Простая просьба

Осознание того, на что я подписалась, в полной мере настигло меня только следующим утром, когда я вернулась домой после пробежки, вся взмыленная и потная, зато с просветленной головой. Хотелось кричать и ругаться, в основном, конечно, на себя. Еще немножко на тетю — за то, что подтолкнула к этому решению, и совсем уж чуть-чуть на Светку — за ее безголовость и легкомысленность. И еще капельку за трусость, наверно: мне кажется, поговори она со своим начальником, просто поговори, без прикрас и кокетства, то он придумал бы что-нибудь. Его тоже вряд ли радует эта бомба под боком без страховочного механизма и обратного отсчета. С другой стороны, я не знаю, как поступила бы на ее месте. Зарылась бы головой в песок, уподобляясь страусу, или действительно что-то бы сделала? С уверенностью что-то ответить я не могу, потому что как можно сравнивать, если в такой ситуации я не окажусь никогда? Хотя бы потому, что за меня некому просить и некому меня выгораживать, случись что. Свете в этом плане повезло: у нее есть надежный тыл родителей, которые не дадут пропасть единственному и любимому чаду. Тетя — мой тыл, но это все же другое. Я знаю, что у меня всегда есть дом, в который я могу вернуться, вот только возвращаться к той жизни я не очень хочу. Так что это не тыл, это скорее запасной аэродром для крайнего случая. Поэтому да, сравнивать — последнее дело. К тому же не важно, что я думаю. Света — моя подруга, самая близкая, и я всегда на ее стороне, даже если она творит что-то совершенно невразумительное, вне зависимости от того, что я думаю по этому поводу. И раз уж взялась, значит, надо делать, какой бы дурацкой эта затея мне не казалась. Пока бегала, выстроила в голове план дальнейших действий. Иногда только это и нужно: очистить голову от лишних мыслей, от лишних сомнений и опасений, которые тормозят и не дают увидеть картину целиком. Почему-то пока я не объявила Светке о том, что согласна, самым сложным мне казалось именно решиться. Преодолеть этот выстроенный в собственной голове барьер, который не позволял мне подойти к котлу и даже подумать о том, что надо бы что-нибудь сделать. Почему-то мне думалось, что стоит себя победить, как все остальное случится само собой. В конце концов, что там еще делать. Вот только чем больше я думала о том, что делать дальше, тем в больший раздрай приходили мои мысли. Раздрай от того, что работы впереди — непочатый край, конца которому не видно. Хотя, конечно, я преувеличиваю, потому что сварить гламор — это все же не задача из разряда приключений хрестоматийного Иванушки: найти то, не знаю, что. Просто исполнение вызывает множество вопросов. Но я набросала для себя следующий план. Во-первых, необходимо найти правильный, нужный рецепт, во-вторых, разобраться с тем, как сделать гламор направленным, и при этом не пересечь грань, после которой гламор перестанет быть безобидным, и в-третьих, найти нужные ингредиенты. Ну, еще потом, конечно, его сварить надо будет, но это уже мелочи. Что-то мне подсказывало, возможно, опыт, возможно попа, поднапрягшаяся в ожидании грядущих приключений, что выполнить все три пункта плана будет ой, как не просто. Потому что гламор действительно прогуливается по самой границе между разрешенной магией и запрещенной. Вот прям по самой, по волосочку. Света тогда сказала все правильно: воспроизводить природный гламор фейри запрещено. Потому что, что такое гламор в своей сущности? Это некий эффект, производимый фейри на остальных существ, причем на всех он действует одинаково: вызывает в окружающих чувство обожания, восхищения. Гламор воздействует на существ таким образом, что они видят фейри вроде бы и в их истинном обличье, но при это улучшенными, более совершенными и идеальными. Лиши фейри гламора — получится этакая недоделка с претензией не то на эльфа, не то на фею, потому что истинные обличья фейри — картинка сильно на любителя. Раньше, до объединения всех сверхъестественных существ в единую коалицию против смертного мира, фейри считались одними из самых опасных противников как раз-таки из-за их гламора. Он действует на всех, абсолютно, ему подчиняются и вампиры, и оборотни, и чародеи с ведьмами. Если представитель Темного или Светлого двора захочет, то даже сейчас сможет очаровать и увести в свое измерение… Да кого угодно на самом деле, даже главу Большого Совета. Ходят слухи, что гламор не действует на друидов, но тех осталось так мало, и они живут так уединенно на своем острове где-то недалеко от Британии, что ни проверить эти слухи, ни подтвердить никак нельзя, хотя и очень хочется. Другое дело, что гламор в том виде, в котором он использовался раньше, запрещен. Когда сверхъестественный мир понял, что по одиночке против расширяющегося влияния смертных не выстоять, все расы пришли к соглашению о взаимном ограничении своих смертоубийственных способностей и намерений во имя выживания. Вампиры, например, больше не берут в рабство ведьм и не истребляют оборотней во имя клановой мести. Оборотни, в свою очередь, перестали охотиться за гнездами вампиров, а также контролируют собственную численность, не обращая в свои ряды кого попало. Другим расам также пришлось уступить и прийти к компромиссу. Непосредственно фейри запретили использовать гламор на полную силу, его приравняли к гипнотическому вампирскому взгляду и ограничили принципами добровольности и согласия, а также невмешательства в глубокие слои ауры. Воспроизводить его искусственным способом, соответственно, тоже запретили. Но в любом законе есть лазейки, и в этом тоже, как оказалось, их не мало. Если некая субстанция или заклинание будут обладать похожим действием, однако при этом не будет направлены на неограниченное количество лиц, не будет затрагивать глубокие слои ауры, а также не будет иметь накопительного эффекта и длительного действия, то такая субстанция или заклинание не попадет под действие запрета. И назвать это можно, как только вздумается, хоть гламор, хоть как, главное, чтобы содержимое соответствовало требованиям. Этим и пользовались многочисленные косметические и фармацевтические компании, выпускавшие духи, косметику, крема с громкими названиями типа «Аромат фейри», «Притяжение Светлого двора», «Вкус фейри» и подобного рода изысками мысли. Очень забавно, учитывая, что у смертных есть моющее средство, которое тоже называется «Фейри». У нашей кафедры это уже дежурная шутка, которая входит в курс по запрещенной магии. Когда я спросила Свету, где она вообще узнала про гламор и нет ли там нужного рецепта, Света сказала, что прочитала о нем в одной из домашних энциклопедий, в которой собиралась всякая всячина множеством поколений ведьм ее семьи. Этакие домашние гримуары, средоточие наследия предков и того, что те посчитали нужным сохранить для себя и потомков. Там были и действительно нужные, полезные знания, и настоящая ерунда, как, например, целый раздел, посвященный выбеливанию кожи и сведению веснушек. Целый раздел на пятьдесят страниц с более чем сотней рецептов и чар, серьезно. Вот только гламора там не было, только описание действия и размышления на тему дозировки. Угу, пятьдесят страниц веснушкам они посвятили, а вот один небольшой рецептик записать — фигушки. На просторах интернета полно было страниц с рецептами того самого, правильного гламора, и весь вечер и все утро я их просматривала, изучая и постепенно теряя надежду найти тот, который нужен мне. Света, внося посильную лепту в процесс поиска, тоже искала и присылала все ссылки, которые находила и которые определяла, как стоящие внимания. Ну, насколько ей хватало знаний и опыта. Жалко только, что все, что она находила, я сразу удаляла, как, впрочем, и то, что находила сама. Потому что попадалась одна ересь, рассчитанная на легковерных дурочек, которые никакими практическими знаниями не обладают. И хорошо, что эта белиберда, что я читала, было хотя бы безопасной в большинстве случаев, потому что я нашла парочку рецептов, в которых в варево предлагалось добавить вытяжку из полыни или сок бузины. С учетом остальных ингредиентов в первом случае у жертвы эксперимента случился бы сильнейший запор, который не факт, что без магического вмешательства получится вылечить, а во втором случае полезная, казалось бы, ягода бузина такой взрыв в организме устроит, что там не сразу догадаешься, за что хвататься: за голову, спину или попу. В целом, я не слишком надеялась на сеть. Еще со студенческих времен я уяснила простое правило: искать нужно либо в библиотеке, либо в учебнике, либо в платных источниках информации, потому что там, где знаниями щедро делились за красивые глаза, писали либо совсем существа безголовые, либо те, у кого была своя корысть в том, чтобы их информация шла в народ. Хотя даже и учебники стоит читать очень осмотрительно и внимательно, не теряя головы и не ослабляя бдительности. Так, например, когда я училась на первом курсе, у старшекурсников произошла история: был у них какой-то лодырь, который умудрился доучиться до четвертого курса и не уяснить одну простую истину — никогда не читать с листа вслух впервые увиденные тексты, особенно если они написаны на других, незнакомых языках. Им на практикуме по лингвистике выдали таблички с выдержками из рукописей философов, которые надо было перевести. Казалось бы, латынь, не сложно, но каким-то загадочным образом к незадачливому студенту попала табличка, на которой автор вставил цитату из собственного вольного перевода еще более древнего текста, в котором приводилась формула отречения души в обмен на хороший плуг и крепкого быка. Никто ничего не успел понять — в магии, к сожалению, аксиома о том, что незнание не освобождает от ответственности, действует в полной мере, а произнесение вслух часто считается совершением сделки. Что тысячи лет назад, что сейчас демонам не нужны никакие контракты на крови, достаточно слова. А формула отречения была составлена с очень древним и очень голодным демоном, который еще со времен Шумера не выбирался из их мира. Стоило студенту со смешком зачитать фразу вслух, как полыхнуло, потянуло дымом, корицей, и студент рухнул замертво. Зато рядом с ним из воздуха сотворился действительно хороший плуг и огромный испуганный бык, который начал метаться по аудитории, разнося все вокруг и пытаясь насадить на рога тех, кто не успел вовремя смыться. Очень поучительная история вышла. Быка отправили куда-то в поля, пастись и воспроизводить древнюю породу, а плуг и по сей день стоит в музее как памятник идиотизму. Так что да, на сеть я не слишком надеялась, но все же весь день провела в поисках для очистки совести. Ну, как весь день. В архиве меня ждал перевод, в который я снова нырнула с головой, выключив телефон и отрешившись от внешнего мира, так что пришла в себя я уже поздно вечером. Несколько часов сидения на жестком стуле наградили меня ломотой в спине и ноющим копчиком, а также скованностью во всем теле. К счастью, было уже действительно поздно, и в архиве практически никого не должно было быть, кроме охраны, так что я быстро сделала разминку — присела десяток раз, пробежалась на месте и отжалась от стола. Тут же запыхалась, это да, зато снова почувствовала себя живой, а не усохшей мумией. Уходить не хотелось, хотелось закончить перевод. Ну, точнее перевод страницы, над которой я сидела уже второй день, потому что рукопись мне досталась в изрядно потрепанном состоянии, кроме того, это был не оригинал, а переписанный кем-то оставшимся неизвестным отрывок текста, и этот кто-то, любезно сохранивший для потомков обрывок старины глубокой, был очень небрежен в письме. Мало того, что знаки, знакомые мне по своему, так сказать, правильному, официальному виду, были начертаны так криво и неровно, будто у автора и руки дрожали, и запой идейный был, и писал он, сидя на извергающемся вулкане. Мало того, что неведомый автор щедро добавил своих, авторских закорючек, над каждой из которых я зависала, как баран перед новыми воротами, так как нужно было еще понять, действительно ли это случайная закорючка или это особый знак, обозначающий ударение или какой-нибудь редуцированный звук. Так мне еще и с орфографическими ошибками приходилось разбираться! Голова кипела, из ушей чуть ли не пар валил, а я сидела над переводом уже даже скорее из упрямства и желания победить этого полуграмотного бумагомарателя, чем действительно из любви к переводу, хотя мне это дело действительно нравилось. Нравилось, что я одна из немногих в архиве, кто может прочитать непонятные остальным значки, нравилось, что из-под моих рук выходило что-то, что являло собой ценность, пусть даже в результате получалось описание давно всем известного заклинания невидимости. Я чувствовала свою полезность и нужность, а ведь каждому, как мне кажется, нужно чувствовать, что он кому-то нужен. Пусть и ненадолго, пусть и совсем на чуть-чуть. Может быть, у Светы не получалось быть секретарем именно поэтому. Потому что нужной там она себя не чувствовала? Она знает, где действительно может пригодиться, знает, в чем она хороша и в чем разбирается, и это уж точно не приготовление кофе, особенно учитывая последние события. Азарт и упрямство заставляли остаться, но голова уже раскалывалась от душного, спертого воздуха хранилища, и уже не помогали обезболивающие чары, которые я использовала в течение дня. Работать с хрупкими ценными документами можно было только в специальных кабинетах, расположенных в хранилище — архиве архива, если можно так сказать. Хранилище располагается в подвальных помещениях, максимально изолированных от внешнего мира благодаря толстому слою чародейских заклинаний, окутывающих подвал словно паучья паутина, в которую легко попасть и практически невозможно выбраться. Кондиционирование здесь тоже есть, но не то из-за заклинаний, не то из-за настроек работает оно из рук вон плохо, так что спустя пару часов нахождения внизу начинаешь завидовать гномам: у них-то в пещерах вентиляция и свежий воздух — один из первостепенных столпов строительства, а гномы в строительстве, как известно, что эльфы во врачевании — лучшие. Кроме того, пока я была занята переводом, я не замечала того, что уже несколько часов как желудок пытается прилипнуть к позвоночнику в поисках хоть чего-нибудь твердого, что можно переварить, но стоило мне отвлечься и встать, как он взвыл с утроенной силой. С тоской подумала, что дома опять ничего готового нет, и придется либо что-то готовить, либо снова перебиваться, в смысле, наслаждаться чудесной общажной трапезой — доширак на первое, чай на второе, гастрит в перспективе на десерт. Конечно, наша медицина и гастрит успешно лечит, но как-то не хочется до этого доводить. В том смысле, что гастрита я не боюсь, я тетю и ее праведный гнев боюсь, ведь она-то считает, что племянница питается исключительно домашней здоровой едой, а не быстро приготовляемой бурдой. Так что от увлекательного сражения с древними текстами пришлось отказаться. Вместо этого я разложила словари по местам — сомневаюсь, что они кому-то еще понадобятся до следующего утра, когда я снова захвачу их в плен без права досрочного освобождения, но надо соблюдать порядок. Страницу рукописи, с которой я делала перевод, запаковала обратно в заклинательный контейнер — изобретение, вышедшее из стен нашего института: по сути это короб, который создан с использованием магии, и он сам в себе содержит заряд, который в зависимости от настройки может поддерживать различные процессы внутри короба. В нашем случае это вакуум и защита от внешнего воздействия. Уникальность изобретения в том, что заряд короба не нужно наполнять вручную, он делает это сам, когда содержимое извлечено, путем каких-то хитрых манипуляций с энергией окружающей среды и того, кто воспользуется этим коробом. То есть, грубо говоря, когда я взяла с места короб, он прицепился его мне и все это время подзаряжался от моей энергии, но беря так мало, что я даже не заметила. На выходе из хранилища меня встретила гулкая тишина пустого здания и выключенный свет. Видимо, я действительно оказалась последней. А то, что уже везде свет повыключали, не проверив, вдруг кто-то из сотрудников архива сидит в подвале, ситуация нормальная. Уборщицы у нас немного… себе на уме, они считают, что лучше знают, когда все должны освобождать свои рабочие места и когда нужно закрывать архив. С ними даже Олег Евгеньевич уже не спорит, потому что против ослиного упрямства доблестного ордена блюстительниц порядка, которых он сам же на работу и принимал из-за их скрупулезности и маниакальной любви к чистоте, сделать ничего не может. Я уже выходила из здания, чуть-чуть не дошла до дверей, у которых дежурил охранник, как меня посетила мысль: да, в сети я вряд ли найду подходящий рецепт, да и вообще какой-либо рецепт, хотя бы на миллиметр приближенный к настоящему, тому, что мне нужен. Но ведь я работаю в здании, где собрана коллекция уникальных древних и не очень знаний, знаний, которые отправлены сюда не просто так — некоторые ввиду их особой секретности, некоторые ввиду того, что они уже устарели или просто признаны несовременными, хотя отлично работают. Архив же не только место ссылки, это ведь и библиотека тоже, просто менее доступная для широкой публики. А вот для знающего человека, да еще и с допуском сотрудника… Что если поискать здесь? Резко затормозив, не дойдя до выхода пару метров, я под удивленный взглядом охранника развернулась и поспешила обратно, неловко улыбнувшись. Я вдруг почувствовала невероятный душевный подъем и воодушевление, каких не чувствовала уже давно. Надежда пузырьками защекоталась где-то в горле, отчего хотелось прыгать и громко смеяться. Даже усталость и голод отошли в сторону. С новым дыханием я пошла по коридорам архива, то и дело срываясь на бег. Нет, можно, конечно, вернуться и днем, в нормальное рабочее время, поискать в обеденный перерыв, но… Но тогда я вряд ли смогу также свободно пройтись между полками, никуда не торопясь, даже в свое свободное от работы время. Всегда найдутся слишком внимательные глаза, которые наверняка заметят, что и где я делаю. И даже если их на самом деле не будет, я буду думать, что за мной кто-то следит. Паранойя как она есть, конечно, но я себя знаю. И еще знаю, что ни в какой обеденный перерыв я не пойду искать нужное, просто потому, что я не хожу на обед. По крайней мере, когда сижу за переводом, а за этим переводом мне сидеть еще долго. Просто не могу никак отвлечься, все время кажется, что стоит отойти от стола, отвести взгляд от текста, как настрой пропадет. Поэтому я вернулась. Да и азарт снова захватил, ведь это как охота, как игра — кто кого переупрямит. Вернувшись в читальный зал, сняла с себя сумку, которой не хватало совести, чтобы называться дамской, положила ее на один из столов, туда же бросила кофту, которую так и не надела, а взамен со стола взяла лампу. Почему-то чародейские заклинания не слишком хорошо дружат с электрическим светом, и лампочки постоянно лопаются, осыпаясь вниз осколками стекла и снопом искр, а магические светильники использовать нельзя из-за магического фона, так что в архиве используются обычные переносные лампы на батарейках. Хорошо хоть батарейки работают исправно, не конфликтуют ни с чем, иначе бы мы дружно вернулись в средние века и ходили бы между стеллажами с подсвечниками и канделябрами. Хотя я бы на это, конечно, посмотрела. Начать я решила сразу с закрытого для общественного посещения зала, так как справедливо рассудила, что в той части, в которую может зайти каждый желающий с улицы, вряд ли будут храниться интересующие меня сведения. Это как с сетью: сомневаюсь, что знания, которые балансируют между дозволенным и недозволенным, так просто разместят в открытом доступе. Архив разделен на тематические секции, в которых легко можно было бы заблудиться, если бы не указатели. На самом деле все еще более интересно продумано: в подземной части архива, там, где лежат закрытые свитки и рукописи, доступа к которым нет даже у меня как у работника, разделение то же самое, так что не нужно переучивать карту каждого этажа, достаточно разобраться в логике разделения тем, и найти что бы то ни было где угодно станет легче легкого. С одной стороны, удобно, а с другой — злоумышленники, если таковые когда-нибудь попробуют проникнуть в подвалы архива, тоже не заблудятся. Секция зельеварения была третьей слева в центральном ряду, если смотреть на архив от главного входа. Внешне секции ничего друг от друга не отделяло, не было ни вывески с котлом, ни пузырьков, выстроенных в ряд, ничего, полагаться стоило исключительно на свою удачу и наитие. Обычно мне с ними везло, как утопленнице, но сегодня, видимо, что-то не так пошло, потому что плутать между стеллажей не пришлось: только я прошла сквозь закрытые двери, приложив к ним пропуск, ободряюще мигнувший зеленым огоньком, как ноги сами свернули к такой родной и такой одновременно далекой секции. Я решила, что искать стоит хотя бы на букву «Г». Очевидно, но вдруг и тут повезет? Я дошла до нужного ряда и свернула внутрь, высвечивая себе путь лампой. Ее ровный желтоватый свет мягко ложился вокруг, разгоняя густые тени. Надо было включить верхнее освещение, но что-то я не догадалась, а идти обратно не хотелось. Да и было что-то в этом загадочное, в том, что я шла, будто коварный ночной взломщик, пробираясь между полками и осматривая все с фонариком. Мне бы плащ еще, и точно будет Гарри Поттер в первой книге. Многие, к слову, из сверхъестественного мира эту серию книг и фильмов недолюбливали, потому что слишком многое, что в них описано и показано, абсурдно и смешно, и также многое достаточно близко к правде, чтобы члены магического сообщества насторожились. Выдавать наши тайны смертным запрещено, тем более так, если это становится известно не одному-двум смертным, а сразу всему миру, и сразу назревает вопрос: кто, кто та редиска, что проболталась? Или просто кто-то слишком наблюдателен? А может, в предках автора и наши затесались? Тете в моем детстве было в целом не важно, как я заполняю свой досуг, если при этом я не калечусь и не показываю все свои способности случайным и не очень зрителям. Так что, когда я уходила к соседям смотреть фильмы о мальчике, который выжил, она не возражала, ведь у нас телевизора не было, да и до сих пор нет. Правда, когда я пришла к ней и на полном серьезе стала допрашивать, почему у нас палочек нет, обвинять в том, что тетя меня обманывает и просто не доверяет, она, кажется, пожалела, но спохватываться уже было поздно. Шаги гулко разносились шорохом в вечерней тишине. Пальцы скользили по корешкам книг — холодным, кожаным. Какие-то покалывали пальцы, отзываясь собственной магией на мою, какие-то ластились к подушечкам, будто кошки, какие-то царапались, кусаясь, будто говоря не подходить. Каждая книга со своим характером, каждая, будто живая. А я шла и не могла перестать их касаться, всех без разбору, и в этом тоже было что-то свое, что-то волшебное, чему у меня не было названия. И я могла бы ходить так еще долго, не будь у меня цели. А цель была, и она никак не находилась. Я прошла весь ряд на букву «Г» дважды, в обе стороны, но ничего не увидела, ничего нужного. Постояв минутку с закрытыми глазами, переживая острый приступ разочарования — я почему-то решила, что обязательно найду нужное сразу же, — я перехватила лампу в другую руку и двинулась дальше, на поиски стеллажей под буквой «Ф». Логично ведь, что если надо найти что-то о гламоре, то нужно искать там, где говорится о его обладателях — фейри. Логично, но под эту букву отводился даже не ряд, а так, половинка, и там я тоже ничего не нашла. На всякий случай даже прошла соседние ряды, ведь часто бывает так, что книги ставят не на место — и не важно, что в закрытых секциях у нас они расставляются специальным заклинанием, погрешность которого равна… Ну, не нулю, но где-то рядом с ним. И там тоже ничего не было. Приступ разочарования усилился. Сжав зубы, я подняла лампу повыше и пошла между рядов, уже не глядя на буквы и указатели. Должно же быть хоть что-то, что пригодится? Даже обрывки сведений, лишь бы сведения были стоящими. Однако, чем больше я ходила, тем больше расстраивалась. Книги о зельях, конечно же, были. Я даже нашла одну монографию неизвестного мне автора, на обложке которого в списке ключевых слов содержалась «природная магия», однако… В монографии царило диаметрально противоположное настроение от нужного мне, и автор упорно утверждал, что подобное — воспроизвести искусственно способности иных существ — просто невозможно. Только пролистав монографию, я догадалась посмотреть на давность публикации, и она в три раза превосходила мой возраст, так что и время тратить на нее не стоило. Несколько упоминаний гламора я нашла в книгах по магии фейри, однако там его только описывали, в особенности уделяли много внимания его снятию с жертвы, что, конечно, тоже было интересно, но ценности сейчас для меня никакой не представляло. А уж книги по истории и политике, в которых фейри уделялось довольно много страниц, и вовсе ничего толкового или нового мне не сказали. Нет, были выдержки и о гламоре в бытовом его применении, в составе зелий или заклинаний, но конкретного рецепта там не приводилось. Даже странно, будто намеренно скрывали. В одной брошюре, называемой «Тысяча и один рецепт идеальной любовницы» — откуда эта ересь в архиве, остается только догадываться, — приводился рецепт косметического гламора, но то, что там было описано, являлось обыкновенными чарами привлекательности. Можно было, конечно, сделать все куда проще. Как и в любой библиотеке, у нас есть свой поиск — тоже через чародейское заклинание, но адаптированное под использование всеми существами. Даже смертные, мне кажется, смогут. Заклинание работает по принципу поиска в компьютере — после активационного слова, которое, собственно, и есть «Поиск», называется запрос, который в течение нескольких секунд обрабатывается, а потом все книги, в которых содержится нужная информация, в заданной секции самостоятельно прилетают на нужный стол. Но я не стала прибегать к поиску по двум причинам. Во-первых, несмотря на то, что я ничего нужного еще не нашла, как слово «гламор» упоминается достаточно часто. А так как я не смогу задать более конкретные параметры, мне на запрос откликнется столько книг, что стол под их весом просто сломается. К тому же, книги из закрытых секций все равно придется искать внутри этих секций по отдельности, потому что было бы странно, откликайся они на любой запрос. Не зря ведь секции закрытые. А во-вторых, такой поиск будет зафиксирован, и информация о нем попадет в ежедневный отчет, который служба безопасности предоставляет Олегу Евгеньевичу. В отчете будет указано не только время поиска и его суть, но и то, кто его проводил и как долго пользовался материалами. И если Олегу Евгеньевичу, в целом, я могла доверять, я была уверена, что прежде, чем делать эту информацию достоянием общественности, он поговорит со мной, чтобы выяснить детали, то в остальных, кому может попасть отчет в руки, нет. Земля слухами полнится, как известно, и становиться одним из них я совсем не хотела. Так что оставался старый-добрый поиск вручную. Жаль только, что он ничего не дал. Опечаленная, я вернулась к столу, где оставила сумку, но вместо того, чтобы подхватить ее и уйти, опустилась на скамейку, поставив лампу на стол. Перекинула через скамейку ноги, опустила голову на сложенные руки, вздохнула. Надежда не оправдалась, и внутри будто что-то лопнуло. Как будто от усталости защищал этот тонкий мыльный пузырь ожиданий, и когда его не стало, она навалилась так остро и сильно, что ноги подкашивались, сразу захотелось просто лечь и лежать. И выть еще немножко тоже захотелось. Еще не отчаяние, но что-то похожее. Конечно, выть я не стала, а то еще начнут ходить разговоры, что в архиве завелся призрак, пугающий по ночам охранников леденящим душу воем. Но решила остаться так на минутку — послушать тишину и успокоиться. Ведь я не сдаюсь после первой неудачи, так? И я обязательно продолжу поиски, просто надо понять, где искать и что. Да и вообще, просто устала, поэтому так и реагирую остро, поэтому и кажется, что ничего не выйдет, хотя я еще даже не начала пытаться. Вероятно, будь я не такой уставшей, то услышала бы тихие шоркающие по натертому полу шаги, и вежливое покашливание, тоже бы услышала, но видимо что-то перемкнуло в голове уставшей ведьмы, и очнулась я только тогда, когда почувствовала прикосновение к плечу. Ужас ледяной волной прокатился по телу, волосы вздыбились наэлектризованной копной, на кончиках пальцев сами собой зажглись огоньки, готовые выстрелить молниями — ну, или чем получится, — по одной только мысли, а я дернулась и отшатнулась в сторону, пытаясь при этом повернуться. Получилось что-то среднее между разворотом и падением, потому что лавочка была скользкой, и джинсы на ней скользили превосходно, и будь я в реальной опасности, этот маневр мне бы только помешал. Но я в реальной опасности, как оказалось, не была. И вообще в опасности. Разве что в опасности довести начальника до приступа хохота, потому что лицо Олега Евгеньевича — а это был именно он, — приобрело прямо-таки неописуемое выражение. Он стоял за моей спиной на расстоянии вытянутой руки, одетый, как обычно, в старый коричневый костюм, и выглядел донельзя ошарашенным и удивленным одновременно. Даже его небольшая, полностью седая бородка будто обескураженно встопорщилась. Тени от зажженной лампы косо легли на его испещренное морщинами и солнцем лицо, делая его гротескным и каким-то слишком заостренным. — Дорогая моя, — произнес он, часто моргая, — я и не думал, что мою шутку про Медузу Горгону ты восприняла настолько близко к сердцу! Настала моя очередь часто-часто моргать, потому что у меня все еще сердце колотилось в горле, кровь шумела в ушах, а адреналин, щедро впрыснутый организмом в кровь, не рассосался, так что мыслительный процесс слегка притормаживал. Я опустила руки, встряхивая чуть пальцами, чтобы сбросить с подушечек искры, села ровнее, коснулась груди, где в не стихающем ритме стучалось биение сердца. — Вы… вы меня напугали, — произнесла я, медленно выдыхая. — Дорогая моя, приношу свои самые искренние извинения, — развел руками пожилой чародей, — но в оправдание себе могу сказать, что я не думал, что ты меня не слышишь, я ведь покашлял для приличия. — Видимо, действительно не расслышала, — кивнула я, встряхивая головой. Вспомнила про волосы, которые все еще торчали во все стороны — и правда, как у Горгоны, — неловким жестом огладила их, снимая статическое напряжение и чувствуя, как оно покалывает ладони. — Я думала, что все уже ушли, — произнесла. Олег Евгеньевич весело хмыкнул. — Вот и я думал, что никого уже нет, — сказал он, — собрался уже уходить, запустил по привычке проверку, и что я вижу? — Олег Евгеньевич обвел широким жестом читальный зал. Я растерла лицо ладонями, чувствуя, как кожа под пальцами начинает гореть. — Простите, — произнесла я, поднимаясь из-за стола. — Я засиделась допоздна за переводом, а потом вспомнила, что хотела кое-что поискать… Я подхватила со стола сумку, перебросила через плечо кофту и в целом была готова уходить, даже чуть сдвинулась в сторону выхода, но Олег Евгеньевич смотрел на меня как-то слишком задумчиво. — А знаешь что, дорогуша, — произнес он, — пойдем-ка в мой кабинет. Нет-нет, не отказывайся, — добавил он, когда я открыла рот, — ты заваришь мне свой сбор против ревматизма, себе сделаешь что-нибудь бодрящее, и поболтаем о птичках. И вроде бы он так мягко это сказал, голосом приятным, нейтральным, но у меня и мысли не возникло, что его можно ослушаться. Вот что значит преподаватель со стажем. У меня в ИЧВ такие тоже были: вроде и не приказал, и не потребовал, а ты уже бежишь на подгибающихся лапках выполнять. Сейчас мои лапки не подогнулись, но кивнуть согласно я кивнула и первой пошла к служебному выходу из читального зала, где в конце коридора скрывалась малая лестница на второй этаж, через которую можно было попасть сразу в административную часть, минуя залы для посетителей. Шла я не быстро, так как Олег Евгеньевич все-таки возраста уже преклонного и мог не поспеть за моей прытью, хотя, глядя на него, и не скажешь, что он родился не прошлом, а в целом позапрошлом веке. Ведьмы и чародеи, да и все в целом, у кого в крови поет магия, всегда стареют медленней смертных, и если в молодости этого не видно, да и в наши дни, когда женщины за тридцать и сорок выглядят куда лучше двадцатилетних, этого не только невооруженным, но и очень вооруженным взглядом не увидишь, но тогда, когда тела смертных начинают сдавать, разница видна сильно. При том, что Олег Евгеньевич далеко не сильный чародей. Его внутренний резерв скорее средних размеров, что, конечно же, играет свою роль, но дает ему не так много преимуществ по сравнению с более сильными коллегами по цеху. Но даже так наш директор — яркий пример того, как чародей, не хватающий звезд с неба, сумел стать значимой фигурой на доске жизни, что заслуживает уважения. Кабинет Олега Евгеньевича в полной мере отражал археологическое прошлое хозяина и его увлечения. Сама комната была достаточно большой, чтобы вместить и широкий стол с вместительным креслом, за которыми их обладатель несколько терялся, и внушительные напольные часы, выглядевшие чуть ли не старше чародея, и два ряда высоких, в потолок, стеллажей, заставленных книгами, черепками и статуэтками, и уголок, где стоял камин, диван с креслами и небольшая этажерка, предназначенная для чайных дел — я именно к ней направилась. Не с первого дня работы, но как-то сначала негласно, а потом и гласно я в стенах архива стала главной по чаю. Вероятно, от того, что когда я пришла на кухню в подсобных помещениях, то очень сильно скривилась, увидев разодранные коробки из-под чайных пакетиков. Пусть тетя и не сумела приучить меня регулярно готовить завтраки, обеды и ужины из трех блюд, но к чаю — хорошему чаю, настоящему, — приучить смогла. И пить бурду, которую подсовывали производители так называемого «чая», из пакетиков, мне ни совесть, ни чувство прекрасного не позволяли. Поэтому через пару дней я принесла свою заварку, которую смешала дома. Еще через пару дней пришлось принести больше, так как с каждым разом ко мне аккуратно так, стеснительно, бочком подходили страждущие и просили поделиться заваркой. А еще через некоторое время Олег Евгеньевич вызвал меня к себе и торжественно вручил конверт с казенными деньгами. Чтобы закупилась нужными травами и своевременно пополняла запас заварки в кухне, не тратя собственные. Я так обрадовалась, что по доброте душевной предложила сделать ему несколько сборов для разных нужд, не рассчитывая, впрочем, что чародей согласится. А он взял, хитрец, и согласился. И как-то сразу радость моя поутихла, но раз уж назвался груздем… Олег Евгеньевич уселся в кресло, сложив ногу на ногу и уцепившись ладонями за верхнее колено. Я чувствовала затылком его взгляд, пока подогревала чайник и заваривала сбор, от которого исходил аромат черной смородины и чабреца. Себе заварила простой черный чай, крепкий, но не сладкий, который бодрил получше любого зелья или сбора. А когда повернулась, чтобы протянуть чародею его чашку, почувствовала себя сразу будто на приеме у психотерапевта, особенно когда он сказал, прищурившись: — Присаживайся, дорогая. — И указал на диван. Я присела на краешек, наблюдая за паром, поднимавшимся над чашкой, но не удержалась от замечания: — Вам еще никто случайно не говорил, что вы смахиваете на Фрейда? Олег Евгеньевич усмехнулся. — Ты хочешь об этом поговорить? — произнес он с характерными интонациями. Я рассмеялась и отпила чая. Он получился зубодробильный, горький, терпкий, как раз такой, чтобы скривиться и прогнать тем самым все остатки дремы и усталости. Чем мне нравится Олег Евгеньевич, так это тем, что он хоть и пожилой, но все равно очень веселый, и не обижается, если с ним или над ним немножко подшучивать. Казалось бы, все такими должны быть, ведь без юмора жизнь вообще редко, когда имеет смысл, но опыт показывал, что это не так. То, что при всем при этом Олег Евгеньевич еще и чародей, делает его воистину бесценным экземпляром. Впрочем, я мало общалась в обычной жизни с чародеями. Институт не в счет, там мы пересекались, разве что, на общих для всех дисциплинах, и там наши направления не слишком стремились побрататься и задружиться. О том, чтобы продолжить общение за стенами Института и речи не было: когда всю жизнь считаешь кого-то своим, ну, не то чтобы врагом, но уж точно недоброжелателем, с чего вдруг пытаться наладить с ними хорошие отношения? Нам это было не нужно, им — тоже. Когда я шла устраиваться в архив, я, конечно, подозревала, что с чародеем работать будет непросто, но в тот момент меня это мало волновало: больше всего меня заботила работа и то, что нужно найти место, где я смогу хоть что-то делать вместо того, чтобы лезть на стены от тоски и грусти. Но не могу не признать, что мне невероятно повезло, что моим начальником и директором всего архива оказался именно Олег Евгеньевич. Будь на его месте кто-то другой — не уверена, что я бы продолжала тут работать. Если бы меня вообще взяли. Он, конечно, тоже не хотел, но все-таки оказался сильнее предрассудков. — И все-таки у тебя талант, дорогая моя, — заметил Олег Евгеньевич, снимая пробу с варева в чашке и довольно причмокивая. — К завариванию чая? — спросила я с усмешкой. Чародей пожал плечами. — А хотя бы и к нему, — произнес он. — Разве это так мало? Настал мой черед пожимать плечами. — Не знаю, если честно, — ответила я. — Никогда не думала об этом в таком ракурсе. — Во времена моей далекой молодости у смертных в ходу была поговорка, — Олег Евгеньевич отпил из чашки, жмурясь. — Что одному хорошо, то другому смерть. Если слегка поиграть словами и развить это несомненно глубокое изречение, то можно получить примерно следующее: то, что не нравится одному, бесконечно может быть нужно другому. Несмотря на поздний час, усталость общую и моральное падение духа из-за того, что я сразу не нашла рецепт гламора, голова как-то сразу включилась в работу. Вот поэтому я и люблю так эти вечерние посиделки с Олегом Евгеньевичем: с ним не только интересно разговаривать на отвлеченные темы, он как-то ненавязчиво заставляет думать, действительно думать, а не механически, словно робот, обрабатывать информацию, как часто делали наши преподаватели в ИЧВ. А может быть, помог чай. — Хотите сказать, — произнесла я, чуть хмурясь, — что считаемый мной бесполезным талант к завариванию чая может быть предметом чьих-то мечтаний? Прозвучало насмешливо и резче, чем мне хотелось, но Олег Евгеньевич часто не придавал значения словам собеседника. Куда больше его волновал смысл, в них вложенный, а уж кто-кто, а Олег Евгеньевич отлично читал между строк. Он с готовностью кивнул. — Представь, — сказал, — что ты заботишься о любимом человеке, безнадежно больном, единственная радость которого — чай, а все, что выходит у тебя, не вкуснее ослиной мочи, прости за подобное сравнение. — Чародей блеснул хитрыми глазами поверх чашки. — Разве не будешь ты согласна обменять все богатства этого мира на способность заваривать самый лучший чай? Покачав головой, поджала губы в улыбке и подняла свободную ладонь вверх, показывая, что признаю поражение. — Нужно уметь ценить малое, дорогая моя, — мягко произнес Олег Евгеньевич, делая глоток. — Не умея ценить малого, не найдешь счастья и в большем. Опять же, он был прав. То же самое с детства говорила мне и тетя, и я была в сердце согласна, но не могла не сказать с легкой насмешкой в голосе, силясь не разулыбаться: — Вас послушать, Олег Евгеньевич, так каждую травинку и каждый листочек на дереве нужно чествовать и воспевать как величайшее чудо на земле. — И это говорит мне не кто-нибудь, а самая настоящая ведьма! — воскликнул патетически он, нашаривая свободной рукой ребра. — Та, которая должна защищать природу, оберегать ее от грубиянов и невежд вроде нашего брата!.. Лицо чародея приняло такое возмущенное, такое наигранно ошарашенное выражение, что я впилась ногтями в коленку, чтобы не рассмеяться. А Олег Евгеньевич еще и глаза выпучил так, что они едва не вывалились из орбит, несмотря на то, что это физически невозможно. — Сердце с другой стороны, — шепотом подсказала я, давясь смехом. Чародей, не меняя выражения лица, с готовностью переложил руку, и я не выдержала — зашлась хохотом, откидываясь спиной на спинку кресла. Чашка выпорхнула из моих рук — вовремя, надо заметить, потому что выпила я чуть меньше половины, и чай вполне мог выплеснуться, — и перелетела на низкий столик рядом. — Так что тебя так задержало в архиве, дорогуша? — спросил с улыбкой чародей, когда я отсмеялась и снова села ровно. Смех, еще не до конца сошедший с лица, слетел с него словно прошлогодняя листва весной. Но того давящего чувства пустоты и неудачи больше не было: не знаю, специально ли Олег Евгеньевич это сделал или так просто получилось, но чувствовала я себя куда лучше, чем полчаса назад. Я вздохнула, сложила руки на коленях, сцепляя друг с другом пальцы. Опустила на них взгляд, потому что они оказались неожиданно самым интересным, что было в комнате. Неожиданно даже для себя поняла, что мои пальцы стали совершенно обычными, тривиальными, и ничего в них не говорило о том, что когда-то я была зельваром. Ну, или собиралась им стать. Прямые, чистые пальцы, без неожиданных пятен, без порезов и царапин, ногти — отросшие, ровные, бледно-розовые и светлые, и на них нет ни копоти, ни грязи, ни сколов из-за того, что постоянно бьются о чугунный котел, если увлечься и стряхнуть искры слишком энергично. — Мира? — позвал Олег Евгеньевич, когда молчание затянулось. Я сглотнула, открыла рот, развела пальцы в стороны. Врать ему не хотелось, но и сказать правды я тоже не могла. Не всей, по крайней мере. Да, в том, чтобы сварить гламор, не было ничего незаконного, но сознаваться в своих намерениях мне почему-то не хотелось. Пусть даже это не для меня, а для Светы. — Вы же знаете, что до того, как перевестись на кафедру лингвистики, моей специализацией было зельеварение? — Чародей кивнул, и я продолжила: — Я была… неплохим зельеваром, и перспективы у меня тоже были хорошие. Эта тема мне до сих пор… — я дернула губами, думая, как правильней выразиться. — Интересна, — нашлась. — Хотя я и не практикую уже некоторое время. Я все ждала, что Олег Евгеньевич меня прервет или задаст уточняющий вопрос, но он молчал, внимательно глядя на меня и все попивая свой сбор от ревматизма так, будто он пьет по меньшей мере нектар богов. Хотя по всем подсчетам жидкость в его чашке должна была кончиться еще пять глотков назад — я следила. Но он не прерывал, так что пришлось продолжить. — Недавно я была в гостях у тети, она тоже зельевар, я училась у нее, — произнесла я, решив остановиться на полуправде. — И в ее библиотеке нашла книгу, очень старую, со сборником рецептов. В Институте их бы назвали архаичными, — слегка усмехнулась я все также пальцам. — В Институте все, что угодно, готовы заклеймить архаикой и отправить в вечную ссылку наших залов, — отозвался, наконец-то, Олег Евгеньевич, махнув рукой. Ага, тема его за живое задевала, и как ученого, и как археолога, который, в общем-то, занимался всю жизнь тем, что находил действительно древние вещи. Должно быть забавно, когда с подобной парадигмой восприятия времени приходят люди, которые вдвое, а то и втрое моложе, и объявляют что-то «древним». — В той книге был раздел, называвшийся «Воспроизведение природной магии», — торопливо продолжила я, пока чародей не пустился в ворчливые обвинения и причитания, сдерживая улыбку. — Но я не успела его дочитать, только начала, на самом деле, и остановилась на рецепте гламора. И я подумала… — я исподлобья посмотрела на Олега Евгеньевича, готовясь, если что, состроить максимально невинное и честное лицо в лучших традициях Светки, — что, может быть, я найду такую книгу или что-то похожее здесь, в архиве. Исключительно для теоретического изучения, — добавила я быстро, увидев, что одна из его кустистых бровей приподнялась вверх. — Вот как, — произнес Олег Евгеньевич, переплетая пальцы и опуская на них подбородок, отчего глядеть он начал как-то сразу пристальней и внимательней. Чашка зависла в воздухе там, где он ее оставил. — Вероятно, эта книга хранилась в вашей семье довольно долго? Я кивнула. — Насколько известно тете, она принадлежала моей прабабушке, которой ее подарила подруга, — сказала я, не видя смысла это скрывать. Да и в том, что в этой книге не было ничего запрещенного, я была уверена. Пусть не на сто процентов, но уж на девяносто девять точно. Чародей кивнул, но не так, чтобы мне, скорее своим собственным мыслям. Помолчал немного, и я не решилась подать голос, пусть уж лучше сам заговорит. А если вдруг уснет — ну, с пожилыми это бывает периодически, — так я его и разбудить смогу, у меня-то чай еще остался. — Подобных знаний ты не найдешь в архиве, — наконец, сказал он задумчиво. — Точнее, в нашем распоряжении имеются и не такие тайны, но твой уровень допуска не позволит тебе с ними ознакомиться, — добавил. А я узнала неожиданно, что у сотрудников архива есть уровни допуска, потому как до этого вопрос такой даже не поднимался. С другой стороны, логично. Не будут же подпускать вчерашнюю студентку или какую-нибудь уборщицу к смертельно-опасным знаниям? — То есть, единственный выход, — проговорила я медленно, — изучать этот сборник дальше? Чародей кивнул и неожиданно весело улыбнулся, разбивая всю серьезность момента. — Это ведь исключительно для теоретических изысканий, дорогая моя? — спросил он, блеснув глазами. И посмотрел так многозначительно, что стало ясно, что ни на йоту он мне не верит. Но я все же кивнула с кристально честным взглядом, только укрепляя его уверенность. — Конечно, — бодро произнесла я. — Тогда у меня будет просьба, — продолжая все также многозначительно смотреть, сказал чародей. — После того, как ты, дорогуша, изучишь все, что тебе будет необходимо для полноты… теоретического исследования, я попрошу передать книгу мне. На время! — быстро добавил Олег Евгеньевич, когда я открыла рот, чтобы запротестовать. — Я и сам хотел бы провести некоторые исследования теоретического толка. — И взгляд стал еще более многозначительным. — Я все отлично понимаю и не претендую на то, чтобы брать на себя ответственность за изъятие ведьминских гримуаров. Мой рот как открылся, так и закрылся. Сам собой, без посторонней или даже моей помощи. То есть, я ожидала подспудно, что чародей заявит что-то вроде того, что он ради нашей с тетей безопасности должен изучить книгу, проверить ее, может быть, сдать на анализ в Совет или еще куда, но что он свернет на это… — Во-первых, это не гримуар, — проговорила я, все еще не веря в то, что услышала. — Конечно-конечно, дорогуша, — кивнул с улыбкой Олег Евгеньевич. — А во-вторых, вам-то зачем? — недоуменно наморщила я лоб. — Там ведь ведьминская магия, у вас, у чародея, она вряд ли сработает. — Ай, дорогая моя, — Олег Евгеньевич неожиданно изящно взмахнул кистью, будто отмахиваясь от комара, совсем в этот момент не выглядя древним стариком. От комара или от меня, тут как посмотреть, — думаю, мой опыт достаточен для того, чтобы и ведьминскую магию использовать без ущерба для себя. Естественно, в сугубо теоретических изысканиях. Я посмотрела, прищурившись, на него. С одной стороны, резона не доверять чародею у меня не было. За те месяцы, что я работала в архиве, он показывал себя исключительно с хорошей стороны и ни разу я не слышала ни от кого из работников плохого слова в его адрес. Разве что главная уборщица, Роза Павловна, костерила его на чем свет стоит, но она всех костерила, особенно если кто-то заступал путь ее доблестной швабры, так что в расчет она не шла. С другой стороны, отдать ведьминскую, да еще и редкую по всей видимости, книгу, чародею? С третьей стороны, причин отдавать тоже не было. Он ведь мне не так уж и помог, разве что, сократил время поисков, но я бы и сама с этим справилась, просто чуть… или не чуть позже. А с четвертой стороны… Он ведь сделал вид, что поверил в мои сугубо «теоретические» намерения. Ага, такие же теоретические, как и у него. И, наверное, хорошая ведьма на моем месте дала бы ему от ворот поворот, да еще и в форме довольно грубой, все-таки, идейный неприятель. Но я не хорошая ведьма, и не плохая, я просто я. А меня совесть загрызет и не подавится, если я сейчас откажу. Так что я выдохнула, кивнула и сказала: — Договорились. И чародей тоже кивнул. И будто даже как-то неуловимо изменился в этот момент, будто помолодел сразу лет на двадцать, и выше ростом стал, и даже борода его стала будто пышнее. И тут, словно подытоживая сделку, пробили напольные часы. Пробили громко, гулко, низко, и все полные двенадцать раз, ознаменовывая начало нового дня. Я от неожиданности подскочила, а Олег Евгеньевич, вздрогнув, всплеснул руками, и тут же стал самим собой — сухоньким пожилым чародеем в неизменном коричневом костюме. — Батюшки, как мы засиделись, — поцокал он языком, поднимаясь на ноги. — Все, дорогая моя, беги домой. Я тебе такси призову, и не отказывайся. Не стоит юным ведьмам по ночам одним гулять. Я тоже встала, подхватила сумку и кофту сразу накинула на плечи. — Что, вампир поймает или оборотень утащит? — усмехнулась я, а чародей погрозил пальцем. — Ох уж эта молодежь, — совсем по-стариковски проворчал он. — Все, идем, — сказал и первым двинулся к выходу из кабинета. Удивительно резво двинулся, так что, чтобы поспевать за ним, пришлось ускориться. Охранник был все там же, где я видела его в последний раз: у входа, на посту, и когда он увидел меня, выходящую из темноты коридоров вслед за чародеем, его глаза комично выпучились. Представляю, какие слухи пойдут завтра по архиву… В болтливости охранников сомневаться не приходится. Хорошо хоть, Олег Евгеньевич не выдал своего привычного «дорогая моя» или «дорогуши», это мы, постоянно с ним общающиеся работники, привыкли, что он так называет все, что движется вокруг, не делая различий не то что между полами, но иногда и между принадлежностью к живой или неживой материи. Меня поначалу эти его присказки смущали, но потом я привыкла, а вот для охраны такие обращения явно были в новинку. Либо же данный конкретный охранник работал у нас не так давно, чтобы не обращать на них внимания. От такси мне отболтаться не удалось, хотя и не то чтобы сильно хотелось. Была бы у меня метла, я бы вмиг домой бы долетела, но ехать на метро после подобного дня казалось уже каким-то самонасилием. Олег Евгеньевич, как истинный джентльмен, дождался, пока я сяду в машину, погрозил пальцем таксисту-гоблину, и только после того, как машина с визгом стартанула, сам уселся в давно ожидавшую его машину с личным водителем. Я бы задремала по пути домой, но гоблинское такси едет втрое быстрее обычного — уж не знаю, что у них там за магия, но машина будто летит, хотя вроде бы едет по дороге и по правилам. Подозреваю пространственные скачки, но, может быть, просто я слишком усердно моргала. Думать сил уже не было, как и готовить, да и есть уже не хотелось. Чай, выпитый в кабинете у чародея, перестал действовать еще в такси, так что когда я вошла в темную квартиру, нарушать тишину которой совсем не хотелось, я только скинула одежду на стул, на котором образовалась небольшая уже горка, клятвенно пообещала себе, что когда-нибудь обязательно разберу его и рюкзак, который так с выходных и стоял, не открытый даже, разве что еду, которую тетя передала, я вытащила и убрала в холодильник. Раздевшись, залезла в кровать и уснула, едва голова упала на подушку. На утренней пробежке следующим утром решила, что нужно будет смотаться на выходных к тете. Чем больше я думала о словах Олега Евгеньевича о том, что надо и дальше шерстить тетин сборник, тем больше убеждалась в их правоте. В конце концов, если уж где-то должен быть этот треклятый рецепт, то именно там. Жаль, конечно, что все дело откладывалось из-за этого — раньше выходных я никак не смогу уехать за город. Без метлы так точно, а метла, как известно, далеко и по щелчку пальцев, к сожалению, не прилетит. С другой стороны, торопливость в делах не помощник, так что, может, и к лучшему, что у нас еще будет время, чтобы все обдумать как следует. И, может быть, и передумать, в чем я, правда, сомневалась сильно. Чего у Светки не отнять, так это упрямства. Можно, конечно, было сварить зелье по одному из тех рецептов, которыми была полна сеть и которые я благополучно забраковала. Можно, да, но каждая клеточка тела при одной только мысли об этом кричала, что они не сработают. Что они будут слишком… Ненастоящими, чтобы сработать. Пресловутое чутье зельевара, которое активно пытались привить нам в Институте, которое с детства воспитывала во мне тетя, не отличавшаяся гуманностью методов обучения. Например, в ее стиле было подлить мне медленнодействующий яд в утренний кофе и сообщить об этом уже после завтрака. Или подложить под подушку бурой крапивы, волдыри от которой в пять раз больнее, чем от обычной, и сходят тоже в пять раз дольше. С другой стороны, только так чутье и вырабатывается, исключительно суровыми жизненными испытаниями, да. Я привыкла к этому чутью прислушиваться, хоть иногда оно и подводило, но все же достаточно редко. А когда кричало так громко, что начинала болеть голова, тем более прислушаться нужно было. Рабочий день был близнецом предыдущего, за исключением, пожалуй, только того, что меня выгнали из хранилища ровно в шесть, не слушая ни доводов, ни увещеваний, ни даже угроз, что если я вовремя не закончу перевод, обвиню во всем уборщиц. Но у тех была команда их несравненного лидера Розы Павловны, которая, как мне кажется, и Большой Совет бы из зала заседаний выгнала бы, буде понадобится провести там влажную уборку, и не важно, что у них собственно заседание в разгаре. Как замахнется шваброй… Так и разбегутся все. Страшная женщина. Вот и штат у нее под стать — лишний раз не поспоришь. Пришлось спешно собираться и выходить, пока войско швабр и ведер не прибило. На удивление рано вернувшись домой, я даже приготовила себе ужин, что тоже заняло времени куда меньше, чем я рассчитывала. Позвонила Светке — но она сегодня участвовала в каком-то очередном обязательном для семьи рауте в качестве наследницы Верлеевых, так что пообщаться не удалось, хотя на смс-ку о том, что я, кажется, знаю, где искать рецепт, она ответила радостным «аотмдлотдвлоат». И еще скинула фотку разодетых представителей нашей ведьминской аристократии, сопроводив выворачивающимся на изнанку смайликом. Да, Света подобные мероприятия любила до глубины всей своей ведьминской души. Я побродила по квартире, повалялась на диване с книжкой, но поняла, что отлынивать дальше нельзя, и все-таки пошла разгребать гору одежды в спальне, часть из которой надо было развесить, часть постирать. Пока рассортировавывала, нашла свитер, который невесть как затесался к летним вещам и который я до того искала еще в общаге и никак не могла найти. И еще под шкафом нашарила потерянные пары от носков, которые уже и отчаялась когда-нибудь найти. Подумать только, а я в этой квартире живу только с выпуска. Порой мне хочется нацеплять маячковых чар на вообще все, что меня окружает, но это такая морока, что желание душит само себя на стадии обдумывания. Плюс, это ведь придется еще и таскать с собой поисковик, настроенный на чары… А я ведь наверняка его тоже где-нибудь оставлю и не найду потом. Света теряет вещи, как правило, глобально, а я вот так, по мелочи. В процессе на меня напал какой-то уборочный угар, который не унялся, пока я не вытерла пыль по всей квартире и не почистила люстры, до которых вообще никогда раньше не доходила. Опять же, за те несколько месяцев, что я живу в этой квартире, они не успели зарасти грязью и пылью, но все же я расценивала это как подвиг. Угар кончился к двенадцати, я упала на кровать, не раздеваясь, чувствуя, как вибрируют набегавшиеся, наприседавшиеся ноги и натрудившиеся в тесном сотрудничестве с тряпкой руки — никак, воинство Розы Павловны на меня надышало. Можно было, конечно, и магией все убрать, но раз есть веление души — надо пользоваться. Я лежала, глядя в белый потолок, казавшийся в электрическом свете лампочек желтоватым, и мыслей в голове не было совсем. Им на смену пришла звенящая пустота, приятная такая, легкая, от которой так тихо и спокойно, что хочется ее собрать, запечатать в пузырек и нюхать при необходимости. Но тут на улице что-то громко прогудело — машина, должно быть, соседская, — и момент рассыпался вместе с этой тихой пустотой. Со вздохом, который бы больше подошел какой старушке, чем ведьме двадцати с хвостиком лет от роду в самом расцвете сил, я села на постели, и тут мой взгляд упал на забытый у стула рюкзак, которого каким-то неведомым образом мой убирательный угар миновал. Делать что-то еще очень не хотелось, я и так намыла все, что можно было, а все, что нельзя — натерла и нагладила, но не оставлять же его, единственного. Поднявшись на ноги, я подхватила с пола неожиданно тяжелый рюкзак, раскрыла молнию, прожужжавшую как-то истерично на мой уставший взгляд, и вытряхнула содержимое на покрывало, не глядя, что внутри. Из темных рюкзачных недр вывалились джинсы, пара футболок, шорты, про которые я успела тоже забыть, косметичка с зельями и… Книга. В темной кожаной обложке, подозрительно знакомой на вид. И на ощупь тоже. Неверяще, я коснулась пальцами переплета, чувствуя знакомую прохладу, отложила, не глядя, рюкзак в сторону, перевернула книгу обложкой с тисненными буквами вверх… Сборник рецептов. Тот самый, тетин. Он же бабушкин и прабабушкин, который ей отдала подруга. Книга выпала из пальцев, с глухим шлепком приземлившаяся на джинсы, а я, чувствуя, как слабеют коленки, опустилась рядом, подогнув под себя ногу. Несколько секунд я тупо смотрела на сборник, постепенно понимая, что все это время он лежал в рюкзаке — уж не знаю, тетя его туда положила или он сам заполз, с магическими книгами такое бывает. А потом из груди вырвался смех, громкий и самую малость истерический. И его, кажется, расслышали все соседи. * * * Когда я сказала Свете, что нашла рецепт, и он все это время был у меня дома, просто никто об этом не знал, с ней истерический смех тоже случился. Учитывая, что позвонила я ей тем же вечером, просто чуть позже, когда пролистала несколько раз раздел с природной магией и пропустила рецепт мимо глаз, увидев его только на четвертый, выглядело это забавно: Света все еще была на том приеме, одетая в бальное платье, похожее на платье Бель из «Красавицы и Чудовища», уложенная и подкрашенная. От смеха у нее потекла тушь и поплыла помада, а еще стали коситься люди, стоявшие в коридоре — она отошла, чтобы принять звонок. Макияж она поправила небрежным движением руки, с пальцев которой сорвались голубоватые искорки, а на людей просто забила, повернувшись к ним спиной. И пусть она сама не видела, но я в экране — ведь камера-то была направлена на нее, — заметила, что те явно оскорбились подобным пренебрежением и зашушукались, но Свете действительно было плевать. — И что, когда сможем его сварить? — с живым интересом спросила она, часто-часто моргая. — Не гони коней, — осадила я ее, разглядывая страницы с рецептом. Не мудрено, что я проглядела его несколько раз: он был написан на трех аж страницах, и две из них занимало перечисление ингредиентов. Некоторые были написаны на латыни, некоторые содержали рядом пометки, словом, нужно было еще разобраться, что именно тут от нас требуется. Но я сердцем — и чутьем — чувствовала, что рецепт правильный. — А что такое? — округлила Света глаза. — Мы же, кажется, все решили? Я кивнула. — Мы-то решили, а вот из чего варить мы будем твой гламор, ты явно не подумала, да? — улыбнулась я. На лице Светки отразилось неловкое понимание. — Точно, — вздохнула она. — Вечно я эти ваши тонкости забываю. — Да уж, «эти ваши тонкости» не единожды ей боком выскакивали на зельеварении, пусть оно у нее было даже непрофильным, но стабильно раз в пару недель из практических залов она выходила то с подпаленными волосами, то без бровей и ресниц, то с пятнами и прогалинами на платье. Преподаватели только качали головами, потому что Светка ну никак не могла удержать в голове, сколько и чего ей нужно добавлять, даже если преподаватели стояли над ей от начала и до конца занятия. И это несмотря на то, что теорию она знала прекрасно. Просто, когда дело доходило до практической части зельеварения, все ее знания улетучивались из головы быстрее, чем тепло в открытую форточку в феврале. — И что, там список ингредиентов сильно страшный? Я пожала плечами, проводя пальцем по ровным строчкам. — Восемнадцать пунктов, не считая твоей крови и частички твоего начальства, — произнесла я, подсчитав. — Правда, я еще не со всеми разобралась. На словах про кровь Света скривилась, но никак не прокомментировала. Все-таки, понимала, что и зачем нужно. Только так и можно сделать зелье либо чары направленными. Кровь Светы нужна была для того, чтобы оно действовало только для нее — это будет своеобразная база, фундамент для магии, от которого она будет стремиться в мир, некий якорь, который привяжет активацию гламора исключительно и только к Свете. Так, если кто-то другой хлебнет моего гламора, то он ничего, кроме легкого флера восторженности, не вызовет, и то, скорее, от того, что углеводов в гламоре, судя по рецепту, будет выше нормы. Кровь закрепляла один конец зелья на Свете. Чтобы направить его действие на конкретного человека — смертного, существо, не важно — зелье тоже нужно было заякорить. Идеальным в этом деле ингредиентом была та же кровь, но вот тут ее использовать было нельзя. Если привязывать активацию по крови закон не запрещал, ведь это очень удобный инструмент, то ставить якорем на другой конец действия чар или заклинаний ту же кровь было опасно. Как раз-таки из-за того, что кровь дает возможность использовать привязку на крови для проникновения в глубокие слои ауры. Кровь по сути является ключиком, который пусть и не снимает основной замок природной защиты с человека, но позволяет проникнуть за внешние щиты. Как пропуск в здание: неприступная крепость остается неприступной, пока в нее, даже на внешний периметр, никто не может проникнуть. Внутри стены всегда тоньше, внутри всегда можно найти трещину или лазейку. Даже если я не планировала устраивать массированную атаку на Светкиного начальника, той дырой, уколом, будь он даже крохотным, может воспользоваться кто-то еще. А когда начнут искать виноватых — а их обязательно будут искать, — то за объяснениями придут к незадачливой, не подумавшей о последствиях ведьме. А оно нам надо? Нет, конечно. Поэтому нет, кровь использовать я не собиралась. Кроме крови, для якорения можно использовать также частички плоти: обрезки ногтей, волосы, слюну. Но и тут есть свои ограничения, обусловленные уже не проникающим характером якорения, а его длительностью. Например, зелье, замешанное на ногтях, будет действовать в среднем чуть больше трех месяцев. Примерно за этот срок, у кого-то больше, у кого-то меньше, происходит обновление ногтя, он полностью отрастает и заменяется новым. Как только ноготь, обрезок которого использовался, перестанет быть частью тела с точки зрения магии, его связь пропадет и зелье перестанет быть направленным. С волосами та же история, но тут уже срок будет зависеть даже не от скорости роста волос, а от того, когда хозяин решит их подстричь. Так, зелье, замешанное на волосах, может действовать и две недели, и год, если прядка, от которой состригли образец, не выпадет раньше. Слюна же вообще ингредиент максимально нестабильный. С одной стороны, ее проще всего добыть — достаточно подобрать чужой платок или чашку и путем нехитрых манипуляций извлечь требуемое. А с другой — нет никакой гарантии, что она сработает как якорь и свяжет зелье с нужным человеком, потому что ее поведение в смешении с другими ингредиентами весьма непредсказуемо. И вот вырисовывалась проблема, маячившая еще до того, как я нашла рецепт и начала изучать список остальных ингредиентов. Кровь Светки у нас была в неограниченном количестве. В смысле, ограниченном, конечно, но для зелья и нужна-то капля. А вот как найти частичку плоти ее начальника еще предстояло придумать. Потому что вряд ли он согласится пожертвовать ногти или волосы просто так по доброте душевной. Если разобраться, именно отсутствие последней и стало причиной всего этого предприятия. Но я решила, что об этом я побеспокоюсь позже. Вот как остальные найдем, так и из-за этого будем волноваться. Закончив говорить со Светкой, которую позвали обратно в люди родители — Ольга приветливо мне помахала в камеру, — я углубилась в рецепт. Текст был местами рукописный, местами напечатанный, уж не знаю, как так получилось. Хотя почему не знаю — знаю. Судя по тому, что я видела, перелистывая страницы с самого начала чуть более внимательно, чем раньше, самые старые страницы были в начале, и вот как раз они были написаны рукой, разными почерками с их лишними закорючками, своеобразным написанием букв и загадочных черточек. Чем дальше, тем более понятными становились записи, а где-то с середины и вовсе начинался хороший, практически печатный текст, который, конечно, тоже писали от руки, но поверх явно преобразовали заклинаниями или чарами — уж не знаю, что именно тут использовалось. Правда, не везде: даже там кое-где встречались страницы, переписанные чьей-то неуверенной рукой, будто бы тот, кто писал эту часть, не знал нужных чар. Рецепт гламора находился во второй половине сборника, однако выпал как раз на ту часть, где печатного текста не было, так что разбирала я закорючки и косые палочки долго, и опыт, приобретенный в архиве, оказался тут как нельзя кстати. Расшифровывать рецепт я закончила к трем часам ночи — или утра, это как посмотреть, — и упала спать, чувствуя, что веки не то, что слипаются, а еле открываются уже. Желание пропустить утреннюю пробежку было таким сильным, что я еле встала, ничего в этот момент так не желая, как разбить к чертям будильник и упасть обратно лицом в подушку, но все-таки заставила себя. Погода, как назло, была солнечной и теплой, так что даже тем, что на улице дождь, себя не удалось уговорить. Я иногда сама себе поражаюсь. В такие моменты особенно. Кажется, будто у меня есть две меня, простите за каламбур. Одной хочется лениться и спать, а у другой есть график, есть план, а всего остального просто не существует. И эта вот вторая, как правило, оказывается сильнее первой. Жалко только, что срабатывает это разделение не всегда. Вернувшись, проверила еще раз свои записи, пока завтракала, осталась ими довольна. А вот тем, что выяснилось, не очень. В целом, рецепт был не то чтобы сильно сложным. Варить гламор нужно было строго на рассвете, рассчитав по времени так, чтобы первый луч солнца упал на зелье в определенный момент, кроме того, солнце должно было быть летним и горячим, и чтобы накануне не было дождя. Пусть звучит как-то слишком запутанно, но все это можно рассчитать, обладая определенными знаниями и навыками. Очередность добавления ингредиентов тоже вопросов не вызывала — может быть, только дозировка в некоторых случаях, но и это было не так сложно. А вот сами ингредиенты… Пожалуй, самыми понятными были кровь Светы и частичка плоти ее начальника — к слову, надо бы узнать, на кого мы будем делать зелье хоть, а то даже как-то неловко. Собираюсь активно вмешаться в жизнь человека, а даже не знаю его имени. Некоторые из списка — пыльца акации, лепестки роз, ромашка, мята, мелисса — тоже были в целом обычными, хотя я прежде почти не встречала подобное сочетание. Они вообще больше на чай похожи, чем на зелье. Справедливости ради, я, как правило, и магию фейри ранее не воссоздавала, да и с эльфийской и обычной фейской взаимодействовала мало, так что вполне может быть, что это набор обычный. Другие вызывали вопросы. Алмазная пыль, например. Ингредиент не такой уж редкий, но дорогостоящий, потому что для производства берут настоящие алмазы, которые специальным оборудованием растирают в мелкий порошочек, который в готовом виде похож на муку. Семена златоцветника тоже не самый легкодоступный компонент именно из-за цены. Златоцветник вроде бы не такой уж и редкий, много где растет, да и теплицах легко выращивают, но для зелий подходят только те семена, которые собрали в полнолуние, и их стоимость, естественно, из-за этого взлетает соответственно. Масло прыгающих бобов было даже у меня, мы с тетей как-то сделали хороший запас на продажу, но оно почему-то не пользовалось популярностью, поэтому часть той партии она отдала мне. Удивительно, но в моем шкафу стояла также и слюна ядовитой гарпии, собственноручно, между прочим, собранная — в ИЧВ у нас как-то была полевая, в смысле, горная практика, где мы этих гарпий отлавливали и лечили, а те плюются только так. Пока остальные отмывались, я быстренько наполнила несколько пузырьков, которые всегда ношу с собой. Порядочная ведьма без них из дома не выходит, даже если зельями не занимается. А вот за толчеными шляпками черных мухоморов, стружкой чернянника, маховыми перьями канарейки, щучей желчью и экстрактом молочка болеголового мымрика — такой правда есть, серьезно — нужно будет поездить. И учитывая, что цена у них соответствующая, покупку я возложу, пожалуй, на госпожу Верлееву. В конце концов, для нее зелье варить будем, так что пусть отдувается. Были в рецепте еще и такие компоненты, как вода из четырех родников и водоросли из пяти разных водоемов. Учитывая, что у рецепта не было привязки к конкретному месту, я сделала вывод, что подойдут любые, лишь бы основное условие — разные водоемы и разные родники — соблюдалось. Однако я сомневалась. В теории зельеварения, конечно, такие казусы встречались, когда для зелья нужен был не какой-то конкретный ингредиент, а что-то неопределенное, общее для местности. Правда, обычно это делалось, что привязать действие зелья на определенную территорию, например, есть такие охранные зелья, которые готовятся для конкретного дома. Вот у тети таким все заборы измазаны у основания, и в него она кидала землю, на которой стоит дом. Такие зелья одновременно и сильнее, и ограниченней в своем действии. Потому что действовать оно будет, и еще как! Вот только действовать оно будет там, где будет привязано, а если использовать его в другом месте, эффекта никакого оно не даст. Опять же, так уже лет пятьдесят не готовят и в ИЧВ этому не учат. Я это знаю, потому что задолго до Института меня учила тетя, и учила она не по современным программам, а так, как учила ее моя бабка, которая сама институтов не заканчивала, да и вообще по уровню силы скорее была деревенской знахаркой, чем настоящей ведьмой. Эти методы считаются архаичными — вот люблю я это слово, — потому что наука стремится все каталогизировать, упростить, встроить в единую схему. А когда у тебя зелье тут работает, а там не работает — как это в схему вписать? Нет, можно, конечно, но тут надо задуматься, а это тоже слишком сложно. Потому что таких условий в старых зельях и чарах полным-полно, и часто, чтобы разобраться, надо не один день на анализ состава потратить. Но при чем родники и водоросли в гламоре? Он ведь никак не привязывается к местности, никак от нее не подпитывается. Разъяснений, к сожалению, я не нашла, сколько ни искала по разделу. Может быть, когда я прочитаю сборник целиком, я и найду ответ, но до тех пор это останется загадкой. С другой стороны, главное, чтобы сработало. Но больше всего вопросов и сомнений вызывал корень золотистого папоротника. Я про такой папоротник не слышала даже, но сначала подумала, что проблем его найти не будет. Корни папоротника продавались почти везде, его даже в аптеке найти можно. Правда, вот, название — золотистый — меня как-то смущало, поэтому я, прежде чем скинуть его со счетов, полезла в интернет. И не зря полезла, как оказалось. Потому что золотистый папоротник оказался очень редким и ценным — но это еще полбеды. На этот случай у нас есть глубокие кошельки Верлеевых. Хуже было то, что золотистый папоротник был внесен в перечень исчезающих видов, и его продажа запрещена указом Совета от тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Все потому, что папоротник этот очень медленно и сложно растет, малейшее отклонение от заданных условий — и он гибнет. И все бы ничего, но папоротник растет только в диких условиях, в тепличных не приживается, как бы наши растениеводы не старались, а кроме того, колонии золотистых папоротников являются местом обитания одного из подвидов пикси, которые питаются только его спорами. Поэтому Совет запретил его вырубку и сбор, разрешив использовать только старые запасы, вследствие чего корень золотистого папоротника сейчас практически не найти. Я прогуглила, наверно, страниц двадцать поисковых, прежде чем признала, что так ничего не добьюсь. Естественно, у меня корня не было, у тети тоже. Даже тогда, когда он не был запрещен, его стоимость была, ну… Не малой, а теперь-то уж вообще, наверно, взлетела выше небес. Согласно сведениям из того же интернета, корень имелся в запасниках Института, в хранилище, доступ в которое был у студентов факультетов экспериментальной магии и зельеварения — я увидела его в списке, который размещен на сайте Института, когда вошла в личный кабинет под своей учеткой, все еще на удивление действующей. Я даже сначала воспрянула духом, пока не увидела, что рядом стоит пометка, что находится он в закрытой лаборатории, и для его получения необходимо разрешение ректора, а я сильно сомневаюсь, что товарищ ректор выдаст его мне без объяснения причин. Да даже пиши я диплом на тему исследования магических свойств корня, не выдал бы. Он у нас тот еще скряга, особенно когда дело доходит до казенного имущества. Даже для общежитий, в которых жили его студенты, те самые, которые потом будут двигать магическую науку вперед и дальше, средства выделял настолько не охотно, что каждый раз это казалось какой-то игрой на выживание. Так что да, единственная надежда — что корень есть у кого-нибудь в личных запасах. Например, у той же Светы дома. Они, конечно, зельями не занимаются, но Верлеевы — древняя семья, и зельевары в их предках наверняка были, а значит, и потомкам какие-то редкие травы и субстанции они вполне могли оставить. В пути на работу я скинула Светке список того, что ей нужно было купить, попутно планируя, где и что искать самой. В целом, половина нужного у меня уже была, оставалось только докупить свежих трав. А вот с водой и водорослями придется поездить, благо хоть, что на дворе лето, а не зима. Потому что родники не замерзают, а вот как водоросли доставать из-под толстого зимнего льда? Я, конечно, ведьма, и лед разбить для меня дело плевое, но потом придется ведь с водяными объясняться, почему я их пруды и озера тревожу. Сегодня меня никто из кабинета не выгонял, переводить от души не мешал, но прерваться все равно пришлось ровно в шесть, когда пропищал поставленный мной будильник. Если мне не хотелось кататься по магазинам и аптекам в ночи, грозя не успеть к закрытию, — а мне не хотелось, — то выходить нужно было не позже шести. Я думала, что чтобы докупить травы, придется поездить, но в итоге я все купила за раз в одной из наших, ведьминских аптек, расположенной недалеко от архива. Для смертных она наверняка покажется странной — заходишь, а внутри ни антибиотиков, ни таблеток на виду нет, одни настойки, травы и ополаскиватели лежат. Туда из смертных разве что веганы ходят, да те, кто гомеопатией стукнуты на всю голову. А вот для нас, ведьм, самое то. Время было раннее, так что я решила заодно разделаться с родниковой водой. С ней было проще, чем с водорослями, которые я еще не знала, как искать. Не нырять же самой? Да и к тому же мне показалось правильным брать те водоросли, что растут на дне, а не у берега, чтобы их никто не успел «испачкать». Испачкать — значит, оставить след. Многие думают, что на это способна только магия, и они правы частично, потому что магия действительно оставляет следы, но на самом деле порой и сильные эмоции могут так наследить, что потом запаришься убираться. Достаточно крепко разозлиться или покричать на кого-то, разбить сердце или, наоборот, сделать долгожданное предложение, услышать радостную или ужасную новость — и пространство вокруг запечатлит в себе эмоциональный след. На каких-то предметах, чаще неживых, след останется надолго и нескоро сойдет. На живых — растениях, животных, иногда даже людях, — след держится меньше, но все равно какое-то время сохраняется. Водоросли мне нужны будут чистые, а значит, чем глубже я их найду, тем лучше, ведь никогда не знаешь, что рядом с берегом происходило. Главное, чтобы в пруду утопленниц каких не было. А то у них там несчастная любовь, а мне следы потом чисть. Водяные их, к слову, тоже ужас как не любят. Своих-то девок полно, русалки и мавки, как правило, существа очень долго живущие и просто так не умирающие, если им кто не поможет. А тот вот она, пришла, новая, следи за ней еще и порядки объясняй, да от других девок оберегай, чтобы глаза не выцарапали и космы не повыдергивали. Да, у водного народа те еще страсти царят, даром, что вместо крови водица. За родниковой водой я решила ехать в парк Горького и близлежащие сады, потому что, на удивление, там, среди этих чудом сохранившихся островков живой природы, оказалось целых пять источников, даже чуть больше, чем мне надо. Пока ехала в метро, опять пожалела, что метлу оставила у тети — сейчас бы села, пригнулась к древку — и в считанные минуты бы там оказалась. Если бы, конечно, не запуталась в проводах и не врезалась бы в электросети. Потому что тогда смертные бы увидели знакомое наследственным путем зрелище: ведьма, прожаренная в собственном соку. Вместо метлы пришлось довольствоваться самокатом, будь они не ладны. Ничего не имею против, кроме того, пожалуй, что слишком медленно едут. В смысле, против самих самокатов. А вот те, кто на них катается… Это у меня реакция натренированная, а вот большинство не то что метлу, машину никогда не водило. Опасно, опасно. Я ехала, лавируя между людьми, ориентируясь на маленький компас, нарисованный маркером на тыльной стороне ладони. Маркер — обычный, черный, — как и пузырьки, входят в джентельменский набор любой уважающей себя ведьмы. Для чар, рун и заклинаний, если вдруг понадобится применить. Я к ним редко прибегаю, да и если прибегаю, то ненадолго, так что черчу все ногтем по коже — держится пусть не так, но работает хорошо, но все равно на всякий случай ношу. Правда, когда я достала свой из сумки, оказалось, что он как-то неожиданно подсох, так что перед тем, как наводить компасные чары, пришлось его послюнявить. К счастью, чарам это не навредило. Первый родник я нашла в Нескучном саду. Обычный, огороженный решеткой, так что пришлось через нее перелезать, проявляя чудеса эквилибристики. Еще когда я выходила из метро, зашла в ближайший супермаркет и купила четыре небольшие пластиковые бутылки. Воду из них я под недоуменными взглядами стоявших рядом ребят вылила уже в парке на клумбы, решив, что лишним полив не будет, а вот сами бутылки забрала с собой. По рецепту требовалось от каждого родника набрать ровно по сто пятьдесят миллилитров. Пузырьков подобного размера у меня с собой не было, да и мерного стаканчика тоже, так что я решила просто набрать на глаз, а уж дома отмерить нужное количество. Слить всю воду в одну бутылку тоже было нельзя, так как весь смысл того, что она разная, терялся. Так что на самокате я ехала, гремя пустой тарой в пакетике. Наполнив до середины одну бутылку, я выбралась из-под решетки и поехала к следующему, который находился, согласно карте, уже на Воробьевых горах. Если в Нескучном саду мне еще попадались люди — гуляющие парочки, пожилые женщины и мужчины на выгуле, такие же самокатчики или велосипедчики, как я, то стоило уехать к Воробьевым горам, как люди исчезли совсем, будто вымерли. Я ехала по дорожкам, которые были далеко от воды, и создавалось впечатление, будто я не в Москве, условном ее центре, а где-то в лесу, вдали от цивилизации. Даже дорожки, которые в Саду были забетонированы, тут оказались обычными, земляными, чуть присыпанными гравием кое-где, но чаще просто голой землей. Два следующих родника я нашла достаточно легко: один бил из-под корней густо растущих на пригорке кустов, другой облагородили, поставив небольшую каменную чашу, чтобы вода, бьющая из каменной стенки, стекала сначала в нее, а потом уже в землю. А вот с четвертым родником вышла заминка. Компас уверенно показывал вперед, но впереди меня было ровным счетом ничего — поляна, которая невесть как образовалась в нагромождении деревьев и кустов, изрезанных извилистыми дорожками. Да и сама поляна была странной: трава казалась вытоптанной, на ней не было ни единого лишнего цветочка, ни единой сломанной ветки, ни одного опавшего листика сверху, да и ощущение от нее исходило… странное. Я не могла точно сказать, что было не так, но интуиция буквально вопила, что идти туда не следует. Я еще раз посмотрела на стрелку. Как бы я не поворачивала руку, кончик компаса упорно указывал на поляну. Я даже попробовала обойти ее по кругу, насколько позволяла дорожка и заросли, и стрелка уверенно вела меня к ней, к ее центру. Нет, здесь определенно было что-то не так. Разумней было бы сейчас просто взять и уехать, тем более что чуть дальше по карте еще один родник был указан, но где я, а где разумность, как говорится. Я отставила самокат в сторонке на подножку, а сама подошла к краю поляны, почти касаясь мысками кед этой жухлой, примятой зеленой травы. Пересекать эту границу не хотелось ни руками, ни ногами, ни даже волоском собственным. Подняла вверх руку, обращая ее ладонью к поляне, близко-близко поднося к воображаемой стене-границе, и прикрыла глаза. Конечно, это не обязательно, но мне всегда помогает перестроиться, перейти с обычного восприятия на магическое, ведьминское, когда чувствуешь куда больше, чем видишь глазами. Приедь я сюда в жаркий солнечный полдень, то и сосредотачиваться бы не пришлось: на солнечном свету магию видно даже невооруженным взглядом, если знаешь, куда смотреть. Но вокруг сгущались сумерки, солнце уже садилось, и его лучи сквозь густую зеленую листву никак не пробивались. Первое, что я почувствовала — как тянет сыростью. Тянет, несмотря на то, что земля вокруг вся сухая, река далеко, а родника я так и не нашла. Ладонь холодило — будто здесь, на моей стороне, воздух теплый и сухой, а там, на поляне, он холодный и влажный. Чем ближе я подносила ладонь к незримой иллюзорной стене, тем отчетливей это ощущала. Интересно. Если отрешиться от своей ведьминской сути, то я ничего необычного в поляне не видела. Даже наоборот, причин не наступать на траву не находила совсем, а учитывая, что вокруг не было ни одной даже лавочки, чтобы присесть, на поляну так и хотелось зайти, чтобы отдохнуть. Назло себе сделала шаг назад, и меня будто бы вернуло в настоящий, живой мир: я услышала пение птиц, жужжание жучков и мух, почувствовала ток энергии, пронизывающий каждый листочек, каждое деревце. Сделала шаг обратно — и поняла, что меня с самого начала обеспокоило. На поляне не было живого. Трава, воздух, земля — все это казалось нереальным, ненастоящим, неживым. Искусственным. Что-то такое мы точно проходили… Я, нахмурившись, отступила от поляны еще на шаг, думая. Припоминая все занятия в Институте, лекции и практические, особенно те, которые я прогуляла почему-то и потом спешно наверстывала упущенное по чужим конспектам и учебникам. Почему-то именно эти темы запоминались лучше всего, а те, на которые я исправно, как подобает хорошей студентке, ходила — нет. Как кусок скользкого мыла выскальзывали из памяти. Иногда я завидую компьютерам: в них можно что угодно найти, задав лишь одно слово в поиске, а мне, чтобы вспомнить, надо шерстить всю свою мысленную библиотеку, чтобы поймать мысль за хвост. Что-то крутилось в голове, что-то такое, что казалось очень очевидным и простым, но я никак не могла понять, что именно. Наиболее логичным было бы предположить, что эта поляна — след от ритуала. Не темномагического даже, а черномагического. Магия в целом на цвета не делится, но по тому, какие ресурсы требуют те или иные заклинания или чары, наше сообщество давно провело границу. Та магия, что задействует силы только заклинающего или просит в помощь возобновляемые силы стихий, считается безопасной, «белой». Все, что не работает без сторонних ресурсов, считается уже не такой безопасной и называется темной, а то и еще хуже — черной. И речь тут идет не о накопителях и предметах фокусировки, а о чужой энергии, не важно, отнятой насильно или добровольно отданной. Не вся темная магия запрещена, но черная — под запретом полностью, потому что, как правило, требует не просто чужие силы, а чужую жизнь. Редко когда черномагические заклинания работают без жертвоприношений, в их основе обычно смерть и страдания. Следы она тоже оставляет, и вот такая поляна, лишенная энергии жизни, как раз один из таких следов. Это может быть как и самоцелью — вытянуть жизненную силу из целого участка земли, а может быть и последствиями ритуала, который просто выжег все, что было рядом. Если так, то мне туда лезть и подавно не стоит: нужно вызвать полицию и дать показания. Не мой уровень. Но чем больше я об этом думала, тем больше сомневалась. Ну, центр Москвы. Тут общин ведьмачьих и чародейских столько, что только полностью отбитый полезет черную магию творить, от нее ведь фонит словно от протухшей рыбы, любой, даже самый слабый маг заметит. Для подобных ритуалов обычно выбираются куда подальше, в поля и леса, где людей случайных не будет, и где точно никто ничего не заметит. А тут — в парке, пусть и безлюдном, но все же, под носом у полиции… Нет, мне слабо в это верилось. Тогда что? Что могло так повлиять на энергию этого места, что она ощущается, как ненастоящая? Ненастоящая… В голове будто дзынькнуло маленьким звонким колокольчиком. Что если… Да нет, не может быть все так просто. Или может? Сдерживая рвущийся наружу смех, я присела, зачерпнула с дорожки полную ладонь пыли, земли и гравия, подержала немного в руке, обволакивая своей энергией, а потом, не поднимаясь на ноги, резким движением швырнула прямо на поляну, одновременно ногтем другой руки царапая на ноге руну видения, радуясь, что надела шорты утром. А то чертить пришлось бы на руке, а это не очень удобно. Руна отозвалась легким жжением и заработала как раз в тот момент, когда гравий и пыль прошли сквозь ту иллюзорную стену, границу между поляной и дорожкой. Иллюзорной. Не зря, ой не зря я сразу это слово подумала. Потому что да, над поляной стояла необычная, чужеродная моей магии иллюзия. В момент, когда в нее попали камешки, я это четко увидела: стоило им пересечь границы иллюзии, как воздух вокруг них дрогнул, едва-едва, будто контуры пошли рябью, а потом снова разгладился. И, пожалуй, я бы пропустила это мимо глаз, если бы не руна и не пыль, которую я тоже кинула. Там, где камешки вызывали рябь, она осела на несколько секунд, а потом осыпалась, оставляя за собой прорехи. И там, в этих прорехах, виднелось что-то другое, что-то темное и холодное. Ну, раз так… С иллюзией я и сама справлюсь. Поднявшись на ноги, подошла ближе, на то же место, где стояла раньше. Также подняла руки, закрыла глаза, сосредоточилась… Почувствовала, как в ладонях концентрируется энергия, собираясь из рек магических жил, которые пронизывают каждую травинку, каждый листочек, каждую веточку. В магическом зрении я видела ее как нити огромной пульсирующей паутины, кружева, если угодно, и я была его частью. Эти нити устремились ко мне, проходя сквозь тело и наполняя его силой, а я уже посылала ее в ладони, отчего те начинали мягко светиться. Я протянула ладони чуть вперед, ближе к границе, пока не коснулась ее кожей, уже не боясь, что она сможет мне навредить. От холодной и влажной иллюзии донеслось колебание. Будто волнуется, будто ощутила, что я собираюсь сделать. И чем ярче становились мои руки, тем больше было это колебание, сначала походящее на легкую рябь на воде, и с каждой минутой набирающее амплитуду. Я открыла глаза и увидела то, что и так чувствовала: иллюзия лопалась, сжималась, словно пленка кинокамеры, оставленная на солнечном свету, только сейчас вместо солнца были мои сияющие так, что глазам больно, ладони. И если со стороны могло показаться, что касаюсь я иллюзии только в одном месте, то на деле это было не так: магия стремительно расползалась от рук по всей ее поверхности, заключая в кокон из энергии, который походил на тонкую пленку, переливавшуюся всеми цветами радуги. Именно поэтому мне удалось его поймать, хотя я не была уверена, что кого-то обнаружу. Но на всякий случай подстраховалась. И оказалась права: стоило иллюзии лопнуть с негромким звуком, будто мыльный пузырь, как я увидела, что под ней скрывалось. Поляна действительно была, но в три раза меньше, скорее даже не поляна, а крохотный пятачок, на котором стоял высокий узкий камень. Под камнем натекла лужица, видимо, искомый родник, а вот за камнем стояло существо, похожее скорее на огромный бурдюк с водой. Низкого роста, едва ли до пояса достанет, кожа прозрачная, но плотная, волосенки на бугристом затылке торчат, а глаза — рыбьи и бегают туда-сюда, туда-сюда. Водяник, мелкий пакостник. Близкий родственник водяного, только те большие и более развитые, более сильные в магическом смысле, а эти мелкие, слабые и пакостливые. Как черти и демоны, если можно сравнить. Увидев, что я его заметила, водяник затрясся и попытался рывком прыгнуть в кусты, но наткнулся на радужную стенку кокона, и его отбросило назад, приложив головой о камень. Был бы человеком, то уже бы отключился, но нечисть, даже мелкая, особливо живучая. В институте нас не то чтобы учили, что с ними делать, разве что заклинаниями на уничтожение тренировали, но уничтожать я его не хотела. Поэтому я вытянула левую руку вперед, показывая на водяника указательным пальцем, и произнесла: — Налагаю на тебя слово свое, ведьминское, и покуда не скажу, будешь ходить под словом и слову подчиняться, — и ткнула пальцем в его лоб. Кожа у него была влажная и холодная, подушечку сразу стянуло, будто бы я в ванне два часа лежала. Треснула сухая молния. На том месте, где я коснулась лба водяника, появилась белая светящаяся крокозябра в форме спирали и косой черты поверх, чем-то напоминающая скрипичный ключ. Появилась, ярко сверкнула и исчезла, но я знала, что она осталась там, невидимая глазу. И водяник знал. Сразу понял, они, нечисть, старую магию знают и ненавидят, потому как только она над ними имеет настоящую власть. Завопил тонко и высоко, бросился на меня, руки расставив, а на пальцах с перепонками откуда ни возьмись блеснули влажно острые прозрачные когти. — Замри! — воскликнула я, отшатнувшись. Интуиция подсказывала, что с когтями лучше не встречаться. Водяник замер в той позе, в которой его застигли мои слова, только глаза горели настолько ощутимой ненавистью, что мурашки по спине побежали. Прогнала их усилием воли. Я ведьма, все-таки. Сейчас бы всяких водяников бояться. — Словом я запрещаю тебе причинять или пытаться причинить вред мне, моим близким, моим друзьям и всем, к кому я доброе расположение имею, любым способом, который ты или кто по просьбе, приказу, совету или наущению, не важно, высказанному или не высказанному, можешь придумать или применить, — произнесла я спокойно, наблюдая, как корячит и дергает водяника от каждого услышанного слова. — Т-т-твар-р-рь, — заикаясь, ответил водяник. Голос у него оказался скрипучий и низкий. Я улыбнулась. Иного я от него и не ждала. — Словом я приказываю отвечать на мои вопросы полно и честно, не утаивая и не скрывая ничего, — продолжила я, снова наблюдая, как водяник кривится. Забавно, против первого «слова» он сопротивлялся, как мог, весь аж измучился, а против второго «слова» особо не возражал, от того и просто кривился. Забавно, но не удивительно: такова природа мелкой нечисти. Причинить вред для них куда ценнее всего остального, можно сказать, это цель их жалкого существования. — Оскорбления могу тоже запретить, хочешь? — произнесла я, когда он снова открыл рот, злобно прищурившись. Рот захлопнулся. — Чего тебе надо, ведьма? — не то сказал, не то сплюнул водяник. Я присела на корточки, все также не заступая за черту поляны. Теперь уже было можно, да и нечисть бы мне вреда не причинила, но как-то не хотелось. Тем более что на месте яркой зеленой травки, которая так и манила к себе, оказалась темная голая земля, мокрая до состояния грязи. У меня кеды белые, между прочим. — Зачем иллюзию повесил, негодник? — спросила я, кивая на родник. Еще бы узнать, как он это сделал, ведь у водяников своей магии на маскировку да мелкие лужицы еле хватает, а тут целая иллюзия, да еще какая, но это потом. А водяник внезапно оскалился, показывая два ряда острых треугольных зубов желтоватого цвета, дернулся вперед, но сам себя остановил, шипя. — Мое! — заскрежетал он. — Мой источник! — Источник? — переспросила, удивленно брови приподняв. В каком смысле источник? — Источник! — повторил, повышая голос, водяник. — Мой источник! Не отдам, ведьма, мое! — А ну замолкни, — бросила я, морщась. Все-таки, голосок у водяника далеко не ангельский. И, кажется, все-таки придется осквернить белизну кед. Уж слишком интересно, что он про источник имел в виду. Поднявшись на ноги, я, стараясь ступать осторожнее, обошла по пятачку с другой стороны от нечисти, остановившись у лужицы с родником, держа в поле зрения и водяника. Не то чтобы я ему не доверяла, нет, «слово» его удержит получше иного поводка, но приближаться к нему все равно не хотелось. Брезгливо и противно, если честно. Возле родника снова опустилась на корточки, вглядываясь в поверхность воды. Вода как вода, ничего странного. Ведьминское чутье тоже молчало, хотя и витало что-то эдакое не то в воздухе, не то где-то рядом. Что-то очень знакомое, но трудно уловимое. Я протянула руку, коснулась пальцами воды, отчего по ее поверхности пошли легкие круги, а потом, повинуясь какому-то шестому чувству, поднесла пальцы к губам и слизнула каплю, оставшуюся на них. И поняла. Магия. Чистая, незамутненная, свободная, природная. В роднике была магия, в его воде, слабая очень, совсем незаметная, но настоящая. Вот откуда у водяника силы для иллюзии взялись. Насосался воды из источника. Поэтому и сама иллюзия мне чужеродной казалась: потому что у водяника, как у всякой нечисти, энергия особая, мне не подвластная, а чистая магия источника еще никому не принадлежит, ни на чью сторону не склонена, поэтому и окрасилась цветами нечисти, когда тот ее использовал. Использовал, но не подчинил, потому что источник был все еще чистый, не заляпанный магией водяника. А значит, передо мной снова вставал выбор, и на этот раз он был куда сложнее. С одной стороны, по уму, мне надлежало сейчас вызвать полицию, для того чтобы место опечатали и защитили от вмешательства чужих сил. Потом прибудут наши исследователи, и этот источник будет культивирован и подключен к системе. Так будет правильно, так будет по закону. А с другой стороны… Передо мной было чудо, самое настоящее. Чистый, небольшой еще совсем источник магии, незамутненный и свободный, словно радуга, словно лучик солнца в мрачный день. Такое чудо надо оберегать, а не отдавать в руки наших ученых. Они ему не навредят, конечно, но… Свободным и чистым он быть перестанет. А ведь он не просто так здесь. Не просто так появился, не просто так существует, питает, как минимум, всю окружающую природу и жизнь. Но и оставлять его нельзя, иначе другой какой-нибудь водяник или еще что похуже присосется к нему, и одни демоны знают, для чего будут его использовать. В голову неожиданно пришла мысль. Даже не так — Мысль! Я встала и посмотрела на скукожившегося водяника. — Кто тут главный на территории? Тот скривился, но проскрежетал: — Аиюг, — с ненавистью в голосе произнес. — Зови, — приказала я. Водяник оскалил треугольные зубы, зашипел, весь скорежился, пытаясь перебороть «слово», но не смог и ударил по земле перепончатой рукой, бормоча что-то сквозь зубы. Там, где его рука ударила в землю, появились светящиеся знаки, понятные только водяному народу. Их магия, как и магия многих младших народов, нами почти не изучается, только в разрезе, как ей противостоять. А жаль, было бы интересно, пусть и не применимо. Ведь их магия работает там, где заблокировала ведьминская и чародейская. Ничему людей «Гарри Поттер» не учит. Я попыталась разглядеть руны, но они мигнули и погасли, превращаясь в струйки воды. Струйки расплылись, смешались, завертелись и стали раскручиваться словно воронка, увеличиваясь в размерах. Водяник отпрыгнул в сторону, чтобы края воронки его не коснулись, я тоже сделала шаг назад. Несколько секунд — и воронка внезапно грохнула, вспыхнула ярко, а когда глаза проморгались, на ее месте оказался еще один… Ну, назовем его уже не бурдюком, а человекоподобным пузырем. Все с той же водой, бугристой головой, но уже глазами цепкими темными, внимательными, да и габаритами побольше меня. У него был бесформенный огромный живот, в котором толкались в кожу пойманные врасплох рыбки, белесые волосы, облепившие мокрую голову, перепонки между когтистыми пальцами и чешуя вместо брюк, даже в сгущающемся сумраке переливавшаяся серебристыми бликами. Водяной Аиюг собственной персоной, я полагаю. Выглядел он, надо сказать, не очень. Не так, как водяные в больших озерах и реках. Да что там, он и водяному мелкого пруда недалеко от тетиного дома уступал. И в силе, и в облике, будто его собственной магии не хватало, чтобы делать его более… внушительным, что ли? Тем не менее, с ним нужно было считаться. Даже самый слабый водяной может задать жару. — Полных берегов, — поприветствовала я его, пока не начал ругаться. У нечисти не принято желать добрых дней, у них свои обычаи и законы. Водяной сдвинул лысые брови, обозначившиеся на лице исключительно выпуклыми надбровными дугами. — Ты негодника заклеймила? Я кивнула, глядя на водяного хладнокровно. Им лишнее расположение показывать не с руки, сразу попытаются на шею сесть и ножки свесить. — И «слово» не сниму, так и знай, — добавила сразу. — А чегой-то какая-то ведьмочка в моих владениях распоряжается, как дома? — набычился водяной, сверля меня водянистыми глазами. Ага, я прям сразу испугалась. — А чегой-то какой-то жалкий водяник в твоих владениях на магический источник посягнуть вздумал, а? — в тон ему ответила, скрестив на груди руки. Стоило прозвучать сакраментальным словам про источник, как водяной застыл. Потом пошел рябью, словно ветер подул, стал раздуваться, темнея. Сжал перепончатые кулаки и повернулся к сжавшемся в жалкий комок водянику. Еще бы. Если для нас, магов, чистый магический источник невероятно ценен, то для нечисти он словно святой Грааль для тамплиеров. Главная святыня, объект поклонения, центр жизни. Чем меньше магических источников, тем тяжелее нечисти, потому что нечисть напрямую связана с разлитой в пространстве магией. Если ее становится меньше, то и поголовье нечисти сокращается. А если магии много, то и нечисть процветает. Маги помогают полезным представителям нечистого сообщества, как могут, но и последнее отдавать не будут, даже ради спасения популяции. А тут вот. Дармовый, никем не занятый источник, к которому прицепился, как пиявка, какой-то водяник, из низших. — Источник? — взревел Аиюг, да так, что воздух вокруг резко похолодел. Сразу ведь понял, что к чему. И что все это время под носом у него творилось. Водяной замахнулся, распрямляя лапищу с когтями, и отвесил водянику затрещину, от которой той полетел на землю кубарем, да так и не встал. Уж не знаю, почему: не то не мог, не то побоялся. Когти водяного оставили на его морде четыре тут же потекшие борозды. — Позже с тобой разберусь, убийник, — мрачно произнес водяной и повернулся ко мне. Пока поворачивался будто подуспокоился, раздуваться перестал, да и рябь на раздутом теле прошла. Воздух вот только все такой же тяжелый, и его кулаки все сжимаются. — Послушай-ка, ведьма, — вкрадчиво произнес водняной, дергая глазами. Не моргая, а именно дергая, будто они у него на веревочках привязаны. — Вижу, что ты свойская, старые порядки уважаешь, понятия имеешь. Я приподняла брови все с тем же хладнокровным выражением. Жалко, что водяной не зеркало, отражение не показывал, а то я бы на себя посмотрела. Вот когда тетя с нечистью общается, у нее всегда лицо такое интересное, вроде бы и спокойное, но с явно читаемой ноткой глумления. Сколько я перед зеркалом не репетировала, у меня не выходит. А водяной, видно, решил зайти прям с главного входа, так сказать, через лесть и лизоблюдство. Знает, зараза, что стоит мне вызвать сюда полицию, нашу, в смысле, как и его, и всю его водяную кодлу тут же погонят прочь от источника, кроху какую-нибудь выделят, конечно, но доступа к нему не дадут. Но не знает, что я решила этого не делать. Так что послушаем, чего предложит. Можно было бы и так отдать, но это нечисть, а у них свои порядки. Отданное даром они вообще не понимают, потому что считают, что у всего своя ценность. Не зря от нечисти ничего нельзя получить за красивые глаза — если, конечно, имеется в виду метафора. А то они буквально могут понять и те самые красивые глазки просто забрать — вырезать, выдавить, кто на что горазд. — Вижу, что своих ты еще не позвала, — продолжил водяной. — А чегой-то не позвала? Я задумчиво посмотрела в темнеющее небо, прежде чем ответить, потыкала носом кеды землю, посмотрела внимательно на ногти. В общем, тянула многозначительно паузу, как могла. — Да вот, — сказала, наконец, — подумала, что торопиться не надо. Вдруг тут и нет ничего? — обвела я взглядом поляну. — А я уже всех, кого можно, поназову… — И правильно, — с готовностью поддакнул водяной, — торопиться — всегда дело неблагодарное. Кулаки его разжались, но пальцы не повисли расслабленно, нет, наоборот, стали шевелиться, будто перебирает ими что-то, будто нервничает и не знает, то ли в шею мне вцепиться да на дно утащить, то ли договариваться. Я продолжала сохранять спокойную мину. Водяной, конечно, не водяник, одним только кругом да словом с ним не справишься, но я в себя верю. А тут, как известно, иногда только вера и спасает: веришь в себя, значит, сможешь сделать невозможное, а не веришь, так и возможное не получится. Я примерно также сессию обычно сдавала. — А места здесь красивые, природные, — сказал Аиюг неожиданно, видимо, решив, что преждевременная ведьминская кончина вряд ли ему поможет в деле обретения источника. — Жалко-то как будет, если все учахнет, — продолжил он, с намеком на меня поглядывая. Я огляделась, осматривая кусты и деревья с неподдельным интересом, будто впервые увидела. А намеков я не понимаю, не-а. — Жалко, очень жалко, — кивнула, — таких островков в городе осталось немного, где рука человечья еще не все себе прибрала. Но кто ж тут что поделает, — пожала плечами, переводя глаза на стремительно темнеющее небо. Водяной сделал шаг ближе, хотя шагом это движение можно было назвать с большой натяжкой. Он скорее перетек, булькая и пуская изнутри пузыри, заметались в панике рыбки. — Так может, есть, кто? — вкрадчиво поинтересовался он, понижая голос. — Может, найдется какая защитница жизни, которая не посрамит род свой и не даст в обиду вымирающий вид своих собратьев младших? У меня аж челюсть упала. Водяник, все так же валявшийся на земле, сжавшись в комок, тоже удивился, и, позабыв о том, что ему и еще раз вломить могут, изумленно уставился на водяного. Ничего себе он завернул! Одновременно и польстил, назвав защитницей жизни, и опустил ниже некуда, когда на родство с нечистью намекнул. Собратья младшие, как же. Еще б близкими родственниками назвал, зараза. Это все равно что птиц сравнивать с червяками. Да нечисть всю жизнь нашими служками была, пока ведьмы в лесах жили и не оцивилизовывались. Вон, у тети лешаки до сих пор ей ягоды и грибы приносят, и мед дикий, и редкие травы. Не просто так, конечно, за помощь, но все равно! Собратья младшие, ага. Но вслух я сказала другое. — Это вы-то вымирающие? — фыркнула, когда первое удивление прошло. Водяной развел перепончатыми руками. — А как же? Это где-нибудь далеко, где реки широки и озера не скованы, водяной народ процветает и живет вдоволь. А тут? — он состроил скорбную мину, отчего его лицо буквально поплыло, черты поехали, будто грудь у какой-нибудь смертной звезды после неудачной пластики. — Вы-то, мож, в своих кулуарствах и не слыхивали, а вот нас, тех, кто в городах живет, с каждым годом все меньше становится. Все тяжелее дышать под газами, все меньше нового народа рождается. А утопленницы? Вот ты мне скажи, ведьма, ты когда последнюю утопленницу видывала? Я тактично не стала говорить, что утопленниц в принципе никогда не видела, не мое это, знаете ли, трупы из рек вылавливать. — Помяни мое слово, ведьма, — вздохнул все так же скорбно Аиюг, — еще с десяток лет — и не останется в городах водного народа. Разве что подобных тварей с пяток, — он кивнул на тут же втянувшего сморщенную голову плечи водяника и пнул его. — Если, конечно, — водяной глянул на меня искоса, — не найдется кто, кто пожалеет нашего брата. Мне как-то внезапно грустно стало. Потому что в чем-то он был прав: в больших городах поголовье нечисти действительно сокращалось, к добру или к худу. Причем именно полезной: всякие гадости, типа того же водяника или полночников, которые выползали по ночам из своих нор и сосали страх из прохожих, одновременно усиливая их и раздувая так, что человек начинал бояться собственной тени и случайной птицы в кустах, меньше не становилось. И неожиданно разговор для меня игрой быть перестал. — И что же ты дашь за эту жалость? — спросила я устало, чувствуя, как она навалилась на меня какой-то неподъемной ношей. А водяной сразу почувствовал перемену в настроении и скорбный свой вид весь отбросил. Пожевал губами, услышав вопрос, покачал головой влево-вправо, будто варианты перебирая. Оно и понятно: нельзя так просто откупиться от ведьмы за дар. Интересные у них, конечно, порядки. Вот если бы я сама ему источник предложила, он бы и фантиком от конфетки мог бы от меня отделаться, а так как это он меня просит, он должен дать что-то равноценное взамен. — Помощь, — не то произнес, не то выплюнул. Надо же. Помощь от целого водяного — это, знаете ли, немало. Но, знаете, магический источник — это тоже не хухры-мухры. А еще у меня появилась идея. — Три помощи, — решила я понаглеть. Усталость никуда, конечно, не делась, но такой шанс упускать нельзя. — Без срока давности. Водяной скривился, пальцы снова стали сжиматься и разжиматься, а самого его будто раздуло еще больше. Но сказал сквозь зубы: — Ладно. Сделка, ведьма, будет тебе три помощи, — процедил он и протянул руку. Ладонь его влажно блестела и была полупрозрачной, нечеткой, да и похожей скорее не на руку, а на намокший целлофановый пакет, изнутри надутый. Трогать ее не хотелось, но ничего не поделаешь, надо. Я вложила свою руку в его, сжала чуть-чуть. — Передаю под защиту, — сказала я под сухой треск маленькой скользнувшей между нашими руками молнии. — Под защиту принимаю, — ответил водяной, и треск прекратился, а сияние источника неуловимым образом изменилось: теперь в его магии был привкус холодной родниковой воды и свежести утренней. Слова, в целом, были не важны: важно намерение, а слова так, шелуха. Могло, кстати, и не сработать: я ведь не хозяйка источнику, и к себе я его не привязывала. Считается, что у источников есть свое, особенное, сознание. Такое, полуфабрикат скорее, чем полноценный разум, но его стоит брать в расчет. Меня он воспринял как хозяина скорее всего потому, что я просто ближе всего к нему по типу энергии, вот он и откликнулся. Да и ему существовать самому по себе наверняка сложно, нужно, чтобы кто-то защищал, вот под крыло — или, скорее, перепонку — водяного и перешел. Не был бы согласен, фиг бы у нас что-то сейчас вышло. Водяной тоже изменился. Будто помолодел разом и похорошел, подтянулся. Вода в нем стала ярче, чище, волос даже на вид прибавилось, а глаза засверкали, из просто темных становясь похожими на омуты — блестящими, глубокими, загадочными. Магия источника вливалась в него, а через него — и во всю его паству, и во все его хозяйство. Не удивлюсь, если через некоторое время в новостях будут говорить об удивительном прибавлении рыбы в реке или о повышении уровня воды. — Чегой хочешь, ведьма? — спросил водяной, требовательно глядя на меня. — Одну помощь ты мне окажешь сейчас, — сказала я, — а другие две, когда время придет. Аиюг медленно выдохнул, но кивнул. Уже куда сдержанней и спокойней, через каких-то пять минут назад. Видимо, влияние источника сказывается. — Чегой хочешь? — повторил он. — Мне нужна вода из родника, у которого я еще не была, — сказала я и достала из сумки пустую бутылку. — Из этого, сам понимаешь, не набрать, а я уже и так много времени потратила с вами тут. Водяной посмотрел на пластиковую бутылку неприязненно, но взял ее в руки. — Кроме того, — продолжила, — мне нужны чистые водоросли из пяти разных водоемов. Принесешь, и считай, что первая помощь исполнена. Я ожидала, что водяной начнет бурчать, ворчать и кипятиться, потому что, если по-честному, то он мог возразить, что первая помощь на воде и заканчивается, потому что просьбы-то две. И был бы прав, и я бы тут не смогла ему возразить, но… Но нет. Не забурчал и не возразил, только кивнул, щелкнул пальцами, засветился голубоватыми линиями по контуру тела, и исчез со звуком, будто воду в туалете спустили. Ни спасибо, ни до свидания. Вместе с ним исчез и водяник, бросивший напоследок что-то сквозь зубы в мою сторону, но я не разобрала, да и не хотелось, если честно, разбирать. Если там какое проклятье, то оно все равно без силы источника на меня не подействует, а если просто злобная реплика, то мне же лучше, что не слышала. Один только источник остался на месте, теперь уже не такой уж и беззащитный. Да и ощущения от него изменились, так что никто не скажет, что он бесхозный, и прав своих не предъявит. Я подкатила к нему ближе самокат и села на деку. Я, конечно, ведьма и вообще могу всякое, но от простуды даже ведьмы не застрахованы, а в зарослях, где сыро и темно, да еще и попой на земле… Лучше уж на самокате посидеть. Сомнений, что водяной исполнит обещание, у меня не было. Если уж этот народец дает слово, сам дает, то держит. Даже младшая мелкая нечисть, хотя с ними надо не просто слово получать, но и оговаривать все условия. Так и норовят все вывернуть с ног на голову. Долго ждать не пришлось, хотя я думала, что Аиюг справится быстрее. Минут через пятнадцать вдумчивого созерцания кустов, земля рядом с источником озарилась короткой голубоватой вспышкой, и когда я повернулась, то увидела бумажный пакет. Внутри лежала моя бутылочка, заполненная водой примерно на половину, а рядом — пять пластиковых контейнеров, похожих на баночки из-под соевого соуса, только больше. Казалось бы, откуда их водяному народу взять, которые суши отродясь не ели. С другой стороны, рыбой же они питаются… И хоть пластик не любят, наверняка собирают то, что плавает в реке и каналах. Я уже закрывала пакет, когда увидела небольшой мешочек из голубого бархата. Нахмурившись, проверила его чарами — вдруг что наложили в качестве прощального подарочка, — но мешочек был чист. Тогда взяла его в руки, чувствуя неожиданную тяжесть, и с любопытством перевернула. На ладонь выпали бусы — хотя так их назвать язык не поворачивался. Это была нитка речного жемчуга, холодного и гладкого, причем каждая жемчужинка отличалась от другой. Он слегка светился в темноте, как если бы сам обладал магией. Какой — не знаю, но что-то в нем точно было. Его так и хотелось вертеть в пальцах, не выпуская из рук. Прикинув длину, поняла, что если надеть ее на шею, то конец будет болтаться где-то в районе пупка. Надо же. Я потрясла мешочек еще, мало ли, что найдется, и что-то действительно нашлось: на ладонь выпала карточка из плотной бумаги. На оборотной стороне было выведено каллиграфическим почерком: «Мужчины порой глупее креветки». Против воли улыбнулась. Да уж, готова поспорить, что это писал не Аиюг. * * * Домой я возвращалась в приподнятом настроении. Пробки, толпы людей в метро и спертый воздух в вагонах, от которого тошнило и даже чары на помогали, его не подпортили. А вот горящие прямоугольники моих окон смогли. В смысле, что я, когда уходила, свет выключала. Сам собой он зажечься не может, следовательно, кто-то успел проникнуть в мое скромное жилище. Кто — тоже не загадка, потому что пройти сквозь охранки и не потревожить их в этом мире могут только два человека — тетя и Светка. Но если тетя бы точно позвонила, чтобы предупредить, что приедет, она у меня к частной жизни относится очень осмотрительно, особенно к чужой, то Светку такие мелочи никогда не беспокоили. Пока заходила в подъезд и поднималась на этаж, я очень старалась не поддаваться подозрениям, которые роились у головы и готовы были влететь внутрь при первой возможности. Но лифт остановился на площадке, раскрыл двери… И в нос ударил запах яблочного штруделя. Такого, какой я люблю, а его пекут только в одном кафе в Москве, у Светы такой не получается, сколько бы она не пробовала. Это что-то новенькое. Явно не «все плохо» и уж точно не «все хорошо», потому как когда у Светы все хорошо, она себя-то покормить забывает, не говоря уж об окружающих. А если бы было «все плохо», то она бы штрудель не купила, а попробовала бы приготовить самостоятельно. Это, честно говоря, поставило в тупик. И навеяло еще больше подозрений, потому что чего ожидать, я не знала. То есть, я знаю, как и что делать, когда Света является в двух своих обычных состояниях, и с тем, и с другим я за годы нашей дружбы управляться научилась. А вот что делать с этим? А главное, с чем — с этим? Входная дверь оказалась не заперта, и толкала я ее осторожно, готовясь в любой момент отпрыгнуть в сторону. Но отпрыгивать не пришлось, хотя очень захотелось. Потому что в прихожей, будто карауля меня, уже сидела Светлана Игоревна собственной персоной, чинно сложив ручки на коленях. И лицо у нее было невинное-преневинное, такое, что ему бы только ее родители, пожалуй, и поверили, потому что все остальные давно знают, что такой гримасы на нем обычно не бывает. Я как-то невольно сделала шаг назад, но дверь, эта засранка, которая меня определенно за что-то невзлюбила, с громким хлопком захлопнулась, наподдав по попе и толкая вперед. Последовала немая пауза. Я с все усиливающимся подозрением, что что-то да будет, смотрела на Свету, не разуваясь и не отходя с порога, а Света смотрела куда угодно, кроме как на меня. — А я вот, штрудель тебе привезла… — произнесла она, когда поняла, что я собираюсь продолжать молча стоять. — Это я еще от лифта учуяла, — прищурившись, сказала я, опуская пакет на пол, громко хрустнувший целлофаном. — И как это понимать? Света подскочила будто пружина в воздух и засуетилась, подхватывая пакет с пола и чуть ли не насильно вырывая сумку из рук. — Да ты не стой, разувайся и проходи, голодная ведь, наверняка? — забормотала она, все также на меня не глядя. Не успела я ничего сказать, как она, продолжая бормотать, ушлепала в кухню со всеми моими вещами. Щелкнул чайник, зашумела вода, захлопали шкафы. М-да. Пришлось разуваться и идти следом. На кухне ожидаемо царил бедлам, и в центре всего этого бедлама стоял штрудель. Огромный, аппетитный, слюновызывающий и очень подозрительный. Потому что с чего вдруг такие щедрости да еще и задарма? Про бесплатный сыр и мышеловки все уже давно все усвоили, тем более те, кто прожил в общаге хотя бы годик. А наша ведьминская общага ничем от обычной человеческой не отличается, разве что тем, что тараканов в ней нет по техническим причинам. Зато всякие крокозябрики и незарегистрированные сущности — очень даже. Света заведенным угаранчиком носилась между мойкой, полками с посудой и ящиком для приборов, а вокруг нее в смертельном танце носились ножи, вилки, ложки и чашки. Ощущение было, будто она головой была в одном месте, а магией в другом, как люди, которые надевают очки на голову, а потом ищут их по всему дому. Вот и Света так: искала в ящиках то, что уже давно летало вокруг, только руку протяни. Я решительно, пригибая голову и отслеживая траекторию полета ножей, пробежалась к Свете, хотя чего уж там, два шага — это не пробежалась, и, схватив ее за плечи, легонько встряхнула. Из-за разницы в росте выглядело это, наверно, забавно. — Света! — рявкнула, уворачиваясь от чашки, которая резко сменила направление и спикировала мне в голову. — Возьми себя в руки! Света моргнула, потом еще раз и когда повернулась, на меня смотрела уже осмысленно. — Ой, — выдала она, и бешеный танец столовых приборов прекратился. Чинно и степенно они спланировали к кухонным стойкам и расставились сами собой в ряд. Я подвела ее к стулу и усадила, сама опустилась рядом на табурет. — Что с тобой? — спросила я. — Контроль теряешь, штрудель этот притащила… — Я покосилась на него. Хотела с неприязнью, но получилось, скорее, с вожделением. Да уж, как просто меня подкупить, оказывается. Дайте мне пирожное, и я вся ваша, ага. Света вздохнула, отвела взгляд. — Ты будешь ругаться, — произнесла она виновато. Настал мой черед вздыхать, но если Света вздыхала грустно, то у меня это скорее был вздох тихого зверения. — Говори уже, горе луковое. Света закусила губу, помяла пальцами подол юбки — на этот раз бледно-голубой, под цвет глаз выбирала, видимо. Я в целом ожидала всего, что угодно, учитывая начало. Например, что на работе совсем все плохо, и ей устроили темную, или что родители решили исполнить давнюю угрозу и выдать ее-таки замуж — у древних родов, что ведьминских, что чародейских, договорные браки практикуются до сих пор в целях поддержания уровня силы и чистоты крови. Свету тоже хотели в такой брак впихнуть, но ей чудом повезло: последний кандидат в женихи, во-первых, оказался редкостным мудаком, а во-вторых, поглядев на него, Игорь и Ольга посовещались и решили, что Света может быть относительно свободна в выборе. А уж если захочет, чтобы они сами нашли кого-то для нее, то они помогут, так как предложений породниться до сих пор получают не мало. При мыслях о договорном браке где-то в районе метафорического сердца кольнуло, но кольнуло привычно, как старый синяк, уже совсем желтый и почти заживший, но болящий, если сильно надавить. Но на деле оказалось все куда прозаичней. И одновременно хуже. — Я все обыскала, все перерыла, — наконец, сказала Света, поднимая глаза на меня и хлопая ими, словно кукла на веревочках. Наверно, это должно было быть мило, но в данной ситуации скорее подбешивало — и это меня, лучшую подругу, которая в принципе все готова простить этой бедовой девице. Если она также действует на работе, то… Ну, недовольство ее начальника в целом понятно. — Но корень золотистого папоротника не нашла, ни в каком виде. А, так вот оно что. — И только? — фыркнула я, выдыхая, потому что как-то неосознанно задержала дыхание. — А ты точно все смотрела? Может, у вас есть какая закрытая лаборатория или хранилище семейное, о котором ты не в курсе? Света покачала головой. — Я везде посмотрела, даже у Бориса спросила, и он подтвердил, что такого ингредиента у нас нет. Нет, ну если даже домашний призрак подтвердил, который на зубок знает все их имущество, вплоть до последней оторванной пуговицы, то искать дальше и правда бесполезно. Но чудилось мне, что это еще не все. То ли из ее голоса, то ли из выражения лица, но ощущение, что это вовсе не то, из-за чего Света чувствует себя такой виноватой, крепко с каждой секундой. И действительно, она продолжила. — Тогда я подумала: как найти этот несчастный корень? Ведь если у нас его нет, это ж не значит, что его нет и у других? — преувеличенно бодро произнесла она, снова пряча глаза. Я моргнула, чувствуя, как лицо само собой вытягивается. — Света, ты хочешь кого-нибудь грабануть? Подруга аж вскинулась, потрясенно глядя на меня. — Нет, ну а что, — пожала я плечами. — Отравить начальника ты уже пыталась, а от отравления до грабежа… Я еле увернулась от пролетевшей мимо чашки. — Иди ты знаешь, куда! — воскликнула она, всплескивая руками. — Я у Бориса спросила, может, он что-то знает по своим призрачным каналам, и он сказал, что в хранилище одной семьи в Москве этот корень папоротника точно есть. В значительных количествах, а нам-то и надо всего ничего, десяток грамм. Складывалось чувство, что Света куда-то клонит, но я упорно не понимаю, куда. Будто подсказка — вот она, висит перед носом как морковка, а все никак не могу ухватить. — И? — осторожно спросила я, когда Света многозначительно замолчала. Света потупилась. — Это хранилище семьи Платоновых… Я моргнула. Потом еще раз, укладывая мысль в голове. Голова сама собой закачалась из стороны в сторону. — Нет, — выпалила прежде, чем мысль окончательно уложилась. — Ни за что. Оттолкнулась руками от коленей, так, что чуть с табурета не свалилась, продолжая качать головой. — Ну Мира… — жалобно заныла Света, отчего предметы обихода и быта, живописно упавшие там, где летали, снова стали подниматься в воздух. И ветерок еще подул, ага, с закрытым окном. — Даже не проси, — я подняла ладони вверх. — Одно дело — преодолеть собственные страхи и запреты, а другое — договариваться о чем-то с Ярой. — Да я бы сама у нее попросила! — воскликнула Света взволнованно, поднимая взгляд. В глазах у нее четко читалась легкая сумасшедшинка. Знакомая очень. Обычно после нее начинаются уговоры, которые всегда сводятся к тому, что Свете лучше дать, чем объяснить, почему не. — И чего не попросила? — Но я все-таки попробовала. Не хочу. Не хочу общаться ни с Платоновой, ни с… Да ни с кем из их компании не хочу. Я не то чтобы ссорилась с Ярой. Нет, напротив, мы с ней дружили до недавнего — ну или уже давнего, полгода все-таки прошло — времени. И тогда, когда она с нами училась, нормально общались, несмотря на то, что она экспериментатор до мозга костей и на все каноны и правила плевала с высокой колокольни. С одной стороны, это определенно давало свои плоды: Яра всегда была среди нас самой подающей надежды. А с другой — это неистово бесило, особенно когда на зельеварских практикумах она начинала что-нибудь чудить, и ее попытки влезть в веками проверенные и выверенные рецепты оборачивались приключениями для всех в аудитории. А потом… они все от меня отвернулись. Я и сама от себя отвернулась тогда, и если бы не Света, наверно, там бы и осталась. Она единственная продолжала в меня верить, она и ее родители, которые экстренно забрали меня из общежития к себе, адвоката своего прислали, да словом вообще все сделали, чтобы меня вытащить. И морально, и физически. И вытащили, за что я им всегда буду благодарна. А остальные мои «друзья», и не только друзья, просто опустили руки и поверили, что я могу быть монстром. Кто-то сам, кто-то под давлением семьи, которым вовсе ни к чему был скандал на репутации. Некоторых — некоторых я понять могла. Яру, например. Она на тот момент уже давно была объявленной наследницей одного из самых могущественных ведьминских родов, а это все равно, что быть принцессой в одном отдельно взятом королевстве. Маленьком, но мощном. Тут не до личных чувств чаще всего, тут нужно думать о политике. Если бы дело касалось родственников, то вопрос стоял бы иначе, а я — я всего лишь знакомая, приятельница, не близкая подруга даже. Так что да, Яру я в целом могла понять. И некоторых других. Но это не значит, что я все простила и все забыла. И общаться все еще желанием не горела, как и тогда, когда правда выплыла наружу. Они ведь пытались наладить сломанное, пытались снова вернуть все, что сами растоптали, но я уже не дала. Я, не сказать, чтобы бывшая до того большой тусовщицей, стала затворницей, предпочитая вечера проводить у себя либо в читальных залах библиотеки. Потому что вернуться мне казалось предательством, но уже по отношению к самой себе. А я это все, что у меня осталось. Вот только сейчас, глядя на Свету, которая смотрела на меня виновато, закусив нижнюю губу чуть ли не до крови, как-то я внезапно стала подозревать, что весь этот период отчуждения от старой компании кончился. — А я попросила, — сказала Света, вздыхая и подтверждая мои мысли, — вот только Яра сказала, что она хочет сначала поговорить с тобой. Я вскочила с табуретки на ноги, отошла, отвернувшись, сжав ладони. — Ни за что, — сказала, повернув к Свете только голову. Та посмотрела на меня с мольбой на лице. Я ответила уверенным взглядом, который твердо транслировал четкое «нет». Света заморгала, поднимая ресницами ветер… …Спустя полчаса кухня была похожа на место битвы: если Света, когда нервничала, крутила и вертела предметы в воздухе, то я их била. Так что да, кухня вся была усыпана осколками и крошками, разве что штрудель остался нетронутым. А я — я уже была согласная на все, вообще на все. Просто иногда в жизни есть люди, ради которых ты сделаешь, в принципе, что угодно. И знаешь, что и ради тебя они это сделают, если понадобится. Это я себя так мысленно утешала. Да и к тому же, я уже на встречу с однокурсниками согласилась прийти. Так чего дальше-то ломаться?