Осенний сон

      Сначала Фрэнк ничего не почувствовал. Боль от укола на миг — и всё.       — Вроде, норм, — улыбнулся он испуганной Джамии.       А через секунду в руке начались взрываться маленькие атомные бомбы. Ещё через две апокалипсис начал пробираться в плечо, в шею, в грудь. И, наверное, в глаза, потому что лицо Джамии начала обрамлять тёмная виньетка, которая сужалась и сужалась.       Фрэнк очнулся среди аккордов. Это был очень знакомый мотив. Дайте ему гитару, он сыграет. Точно знает, сто процентов. Что-то давило на уши. Он пощупал рукой и понял, что на голову надеты объемные наушники. Фрэнк стянул их. Аккорды прекратились. С левой рукой было что-то не так.       —… а я-то думала, почему мне от музыки становится легче, приятнее, живее, — говорил голос. Джамия? — Линда, надо поспать. Сидеть здесь нет смысла.       — Он мой сын. Отчаянный и глупый, но самый родной на свете.       Фрэнк дёрнул левой рукой. Больно кольнуло, а сбоку что-то закачалось. Он прищурился и посмотрел: на пластыре держалась игла, воткнутая в запястье, от неё на коже расходился небольшой синяк. Пластиковая трубка тянулась до капельницы.       — Мам? — проговорил Фрэнк.       К нему тут же подлетела Джамия с одной стороны, и мама с другой.       — Эй, — улыбнулась Джамия. — Ты ещё должен спать. Сейчас будет два укольчика. Так, витаминки. А наушники снимать не нужно.       Мягкие валики снова накрыли уши, изгиб локтя коснулась мокрая ватка. По плечу, щеке гладила мама, её рука казалась прохладной.       — Мам, — сказал Фрэнк ещё раз. Он чувствовал себя слабо и плохо, хотелось плакать.       — Я здесь, зайка, — услышал он сквозь музыку прежде, чем провалился в сон.       Следующее пробуждение было легче. Фрэнк чувствовал себя бодрее, тело не горело. Никаких игл в запястье не наблюдалось. Он скинул наушники и потянулся. Мышцы благодарно отозвались растяжке.       Джамия сидела в кресле и читала большую книгу. Мамы не было в комнате.       — Привет, — устало произнёс Фрэнк и вяло улыбнулся.       — О, наконец-то, — Джамия со стуком захлопнула талмуд. Взяла со стола термометр, тонометр и подошла к Фрэнку. — Ты соня.        Она надела манжету на плечо Фрэнка.        — Я… — начал Фрэнк, но Джамия зашипела на него, и он молчал всю процедуру.       — Отлично, — сказала она и засунула под мышку Фрэнка градусник. — Зачем ты это сделал?       — А ты разве не должна спросить, как я себя чувствую и всё такое?       — Спросил бы лучше, как я себя чувствую! Мне совсем не было интересно изучать вакцину сразу на объекте! Разве так делается? Если бы с мышкой что-то случилось через день, два…       — Как она, кстати?       — Крутит колесо в лаборатории и не отказывает себе в еде.       — Я бы тоже поел.       — Позже. Дай-ка термометр. Ты жжение чувствуешь? Что-то болит?       — Ощущаю себя немного горячим, как при небольшой температуре. И слабым. Джамия, но ведь иначе ты бы вколола лекарство себе.       — Так и было задумано, Фрэнк. Разве я бы стала экспериментировать на ком-то ещё?       — Ты мне нравишься, очень.       — Дурак. Не надо ради меня таких поступков! Мне хватает медведей плюшевых!       — Хорошо, пусть дурак. И будут тебе медведи. А результат-то какой?       — Ну, вроде, всё плану.       — Вроде? Ты учёная или кто?       — Я очень переживаю и всё подвергаю сомнению. Перепроверяю по сто раз, — Джамия поправила одеяло, натянув его повыше. — Мышка ты моя подопытная. И мозгов, как у мышки.       Она ласково погладила Фрэнка по лбу.       — Я проверила на ультрафиолете, — произнесла Джамия. — Клетки не разрушаются. Кусочек твоей кожи не погиб на солнце.       — Кусочек… — Фрэнк изобразил испуганный взгляд. — И откуда, прости, ты вырезала этот кусочек?       — Лишь сделала соскоб, не переживай, — и Джамия тихонько захихикала. Фрэнку был приятен этот смех, он говорил о том, что девушка расслабилась, что, возможно, всё не так уж плохо.       Фрэнк сидел в мягком кресле, укутанный в плед, и пытался жевать… нет, скорее, глотать какую-то жижу из глубокой тарелки. Несмотря на ужасный голод, ему было невкусно и есть это не хотелось. Но жареную картошку с кетчупом Джамия запретила. И вообще сама где-то шифровалась. Он видел её издалека, осунувшуюся и печальную. Что случилось-то? По словам мамы, с Фрэнком было всё нормально, просто на восстановление надо немало времени.       — Сынок, ты почему не ешь? — мама поцеловала его раз, кажется, в сотый за то утро, и подсела на ручку кресла.       — Это невкусно, — нахмурился Фрэнк. — Где Джамия?       — Не должно быть вкусно, должно быть полезно, — Линда поправила плед.       — Я будто старый дед в санатории, — проворчал Фрэнк. — Почему Джамия ко мне не подходит?       — Не обижайся. У неё непростая ситуация.       — Сработало же! Кажется. Пусть вколет себе лекарство и всё.       — Не всё так просто, малыш.       — Просто. В мире вообще всё просто.       — Она вампир дольше, чем ты и…       — Я хочу поговорить с ней, мам. Мы ведь… встречаемся. Если она ещё так думает и хочет.       Фрэнк шмыгнул носом и от горя засунул в рот полную ложку непонятно чего. Мама положила голову на его плечо. Фрэнк проглотил ещё пару ложек, прежде, чем услышал тихое со стороны двери:       — Я слушаю, Фрэнк.       Линда снова поцеловала сына, поднялась с кресла и, улыбнувшись Джамии, вышла из комнаты. Джамия же подошла поближе, попав в свет тёплого торшера возле кресла Фрэнка.       — Что ты хотел мне сказать? — спросила она.       — Шпионишь вместо того, чтобы подойти? — прищурился Фрэнк. — В чём дело? Со мной дело плохо? Или, наоборот, хорошо, и я уже не пара вампиру? Которым ты, видимо, сама-то хочешь остаться?       — Нет, не хочу, — Джамия помотала головой и призналась: — Я боюсь.       Фрэнк замолчал, глядя на Джамию самого несчастного вида, разглядывающую, как сцепляются и расцепляются её пальцы.       — Ты очень молодой вампир, как и мышка, — пояснила Джамия. — А я… Я разработала целый список того, что делала с тобой, чтобы привести к нынешнему состоянию. Завтра распоряжусь подать тебе картошку, как ты хочешь. Только в виде пюре, — она улыбнулась. — Но я не уверена, что план действий, включая пюре, сработает для меня.       — Не сработает, и ладно. Я тогда превращусь в вампира обратно.       — Это глупо.       — Не тебе решать.       — Оно ведь может сработать и по-другому. Я могу получить свой биологический возраст или летальный исход.       — Чушь! — выкрикнул Фрэнк. — Ты гениальная.       — Гении тоже ошибаются, Фрэнк.       — Ну тогда к чёрту это лекарство.       — Да, я боюсь, — посмотрев в сторону, сказала Джамия, — но… знаешь, однажды давно, в моей прошлой жизни, в палате лежала женщина, которая рассказывала, что очень боялась идти к врачу, хотя понимала — это необходимо, исходя из симптомов. Боялась начать бесконечную карусель из осмотров и анализов, боялась получить диагноз. Но однажды собралась с духом и пришла к доктору, ведь само собой не рассосалось, не прошло. Диагноз, кстати, оказался нестрашным, её выписали через неделю. Вот и мне надо просто собраться с духом, Фрэнк. Я это затеяла ради себя в том числе. Может, даже эгоистично — в первую очередь ради себя. Вечная жизнь — не подарок.       Джамия развернулась и вышла из комнаты. Больше в ближайшее время Фрэнк её не встретил.       Сам он восстанавливался прекрасно. Мама каждое утро открывала тетрадь, которую дала ей Джамия, и говорила, что Фрэнку делать и что есть, какие витамины принимать. Он крутил педали велотренажёра, потреблял пищу для беззубых младенцев, мерил давление, температуру и постоянно спрашивал, где Джамия. В один из дней, наконец, устроил голодную забастовку, сложив руки в замок и уставившись на маму.       — Как же не повезло, — взмахнула руками Линда. — Ведь именно сегодня у тебя на обед вкусная котлетка. Даже две.       Желудок Фрэнка заурчал, но он прижал к нему руки. Вот предатель!       — Большие такие, поджаристые, с лучком…       Фрэнк угрюмо молчал.       — Милый, — мама отложила тетрадь и вздохнула. — Джамия вколола себе вакцину. Она составила для меня целый список, что делать для неё.       — Почему для тебя? — Фрэнк вскочил. — Почему она мне не сказала?       — Но она сказала про тебя. Что очень рада замечать, как исчезают круги под твоими глазами и смуглеет кожа, что видеть, как ты спишь, смешной, с открытым ртом — самое милое, что она видела в своей жизни, что ощущать, как пополнели твои щёчки — ужасно приятно, что наблюдать, самой укрытой спасительными потёмками, как ты открываешь окно и подставляешь нос солнцу и морозу или руками обнимаешь тёплую чашку, и такой довольный при этом — кусочек счастья. Я с ней так согласна, и так ею горжусь. Ведь именно она сделала для моего сына всё это возможным.       — Погоди, мам. Я ведь не вижу её очень долго. Я сам пролежал в горячке на так много времени, так где она? — Фрэнк заволновался.       Эти щёчки, которые так любили Джамия и Линда, стали краснеть от страха и негодования, что не доложили такую важную вещь.       — Она более древний вампир, чем ты. Видимо, для неё всё сложнее и дольше. Как она объясняла сама, эта зараза засела в неё плотнее, проникла в глубь костей и клеток. И ещё Джамия просила ни за что тебя к ней не пускать. Она бы не хотела, чтобы ты видел, как она постареет, если это случится.       — И это происходит?       — Нет. Надеюсь, что не «пока нет». Но и в себя она не приходит.       Фрэнк ходил по этажам гостиницы, дёргал ручки дверей и пихал в замочные скважины ключи — украденные у Стейси комплекты запасных. Он обитал в комнате Джамии, значит, сама она спряталась где-то ещё. Линда держала данное слово, он упрекал её в этом, давил на совесть и на жалость, хотя понимал, что его мама в этом плане молодец, и другого от неё не ожидал.       — Простите, — рявкнул парень в футболке и без обуви очередным постояльцам, к которым ворвался в номер. — Проверка пожарной безопасности.       Из-под крайней двери в коридоре вырвался прохладный ветерок и прошёлся по ступням в носках. Фрэнк повернул ключ.       — Простите… — проговорил он, но тут же замолчал. Джамия лежала на белой постели сразу под двумя капельницами. Из объёмных наушников слышалось шуршание. Она медленно и глубоко дышала, на лице не было ни улыбки, ни морщинки. Всё ещё такая же бледная, тёмные круги стали более выразительными.       Фрэнк наклонился, отнял наушник от уха и весело проговорил:       — Привет!       Ничего не произошло. В кино бы она сразу проснулась от его голоса. А сейчас ей не помогает даже его музыка. Фрэнк пролез под трубку капельницы и лёг рядом, положив голову на её плечо.       — Фрэнк!       Фрэнк вздрогнул и открыл глаза. Мама с самым сердитым видом смотрела на сына.       — А ну слезай сейчас же, — Линда подошла ближе. — Наушники сдвинул… Чего тебя сюда принесло?       — Она моя девушка, — Фрэнк лишь крепче прижался, но наушники поправил.       — И если девушка просит к ней не ходить, то надо бы исполнять. Уйди с кровати. Фрэнк, я прошу.       Фрэнк нехотя аккуратно слез, поправил одеяло.       — Мне кажется, она потеплела, — сказал он. — Давай измерим температуру.       Линда потрогала лоб Джамии, скептически покачала головой, но поставила девушке под мышку градусник, ради спокойствия Фрэнка.       — Знал бы ты, как я каждый раз боюсь делать эти капельницы, — проговорила мам, подходя к штативу.       — Я не боюсь, — вызвался Фрэнк.       — Ты даже не знаешь, как. Сынок, отойди.       Фрэнк закатил глаза и отправился к окну. Шторы он открыть не мог, поэтому пялился на переплетающиеся узоры.       — Мама, а ты проверяла соскоб кожи на солнце? — умно произнёс Фрэнк.       — Я каждый день это делаю.       — И как сегодня?       Линда промолчала. Фрэнк понял — никак.       — Моя музыка — дерьмо, — в сердцах высказался Фрэнк.       — Нет, милый, что ты.       — Но она ей не помогает! — Фрэнк кинул взгляд на Джамию и пулей вылетел из комнаты.       Он побежал к себе, схватил гитару и также бегом отправился обратно.       — Сними с неё наушники, — попросил он маму. — Я поиграю то, что Джамия любит. Хватит, моих грубых аккордов она уже наслушалась.       — Сынок, там специально настроенная частота.       — Плевал этот вампирский вирус на частоту. Пусть хоть во сне Джамия послушает что-нибудь приятное.       Линда сверилась с планом, лежащим на столике. Давать отдых от музыки тоже требовалось время от времени, но не надолго и для проведения процедуры осмотра.       — Сынок, полчаса, — произнесла Линда. — Я оставлю вас наедине, если хочешь.       — Прикрой её одеялом, мне надо открыть окно пошире.       — Зачем?       — Чтобы было ощущение, что мы на крыше.       Фрэнк был благодарен Линде, что та не стала возражать этим книжным и киношным романтическим порывам, в которых из комы человека выводит поцелуй или разговор с ним. А что? Фрэнк, между прочим, читал где-то, что голоса близких помогают таким больным.       Свежий воздух ворвался в комнату большим объёмом, Фрэнк поёжился, но не стал радоваться этому ощущению, пока Джамия не может с ним его разделить. Линда ушла. Фрэнк придвинул стул поближе, расположил гитару на коленях.       — Закрываю тебе глаза. Сколько людей у пироговой лавки? Трое? Ну ты что! Там всегда такие очереди! Десять — вот правильный ответ. Нет, я не жульничал. Они не подошли, их столько и стояло, когда я закрывал тебе глаза. Поиграю? Из The Beatles, как ты часто просишь.