотя бы одинокой, всеми забытой сигареты. Но все уже было унесено в дом. Разочарованно выдохнув, Личадеев принял свою судьбу, наклоняясь к Юре, и замирая в нескольких сантиметрах от его лица. На таком расстоянии горячее дыхание Музыченко особо хорошо ощущалось, и прежде, чем Паша понял, что он делает, осторожно коснулся его губ своими, ладонью правой руки касаясь его щеки. Несколько секунд, но он прочувствовал все то, чего ему не хватало это время, что они были так близко друг к другу. Музыченко дразнил его, словно хотел помучить. Мягкие, теплые, такие желанные губы с отдаленным привкусом выкуренных сигарет и алкоголя. Нехотя отстраняется, смотрит на его закрытые глаза, на подрагивающие ресницы и улыбается.       Немного выпрямившись, взял Юру за запястье, утягивая на себя и перекидывая руку через плечо, прижимая к себе за талию. Музыченко что-то недовольно пробубнил себе под нос, приоткрывая глаза. Ноги от выпитого спиртного его почти не держали, поэтому собирался схватиться второй рукой за его рубашку. Проблемой оказалось, что рубашка уже была в доме, как и его майка. Поэтому Юра лишь положил руку на его талию, чуть сжимая похолодевшими пальцами кожу.       – Стоишь? – Личадеев чуть наклонился, смотря ему в глаза. Получив в ответ кивок, кажется сделанный на автомате, он все-таки двинулся с места, уводя Юру к входной двери. Оба едва переставляли ноги, обоим хотелось спать. Паша, по привычке, хмурил брови каждый раз, когда он или скрипач спотыкались на ровном месте. Каждое неловкое движение могло закончиться лицом в земле.       К большому удивлению, до двери дошли, ни разу не упав. По крайней мере, Личадеев очень старался удержать друга, прижимая его к себе, сжимая руку на собственном плече. Паша толкнул дверь ногой, заводя Юру внутрь, помогая ему избавиться от обуви, сам параллельно скидывая свою у входа. В голове он прикидывал, как без травм доставить Юру к нему в комнату, что была на втором этаже. Решил рискнуть, повел его к лестнице, ведущей наверх. Осторожно, медленно переставляя ноги, они преодолели ее, после чего без каких-либо проблем Личадеев подвел Юру к спальне, завел внутрь и, не включая свет, чтобы не разбудить Анну, уложил его, укрывая. На всякий случай минутой позже притащил из ванной тазик и поставил на пол у кровати.       Спустившись вниз, держась за стену, прошел в гостиную, где нашел сваленные в кучу инструменты, мысленно делая заметку надавать Диме за такое неподобающее обращение с его-то любимым и таким дорогим аккордеоном. Ну точно жить надоело! Доковыляв до кухни, кое-как нашел стакан, куда прямо из-под крана налил воды, выпивая и повторяя процесс. Глядя в окно, видел, как небо становится все светлее. Рассвет все ближе, поэтому он все-таки решил исполнить задуманное, сев на табуретку у стола, подпирая голову рукой. Телефон давно разрядился, а сигареты взять наверху он забыл. Идти куда-либо ему сейчас не хотелось от слова совсем. Он просто старался побороть желание уснуть здесь и сейчас.       Почти шесть утра. Первые лучи солнца появляются из-за горизонта, приятным теплым свечением прогоняя тьму, освещая все вокруг. В небе, на фоне розоватых облаков, все чаще стали пролетать птицы, а то и даже небольшие стаи. И вот, когда светило поднялось немного выше и заглянуло своим согревающим теплом на кухню, Паша уже спал, сидя за столом и положив голову на сложенные руки, отвернув лицо к стене, тихо посапывал.