ханафуда

Ватацуми за прошедшие года совсем не изменился: влажно и голубо, выбеленная почва и эхо водопадов; на ухо села маленькая медузка, зацепившись за длинную шерсть и серьгу с Глазом Бога — Харучие не стал ее стряхивать, позволив стать своей спутницей. Перед глазами маячили пузыри и подвесные мосты, и время поджимало — дел у него сейчас стало слишком много, и разменивать его на визиты вежливости было отвратительной идеей, — но он не торопился. Хозяин водного острова не сильно любил гостей. Таких, как он, — особенно. — Какая прелесть, — мурлыкнул голос за спиной, и не успел Харучие обернуться, как по хвосту провела ледяная ладонь. Он отпрыгнул в сторону, оставив после себя ледяные цветы сакуры, но преследователь даже не коснулся их, не то что не оцарапался; Харучие рассерженно зашипел, замотав хвостом. — И что в моих владениях понадобилось кому-то вроде тебя, Санзу? Харучие раздраженно прижал уши к голове; затрещал лед, и стало холодно. В глазах напротив засияла вся мощь Крио элемента — сильнейшего на территории архипелага Иназумы. Божественный Жрец Ватацуми, Курокава Изана, не сильно любил детей Наруками — ни тогда, несколько десятков лет назад, когда молодой Архонт убил Ватацуми Омиками, бросив его останки истлевать на Яшиори, ни сейчас, когда воля чужого для этого острова божества стремилась просочиться всюду. Даже если народ Ватацуми вышел на поверхность и покинул суровые земли Энканомии, встав под знамена Электро Архонта, они хотели оставаться независимы — и до смерти Шиничиро-сама такими и были. А потом произошел Катаклизм, и Оробаши напал на только занявшегося пост Архонта Манджиро. Ватацуми потерял свою свободу, а Манджиро в своем стремлении уберечь всех от повторения этого кошмара заслужил разве что ненависть голубого острова. И ненависть его хозяина. Говорят, ярче всех горит ненависть Огня. Чушь. Ярче всех пылает ненависть Льда. Харучие повел хвостом, избавляясь от ледяного прикосновения наследника Сангономии, и выпрямился. — Манджиро уходит, — Изана вздернул белесую бровь, ничуть не впечатленный. — Он создал куклу, которую оставит присматривать за Иназумой вместо себя, и отдал мне Сердце Бога, чтобы я спрятал его в надежном месте. Изана тонко улыбнулся. — И ты пришел сюда, — он развел руками. — Глупый маленький кицунэ, вот уж кому, а тебе лучше всех должно быть известно, что я ненавижу нашего благословенного Архонта. Харучие едва сдержался, чтобы не вцепиться когтями в чужое горло. Несмотря на то, что подобная манера речи была давно привычна всем, кто хоть раз пересекался с Божественным Жрецом Ватацуми, она все еще злила. Так хотелось напомнить, каким беспомощным котенком выглядел сам Изана, когда только выбрался на поверхность, покинув земли Энканомии, но Харучие пришел на Ватацуми не для бесполезных споров. Он протянул Изане ладонь, и на ней появилась фиолетовая фигурка — сосредоточение сил любого из Семи, то, что когда-то Манджиро достал из мертвой груди брата и несколькими днями ранее — из собственной, вручив на хранение своему верному лисьему генералу. Зная, в чьих руках Оно в итоге окажется. — Именно поэтому он и хотел, чтобы я отдал его тебе, — Харучие скривился. — Ты можешь ненавидеть Электро Архонта, но Селестию ты ненавидишь сильнее. Улыбка медленно сползла с лица Изаны, и лед затрещал громче. Минуту долгих переглядываний спустя он забрал из ладони Харучие Сердце и спрятал его в рукаве длинных церемониальных одеяний Сангономии. — А теперь убирайся. Не желаю видеть никого, связанного с Наруками, еще ближайшие пару сотен лет, — он сверкнул глазами и исчез в вспышке льда. Харучие раздраженно застучал хвостом по земле, но молча поклонился ледяному пару, оставшемуся после Изаны. Даже если они друг друга ненавидели, когда-то давно и Ватацуми, и Наруками сражались плечом к плечу. И Изана с Харучие тоже. Только Изана выбрал свою родину, а Харучие оставил Сэйрай и свое имя в прошлом. Быть может, Изана ненавидел его именно за это, а не за то, что он служил под знаменами убийцы его бога. Принадлежность для него значила слишком многое.