Мандибулы

      Её забрызгало кровью с ног до головы. Вот что получается, когда перерезаешь артерию, думает она отстранённо. Занятно. В фильмах кровь обычно течёт струйкой или выливается ровным потоком. Всё не так. Она выплескивается из раны внезапными, резкими толчками. Твоё собственное сердце убивает тебя удар за ударом.       Кэсси опускает взгляд на руки. Она лихорадочно отшвыривает нож к человеку напротив, человеку, бывшему некогда законопослушным гражданином. Его жена с перерезанным горлом — та самая женщина, что так любезно пригласила её к ним домой, потому что Кэсси выглядела такой худенькой и замёрзшей…       Ещё одна мощная струя крови обдаёт её мужа, и он отрывисто всхлипывает, не в силах осознать обрушившееся на него горе. Он смотрит на неё тем заискивающим жалобным взглядом, словно не понимает, что происходит, и почему его жена умирает-умирает-умирает…       Кэсси пятится, вываливается наружу через распахнутую дверь, и кидается в ночь. Чтобы влететь прямо в объятия полицейского.       На мгновение это кажется необъяснимым её взбудораженному рассудку, пока она не вспоминает про крик. Должно быть, соседи вызвали полицию.       — Вы в порядке, мэм? — спрашивает он, потрясённо глядя на окровавленную женщину, выбежавшую босиком на бостонскую улицу. Она вцепляется в его форму. Красные отпечатки расцветают на синем. Сердце стучит в ушах.       — Женщина там — она мертва. Она умерла, — её голос звучит слишком ровно для того, что она только что видела. — Нож — её муж…       Он напрягается, но при этом его большие надёжные руки обхватывают её за плечи, разворачивая в сторону, почти отталкивая прочь.       — Я пойду проверю. Оставайтесь здесь, ладно? Спускайтесь к машине скорой помощи, она скоро подъедет. Там о вас позаботятся.       Она кивает, глядя вслед. Проходит секунд пятнадцать, прежде чем он вытаскивает несчастного мужа за дверь. Похоже, он подчинился ей.       Коп делает то единственное, что хорошо умеют делать все копы: прикрывает свою задницу. Он зачитывает мужчине «правило Миранды», сковывая его руки за спиной.       — Пожалуйста… Пожалуйста! Я этого не делал, моя жена, моя Сара, прошу!       — Вы отказываетесь от своего права хранить молчание?       — Я не убивал её, — из его горла вырывается ужасающий отрывистый плач. — Я этого не делал, это моя жена, моя жена…       Добросовестный офицер останавливается, позволяя ему высказаться. Кэсси знает, что они делают так всегда.       — В доме был кто-то кроме вас?       Мужчина трясёт головой.        — Только она, — его взгляд замирает на Кэсси, которая, вся в крови, стоит всего в нескольких шагах от них.        — Это она сделала?        Он смотрит. Кэсси приходит в голову, что она так и не узнала его имени.        — Нет… — произносит он, и его глаза готовы вот-вот вывалиться из орбит. — Она… не виновата.        Офицер тянет мужчину прочь. Тот смотрит на Кэсси с нарастающим ужасом. Она делает жест «пока-пока» пальцами, которые только что перерезали горло его жене.       — Она — не виновата! Она не виновата, я её не убивал, я не виноват, пожалуйста…       Самое интересное закончилось, решает Кэсси, вытирая окровавленные пальцы о нарядные белые брюки. Она поворачивается и идёт к машине скорой помощи. Ей выдадут спасательное одеяло, скажут пару утешительных слов, и затем она отправится домой с трофеями. Ещё одна засечка в изголовье кровати.       Люди, мимо которых она проходит, дарят ей сочувственные взгляды. Она явно жертва. Бедная девочка. Она даже улавливает обрывок разговора о том, как же случилось, что она так запачкалась.       Было время, вспоминает она, когда её сила, выставляющая её всеобщей жертвой, не нравилась ей. Дерьмовая сила для героя: все считают, что ты — одна из спасённых, что ты просто стояла тут вся такая красивая, хотя, конечно, даже так есть обходные варианты. Аура невинности хороша для рекламы, но плоха, когда действительно нужно что-то делать.       Но это довольно полезная сила для злодея. И это просто потрясающая сила для серийного убийцы.       Конечно, Кэсси не назвала бы себя серийным убийцей. Но она знает, что другие так делают. В частности, её напарница, несущая эти слова как знак отличия.       Кэсси сворачивает за угол, забирается в ожидающий её фургон и захлопывает дверь. Чёртов ролик опять заедает — должно быть, что-то попало в направляющий механизм.       — Ну как, хорошо развлеклась? — спрашивает Сорокопут, откидываясь на сидении. Отсюда кажется, будто её улыбка рассечена надвое резкой чертой её серой клювастой маски. Невинная Жертва морщится.       — Не-е-ет, — тянет она. Сорокопут улыбается шире, заводя мотор. Кэсси начинает трудный путь через центральную консоль к заваленному мусором пассажирскому месту.       Любая очевидная ложь в её устах будет именно такой — очевидной. Маленькое волшебство, даруемое силой, не слишком могущественно. Если она солжёт, чудо разрушится.       Поэтому она не лжёт.       Она научилась великолепно плести кружево из слов и социальных взаимодействий. Сила даёт ей большую свободу действий — к счастью, учитывая, через какой ад ей пришлось пройти. Но она всё ещё нуждается в практике, и Сорокопут прекрасно помогает в этом.       Встреча с Марисой открыла ей глаза. Та схватила её на улице — оказывается, ничто так не искушает безжалостного злодея, как Невинная Жертва — и последовавшая за тем игра в кошки-мышки была такой беспощадно освобождающей, что она наконец позволила себя поймать.       Иногда она думает, что могла остаться висеть на куске арматуры, истекая кровью, как прочие жертвы, возможно, ещё живой, бессильно наблюдающей, как Сорокопут собирает жатву.       Но — ах, только иногда.       — Итак, — говорит Сорокопут, вырывая её из задумчивости, — никакого Сына, что значит, он не свалится на нас неожиданно, как было с Той Сучкой и её Сучьим Выводком.       — Это пока, — напоминает она Марисе, ввинчиваясь на пассажирское сиденье. — Не то что… уф… Не то чтобы он был как-то ограничен географически.       — Не думаю, что об этом стоит волноваться, твои штучки должны сработать на нём. — Кэсси вовсе не была бы так уверена, но ничего не говорит на этот счёт. Пусть птичка останется при своём мнении. — Кстати! Сладенькая, угадай, у кого появилась ни-иточка-а!       Было не так много вариантов, о какой «ниточке» может идти речь. Ниточка, ведущая к одному из многочисленных врагов Сорокопута, ниточка к новой прибыльной схеме, которую они бы нашли интересной, ниточка к месту, куда они могут перебраться, чтобы не дать копам сесть им на хвост… Но с учётом ранее сказанного, Кэсси точно знает, о чём речь.       — Ниточка к Мяснику?..       — Ниточка к Той Сучке! Я точно знаю, где она!       Мясник и Зубы относятся к тому типу злодеев, которые представляют для Кэсси реальную угрозу: люди, которым нет никакого дела до того, невинна ли их жертва. Как ни странно, у некоторых героев также есть этот квазииммунитет, но таких гораздо меньше. Большинство нормальных людей буквально неспособны и пальцем пошевелить против неё, и даже часть злодеев не может заставить себя действовать. Особенно те, у которых есть принципы.       У Зубов принципов нет. У них есть любовь к насилию и явное отсутствие заботы о том, куда летят их пули. Это — верный способ получить множество погибших невинных жертв и одну конкретную погибшую Невинную Жертву.       К сожалению, её подружка жаждет мести и силы. Эрго:       — Наконец-то я прикончу эту падлу!       — Ты, безусловно, попробуешь, — бормочет Кэсси, открывая бардачок. Она роется в груде салфеток, спасательных одеял и толстых справочников по механике в поисках сборника кроссвордов. Где-то точно должен быть хотя бы один.       — И потом я верну себе своё имя.       — Ты же понимаешь, что если убьёшь её, люди просто станут называть тебя Мясником? — указывает Кэсси, захлопывая бардачок. Она знает, как будет развиваться этот разговор — она могла бы поддержать его и во сне. Но иногда приятно просто повторять знакомые действия. — Не Птицей-Мясником.       — Они будут звать меня так, как я, блядь, им скажу, потому что я буду Мясником!       — Конечно, Мариса, — вздыхает она. — Ошибка, шесть букв?..       — Промах.       — В середине «в».       — Неисправность?       — Это не шесть букв. Там «ов».       — Провал.       Она записывает. Подходит.       — Если ты провалишься — меня убьют.       Сорокопут смеётся, как пересмешник, и выруливает на шоссе.