Осенний сон

      The Beatles играли концерт. На далёкой от её места площадке, освещаемой прожектором. Но Джамия видела их чётко, пусть они и были чёрно-белые. Пол Маккартни выглядел иначе. Она не могла понять, что именно не так, но иначе. Вроде, шапку-хаски он носил всегда.       Места на крыше — не самые привлекательные, сцену видно мелко, но зато целиком. Там, у сцены, пришлось бы подпрыгивать, чтобы увидеть хоть кого-то из ливерпульской четвёрки.       Рядом раздался хруст поп-корна. Джамия резко повернула голову. Артур подкидывал воздушные кукурузки в воздух и пытался ловить ртом. Это было не в его элегантной натуре. Так бы мог делать Пол Маккартни.       Пол Маккартни?       — Ты не можешь есть поп-корн, — строго сказала Джамия.       Артур лишь рассмеялся и продолжил хрустеть.       — Я тебя потом лечить не буду, — надулась Джамия.       — А его — будешь?       — Кого?       — Фрэнка.       — Кто такой Фрэнк? — Джамия посмотрела на сцену. Освещение погасло, луч выхватил из темноты только Пола. Он запел «Yesterday», песню, которую исполняет сольно. Джамия положила щёки на кулачки и заслушалась.       — Посмотри на небо, — произнёс Артур. — Видишь, надвигается.       — Что надвигается? — Джамия нехотя оторвала взгляд от сцены. Огненный вихрь за мгновенье долетел до её глаз и окутал в горячем торнадо. В груди застучали барабаны.       — Ну наконец-то! — раздался голос. — Я горел сразу, а ты только на фиг знает на какой день. Даже несправедливо!       — Фрэнки, скорее принеси лёд. Джамия, ты меня слышишь? Эй?       Кто-то легонько бил по её щекам. Джамия поморгала. Было очень жарко, тело жгло. А в груди что-то настойчиво стучалось. Сердце наконец-то просилось в свою обычную жизнь. Над ней стояла улыбающаяся женщина.       — Всё хорошо, — сказала она. — Мы так рады, что ты проснулась. А жар пройдёт, ты же знаешь.       Она погладила её по голове. Потом показалось лицо молодого человека. Это же…       — Почему ты не в Великобритании? — прошептала она. Кажется, она читала что-то про концерты… или… ох, в голове всё запуталось.       — Мы потом вместе туда поедем, — улыбнулся По… Фрэнк. Это Фрэнк! Безрассудный мышонок, которому сюда заходить не было велено! Но это ж Фрэнк, как иначе… Нашёл её. Выглядит неплохо. А как выглядит она? Джамия приподняла руку. Фрэнк зашипел и тут же вернул эту руку на место. Он положил на её лоб что-то холодное, потом надел на уши мягкие валики наушников. В уши ворвались ритмы. Глаза слипались от жара.       Джамия сидела у камина, только сейчас он грел её кожу.       — Твой чай, — в ладошки легла изящная чашка с позолоченной ручкой.       Артур устроился в соседнем кресле и развернул газету. Его волосы был аккуратно зачёсаны назад, одет с иголочки, пах приятным парфюмом, туфли начищены до блеска, в них отражался огонь.       — Дорогая, что на ужин? — не отрываясь от печатных страниц, произнёс он.       — Сегодня далеко не День Благодарения и не Рождество, но я приготовила фаршированную индейку, — ответила Джамия и вдруг задумалась, всё это выглядело нереально. Она отхлебнула чая. Его вкус был незнакомым и странным. Она очень давно не пила чай, отвыкла, потому что… — Артур, мы никогда так не жили.       — В смысле, милая?       — У нас не было такой традиционной семьи, и индейку мы не ели. Не могли.       — Не могли, — согласился Артур. — Ты ведь не можешь иметь детей. Какая же это семья?       — Я не это имела в виду, — Джамия потупила взгляд. Становилось жарко. — И семья — не обязательно дети, если два человека любят друг друга, но не имеют возможности или желания…       — А есть ли желание иметь детей с Фрэнком?       Джамия замолчала. А Артур, наконец, отложил газету и произнёс:       — Променяла меня на мальчишку!       — Ты сам меня бросил. И я забыла тебя.       — Он неаккуратен, вечно растрёпан, его речь грубовата, на гитаре он стучит по струнам так, будто бы хочет их порвать, и, скажем честно, поёт так себе. К тому же несамостоятелен и инфантилен.       — Да, — согласилась Джамия. — Он всё это.       И прижала к себе плюшевого медведя. Камин разгорался сильнее. Откуда у неё медведь? Она же только что держала чашку? Игрушка была приятной, шелковистой, с милым бантиком. У мишки были чудесного цвета глаза, оливковые, ясные.       — Уходи, Артур.       Джамия потянулась. С груди упал мягкий розовый медвежонок с красным, в сердечки, бантиком. Он схватила его, полюбовалась на симпатичную мордочку и прижала к себе.       Хлопнула дверь.       — Нет, я померю ей давление! — возмущался Фрэнк. — Я научился!       — Фрэнки, данные должны быть точными, — говорила Линда. — Поставишь градусник.       — Привет, — улыбнулась Джамия. Уголки губ Фрэнка поползли к ушам.       — Дай мне градусник, мам, — проговорил Фрэнк.       — Сынок, он на тумбочке в стаканчике, не волнуйся.       Фрэнк подлетел к кровати, скинул кеды и забрался к Джамии в постель.       — Как твои дела? — спросил он, устраиваясь рядом.       — Я чувствую себя очень слабо.       — Непонятная липкая жижа поставит тебя на ноги.       — Клетчатка с витаминами?       — Пофиг, что это. Посмотрю, как тебе понравится!       — Я, правда, смогу есть, что захочу?       — Не сразу, — ответил Фрэнк. Джамия улыбнулась. Она знала всё это, сама разработала план выздоровления, а по записям Линды пополнит его. Но ей очень хотелось подтверждения, хотелось, чтобы кто-то сказал, что всё будет хорошо. Устала говорить это сама себе уже много-много лет. Кстати, о годах.       — Фрэнк, а как… как я выгляжу? Сколько мне лет?       — Да я не разбираюсь в возрастах на глаз!       — Дай-ка мне руку, — Линда подошла с тонометром. — Ты выглядишь бледненько, но мы этот поправим.       — И всё же, — Джамия свободной рукой потрепала мишкин бантик.       — Девятнадцать с половиной, — ответил Фрэнк и заправил прядку её волос за ухо. — Хотя… девятнадцать и восемь месяцев будет вернее.       Даже спустя много времени Джамия долго не решалась снять тёмные очки. И вот сейчас тоже, когда она впервые за долгие-долгие годы выехала на машине из Трансильвании.       Этому предшествовало много.       Фрэнк поддерживал её даже в такой мелочи, как донести ложку до рта. Она боялась вкуса, боялась, что языковые рецепторы уже давно атрофировались. Но, когда, наконец, решилась, даже безвкусная клетчатка показалась ей блюдом из ресторана с тысячами звёзд Мишлен. Фрэнк при этом стоял в непонимании, и даже сделал себе порцию. Убедился, что это всё ещё невкусная хрень, как он высказался.       Он пытался сделать для неё фигурки из риса, про которые она однажды ему рассказывала. Конечно, это не было художественно.       — Шар — тоже фигура, — виновато сказал Фрэнк, а Джамия съела всё с удовольствием, чуть не давясь, наслаждаясь липким, со специями, рисом и спрятанным внутри кусочком лосося.       У неё собралась коллекция игрушечных медвежат. Впрочем, несколько штук из них отправились в детскую, в которую переоборудовали одну из комнат. И через некоторое время Стейси родила здорового красивого мальчика.       Джамия переживала и радовалась за неё, честно. Она помогала Стейси купать ребёнка и переодевать, рассказывала, как следует кормить. А потом убегала на чердак. На крыше ей теперь делалось холодно. Она не знала, что и как с её здоровьем. Анализы оказывались всё лучше и лучше, но, по примеру женщины, о которой она рассказывала Фрэнку, боялась сходить к врачу в местную больницу. Расстраивалась, что он вынесет ей приговор. Конечно, самое хорошее — это отпустить ситуацию и сделаться спокойной. Как будет — так и будет, невозможно предугадать или намечтать (об этом она знала не понаслышке). А потом уже исходить из результата. Но страдать на чердаке ей нравилось больше.       Фрэнк видел её состояние и, скорей всего, всё понимал. Потому что однажды поднялся к ней, присел рядом с гитарой и произнёс:       — Знаешь, это вообще не важно.       — Кому как, — Джамия вытерла мелкую слезинку под глазом.       — Прости. Хочешь поговорить об этом с моей мамой? С ней вообще можно не стесняться. Однажды у меня сыпь появилась на заднице и, знаешь, я к ней пошёл первым делом.       Джамия прыснула, но тут же прикрыла рот. Фрэнк её смешил, и для неё в их отношениях это было важнее других знаков внимания.       — Было что-то серьёзное?       — Конфет обожрался.       — Кто в детстве ими не обжирался!       — Это было в прошлом году.       Но советом поговорить с Линдой она воспользовалась, получила лучи поддержки и сопровождение в поликлинику. Всё оказалось нормально, и стало легче на миллион тонн.       Лёгкость от того, что ты здорова, от того, что есть человек, держащий за руку и укрывающий от холода, от того, что не нужно больше менять документы и прятаться.       Она помнила, как почувствовала свой первый мороз, свой первый жар. Это было одновременно так ново и так знакомо. Внутри всё трепетало.       — Так будет каждый раз? — заикаясь, спросила она у Фрэнка.       — Нет, это лично твоя реакция на новое, а потом ты привыкнешь и окружающая температура станет обыденностью. Кстати, новое — это хорошо забытое старое — вообще про тебя.       А сон! Это такое потрясающее состояние! Ей нравилось чувствовать усталость в конце дня, которая даёт ощущение приятности, когда ты оказываешься в постели. Да, иногда снилось плохое, она резко просыпалась с колотьбой сердца. Но Фрэнк не оставлял её, и прижимаясь к нему, Джамия засыпала снова, проваливаясь в облака.       Она пекла на самом деле вкусные пироги, о чём заявила всем присутствующим.       — Самооценка, я смотрю, у тебя тоже выросла, — сказал Фрэнк, который сам доедал уже второй кусок киша с грибами, беконом и сливочно-яичной заливкой.       — Я просто не ожидала.       — И, наверное, думала, что остальные едят это из вежливости.       Однажды Джамия услышала, как Линда разговаривала по телефону с кем-то из Бельвиля.       И тогда Джамия, набравшись смелости (не перед Фрэнком, перед собой) попросила:       — Я бы хотела съездить домой.       Джамии хотелось помочь и другим вампирам. Она долго думала, кому бы сообщить, кто бы мог стать началом сарафанного радио. Кандидатуру предложил Фрэнк. Сказал, что есть одна маленькая дрянь, которая ему должна. И Джамия собралась в путь, собрав чемоданчик с ампулами.       Она изучала в окошко дневную сторону Америки и ей нравилось, что она видела. Солнце преображало природу, воду, города, людей. Она чуть не расплакалась, когда довелось увидеть радугу.       Линда останавливалась по пути, позволяя девушке гулять и смотреть на небо столько времени, сколько она хочет.       А Бельвиль… он выглядел другим. Стал ярче (но это, скорей всего, издержки памяти и жизни в электрическом свете), шумнее, современнее. Джамия прижалась к Фрэнку, когда вышла из автомобиля.       В доме Айеро было очень по-домашнему, и надпись над входом «Нет места лучше дома» полностью отображала его уютное содержание. Большие мягкие кресла, занавески на окнах, резной шкаф, статуэтки, книги за стеклом и… куча пластинок! Джамия засмеялась. Так было радостно и трепетно оказаться в подобном месте.       — Кошмар, цветам хана. Только кактус, по-моему, выжил, — Линда, побросав вещи, тут же бросилась к подоконникам. — Ну ничего, насадим новых. Фрэнки, давай-ка, разбирай вещи и помогай. Смотри, сколько пыли!       — Мам, я устал, — закатил глаза Фрэнк.       — Ты играл в тетрис всю дорогу. А вот Джамия — да, устала от впечатлений и долгой поездки. Сейчас перестелю для неё постель, а ты — за швабру.       — Я помогу, — сказала Джамия.       — Нет-нет, — запротестовала Линда. — Фрэнки, иди поставь чайник, пока я приведу комнату для Джамии в порядок.       — Я дома, — Фрэнк широко улыбнулся и глубок вздохнул. Потом он осмотрел на смущённую Джамию: — Ой, извини… Но теперь это и твой дом тоже. Правда, мам?       — Правда! — донеслось из глубины комнаты. — А про что ты спрашивал?       — Это уже неважно. Джамия, пойдём, покажу тебе, где можно умыться.       — Бойлер включи сначала! — снова раздался голос Линды. — Теперь уж Джамии не всё равно, какой водой пользоваться.       — Пойдём со мной, заодно покажу дом, — Фрэнк взял ладонь Джамии.       — Послушай, Фрэнк, я бы хотела… — Джамия замялась. Ей и вправду очень хотелось того, что она намеревалась произнести, но с другой стороны — это ворошение прошлого, чего она так не любила. А если посмотреть ещё под другим углом — в Бельвиль она приехала именно за этим: за воспоминаниями, чувствами. Просто нужен был толчок, и он оказался выздоровлением. Вампиром она не могла посетить родной городок.       — Хотела бы сходить к своему дому? — спросил проницательный Фрэнк. Джамия кивнула. — Обязательно. Но, если я сейчас же не приглашу тебя на кухню и не помогу, то получу от мамы пиз…       — Фрэнк! — рявкнула Линда. — Ну и что за впечатление ты обо мне формируешь? Когда это ты получал от меня… чего ты там хотел сказать?       Фрэнк шуточно закатил глаза и утащил свою девушку на кухню.       Боже, каким же дом стал обветшалым, запущенным, грустным. Джамия, конечно, ожидала этого после рассказов Фрэнка, но не настолько. Она расстроилась.       — Знаешь, а у меня есть ключи, — сказала она поникшим голосом.       — Тут нужен ломик, а не ключи, — произнёс Фрэнк, направляясь к двери. — Хотя тут и так всё открыто.       Через десятки лет отсутствия Джамия, наконец, вступила в гостиную родного дома. Оно с тоской оглядела мусор по углам, разорванный диван, на котором некогда семья Нестор собиралась за просмотром телевизора.       — Не садись, вдруг о пружину поранишься, — предупредил Фрэнк.       Джамия подошла к лестнице. На второй этаж, потом по коридору, и она окажется в башне. Девушка поставила ногу на ступеньку.       — Эй, детка, это опасно! — Фрэнк тут как тут.       — Я очень аккуратно, — Джамия посмотрела на него жалостливо, не специально, так получилось.       — Иду следом, если что.       Джамия медленно, прислушиваясь к каждому шагу, поднялась на второй этаж. Миновала комнату Эвана, в голове тут же пронеслось слышимое из-за закрытой двери: «Потише можно! Я пытаюсь учиться! Пусть в аду горит тот, кто придумал каблуки!» И следом мамимо: «Эван! Не смей говорить про ад в моём доме!» Джамия улыбнулась. Теперь такое не раздражало, оно приятным ветерком проносилось в памяти. Она не стала заходить внутрь, Эван всегда запрещал.       Девушка прошла дальше. Она ощущала, как следом за ней идёт Фрэнк, на расстоянии, не мешая. Джамия подобралась к своей комнате. Несколько ступенек к двери и…       — О, нет, — простонал Фрэнк за её спиной.       Стены были изрисованы граффити, и если бы что-то нормальное, так тупые автографы, которые их авторы посчитали шибко крутыми. Шкаф с выломанными дверьми, на полках которого валялись сигаретными бычки и жестяные банки, кровать с матрасом, ужаснее дивана на первом этажа. И удивительно целое стекло.       — Ах, — Джамия безрадостно выдохнула. Фрэнк обнял её за плечи.       — Однажды Эван спрятал мою косметичку под матрасом, и я слыла истеричкой.       — Думаешь, он опять её там спрятал? — Фрэнк озорства ради подошёл к кровати.       — Фрэнки, не трогай, это же ужасно старая, даже, можно сказать, историческая вещь. Там могут быть жуки или ещё какая дрянь.       Но матрас с глухим стуком упал на пол, вызвав россыпь пыли. Джамия чихнула.       Фрэнк же держал в руках пожелтевший конверт.       — Под матрасом лежал, — сказал он. — Ты хранила косметику так?       Джамия осторожно взяла из рук Фрэнка конверт. На ощупь он был хрупким. Каким образом эта вещь могла сохраниться в сыром доме среди собирающихся здесь подростков? Внутри лежало что-то плотное. Он аккуратно вскрыла конверт. Оттуда выпала открытка. Она тоже пожелтела по краям, краски потухли, но конуры принцессы, выглядывающей из башни, угадывались. Джамия улыбнулась — всё-таки принцесса, а не ведьма. Она перевернула открытку. Чернила середины двадцатого века были надёжными.       «Принцесса, если ты вернёшься, то теперь мы находимся по адресу…» Далее Эван (а это его почерк, точно) печатными буквами обозначил новый адрес семьи Нестор в Вашингтоне. А потом размашисто приписал: «Мы очень скучаем».       Это было выше её сил, Джамия резко повернулась и выбежала из комнаты, забыв, что обещала Фрэнку быть аккуратнее в старом доме. Она двумя руками распахнула входные двери и вылетела на улицу. Только там остановилась, подняв глаза к небу, чтобы оно высушило набежавшие слёзы. Зачем она сюда приехала? Нет никаких «пройденных этапов»! Они все сидят глубоко в душе, иногда вылезая на поверхность и заставляя страдать.       — Джамия, милая, — Фрэнк неслышно подошёл к ней. Она повернулась и уткнулась в его грудь. Он крепко её обнял. — Это всё было, не перечеркнуть и не вернуть, но ведь можно помнить со светлой грустью. А сейчас будем жить настоящим. Ты даже не представляешь, сколько в нём интересного. Я, например.       Джамия улыбнулась.       А дальше произошёл финал фильма. Бывает, что внезапно все собираются в одном месте, происходят неожиданные встречи, чтобы завершить историю.       Мэдлин Бэккет, в девичестве Дэвис, в сопровождении дочери Дженни вышла из соседнего дома. Джамия уставилась на эту парочку. Она могла бы и не узнать, если бы не лицо женщины помоложе и не ретро-сумочка в руках. Наверное, мамина. Сердце Джамии застучало. Она и так долго привыкала к его размеренному бою, а теперь с непривычки заволновалась и раскраснелась.       Мэдлин заметила парочку на лужайке дома Нестор тоже. Она узнал Фрэнка и подошла поближе к недовольству дочери.       — Здравствуйте, — поздоровался Фрэнк.       — О, я тебя помню, — прищурилась Мэдлин. — Ты приходил к нам в гости.       Джамии захотелось посмотреть на Мэдди. Ещё один «пройденный этап» заставил в голове представить, что сейчас они могли бы сидеть в гостиной, пить чай с кексами, обсуждать сериалы, детей, внуков, соседей и докторов. Она приподняла голову.       — Джамия? — удивилась Мэдлин.       — Простите… я… нет… я… её дочь, — заикаясь, пропищала Джамия, вцепившись пальцами в рубашку Фрэнка. Он погладил ей по спине, мол, не волнуйся.       — Мама, пойдём, — проворчала Джении.       — Кондитерская Риччи закрылась, — произнесла Мэдлин.       — Мне очень жаль, — прошептала Джамия.       — Приходи в гости, поговорим о… маме, — Мэдди улыбнулась. Джамия узнала эти ямочки. Но ответить ничего не смогла. Выручил Фрэнк.       — Как-нибудь зайдём, миссис Бэккет.       Ворчливая дочь увела в машину маму, которая воодушевлённо что-то ей говорила. А на освободившееся место давних знакомых к дому Нестор подъехал коричневый автомобиль. Хлопнули двери. Со стороны пассажирского сиденья вышел молодой человек в очках со светлыми волосами, заплетёнными в хвостик, со стороны водителя — пожилой мужчина.       — Пап, это ж кошмар, — заявил тот, что моложе. — Тут надо всё сносить и строить заново. Дешевле выйдет.       — Ничего подобного, — ответил его отец. — Это крепкий дом. Раньше строили на совесть, а не фанеру.       И тут он заметил Джамию. А той стало ещё хуже. Надежда, что никого из знакомых и родственников она не увидит, растаяла за последние минуты. Что ж, надо встречать прошлое, как бы трудно это ни было. Принять его, как что-то прошедшее. Ах, только на словах просто!       — Добрый день, — поздоровался Эван Нестор, подходя к сыну. — Вы очень похожи на…       Джамия видела, что Эван волнуется не меньше её.       — На мою маму, да. Многие говорят, что я её копия, — быстро проговорила Джамия и опустила голову.       — А твоя мама…       — Она умерла.       Джамия задрожала, Фрэнк крепко сжал её ладонь. Стало полегче.       — Вот как, — Эван с тоской посмотрел куда-то в сторону. — Я, получается, твой дядя. Как тебя зовут?       — Как и маму. Джамия.       — О, это семейное! — вдруг воскликнул его сын. — Мой отец так ждал мальчика после двух дочерей, что аж назвал своим именем.       — Я бы очень хотел пообщаться с тобой, — сказал Эван-старший.       Джамия опустила глаза. Ей так хотелось поговорить с Эваном, узнать, что стало с семьёй после её побега, как они жили, посмотреть фотографии его дочерей. Но и понимала, что ей придётся снова врать свою легенду про «маму». А Эван смотрел на неё с такой надеждой, ему очень хотелось знать про свою сестру и наладить связь хотя бы с её «дочерью». И Джамия поняла, что очень хочет общаться с ним, это же брат, и согласилась.       — Ты молодец, — сказал Фрэнк, когда они медленно шли домой, держась за руки. — И посмотри — за короткое время ты обрела подругу и брата. Уверен, тебе не будет тяжело. Так всегда бываешь — чего-то боишься, а потом всё проходит легко и гладко, и ты окрыляешься.       Джамия пока не могла быть в такой уверенности, как Фрэнк. Но он очень поддерживал её, и, казалось, всё так и будет. Она повстречала прошлое и ничего страшного не произошло. Мэдлин, Эван — они просто жили своей жизнью, такой, какая у них была. Джамия тоже, только немного по-другому. И Бельвиль стоял все эти годы, ожидая её возвращения, а ещё — именно родной городок подарил ей самого лучшего парня. Того, кто идёт сейчас рядом и мурлычет под нос мелодию, которую по приходу домой сразу начнёт наигрывать, чтобы не забыть.       В лицо подул лёгкий приятный ветерок. Джамия глубоко, полной грудью, вдохнула воздух родного города, его улиц. Стало свежо, будто бы она проснулась в комнате с открытым окном, очнулась от долгого осеннего сна.