Мандибулы

      — Чувак, её сила пиздецки ссыкотная.       — Заткнись, она обглодает тебя до костей. Луну даже регенерация не помогла.       — Я слышал, она разбила ему лицо.       — А я слышал, она сбежала, когда он подошёл близко.       — Правда? Мне рассказывали, будто она поймала его в гигантскую паутину…       Зубы шумные, самоуверенные и находятся в неудобной близости от меня. Они явно провоцируют меня, намеренно или случайно, и давят всё сильней и сильней. К сожалению, я не пульт от телевизора, и не реагирую лучше, если посильнее нажать.       Они обсуждают меня. На самом деле, обо мне говорит буквально каждый. Это имеет смысл: я бы тоже говорила о новом кейпе, если бы кто-то привёл его в одну со мной комнату, но мне всё равно неприятно. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не скрестить руки на груди в защитной позе. Сделать так — всё равно, что пустить кровь в бассейн, полный акул.       Разбойник говорит мало. Я знаю это, потому что в итоге останавливаюсь возле него, и он просто достаёт иголку с ниткой и начинает осторожно зашивать костюм Колючки. Своего рода островок спокойствия, пока всё это бессмысленное бормотание вокруг шипами вонзается в мою голову.       Геморрагия возится на импровизированной кухне, попутно обсуждая что-то с Мясником. Я с удовольствием послушала бы их, но болтовня вокруг перебивает всё. Рой снова начинает волноваться, и я изо всех сил пытаюсь его успокоить.       — Ну-ка съебались, — тихо произносит Разбойник, обращаясь не ко мне.       Он не повышает голоса. Он говорит практически шёпотом, но толпа рассасывается почти моментально. Рядом на диванах и креслах остаются всего несколько человек. Мебель заражена клопами.       — У вас тут клопы.       Он кивает.       — Вы знали?       — Ну, — кашляет одна из женщин поблизости — стрелок, судя по увесистому серебристому пистолету на бедре. Она выглядит слегка встревоженной, и я связываю это с тем, что она сидит возле Колючки. — Мы в основном подобрали всё это на улице, привезли вчера на грузовике. Ожидаемо, что кое-где будут жучки.       — То есть… У вас вся мебель с улицы? — я знаю, что само по себе это не необычно. Даже мы с папой однажды провели полдня, перетаскивая чью-то старую садовую мебель к себе во двор. Через несколько лет она сломалась и снова отправилась на обочину, чтобы исчезнуть вместе с мусоровозом (или, может быть, с кем-то более умелым, чем мы). Но мебель, предназначенная для дома, быстро портится от влаги, и вы всегда рискуете получить вместе с ней клопов или других вредителей. Кажется не очень предусмотрительным тащить в дом мебель, которая побывала на улице.       — Я имею в виду, ну, мы вряд ли можем просто прийти в мебельный магазин, — странно косится она на меня.       Перед моими глазами мелькает образ Мясника, требующего позвать менеджера.        Что ж, это имеет смысл. Я бы не назвала Зубы очень дальновидной бандой. Ну и раз уж я тут, я выгоняю всех клопов из подушек, предварительно убедившись, что они прогрызут и все оставленные ими яйца.       Может быть, Зубы заслуживают быть покусанными клопами, но такой несложный манёвр — что-то, чего никогда не сделал бы человек, внедрившийся к ним, чтобы сдать всех СКП и лично разорвать в пух и прах. Забавное новое дополнение к плану. Вот почему я это делаю. Демонстрация добрых намерений.       Тот, кто собирается уничтожить их, ни за что не стал бы делать ничего подобного. Идеальная маскировка.       Разбойник всё ещё разглядывает стройные ряды клопов, которые маршируют прямо в распахнутые пасти пауков, шершней и стрекоз, ожидающих у стен и в многочисленных закутках этого запущенного места.       Стрелки наклоняются. Та, с которой я разговаривала, улыбается, качая головой.       — Ну что за чудное маленькое злодейство! — Это злодейство? — Они просто выполняют команды, или это что-то типа шахматных фигур?       — Чем шахматные фигуры отличаются от выполнения команд? — спрашивает Колючка, скрестив руки на груди.       — Я, ну… Я не знаю. — Она выглядит слегка растерянной. — Я же не владею силами, мне просто интересно, каково это.       — Какая вообще разница? — фыркает Колючка, и я различаю в её голосе насмешку, даже не видя лица. — Оставь паучью принцесску в покое, если не хочешь быть следующей.       Мне… неприятно.       Мне многое здесь не нравится. Я нахожусь в самом сердце логова бандитов, которые одеваются в человеческие кости, и по крайней мере некоторые из них активно пытаются меня спровоцировать. Но то, как Колючка разговаривает с людьми…       — По сути, — слова вырываются у меня против воли, — это прямое управление. Я чувствую, что они делают, а они в точности подчиняются моим приказам.       Колючка замолкает. Стрелки — нет, только девушка — она заинтересованно охает, мужчина же смотрит на клопов с чем-то похожим на отвращение.       — И ты всё чувствуешь? И когда им больно?       — Не совсем. Я узнаю об этом, но это скорее логическое понимание того, что им причиняют вред, чем настоящее ощущение боли. У насекомых… странные болевые рецепторы.       Стрелок улыбается.       — Жуть, — говорит она так, что становится ясно, что она полностью очарована этим. Она старше меня лет на пять, не больше. Я чувствую внезапный всплеск зависти, но подавляю его раньше, чем это станет проблемой. — Меня зовут Джинни. Расскажешь мне ещё-что нибудь жуткое?       — Угомонись уже, Джинниганс, — бормочет мужчина, стрелявший в Призрачного Сталкера, натягивая потёртый капюшон на глаза. — Я не буду стрелять в ещё одного новобранца из-за того, что ты хватила через край. Это, знаешь, уже пройденный этап.       Из этого можно кое-что почерпнуть, так что я пытаюсь рассортировать всё, пока не забыла. Колючка нарочно цепляет людей, разговаривает снисходительно, и не по-детски, как в школе, а с искренним чувством превосходства. В Анимосе чувствуется что-то подобное, но он держится гораздо более раскованно, так что я не могу в полной мере это уловить. Кажется более мелочным, но менее серьёзным.       Джинни — Джинниганс? — действительно хорошие друзья с мужчиной лет тридцати, который стрелял в Призрачного Сталкера. Мне срочно необходимо выяснить больше имён. Как для удобства сдачи их властям, так и потому, что я не могу продолжать мысленно придумывать им прозвища, я просто не настолько креативна, и к тому же это может заставить меня чувствовать себя ближе к ним, словно они мягкие игрушки, а не злобные машины для убийства из банды, известной своей жестокостью.       Я не настолько глупа. Я не забуду, на что способны эти люди.       Возникший из ниоткуда Анимос снова пихает меня бедром, проходя по направлению к Колючке, и я пошатываюсь. Вокруг раздаются смешки — только Разбойник не смеётся. Это знакомо, и мне это не нравится.       — Ух, ты легче, чем я ожидал! — говорит Анимос, драматично заваливаясь на диван. И на колени Колючке. Я ожидаю, что это вызовет проблемы, но она просто начинает перебирать крысиный беспорядок, который он зовёт своими волосами. Улыбка, неровная и кривая, рассекает его лицо, словно трещина в коре дерева. — Тебе нужно съесть чёртов бургер.       Всё идет не очень хорошо.       — Может, ей стоит попробовать то, как его, «Испытание Мерзкого Боба». Хоть пару укусов, — говорит стрелок, имени которого я всё ещё не знаю. Сталкер-стрел. — Должно пойти на пользу?       — Эй, он невъебенный! Отвали, «Мерзкий Боб» под запретом! — Анимос машет руками, и Колючка ловит их и складывает, как телефон-раскладушку, аккуратно прижимая к груди. Он позволяет ей это делать. Следует понимать, что они вместе?       — Какая разница, мы же говорим о нашем драгоценном маленьком Драконобое, — Колючка склоняется над Анимосом, но я чувствую тяжесть её взгляда, обращённого на меня.       Я не хочу, чтобы она на меня смотрела. Я избегаю её глаз, даже когда она продолжает:       — Эй, мелкая! Можешь что-нибудь, кроме жуков, или ты хороша только против вредителей?       Я стараюсь не реагировать. Это… Это всё плохо. Я знаю — знаю близко — что такое быть мишенью, и это не похоже на что-то, что прекратится через пару минут.       Всё не так, как было, когда я вошла, и все смотрели на меня, ожидая, что я буду делать. Сейчас все заняты своими делами. Разбойник всё ещё штопает оставшуюся часть костюма. Несколько человек играют в карты, чистят оружие — и украдкой посматривают на меня. Кто-то пытается передвигать мебель, и я вижу, что парочка наблюдает за марширующими жуками, которые теперь почти остановились. Почти.       Я подтягиваю рой, часть за частью, собирая его вокруг. Не в воздухе — только на потолке, за опорной колонной, под стульями и диванами и на небольших открытых поверхностях. Я подтягиваю его поближе.       Подстрекательства Колючки — я не должна на них реагировать. Я быстро поняла, что отвечать на подобное — только создавать себе проблемы. Для всех присутствующих я случайный человек с улицы. Колючка — состоявшийся кейп среди Зубов. Мне не победить.       Поэтому я поворачиваюсь и ухожу.       Из ниоткуда возникают мерцающие блики, полупрозрачные, но реальные, прямо передо мной, размером с большой палец каждый. Я прохожу сквозь них раньше, чем успеваю затормозить, и они едва ощутимо царапают мой костюм. Они царапаются сквозь костюм. Часть из них касается моей кожи, и я замираю, ощущая порез на боку.       Первая капля крови ошеломляет меня. Она тёплая, и стекает примерно на полдюйма к бедру, прежде чем впитаться в костюм. Вторая неизбежно следует за ней.       Мне не нужно смотреть вниз, чтобы знать, как кровь медленно растекается по моему боку. Красное пятно на созданной мною серой ткани. И теперь я сама же окрашиваю её, — мелькает истерическая мысль на краю сознания, слишком тихая для настоящего крика. Которым ей следовало бы быть.       — Не смей уходить!       Колючка. Её сила. Вот что это были за острые грани. Её сила позволяет создавать в воздухе лезвия, слабые по-отдельности, сильные числом. Я просматривала эту информацию, когда читала о Зубах.       Голос Джинни звучит слегка напряжённо:       — Колючка, я не думаю…       Колючка оборачивается. Она говорит Джинни заткнуться. Я знаю, потому что мухи на ней разворачиваются в эту сторону, и та, что сидит на подбородке, движется вместе с тканью.       Джинни, заступающаяся за меня, и считающая меня достойным собеседником. Колючка, развернувшаяся к ней, будто она…       Я видела, что бывает, когда кто-то заступается за изгоя. Джинни подставила себя под удар ради меня. К тому же, я не могу позволить себе быть жертвой. Не здесь. Не перед бандитами. Они разорвут меня на части.       И потому я действую.       Колючка спрашивает у Джинни, какого хрена она думает. Я начинаю после «какого», и рой окутывает Колючку раньше, чем она успевает договорить «хрена».       Я усвоила урок с Луном. Я не использую ядовитых пауков или других опасных насекомых. Однако слепни, комары и отдельные мелкие паучки покрывают обнажённую кожу её живота, рук и лодыжек.       Вернее было бы сказать, что я избегаю летального вреда. Я хочу сделать Колючке больно. Она это заслужила.       Я не ожидала, что она закричит. Больше от боли, чем от ярости, она начинает разбрасывать вокруг свои силовые конструкты.       Скорее всего, я окружена ими — я не могу сказать точно, не оборачиваясь, и я замираю, чтобы не повредить себе. Мне не нужно двигаться, чтобы атаковать её, и я просто проверяю пространство вокруг насекомыми, учась расшифровывать их сигналы.       Лезвия остры. Очень остры. И они полуматериальны, что означает, что они представляют наибольшую опасность для объектов размером с человека. Всё, что достаточно велико, просто проломится сквозь них.       И всё, что достаточно мало, сможет проскользнуть между ними. Как, например, мой рой, плавно обтекающий отдельные лезвия, которые она расшвыривает кругом, и смыкающийся в воздухе вокруг неё, когда она отступает. Ну, по крайней мере, мне так кажется. Я не могу увидеть или засечь большую часть её лезвий: я перемещаю рой слишком быстро, а они так прозрачны, что насекомые почти не замечают их. Я просто убиваю о них некоторых жуков, и так узнаю их расположение.       Анимос сваливается с её колен, когда Колючка вскакивает, но сейчас он меня мало волнует. Я лишь бросаю на него взгляд — похоже, он на стороне Колючки, впрочем, как и все здесь, очевидно — чтобы убедиться, что он не будет доставлять проблем.       Поднимается шум: ругань, крики и беготня, крики в основном от Колючки, но, как выясняется, один из игроков в карты боится насекомых, и орёт громче неё. У меня не так много насекомых, чтобы следить за ними, даже за Мясником и Геморрагией, и это недосмотр с моей стороны. Даже в ходе боя, нет, особенно в ходе боя, я должна контролировать окружение. Я должна быть наготове.       Соткать рой вокруг неё легко. Краем глаза я вижу настоящий смерч из насекомых. Каждый раз, когда ей удаётся вырваться, я стараюсь скрыть любую показавшуюся конечность под шевелящейся массой жуков.       Её маска в самом деле больше всего напоминает мешок, горловина которого затянута на шее и свободно спадает на грудь и плечи. Я могу запустить под неё насекомых, но останавливаюсь перед завязкой. Тех, которые ползают снаружи маски, достаточно, мне нет нужды добираться и до её лица.       Я также прекращаю большую часть укусов. Я до сих пор использовала только не ядовитых насекомых, но слишком много укусов любого рода могут быть опасными, и я не хочу рисковать. Колючка — полный отстой. Она неприятный человек, тупая, самовлюблённая стерва. Но я вовсе не хочу её убивать.       Хотя я почти прекратила жалить её, она продолжает кричать всё громче. Похоже, рой достаточно эффективен даже сам по себе, без укусов. Наверное, дело в страхе.       Это полезно знать.       Ей повезло, что я не стала запускать насекомых ей под маску. Я бы могла, но я не хочу, чтобы какая-нибудь пчела ужалила её в глаз, если вдруг Анимос ударит меня криком. Очень важно тщательно всё продумывать, иначе все здесь очень, очень быстро окажутся в большой беде.       Наконец Колючка принимает правильное решение. Она падает на пол, закрыв руками голову, свернувшись клубком в попытке защитить от роя как можно больше кожи.       В тот же момент рой рассыпается, рассеивается как дым по углам и щелям, где скрывался раньше. Я не могу наседать дальше. Если я продолжу, то вряд ли смогу остановиться. Мне просто нужно было дать им понять, что не надо со мной связываться.       Я защищалась. Мне не оставили другого выбора.       Если я побегу, я смогу выбраться. Но это только в том случае, если Колючка не преградит мне дорогу своей силой, и если я смогу избегать Анимоса достаточно долго, чтобы использовать рой для отвлечения внимания. Это не беря в расчёт Мясника, которая… Которая так и не сдвинулась с места. Вообще.       Колючка тяжело, с хрипами дышит. Я не гляжу на неё. Я боюсь того, что могу увидеть, и к тому же, если я пошевелюсь, я могу задеть её лезвия.       — Ёб твою мать, — едва слышно выдыхает Анимос. — Жучиная девка, какого хера?       Не отвечаю ему. Не доверяю своему голосу. Я в безвыходной, абсолютно безвыходной ситуации. Блядь.       — Какого чёрта это сейчас было? — рявкает Геморрагия, я слышу её тяжёлые шаги по бетонному полу. — Я думала, мы все договорились, что больше не будет этой тупой херни с дедовщиной? Анимос, ты — ладно, и так ясно, — рычит она, — что ты идиот. Колючка, ты чем вообще думала?       Колючка стонет, я могу слышать её движения, хоть и не совсем понимаю, как.       Разбойник оказывается сзади и кладёт руку мне на плечо. Так. Значит, никаких лезвий за спиной.       — Ты в порядке?       Он… проверяет моё состояние.       Я только что напала на Колючку прямо посреди базы Зубов, и он проверяет моё состояние. Колючка всё ещё тяжело дышит на полу, стрекоза на ней чувствует, как поднимается и опускается её спина. Она побита и раздавлена, а они интересуются, в порядке ли… я.       Медленно заставляю себя кивнуть.       — Хорошо, — с облегчением ощущаю, как рука исчезает. Чувствую себя в достаточной безопасности, чтобы обернуться. Геморрагия оказывает Колючке медицинскую помощь — я видела что-то подобное на уроках первой помощи в школе — она вытаскивает жала с помощью неизвестно откуда взявшегося пинцета странного буро-красного цвета. Я наблюдаю, как кожа на животе Колючки натягивается пиком, следуя за пинцетом, и она ругается, уткнувшись лицом в распухшую руку. Жало не поддаётся, намертво вцепившись в тонкую кожу Колючки.       Анимос всё ещё валяется на полу. Вот так распластавшись, слегка приподнявшийся на локтях, он выглядит совсем молодо. Растрёпанный и растерянный, он смотрит на меня так, как мне доводилось видеть, дети смотрят в зоопарке на львов. И я совершенно не понимаю, почему.       Однако смотрит не только Анимос. Медленно осознаю, что все снова уставились на меня. Включая Мясника, которая глядит через всю комнату с непостижимым выражением на лице.       Но на этот раз внимание ощущается иначе. Почему-то я не против.