Уши, лапы и хвост...

Через живописный пригородный лесок Гриша рулил не слишком уверенно, то и дело сверяясь с навигатором. Навигатор утверждал, что до заветной точки, в которой Измайлов страждал отыскать спасение, оставалось еще двадцать минут езды. Дорога стелилась мягко, тихо падал редкий снежок, радио приглушенно бормотало одну новостную сводку за другой, и было бы даже уютно вот так вести машину, если б у Гриши не щемило измотавшееся за этот день сердце всякий раз, как он оглядывался на заднее сиденье. Там, надежно завернутый в плед, возлежал Яков Петрович, смеживший веки и неслышно посапывающий. И лучше было не вспоминать тот концерт из угрожающих урчаний, а потом и откровенно испуганных воплей, который он устроил, едва поняв, что Гриша задумал поездку. После битвы за трусы он не рискнул больше ничего натягивать на Гуро, а потому попросту обернул его в широкий плед, надежно прижав руки вдоль тела, и выволок в подъезд, пока тот не успел очухаться. Ну, что надежно, – это Гриша себя переоценил, конечно. Стоило дверям лифта захлопнуться за ними, Яков Петрович дрыгнулся всем телом, сперва скидывая со ступней тапки, которые Гриша отыскал в прихожей, и которым сам очень удивился, а затем и плед с плеч, освобождая руки и вцепляясь в Измайлова. Завязалась нешуточная потасовка, в ходе которой Яков Петрович обнаружил в себе некий новый диапазон грозных грудных воплей, шипений и воев, а Гриша обзавелся свежими царапинами на лице и шее. Причем во всей этой ситуации его бы должно было волновать, как всё это безобразие выглядит со стороны, и что здесь же везде камеры и не в меру бдительные соседи. Сейчас наберут короткий номерок, сообщат о насильственных действиях, а потом ему от Володи такой нагоняй прилетит… И еще не дай бог, просочится за пределы участка, у Якова Петровича тоже могут проблемы быть… Но нет, Гришу беспокоило только, что он Яшу считай голым (а теперь и босым еще) посреди зимы на улицу тащит. Причем в прямом смысле – чтобы добраться до машины в максимально короткие сроки, Гуро пришлось подхватить под колени и за плечи, напрячься всем телом (Гриша позорно крякнул и понадеялся, что Яков Петрович, когда придет в себя (он же придет, да?), этого не вспомнит, и не подумает, что Измайлов считает его тяжелым) и быстро-быстро засеменить на парковку, игнорируя огромные глаза и накрепко вцепившиеся в плечи когти. Оказавшись в машине, Гуро еще некоторое время продолжал свой концерт (Гриша с удивлением понял, что ни разу не слышал хруста раздираемого салона), но в итоге понял, что это ни к чему не приведет и обратно его не выпустят, и затих. Сперва с ленивым интересом глядел в окно, почти прижавшись к нему носом, потом улегся и быстро заснул. Тут неудивительно – после стольких-то потрясений. Гриша бы и сам не отказался отрубиться, и чтобы, когда проснулся – никакой вот этой херни не было. Но что-то ему подсказывало, что чуда не случится. Вернее, вот, одно уже случилось, а уж нравится тебе, Измайлов, или не очень – это никого не волнует. Восхищайся происходящим или проваливай. Восхищаться у Гриши не получалось и, после короткой, но напряженной умственной работы и прощания с Николаем – решение было найдено. Странное, спонтанное и вообще совершенно не факт, что способное что-то решить, но это было единственное, что он смог придумать. Ну, сразу после вариантов с ведуньями, гадалками и финалистами «битвы экстрасенсов». В Эраста Петровича Фандорина верилось как-то больше. Вообще, с братом Якова Петровича Гриша был не то, чтобы знаком. Нет, Гуро их представил, в тот единственный раз, когда они столкнулись по чистой случайности, внезапно оказавшись в одно и то же время на одном перроне Московского вокзала. Гриша покидал Петербург после очередного свидания, Яков Петрович провожал, а Фандорин… Если честно, Гриша так и не понял, что конкретно он там забыл. И, анализируя эту ситуацию позже, допер всё-таки, что случайной встреча не была. Может, Яков хотел, чтобы Грише было к кому обратиться вот как раз в таком случае? Мысль безумная, и, думая ее, Измайлов ощущал себя королем теорий заговоров, но обрадовался натурально до чертиков, когда где-то в недрах бумажника отыскал-таки полученную тогда визитку с лаконичным «Э.П.Ф.», телефоном и адресом. Звонить не стал. Понял, что не вывезет еще одной порции путаных, звучащих совершенно по-идиотски объяснений, да еще по телефону. Хотелось просто привезти и предъявить с видом «я ничего не делал, оно само». Кованые ворота пикнули, мигнули индикатором и распахнулись, даже притормаживать не пришлось. Теплое заспанное тело получилось взять на руки без сопротивления, Яков Петрович выплыл из своей дремоты ровно к моменту, как Измайлов дотопал до входных дверей, где его уже ждали. - Ёбаны сутыддо, - поприветствовал его невысокий, крепко сбитый японец, который был в тот день на вокзале с Фандориным, которого Грише тоже представили, и который и в тот раз умудрился ввернуть что-то настолько же искореженное акцентом, но такое исконно-русское, что Гриша как-то заочно его полюбил. - Как ты хорошо выговариваешь «ёбаный», - искренне восхитился Измайлов, поудобнее перехватывая свою ношу. Плед при этом недовольно заворчал, в лицо Грише лениво ткнулась когтистая рука, а из складок пледа выскользнул и повис почти до земли пятнистый хвост. – Маса, да? Фандорин дома? Я без звонка, конечно… - Муного пуракутики, - с достоинством ответил Маса и без лишних объяснений повел Гришу через комнаты (да это не частный дом, это какой-то особняк, и, господи, зачем здесь две (!) комнаты с искусственными прудиками?), пока не довел до вполне современно обставленной (ну, во всяком случае, здесь прудика не было) гостиной. Какие-то футуристичные даже торшеры, кожаные светлые диваны, столики журнальные и французские окна во всю стену, выходящие на заснеженную веранду и задний дворик. И Фандорин, со вздохом отложивший планшет. - В-выпускайте. Измайлов не успел сообразить, и плед в его руках завозился сам, Пришлось опускаться на колени, помогать аккуратно выпутать руки-ноги, являя взору Фандорина пятнистость, уши-хвост и красные труселя. Тот удивленным не выглядел, разве только чуть повел бровью именно на труселя, и, кажется, дрогнул в намеке на улыбку уголок губ, но так и не пополз вверх. Зато Гриша офигел знатно, когда Яков Петрович, даже не заозиравшись, уверенным шагом (на четвереньках, естественно), как ходят коты, считающие себя хозяевами в доме, преодолел половину комнаты и не слишком легко, но всё-таки с достоинством и грацией забрался на одно из кресел и принялся неторопливо на нем укладываться. Как укладываются коты на излюбленном месте. - А… это… Я гляжу, вы нас прям ждали, - на более культурное приветствие Измайлова попросту не хватило и он с готовностью рухнул на диван, не чувствуя его мягкости, стоило только Фандорину сделать приглашающий жест рукой. – Яков Петрович вас предупредил как-то? Или это особая братская связь? Гриша кривовато усмехнулся собственной глупой остроте, чувствуя странную нереальность происходящего, хуже даже, чем когда перед Колей объяснялся. На счастье, в дверях возник Маса с подносом, перед Эрастом Петровичем опустил чашку и чайничек, Грише достался графин, рюмка, блюдце с кружочками апельсина, посыпанными корицей, и понимающий взгляд, и на душе сразу как-то немного посветлело. - Просто здесь камеры стоят. В лесу, где начинается т-территория участка. На эти слова Измайлов округлил глаза и присвистнул про себя, что если его засекли по камерам, успели ворота открыть, чаю навести, то это же какой у Фандорина участок. Хорошо, должно быть, частным детективам приплачивают. Щедро плеснув себе из графина и тут же в себя опрокинув, Гриша глаза округлил еще раз – ром пролился по пищеводу, сразу ударив и в голову, где посветлело еще чуточку, но вот внизу, в желудке, он непременно встретится с коньяком, и вместе они подарят Грише незабываемое завтрашнее утро. - И в ц-целом удивляться здесь нечему, - Эраст Петрович снова вздохнул, интеллигентно отпил что-то совсем прозрачное из своей чашки. – Не в первый ведь раз. Тут уже Грише полегчало совсем. Не в первый раз. Значит, с катушек он не спятил, значит, происходит что-то не такое страшное, каким ему казалось, значит, это можно как-то повернуть вспять. И Яша к нему вернется. Собой, нормальным, понимающим всё и даже чуть больше, с ласковой насмешкой во взгляде чуть прищуренных теплых глаз и неподражаемой колко-интеллигентной манерой речи. Измайлов почувствовал, как щиплет в глазах, и быстро заморгал, а потом зажмурился, заставляя себя собраться, и обратил взгляд на невозмутимо сидящего напротив него Фандорина, разве чуточку виновато глядящего, но, может, это Грише от усталости показалось. - Не в первый раз, значит. И часто с Яковом Петровичем такое… это? Гриша плеснул себе еще, стараясь не коситься на кресло, в котором Гуро как-то непостижимо устроился боком, свалив все лапы, тьфу, ноги и руки, в одну кучку, а подбородок уложив на подлокотнике. Причем не в сторону Гриши, а в сторону брата, и довольно пожмуривался, поводя ушами всякий раз, как Фандорин заговаривал. - Зависит… от жизненных обстоятельств. Эраст Петрович ответил настолько уклончиво, что Гриша почувствовал себя совершенно несогласным с таким положением дел. Надо же было всё разузнать! Ему же с Яшей теперь всю жизнь… ну, может, всю не получится, и они об этом еще не разговаривали, да Гриша и не мастак таких разговоров, и кто знает, как вообще жизнь сложится… Но ведь сколько-то они еще точно будут вместе! Возвращаться к какой-нибудь из женщин на букву «А» не хотелось, искать новую тоже, а с Гуро было так хорошо, что ни на какого другого мужчину, даже на букву «Я», Гриша его менять в ближайшее время не планировал. И потому на Фандорина уставился очень выразительным (как подсказывали ром с вискарем) взглядом. Так что тому пришлось снова вздыхать, подливать себе чаю (вот же выдержка!) и рассказывать. Выяснилось, что загадочное «это» - вовсе не результат злого колдунства и не передавалось в их семье из поколения в поколение (как Гриша уже успел нафантазировать). «Это» Фандорин привез из Японии, где работал по молодости (Гриша выпучился), и загадочная болезнь передалась ему не абы как, а от покойной любимой женщины (Гриша выпучился еще сильнее), которая, как оказалось, была самой настоящей лисицей. Не в смысле, что всё время, а, вроде как, могла превращаться по желанию, - торопливо поправился Фандорин, когда Гришины глаза совсем уж из орбит полезли. При трагических обстоятельствах женщина погибла, оставив после себя лишь частичку дара-проклятия, которое у самого Эраста Петровича срабатывало не по желанию, а при стечении двух конкретных обстоятельств: разбитое несчастной любовью сердце и… банальный стресс. - Погодите, ну ладно это вот всё, но как же Яков Петрович! – опрокидывая в себя третью (или уже четвертую?) стопку, Измайлов задергал головой из стороны в сторону, надеясь, что безумная информация в ней всё-таки утрясется. – Или он тоже того… с вами в Японии был? - Эта… б-болезнь довольно заразна. С легкостью передается через порез или… укус. Гриша почти заворожено пронаблюдал, как мраморно-бледные скулы Фандорина тронул едва заметный румянец, и у него внутри (там, где виски с ромом) как-то совершенно плохорошо всё перевернулось, стоило только начать прикидывать, при каких это обстоятельствах Яков Петрович мог получить от своего любимого брата укус. Причем, что любимого – это инфа сотка, Гриша пару раз слышал, как Гуро с ним по телефону разговаривал:очень коротко, но таким ласковым голосом, и так особо выделяя имя Фандорина… - Всё это звучит, как м-мистика, но вы же сами видите, - Фандорин махнул рукой в сторону кресла, в котором тут же произошло заинтересованное шевеление и короткое взмуркивание. – Если все обстоятельства сходятся, над з-зараженным берет верх его животное начало. Причем, у каждого зверь будет свой… - И что делать? – тупо спросил Измайлов. - Ждать, - Фандорин по виду был не особо обеспокоен сложившейся ситуацией. – Это с-состояние пройдет само, дней за пять. Не самые приятные п-пять дней, конечно. Но выздоровление возможно ускорить… любовью. Эраст Петрович улыбнулся. Гриша совсем уже ошалело (он думал, что за этот день разучился удивляться, но, кажется, нет, нифига подобного) проследил, как Гуро тут же стек со своего места на пол, как потянулся, вздернув зад (да что же он всё такой же шикарный!) и загнув бубликом пятнистый хвост. И, двигаясь совершенно неторопливо, достиг дивана, на котором сидел Фандорин. Уложил на диван руки, совсем рядом с его бедром, на руки опустил голову, как-то так ее изогнул, что любому понятно стало бы:напрашивается на ласку. А Фандорин самым естественным жестом вплел ладонь в его волосы, Грише со своего места было видно, что стал гладить, но не как он сам, между ушей, а как-то одновременно и в том месте, и за ухом обычным, человеческим. - Так может я лучше, того. У вас его оставлю? Чтобы ускорить. Выздоровление, - Измайлову слова давались с трудом, пока он тупо смотрел, как Яков Петрович блаженно жмурится и натурально растекается лужей с ответ на нехитрую (а может и хитрую, раз у Гриши так не получалось) ласку. - Нет, Г-григорий, - твердо ответил Эраст Петрович, и глаз у Гуро на секунду приоткрылся, блеснул недовольно. – Кто сердце разбил, тому и в порядок всё приводить. Измайлов запротестовал: - Да как же… Да у нас же с ним всё… Ну, нормально было? Я ничего такого! Я только хорошее и от всего сердца! Да чем я обидеть-то мог! - Это уж вы у Яши спрашивайте, к-когда очнется. Со своей стороны могу только дать пару советов, как показать ему свою любовь… наиболее полно. Спустя сорок минут и весь остававшейся в графинчике ром (Гриша даже чертовы апельсины с корицей съел, лишь бы чем-то занять руки) Фандорин поднялся на ноги, мягко увлекая за собой пригревшегося и снова придремавшего Якова Петровича. Тот глаза, на удивление ясные, разлепил, но с места не сдвинулся, только отерся плечом и щекой о фандоринское бедро. Раз, другой. И мягко, по-кошачьи длинно и мурчащее, однако совершенно отчетливо протянул: - Эррраст. Интонация была вопросительной. У Гриши в груди всё радостно перевернулось, Фандорин улыбнулся тоже. - Ну вот. На п-поправку идет. Всё, Григорий, вверяю Яшу вашим заботам. Измайлов закивал, в кармане тренькнул телефон, высвечивая сообщение от Володи (банкирша жаждет новой встречи, чтобы утрясти какие-то мелочи), и Гришу вдруг пронзило осознанием. - Слушайте, а если вот он меня поцарапал, - Фандорин дернул бровью, потому как не заметить яркие следы от когтей на самых видных местах было трудно. – А я потом поцарапал другого человека… Ну, не сам! Но часами, - он вытянул руку и потряс в воздухе «ролексом», которым сегодня случайно так смачно проехался по володиной руке, что даже царапина осталась, правда, неглубокая. – На них же моя ДНК! Наверное… - Не беспокойтесь. П-помните, что еще у него должен случится стресс, да и разбитое сердце… Словом, всё вполне может обойтись. - Ага… Гриша как-то машинально поманил к себе Якова Петровича, тот, на удивление, отлип от фандоринского бедра, подошел и отерся теперь уже о гришино. Задрал голову и в глаза заглянул так, что Грише на мгновение показалось, что взгляд у него самый обычный сейчас, человеческий. Приязненный. Уже в дверях всплыл в голове вопрос и Измайлов, укутывая Якова Петровича в массивный халат, вовремя подсунутый Масой, обернулся на Фандорина: - Слушайте, а что, вы тоже частенько вот так… превращаетесь? Или такому, как вы, трудно сердце разбить? Или стресса совсем не случается. - Не случается, - ровно отозвался Эраст Петрович, и до Гриши только в машине дошло, что на первую часть вопроса он не ответил.