Простая просьба

Ночью я ворочалась, постоянно просыпаясь и лежа подолгу без сна, глядя в потолок. Нервничала и переживала, а еще ругала себя последними словами. Потому что Света уехала, и весь мой пыл и запал, что надо лицом к лицу встречаться с прошлым, что надо переставать ломаться и брать себя в руки, куда-то загадочным образом исчез, будто его и не было. А вот встреча с Платоновой — очень даже была. Раз уж мне предстояло это неблагодарное дело, Свете я поручила за завтра достать последний отсутствующий, кроме корня золотистого папоротника, ингредиент: волосы или ногти ее начальника. Света поморщилась, но согласилась, потому что понимала — выбора у нее тоже не было. — И как же ты их соберешь, если тебе к нему даже подходить нельзя? — спросила я только, провожая ее. Света, обувавшаяся в прихожей, выпрямилась и беспечно пожала плечами. — Что-нибудь придумаю. В конце концов, попрошу кого-нибудь из девочек… Взятку дам, например. Я посмотрела на нее с сомнением. Работали там в основном чародейки, ведьмы встречались редко и не в секретариате, все больше в исследовательской части. Это я к чему: ведьмы, может быть, и помогли бы, и даже безвозмездно. А вот чародейки — это совсем другой разговор. Помимо того, что они нас не слишком-то любят, у них меркантильность повышена. Ну и Светку они не любят еще и потому, что она все-таки довольно привлекательная, не говоря уж о родителях и перспективах. Чисто женская такая неприязнь. Наверно, будь ее начальник к ней хоть чуточку теплее, они бы и вовсе ее сожрали бы без специй и маринада. Но высказывать свои сомнения я не стала. Вдруг у нее правда получится? К тому же, пока мы с ней сидели, я сделала расчет, и оказалось, что благоприятный день для того, чтобы сделать гламор, был в эти выходные, с субботы на воскресенье, будто специально подстроено. А следующий — через две недели. Не то чтобы у нас поджимало время, но мне хотелось поскорее уже разобраться со всем и жить дальше. Света в этом желании меня горячо поддержала. Ей тоже хотелось хотя бы немного, но побыть в офисе в тишине и спокойствии, не прячась каждый раз, как мимо пойдет начальник. Настроение, что мы, кажется, сможем воплотить этот безумный план в жизнь, продержалось ровно до того момента, как голова коснулась подушки. А потом началось… В итоге утром я проснулась ну в очень раздрайном настроении. Пробежка и плотный в кои-то веки завтрак не помогли, так что на работу я отправилась настолько «счастливая», что даже в метро умудрялась держать зону отчуждения вокруг, несмотря на час-пик. С Платоновой мы договорились встретиться на следующий день в обеденный перерыв. Она сказала, что все равно будет в районе архива, поэтому можем зайти куда-нибудь на часик. Часик — это даже как-то слишком много, на мой взгляд, но в целом лучше, чем неопределенное «вечером». Потому что всегда можно сослаться на работу, что мне пора бежать и лишнего времени нет, я ведь и так обычно не обедаю или обедаю прям в архиве, на нашей небольшой кухне. Как назло, день был — загляденье. Солнце светило, небо над головой голубое, даже люди не бесят по причине всеобщей доброжелательности от прекрасных погодных условий. А мне так не хотелось идти на встречу, что эти самые погодные условия дико бесили, мне бы больше под настроение были свинцовые облака и проливной дождь. Кафе, которое выбрала Яра, тоже было отвратительно жизнерадостным. А еще чисто человеческим, на входе я не увидела ни знаков, ни рун, ни оберегов, словом, ничего, что могло выдать, что внутри работает кто-то из наших. Стены были выкрашены в желтый цвет, напоминающий о текучем жидком желтке, потолок был выложен зеркальными панелями, от которых помещение казалось больше, а пол был темный и деревянный. По стенам вились искусственные растения, но настолько натуральные, что я только своим ведьминским чутьем смогла уловить, что они из пластика. Столиков было много, но большая часть стояла пустой, так что вряд ли бы кто нам помешал. А жаль. Яру я заметила сразу — ее в принципе всегда было сложно не заметить. И по человеческим меркам, и по нашим, ведьминским. Ведьма ведьму чувствует… Ну, не всегда, тут уж не буду врать, но зачастую. Если умеет и если открыта, если не зажимается и не зацикливается внутри себя. И то, даже такие, если захотят, смогут почувствовать чужое присутствие. Каждый вид, каждая раса откликается по-разному, кого-то уловить сложнее, кого-то легче. Кто-то к тому же умеет закрываться и прятаться — маскировать ауру, убирать след силы. Я умею, но не люблю, всегда кажется, будто я надела мотоциклетный шлем, а сверху еще одеялом подвязалась. Ведьм чувствовать легче всего. Так всегда с родственной силой — ее ощущаешь, даже не глядя, даже не концентрируясь. Чем сильнее, тем отчетливее. Платонова — сильная ведьма, так что я нашла бы ее, даже если бы не искала. Только подошла к кафе, а волоски на руках уже приподнялись, посылая по телу мурашки. Яра не пряталась тоже. Да и зачем, когда ты, можно сказать, выиграла эту жизнь. Когда я вошла в кафе, то глаза сами собой нашарили ее — она сидела за угловым столиком у окна, ничуть не изменившаяся с последней встречи. У Яры так и остались прямые шоколадные волосы до талии, густой богатой волной лежавшие на худых плечах, и глаза были все такими же зелеными и колдовскими. Добавить к этому еще точеную фигуру и модельный рост, правильные черты лица и манеры, привитые с рождения — да, ее и чисто по-человечески не заметить было просто невозможно. Пока шла к ней, обратила внимание, что все: мужчины, женщины и даже кактус на подоконнике, — то и дело поворачивались в ее сторону, чтобы хотя бы одним глазком посмотреть. Что? Я? Завидовала Ярине Платоновой? Ну разве что чуть-чуть. Еще до ее исключения в Институте порой такие битвы разгорались между парнями, причем не за то, чтобы ее куда-то позвать, а за то, чтобы просто сидеть на парах рядом. Или предложить понести сумки, которые вполне себе спокойно летали за ней самостоятельно. Но красивые девушки — они такие, они мозги мужикам напрочь вышибают, особенно если тех мозгов изначально не очень много. Но вот чем мне Яра всегда нравилась, так это тем, что ей всегда было на это до лампочки. В смысле на то, как она выглядит и как это действуют на окружающих. Она, кажется, тогда вообще не понимала, что имеет на людей и нелюдей какой-то гипнотический эффект, и просто жила. Не знаю, изменилось ли это за то время, что мы не общались, но тогда я ее за это даже как-то уважала. При том, что она никогда не была скромницей или тихушницей, Яра больше всего на свете обожала науку, даже больше, чем я зелья. Когда я подошла, заставляя себя переставлять ноги чуть ли не силком, Яра вскинула голову, отрываясь от телефона, и улыбнулась. Открыто так, радостно и чуть удивленно. — Честно говоря, я до последнего думала, что ты не придешь, — произнесла она, когда я остановилась у столика. Я отодвинула себе стул, повесила на спинку сумку и собиралась уже сесть, как Яра вдруг плавно поднялась на ноги. — Обнимемся, или ты меня скорее испепелишь на месте, чем прикоснешься? Я вот не поняла, серьезно она это или все-таки в шутку, но на всякий случай сказала: — Давай не будем забегать вперед. — И протянула ей руку. Яра хмыкнула, но руку пожала. Прям как взрослые, боже ж ты мой. Стоило мне сесть, как к столику подлетела официантка — девушка чуть младше, по виду еще и двадцати не было, — и протянула мне бумажное меню. — Вам, может быть, кофе обновить? — робко спросила она Яру, но та только отмахнулась, практически не глядя. — Спасибо, пока не нужно, — ответила Яра. И когда официантка, почему-то покраснев, отошла, добавила: — Такая настойчивая, жуть. Я пока тебя ждала, она раз десять подходила, чуть не прокляла ее на радостях. Я покосилась в след девушки, которая скрылась за поворотом стены. — Может, ты ей просто понравилась? — спросила, переводя взгляд в меню. Платонова фыркнула, изящным жестом поправляя волосы. — Или скорее она находит подозрительным, что я тут уже час сижу, а кофе все никак не кончается. Брови сами собой взлетели, магическое зрение точно также само собой проклюнулась, и я посмотрела на чашку, которая стояла перед Ярой. — Чары бездонности? — удивленно уточнила я, разглядывая их. Потоки выглядели знакомо, но в то же время чуть иначе, чем обычно. Платонова кивнула, приподнимая уголки губ с хитринкой на лице. — Моя наработка. Они еще и все время горячим держатся, к тому же улучшают вкус. — Яра-Яра, как не стыдно, — покачала я головой, сдерживая смешок. — Сама Ярина Платонова дурит головы смертным, что бы сказала бабушка? Ей хватило совести чуть-чуть порозоветь от смущения, и я, не удержавшись, рассмеялась. Странное ощущение, конечно. Еще на входе еле заставила себя подойти, чувствуя внутри такую волну нежелания, что можно было захлебнуться, а сейчас сижу, болтаю, как будто все в порядке. Что это? Может быть, Яра еще какие-нибудь чары наложила? В чем дело? Или, может быть, я как-то внутренне подсознательно решила, что раз уж нырнула в эти воды, то надо плыть? Прислушалась к себе и поняла, что нет, снова не то. Обида никуда не делась и не испарилась, она все еще была со мной внутри, засевшая так глубоко, что давно стала родной. Скорее уж это нервное. Когда хочешь показать, что все в порядке, что ты в порядке, начинаешь иногда вести себя… Странно. Гипертрофированно радостно и бойко. Смело, порой даже вызывающе, так, как не ведешь себя обычно. Вот и я сейчас также делала. Несознательно до того, и как только поймала в себе это желание, так сразу отпустило, и губы разжались, и дышать стало легче. — Бабушка… — произнесла Яра, опуская взгляд, — знаешь, все думают, что она идеал, но они бы удивились, узнай пару-тройку подробностей из ее жизни. — Но не узнают, потому что все эти подробности тщательно скрываются, — вставила я, даже не спрашивая. И так все ясно. Яра пожала плечами, не то извиняясь, не то сбрасывая с себя эту тему, как надоевшее пальто. — Репутация, — сказала она. — Зарабывается годами, а теряется в одну секунду. Я фыркнула. Не сдержалась. Сначала фыркнула, а потом уже подумала, что надо бы помолчать и сделать вид, что не услышала. Но как обычно хорошие мысли приходят поздно. — Мне можешь об этом не рассказывать, — сказала, и получилось горче, чем мне хотелось. Или чем мне думалось. Платонова вскинула голову, приподнимая густые брови, и тут же сморщила лицо в гримасе. — Черт, прости, — произнесла она, — я не хотела… Я только пожала плечами. Не хотелось про это говорить, если честно. Раз уж я тут собралась вся такая готовая к диалогу и вообще, то вспоминать прошлое просто не хотелось. Но ведь сама ляпнула зачем-то… — Забей, — отозвалась я. — В конечном итоге это уже не важно. Но Яра, видимо, тоже не подумала, что лучше бы просто согласиться. Потому что наклонилась вперед, отчего прядка волос соскользнула с плеча и упала вперед, едва не попав в чашку, и чуть продвинула руку вперед по столу, будто бы хотела ее опустить на мою, но не посмела. — Я правда не хотела тебя обидеть или бередить старые раны, — повторила она проникновенно. Краем глаза я заметила, как официантка, которая как раз шла в нашу сторону, наверное, чтобы заказ сделать, резко замерла, покраснела и, развернувшись на пятках, ретировалась. Ну точно на Платонову глаз положила. А теперь, наверно, подумала, что я тут не просто так, а с претензией на не просто подругу. Вот умора-то. Против воли дернула уголками губ, и взгляд Яры с проникновенного стал недоуменным. Она выпрямилась, поправляя волосы, и приподняла брови вопросительно. — Да ты пока тут изображала искреннее раскаяние, официантка подойти хотела… — пояснила я, борясь с улыбкой и проигрывая. Сдавшись, рассказала, о чем подумала, и Яра и сама зафыркала от сдавленного смеха. — Вот только я ничего не изображаю, Мира, — сказала она, — мне правда жаль, что все случилось так, как случилось. И что мы все от тебя отдалились. — Отказались, — поправила я, опуская взгляд. Да, я уже все пережила, все для себя решила, но почему-то резко расхотелось смотреть Платоновой в лицо. Чашка возле ее руки показалась куда привлекательней. Яра замялась на секунду, но все-таки кивнула. — Да, отказались, — согласилась она. — И я понимаю, почему ты нас не простила. Я не знаю, смогла бы сама простить, если бы… — Давай не будем, ладно? — оборвала я ее, на мгновение поднимая взгляд. — Я не хочу ворошить прошлое. Еще одна пауза, на этот раз чуть длиннее, и Яра кивнула, прихватывая зубами губу. — Как скажешь, — произнесла она преувеличенно бодро, прямо как я пару минут назад. Видимо, тоже решила делать вид, что все в порядке. — Как твои дела? — спросила она. — Работаешь где-нибудь или пока отдыхаешь? А это, видимо, начался мой самый нелюбимый этап светских бесед. Почему-то с ними — с представителями нашей камерной знати, которая никогда не может просто взять и сделать, нет, им расшаркивания подавай — с ними мне сложно вести дела. Светины родители — и те порой доводят до белого каления, когда вместо того, чтобы прямо сказать, что им нужно или чего они от меня хотят, начинают вот этот вот бессмысленный диалог о птичках. А я ведь уже хотела задать свой главный вопрос, но, видимо, тот час, что у нас был, Яра решила использовать по максимуму. Прежде, чем я смогла ответить, подошла официантка. Теперь уже сразу покрытая розоватым румянцем, заранее, не дожидаясь, пока с ней заговорит Платонова. Эх, девочка, не первая ты, не первая… Я заказала себе травяной чай, надеясь, что здесь — учитывая ценник и расположение — заварка будет достойной, а не как обычно бурдой из опилок. — Работаю в Архиве, — ответила я на вопрос Яры, когда официантка отошла. — Кем-то вроде архивариуса-переводчика-чайных дел мастера. Брови Платоновой приподнялись. — Это как? — спросила она, отпивая своего бесконечного кофе. Я рассказала ей, как сама себя подставила, принеся заварку, и Яра рассмеялась. Скованно немного, но все-таки вроде бы искренне. А я вдруг поняла, что невольно будто пытаюсь ее подловить на чем-то, будто хочу поймать на том, что у нее какая-то своя корысть в этом разговоре. И так с самого начала, как пришла, постоянно жду подвоха. Мне, конечно, есть с чего, но вдруг она и правда хочет просто пообщаться? Что-то моя паранойя в обратную сторону работать начала. — Стой, — вдруг прервала меня Яра. — В каком именно архиве ты работаешь? Не в главном случайно? — Случайно в нем, — отозвалась я Официантка вернулась с подносом, быстренько расставила на столе стеклянный чайничек, сахарницу и широкую чашку с блюдцем. — А что? — спросила я, когда она отошла. — Да к нам недавно в гости один дядька захаживал, — произнесла Яра, — давний бабушкин друг. Ивлевский Олег Евгеньевич, директор архива. — Я улыбнулась. Почему-то то, что Олег Евгеньевич и с Таяной Платоновой дружбу водил, меня не удивило. — Они что-то заболтались о работе, ну это для них нормально. И он поделился с бабушкой, что к нему пришла недавно на работу, цитата: «Ваша сестра-ведьма», — Яра состроила веселую мордашку, — с невыносимым, конечно, характером, зато чай заваривает божественно. — А, то есть это у меня характер невыносимый, да? Я ему это еще припомню. Подмешаю в следующий раз в его сбор от ревматизма что-нибудь ядреное, чтобы еще долго мой характер вспоминался. Или скажу, что все, баста, никаких ему больше чаев. Посмотрю я тогда, как он тогда запоет. Кто бы, блин, говорил про характер. — К слову… — продолжила Яра, — ты с ним поосторожнее. И так она это произнесла, что всю мою внезапно налетевшую веселость смело. — В смысле? Яра помялась, кусая губы. — Понимаешь, он для чародея очень… Своеобразный, — произнесла она, наконец. — Он экспериментатор, но экспериментирует он не с заклинаниями или рунами, а с чужой магией. Учитывая его просьбу показать тетин сборник рецептов, опять же, не удивлена. И ничего страшного я в этом, честно говоря, не видела. Ну, попробует он — так не сработает же и все. Магия не дышло, чтоб повернуть в нужную сторону. Тем более личная. — И что? — Его эксперименты не всегда безопасные, — пояснила Яра. — Ты ведь знаешь, что он был заведующим кафедры археологии в ИЧВ? Я покачала головой. Я знала, что он там преподавал, но вот что был завкафедры — нет. — Он проводил свои эксперименты под эгидой ректората, — продолжила она. — И они были частично успешны, а частично нет, что в целом логично, это ведь наука. Успешные эксперименты передавались в разработку дальше, в наши лаборатории, Олег Евгеньевич, можно сказать, своими руками двигал вперед магическую науку. До него, конечно, такие эксперименты тоже ставились, но… — Яра пожала плечами. — У него будто глаза иначе видят. Бабушка не знает, как это объяснить, но Олег Евгеньевич тогда признавался своего рода гением. Вот это было интересно, я аж вся подобралась. Забыв и про псевдо-мятный чай, и про свои переживания. Это было что-то новенькое — я такого об Олеге Евгеньевиче еще не знала. То, что он высокого ума чародей — это бесспорно, это сквозило во всем, а вот то, что он и наукой увлекался, «двигал ее вперед»… Перед мысленным взором сам собой встал образ Олега Евгеньевича — каким он мог бы быть в молодости. Лицо еще не покрытое сетью морщин, на голове густые не седые волосы… Наверно, огонь в глазах только тот же горел. А может и ярче. Вот только… — Признавался? — спросила я, сделав акцент на прошедшем времени. — А потом? Яра вздохнула, перевела взгляд на чашку и царапнула ногтями ее край. — А потом случилась очень неприятная история со студентами. Они ставили какой-то опыт, и в процессе что-то пошло не так. Полыхнуло знатно, и даже чары безопасности не спасли: сам Олег Евгеньевич отделался парой ссадин, а вот двое его студентов, находившихся рядом, сильно пострадали. Один выжег дар, другой еле спасся, но стал практически нулем. Олег Евгеньевич был в ужасе, хотел даже на себя руки наложить, когда к нему со скандалом их родители пришли. Был готов на все, что угодно, чтобы им помочь, да только ему не дали. Подробности засекречены, как ты понимаешь, и бабушка не стала мне называть имен, но это были чьи-то дети. О да, понимаю. Мое самое любимое — это когда власть имущим плевать на ситуацию ровно до того момента, как пострадают значимые в их представлении члены общества. — Все мы чьи-то дети, — заметила я, стараясь не кривиться. Зато скривилась Яра. — Ну ты поняла, о чем я, — произнесла она кисло, и я кивнула. Яра продолжила: — Тогда Олега Евгеньевича попросили с должности, лишив возможности продолжать эксперименты, оставили только гранты на раскопки, а все остальное отобрали. А через несколько лет попросили и из ИЧВ. На добровольной якобы основе, по причине почтенного возраста и всей этой мути. — Учитывая, что даже самые слабые из нас живут значительно дольше среднего смертного? — я, не удержавшись, фыркнула. — Да-да. Верим на слово. А что Олег Евгеньевич? Яра вздохнула. — Он-то был не виноват в случившемся. Я не могу быть объективна, но в этом уверена бабушка, а у меня нет причин сомневаться в ее словах. Олег Евгеньевич тяжело это переживал, — сказала она. — Снова с головой ушел в археологию, как будто бы до этого там не был со всеми потрохами. Ездил по миру, сам проводил раскопки, на месте дольше месяца не сидел, да и то только потому, что приходилось подбивать бумаги. Потом возглавил Архив, хотя в Совете не все были согласны с его назначением. Но я тебе об этом не рассказывала, если что, — тут же добавила Яра, глядя на меня со всей возможной серьезностью. — Если это все такая большая тайна, зачем тогда? Она пожала плечами. — Олег Евгеньевич может быть очень убедителен, когда чего-то хочет. И я не думаю, что он оставил свои эксперименты, просто теперь у него меньше для этого ресурсов, — сказала Яра. — Я сомневаюсь, что он намеренно попытается сделать что-то, что причинит кому-то вред, уж слишком он для этого добрый, но все равно это эксперименты. А они не могут быть безопасными. И если он тебе предложит в них поучаствовать, ты просто подумай хорошо, ладно? Я отвела от нее взгляд. Да, Олег Евгеньевич определенно не оставил свои эксперименты, теперь в этом я была уверена даже не на сто, а на все двести процентов. Иначе зачем бы ему еще понадобился бы сборник рецептов? В то, что исключительно для теоретического ознакомления, мне верилось еще меньше, чем в то, что Света когда-нибудь станет серьезной. И в то же время я не верила, что он повторит ошибку и привлечет к своей работе кого-то постороннего. Я немного разбираюсь в мудаках, пришлось научиться, и наш директор даже в свете новой информации в их число не попадал. Но Яре об этом знать было не нужно. Потому что я не была уверена, что она не расскажет бабушке, а та — Совету. Лично мне Олег Евгеньевич не сделал еще ничего плохого, пусть я знала его всего ничего. Да и то, как он, по словам Яры, переживал за своих студентов… — Так зачем ты мне об этом рассказала, если это все засекречено? — спросила я ее. И интересно было, и отвлечь хотелось. — Корень златоцветника, — просто сказала она. А, вот почему. Нет, ну в целом — логично. — Его же Света просила? — я смотрела на Платонову, приподняв бровь. С сомнением. Та спародировала мой взгляд и отпила кофе. — А то я не знаю, какие у Верлеевой отношения с зельями, — фыркнула она. — У нее суп-то сварить не получится. Не уверена, что она вообще знает, с какой стороны к котлу подходить. Это да, это про Свету. — Ну, она как бы получила свою законную четверку в дипломе по зельеварению, — заметила я, не сдерживая улыбку. — И это до сих пор загадка — как она умудрилась свое экзаменационное зелье сварить, — кивнула Яра. — Я и то знаю, не учась уже, что ей ставить не хотели, думали, что она сжульничала. Кстати, — в глазах Платоновой мелькнул огонек. — Как вы это провернули? — А с чего ты решила, что мы что-то проворачивали? — с абсолютно честным лицом ответила я вопросом на вопрос. Яра посмотрела на меня так, что сразу стало ясно, что не верит она мне ни на йоту. И вообще сомневается в моей адекватности, раз я думаю, что она купится. — Потому что я еще не настолько сошла с ума, чтобы поверить, что ты бросишь свою закадычную подружку в беде, — произнесла она. И добавила, закатив глаза: — Не бойся, никому не скажу. Нет, ну в принципе… К тому же до нашего со Светкой метода никто так и не догадался. Я бы и сама не догадалась, не знай я, что такое вообще существует. Правда, на людях не применялось… До сих пор, но вот. Смогли же. Только потом Светка еще долго отходила и поклялась впредь учиться самостоятельно. — Орлиный глаз с перемещением сознания и морок, — перечислила я, с удовольствиям наблюдая, как с каждым словом меняется лицо Платоновой. Вытягивается в удивлении и недоумении. Ее можно было понять. Морок — это вообще не ведьминская магия, если прям придираться. Это магия нечисти, от них взятая, и в современной магической науке к таким простым методам прибегать считается… Ну не то чтобы зазорным, но чем-то, что уж точно ниже достоинства самой слабой деревенской ведьмы. Чего эти умники не знают — или предпочитают делать вид, что не знают, — так это того, что многие приемы нечисти их детекторами не определяются. Мороки вот, например, точно нет. Проверили экспериментально и успешно. Орлиный глаз же и перемещение сознания — это вообще техники, которые разве что в сказках бабки-ёжки использовали. Орлиный глаз — это обобщенное название для заклинания, которое позволяет «видеть» глазами нужного животного. Складываешь нужную фигуру, создаешь правильный мыслеобраз в голове, рисуешь руну — и оп, ты видишь глазами орла. Или синицы. Или волка. Очень полезное заклинание на самом деле. Почему-то оно считается устаревшим и забытым и мало кем применяется. А на людях так вообще не тестировалось, потому что неизвестно, как психика человека — или нечеловека — на него отреагирует. А орлиный глаз с перемещением сознания — это техника, благодаря которой можно не только видеть глазами нужного животного или птицы, но и управлять ей. Да, тело ведьмы становится беззащитным, поэтому для правильного применения необходимо еще нарисовать защитный круг, как минимум. Но я же была не в лесу и не в окружении врагов, я, выйдя из кабинета, заперлась в туалетной кабинке, так что все прошло гладко, и никто на мою безвольную тушку не покушался. Конечно, это было рискованно, да… Но иначе бы Светка просто не сдала. И она была готова вообще на все, чтобы получить эту заветную закорючку в дипломе. Если вдуматься, она вообще не отличается особой сообразительностью… В принципе, я тоже, раз до сих пор ведусь на ее авантюры, мало совместимые со спокойной жизнью. — Но это же… — произнесла неверяще Яра, качая головой, будто подсказывая, что я сейчас должна ей сказать, что я пошутила. — Работает, — довольно улыбнулась я. — Как видишь. Правда, Светка после заявила, что повторять это она больше не будет, так как ощущения ну очень стремные, но в целом, — я пожала плечами. — Работает. Платонова смотрела на меня, моргая, будто пыталась в голове уложить не укладываемую информацию. Ее красивое лицо не отражало сейчас ничего, взгляд стал отсутствующим, будто все мысли сейчас обратились внутрь головы, забыв о том, что на внешние экраны тоже нужно что-то выводить. На перезагрузку ей понадобилось, правда, не долго, даже минуты не прошло. Она дернулась неуловимо, но при этом будто ожив, и посмотрела на меня уже осмысленно. В ее глазах горел хорошо знакомый мне по институтским временам исследовательский огонек. — Но это же революционно, — не то выдохнула, не то воскликнула она приглушенно. — Не хочешь написать об этом? Статью? Или даже можно было бы подать прошение в Совет для гранта на исследование — это ведь такие горизонты открывает… Я не удержалась и перебила ее. — Какие горизонты? Какие статьи? Очнись, Яра, мне не дадут ни одной статьи опубликовать, — сухо произнесла я. — Будь я просто выпускницей ИЧВ — возможно и прокатило бы. Да и то — выпускнице экспериментаторского дали бы, а лингвисту-переводчику — за какие заслуги? Еще и с моей репутацией, — я фыркнула. Вот и замкнулся круг. Снова вернулись к тому, с чего начали. Будто других тем не было. С другой стороны, если подумать, то у меня вся жизнь теперь крутилась вокруг этого вопроса. Репутация. Как мало она значит и как много одновременно. Пока у тебя ее нет или в твоей жизни не происходило ничего, что могло бы ее запятнать, ты и не думаешь, что очень важно производить правильное впечатление на правильных людей. А когда она появляется — и чаще всего, как у меня, подмоченная — уже поздно. Огонек в глазах Яры потух. — Да, что-то я не подумала, — пробормотала она, опуская взгляд и снова барабаня пальцами по краю чашки. Ногти, цеплявшиеся за керамику, издавали тихий цокот, почти не слышимый за звучавшей в кафе музыкой, но все равно проникающий в голову. Пробирающийся туда, будто последний отзвук прошлого. Надо уже смириться. И не на словах, а на самом деле. — Корень златоцветника, — напомнила я, решив, что пора завязывать с отвлеченными беседами. — Он есть у вас? Яра вскинула глаза, не поднимая головы и глядя из-за этого будто бы исподлобья. — Есть у бабушки в хранилище. Продолжения не последовало, но мы не гордые, мы и сами попросить можем. — Ты дашь его мне? Платонова склонила голову сначала на одну сторону, потом на другую. Видно было, что она размышляет, и чем дальше, тем больше сомнений находит. — Скажешь, зачем он тебе? И вот я бы и рада ей сказать, но… А с другой стороны, как она сможет использовать эту информацию? Гламор не запрещен, тот, который я буду делать, по крайней мере. Вредить им я никому не буду, на крови замешивать тоже. Если жертва Светкиных страданий решит подать на нас заявление в полицию, я даже готова буду рецепт предоставить и образец из того же котла. А если рассматривать с другой стороны… Яра — экспериментатор, ее же наверняка потянет его исследовать и как-то модифицировать, разобрать на составляющие и внедрить в свои заготовки. Кем она там работает, детективом? Ага, будет моим гламором под прикрытием разбрасываться, допросы чтобы проходили непринужденней. Мне не запрещали зельеварство, никаких ограничений на лицензии — моей ведьмовской, которая позволяет мне получать допуски к таким чарам, которые недоступны остальным — Совет и руководство ИЧВ ставить не стал, я в целом обычная ведьма с совершенно среднестатистической лицензией за некоторыми исключениями, связанными сейчас с работой. Но вот все-таки не хотелось бы, чтобы Совет узнал, чем рядовые ведьмы-переводчицы развлекаются на досуге. Пусть даже это разрешено и никем не ограничено. — Скажу, если ты не скажешь бабушке, — решилась я. — Если это не несет в себе угрозы безопасности и не является нарушением наших законов, — в свою очередь произнесла Яра. Кто бы сомневался. Хотя вот в части нарушения законов она могла бы и промолчать, уж мне ли не знать, сколько у нее в арсенале чар и рун, которые буквально ходят на грани. Про зелья и ее авторские настойки я вообще молчу. Там хорошо, если одна из трех будет попадать в рамки законности. — Я хочу сделать гламор, — произнесла я, понизив голос. Несознательно, само собой получилось. Яра выпрямилась, брови ее поползли к волосам. — Чего-чего ты хочешь? — Гламор. Она быстро-быстро заморгала. Снова, ага. — Но ведь это… — Не невозможно, — вставила я, пока она искала слова. Яра мотнула головой, будто не веря, и ее волосы перекинулись вперед через плечо. Она поправила их небрежным жестом, не глядя, отчего те легли криво, но Яру сейчас это явно не заботило. — Но… как? — спросила она недоуменно. — Это же… Слухи только. Над воспроизведением природной магии бьются до сих пор, и это, конечно реально, но… Я чуть дернула плечом, откидываясь на спинку стула. Конечно, вот это чувство легкого превосходства над Платоновой, мастером экспериментаторского направления, которая столько патентов зарегистрировала на свои открытия и модификации — это было очень приятно. — А я и не уверена, что получится действительного гламор, — произнесла я, стараясь не показывать, насколько мне это чувство нравится. — Но рецепт я нашла. И хочу попробовать. Хотя тут я покривила душой. Уверенность в том, что у нас со Светой все получится, была. Необъяснимая, странная — но была. Откуда она взялась, а главное, почему я как-то подспудно верила, что рецепт правильный, не знаю. Просто верила, и все. Яра выдохнула, снова покачала головой и тоже откинулась на стул, будто повторяя мое движение зеркально. — Ты же понимаешь, что если у тебя получится, то это будет своего рода революция? Не поняла ее тон, если честно, потому что она будто бы говорила одновременно и с недоверием, и с удивлением, и восхищением тоже. Я пожала плечами. Вот об этом не думала. Правда, не думала. Все у нее либо революционно, либо революция. — Пусть сначала получится, — отозвалась я. Яра быстро облизнула губы. — А как тебе идея, если получится в том виде, в котором записан твой рецепт, попробовать довести зелье до ума? — быстро проговорила она, и на ее лице снова появился тот самый знакомый мне огонек. Только что она говорила про законность и безопасность, а теперь уже думает об экспериментах, ага. Платонова в естественной среде обитания. — Я так понимаю твой рецепт — он из личных архивов? — не то спрашивая, не то утверждая, продолжила она. — И сомневаюсь, что ты захочешь его обнародовать и рассказать, откуда он взялся… Но если у нас получится доработать его, сделать таким же действенным и более доступным по ингредиентам — ведь там не только корень златоцветника нужен из редких, да? — то… — Яра посмотрела на меня так, что стало даже немного страшно. — Представляешь, какие перспективы? Это уже не просто патент, это место в истории. И да, да, я не забыла про твои сложности, — тут же добавила она. — Но если будем регистрировать вместе, то пропустят, точно пропустят. Уж что-что, а фамилия Платоновых чудеса порой творит, — усмехнулась она. Я немного помолчала, думая, что на это сказать. Интуиция подсказывала, что со словами сейчас нужно быть очень, очень осторожной. Да, Яра все еще считала нас подругами, и она не стала бы меня просто так подставлять — не стала бы, паранойя, слышишь? — но почему-то я не могла просто взять и согласиться. В том, что ее имя сделает невозможное — позволит раскрыть те двери, что сейчас для меня закрыты — я не сомневалась ни секунды. Их семейству, мне кажется, только бы массовое убийство членов Совета бы не простили, все остальное спишут на милые причуды и женские капризы. Таяна Платонова, бабушка Яры, в свое время чего только не делала, и ничего. Она умудрилась построить невероятно мощный фундамент, на котором имя их семьи стояло крепко, и мало что могло его оттуда спихнуть. Даже я, стоящая в авторстве проекта рядом с ее внучкой. И мысль, конечно, это была интересная. С одной стороны, сунься я хоть в ИЧВ, хоть в Совет, меня сразу пошлют куда подальше, и хорошо, если это будет простой пеший эротический. Репутация, а также ее отсутствие — наше все. И я не знаю, как это изменить, а главное — хочу ли я лезть в это болото. Моя жизнь меня устраивает. Да, она не такая, о какой я мечтала с того самого дня, как решила, что хочу учиться в институте, но она есть, и я выбрала ее сама. И пора уже просто смириться с тем, что мои мечты останутся мечтами. Будет о чем на старости лет погоревать, ага. С другой стороны, приди к ним вот так, с протекцией Платоновых в качестве щита, с революционным открытием, которое они просто не смогут не принять… Это будет лучше, чем плевок в лицо, это будет все равно, что убедить короля, что он роскошно одет, а на деле король будет без штанов и с голой задницей. На Яру, конечно, могут через бабушку надавить, чтобы та исключила меня из исследований, но для того есть магические клятвы и договоры, и против них не попрет даже Глава Совета. А я не совсем еще дура, чтобы подписываться на подобные авантюры без какой-нибудь подстраховки. Да и то, что на моей стороне Верлеевы, лишним не будет. А уж Ольга с Игорем точно не откажутся походатайствовать, если на то возникнет необходимость. Учитывая то, как они уговаривали меня засудить ИЧВ в свое время, точно не откажутся. Согласиться сейчас казалось очень заманчивым. Несмотря ни на что. И все-таки… Я ведьма, я неплохая ведьма, а всякая ведьма, если она не совсем пропащая, сызмальства учится прислушиваться к внутреннему голосу. Поэтому… — Пусть сначала получится, — сказала я, — а там посмотрим. * * * Да уж, когда родители Светы отпускали нас на встречу с однокурсниками — а готовились мы в квартире Верлеевых, — и Света на голубом глазу утверждала, что едем мы практически в центр, и там будет ресторан, в принципе, она практически и не соврала. Приехали мы действительно практически в центр — незадолго до остановки такси проехало место, где находится наш ИЧВ. Снаружи Институт выглядит, как невзрачный небольшой домик за железной оградой, в котором всего-то три этажа и один подъезд. Учитывая, какой огромный поток людей сквозь него проходит, чары маскировки там невероятно сильные, потому что не только прячут огромную территорию и многочисленные корпуса, но и потоки студентов, которые вовсе не пользуются каким-то дополнительным входом, нет. Все проходят через главные ворота, и в час-пик там не то, что не продохнуть, там вообще лучше не появляться, придавят на месте. Такси мы вызвали обычное, не гоблинское, поэтому, проезжая мимо ИЧВ, мы еще и в пробке постоять успели, а я — я успела полюбоваться на его двоящийся перед глазами контур. Странные ощущения, конечно. С одной стороны, место, которое мне стало родным, которое так мне было когда-то дорого. В котором столько всего произошло и столько всего случилось. А с другой… Место, в котором мою жизнь разрушили самым подлым образом. Раньше Институт был моим самым любимым местом во всем мире. Мне, выросшей в деревне, и большой город всегда казался чем-то невероятным, но так было только до тех пор, пока я не пришла в ИЧВ на подачу документов. И оттого было больнее, что он им быть перестал. В груди привычно уже кольнуло, но кольнуло чуть меньше, чем раньше. Неужели — поправляюсь? Начинаю забывать? Светка, сидевшая на сидении рядом, одобряюще толкнула локтем мою руку. — Ничего, — произнесла она вполголоса, пока водитель на своем птичьем ругался с невидимым собеседником, — вот опубликуете с Платоновой этот ваш патент, и они трижды пожалеют, что заставили тебя перевестись с зельеварского. Конечно же, я ей все рассказала, как только приехала домой. То, что Светка ждет меня, я догадалась по запахам картофельной запеканки. В смысле, на площадке было не понятно, что конкретно так ошеломительно пахнет, зато было понятно, что это Светка — и да, у нее ничего не вышло. Уже потом, когда удрученная подруга накладывала на мою тарелку запеканку, я поняла, что это. Естественно, никого подговорить у нее не получилось. А вторая ассистентка — чародейка Рита — только пальцем у виска покрутила и сказала, что она не хочет вылететь с работы, потому что, в отличие от Светы, устраивалась сюда с большим трудом и запасных аэродромов с богатенькими родителями у нее нет. Света ничем не показала мне, что это ее задело, но я знала, просто знала, что после слов этой Риты она наверняка проревела минут пять где-нибудь в закрытом уголочке. На всякий случай сделала в голове пометочку: если вдруг когда-нибудь встречу эту Риту, припомню ей. Ибо нефиг мою Светку обижать. С Платоновой мы договорились, что корень она принесет на встречу однокурсников, так что время добыть волосы у нас еще было. Не так много, конечно, но было. Светка решила, что попробует еще раз, а если не получится — тогда будем думать. — Во-первых, патенты не публикуют, их регистрируют, — сказала я, переводя взгляд на нее. — А во-вторых… Это все равно что делить шкуру неубитого медведя. — Ну, — жизнерадостно отозвалась Света, поправляя сползающую с плеча лямку. — Зато ты хотя бы не послала ее сразу. — Это да, — я кивнула, глядя на лямку, которая, стоило Свете убрать от нее руку, снова поползла по плечу. — А ты в этом платье уверена? А то у нас еще время есть, можем вернуться домой и переодеться… Света только фыркнула и демонстративно дернула плечом. Лямка, почти доползшая до края, окончательно упала. Я, честно говоря, порой искренне поражаюсь родителям Светы. Потому что при всей своей гиперопеке и строгости, они как-то очень сквозь пальцы смотрят на те аспекты ее жизни, на которых моя тетя бы с ума сошла. Например, она ни за что не позволила бы мне выйти из дома в подобном платье, даже несмотря на то, что я уже как бы взрослая. Поймала бы и отхлестала хворостиной, потому что не как приличная девушка выгляжу, а как… Ну, это по тетиной версии. А вот Верлеевы-старшие даже глазом не моргнули, когда мы со Светой спустились вниз. Для выхода в клуб и встречи с однокурсниками Света выбрала очень… Интересное, я бы сказала, платье из переливающейся белой ткани, которое ее как вторая кожа обтягивало и заканчивалось где-то в районе бедер, не так уж и далеко от ватерлинии. Если вы понимаете, о чем я. Вкупе с длиннющими ногами Светланы Игоревны, которым в целом босоножки были не нужны, но они там были, и с россыпью украшений, от которых она светилась даже просто так, без диско-шаров, эффект был сногсшибательный. Тетю бы вот сшибло, а эти только расплылись в умиляющихся улыбкой и сфоткали нас на память. Никогда не перестану удивляться этой семье. Мне Светка выдала серебристый топ со спущенным плечом и черные кожаные шорты, но от шорт я решительно отказалась, осталась в своих джинсах, черных тоже, как она меня ни просила. Я, конечно, девушка современная и на все способная, но кожаные шорты летним вечером — это уже немножко перебор. В качестве моральной компенсации Светка втиснула меня в туфли на каблуках. Удивительно, но в ее гардеробной откуда-то нашлась обувь и моего размера. Потому что если размер одежды у нас один, несмотря на небольшую разницу в росте и формах, то вот с обувью — нет. На мой подозрительный вопрос, а не для меня ли это припасено, Света состроила такое честное лицо и так быстро переключилась на другую тему, что я поняла, что таки да, именно для меня. — Ничего ты не понимаешь, — произнесла Света нравоучительно. — Это не я в платье не уверена, это платье не уверено во мне. А если серьезно, — она огладила ткань на бедрах, ну, там, где она еще была, — то это отличный способ отвлечения внимания. Если буду нести всякую чушь, то никто этого не заметит, потому что все будут смотреть на то, как я тереблю лямку. Пробка наконец-то рассосалась, и мы поехали быстрей, пролетая мимо домов и перекрестков на светофоре. — Главное, чтоб никто слишком не засмотрелся, — заметила я, барабаня пальцами по дверке такси, наблюдая, как за окном сменяются машины. — А то вот только со звериной общиной нам еще разборок не хватало. Светка вытаращила глаза и подбородком указала в сторону водителя. Черт, я и забыла, что он не из наших. Я посмотрела в зеркало заднего вида, чтобы понять, насколько внимательно он вообще следит за происходящим в салоне, надеясь, что не особо, но будто назло натолкнулась на его взгляд. Такой очень характерный, бровастый и темноглазый… Кажется, понял он нас совсем неправильно. Я-то про оборотней говорила — ведь клуб «Голубая луна», в который мы ехали, держала местная община волков. А вот наш водитель, кажется, подумал про другое… Как неловко-то. Мы со Светкой переглянулись, и на ее лице была точно такая же растерянность, которую чувствовала я. Но как тут извиниться, чтобы и ему понятно было, и нам не спалиться? Собственно, никак. До конца маршрута мы хранили неловкое молчание. Уже выходя из такси Светка щелкнула пальцами, сбрасывая с них фиолетовые искорки. Они устремились к ушами нашего водителя, который, к счастью, ничего не заметил, так как пилил взглядом меня. Но стоило искорками коснуться его ушей и залететь внутрь его головы, как его глаза тут же вспыхнули на мгновение и стали рассеянными. Чары забвения, вторая ступень. Через несколько секунд он и не вспомнит о том, что вез двух девчонок куда-то, только на счету останется неизвестно откуда взявшаяся сумма. Нет, в следующий раз точно гоблинское такси будем вызывать. Никаких обычных таксистов больше. А то вот так ляпнешь что-нибудь не подумав, а потом сиди и напряженно размышляй, не придется ли службу зачистки вызывать. К счастью, в данном случае хватило и простых чар забвения. А клуб действительно держали оборотни, и понять это можно было не только из названия. Исторически так сложилось, что в каждом мало-мальски крупном городе местная сверхъестественная община организовывала место, где ведьмы, оборотни, вампиры и остальная магическая шушера могла расслабиться и перестать следить за тем, чтобы случайно не показать зубы. Ведь простым смертным у нас запрещено открывать глаза на этот дивный новый для них мир. Конечно, есть и исключения, но перебравший волк, подравшийся с местными мачо — явно не тот случай. Первоначально такие места скрывались, чтобы смертные не могли их просто так найти, но чем дальше двигался прогресс, тем сложнее стало прятаться. Смертные развивались, развивали свою науку и свои технологии, и сверхъестественное сообщество поняло, что нельзя больше как раньше прятаться по подвалам и заброшенным домам. Не везде и не всегда была возможность наложить такие масштабные и сильные чары, какие лежат на ИЧВ. На протяжении времени эти места менялись. Харчевни, трактиры, придорожные гостиницы, потом библиотеки и музеи, теперь вот — ночные клубы и бары. Чисто «наших» клубов в Москве было на самом деле не так уж и много. На весь немаленький город их всего штук семь, недавно вот открыли восьмой где-то так далеко на границе с областью, что уже точно и не скажешь, кому он принадлежит. Клуб «Голубая луна», она же «BlueMoon», как сообщала нам неоновая вывеска, находился в глубине узких улочек на территории бывшего промышленного комплекса, перестроенного под офисы и рестораны. Снаружи, в целом, ничего не говорило о том, что это место какое-то особенное, кроме небольшой закорючки под вывеской, почти не заметной, но имеющей огромный смысл. Она была похожа на сломанный равнобедренный треугольник, одна сторона которого изогнулась и направилась в другую сторону. Этот значок на самом деле является одной из рун отведения глаза, но так, опять же, исторически сложилось, что именно по нему наши помечали все, что связано со сверхъестественным миром. Берешь книгу в магазине, а на обложке руна, значит, автор — кто-то из своих. Или идешь в кафе, а там у официанта на форме значок, значит, есть, например, особое меню. Так руна, помимо своего основного назначения отвлекать внимание, стала неофициальным символом другого, скрытого от смертных мира. Здесь, под вывеской, руна либо выветрилась, либо изначально была не слишком сильной, так как возле высокого плечистого полутролля, который работал в клубе то на фэйс-контроле, то секьюрити, обреталось несколько человек, пытавшихся прорваться ко входу через него. Тролля в парне выдавал внушительный рост, очень развитая мускулатура и крупные крепкие зубы, ставшие видными, когда тот улыбнулся. Не знаю, какой эффект он пытался произвести, но получилось устрашающе. Люди, стоявшие перед ним, были именно людьми. В них ничего не выдавало принадлежности к сверхъестественному миру, зато все остальное прямо-таки кричало об их привилегированном положении в обществе, начиная одеждой, заканчивая выражениями лиц, когда полутролль решительно и бесповоротно не пустил их в клуб. Наше такси остановилось чуть в стороне от входа, так что мы со Светкой смогли сполна насладиться зрелищем, пока подходили ближе. Не знаю почему, но порой так приятно наблюдать за тем, как обламываются смертные, считающие, что они выиграли эту жизнь… Подленько, конечно, но так приятно. — Да вы знаете, кто я? — с апломбом спросила одна из девушек, сверкая крупными бриллиантами в ушах. Судя по всему, именно она была лидером этой компании, потому что стоило ей заговорить, как остальные будто неосознанно сдвинулись, выдвигая ее вперед. — Понятия не имею, — заявил полутролль спокойно, облокачиваясь на перила лестницы, ведущей к входу. Компания зашумела, а девица отработанным движением вытащила телефон из сумочки. Светка толкнула меня локтем. — Как думаешь, папику или реальному папке звонит? — спросила она, не то чтобы сильно понижая голос. Девица резко повернула голову, мазнув взметнувшимися волосами по лицу стоящего рядом парня, и презрительно скривила губы. С чего — понятия не имею, уж не из-за одежды точно. Светка у нас известная модница так-то. Я же, окинув девицу взглядом, задержавшись на лице, ответила как бы Светке, но смотреть продолжила на нее. — Для папика она еще маловата… Но кто их там знает, этих престарелых педофилов. Светка фыркнула, маскируя смех, и потащила меня вперед, к полутроллю, который за нами тоже следил с удовольствием. — Привет, — обворожительно улыбнулась ему Света, игнорируя поднявшийся за спиной шум. — Пропустишь нас? Полутролль покачал головой, сдерживая раздвигающиеся уголки губ, но отодвинулся и отцепил толстый красный канат от перил. — И не жалко вам меня, а? — спросил он, пока мы протискивались мимо него. — Они ж тут меня с потрохами сожрут. От каната ощутимо дохнуло магией, которая затанцевала колючими искорками по коже. Бодрит, однако. — Несварение случится, — отозвалась я, дружелюбно похлопав полутролля по плечу. Плечо его под моей ладонью, показалось каменным, пусть поверх и была натянута футболка. Тот только вздохнул и закрыл за нами канат. Крики и вопли недовольных смертных деток — условно деток, возможно даже, что они и старше нас со Светкой, — согревали мое настрадавшееся сердечко вплоть до закрытия за нашими спинами толстой железной двери. Тетя была бы сейчас очень мной недовольна. Она с детства пыталась вдалбливать в мою голову мысль, что ни в коем случае нельзя позволять своей душе темнеть. Ведьмы в основе своей все же люди, и ничто человеческое, как говорится, нам не чуждо, но нужно помнить о том, что сила ведьмы — это в том числе и ее эмоции. И если позволить себе увлечься темнотой, то и сила станет темной. А темная сила — это всегда чернота и грязь, ничему светлому там места уже не остается. Да, темные ведьмы сильнее обычных. Но ведь и сила эта берется не от сердца и не от природы, а от боли и смерти. Чужой. Всегда чужой. И практически никто не может отказаться потом от кровавых ритуалов и запретной магии. Очень сложно, однажды попробовав, устоять от соблазна. Чаще, если темная ведьма пытается исправиться, она вообще отказывается от колдовства. Перекрывает потоки силы, блокирует себе к ним доступ, и живет обычной смертной жизнью. Только сложно это, и не все справляются. Чаще всего отправляются прямым экспрессом к хозяину. И я это все понимаю, но… Но иногда, как мне кажется, чуть-чуть позлорадствовать все-таки можно. Зайдя внутрь, мы сразу же попали в широкий коридор, по обе стороны которого располагался гардероб, и две улыбчивые клыкастые девушки сначала спросили, хотим ли мы сдать верхнюю одежду — нет, потому что у нас ее и не было — и не хотим ли мы сдать в камеру хранения запрещенные для проноса внутрь предметы. Вот вам и второй признак, что клуб принадлежит оборотням. Оборотни суть конфликтные и очень… Как бы это сказать… Территориальные. Даже здесь, в городе, сводки новостей постоянно пестрили заметками о стайных стычках. Тетя говорит, что городские оборотни вроде бы и цивилизованней своих деревенских собратьев, но при этом их уровень агрессии куда выше, потому что плотность населения у них выше, и территория меньше, да и жизнь куда напряженней кажется, потому что нельзя, разозлившись, просто перекинуться и пойти пробежаться в ближайшую лесополосу. Тут до лесополосы, в которой не вызовут службу контроля за дикими животными какие-нибудь перепуганные бабки, бежать и бежать. Поэтому именно оборотни придумали концепцию нейтральной территории — территории, на которой под запретом было вообще все, что могло породить за собой конфликт. В таких местах запрещена была политика — вообще вся, запрещены дележки между стаями, запрещены межрасовые столкновения. Хотите подраться или выяснить, кто тут круче вареного яйца — идите на улицу и там решайте свои проблемки. Наказание за нарушение было вроде бы не таким уж и суровым — всем, кто участвовал в конфликте, запрещалось проходить на территорию клуба. Но этих существ вносили еще и в черные списки, которые распространялись между собой членами оборотневской общины, так что войти нарушители не могли потом вообще никуда, где имелась такая нейтральная зона. Кто захочет пустить в свое заведение потенциально опасных личностей? Именно поэтому на входе просили сдать все, что было запрещено правилами клуба. Туда входили как всякие колюще-режущие принадлежности типа заговоренных кинжалов или ядовитых стилетов, так и неочевидные вещи, например, символы веры, которые могли оскорбить кого-то из присутствующих и тем самым спровоцировать конфликт. Еще просили сдать взрывоопасные зелья, атакующие чары и боевые артефакты. Врать было бесполезно, так как в арке, которой венчался коридор, висела едва различимая заслонка-охранка, которая начинала орать дурниной, если сквозь нее проносили что-то, что было запрещено хозяином. Технология топорная, зато фиг обманешь, так что ей многие пользовались. К счастью, у нас со Светкой ничего такого не было. У нее разве что был обережный браслет на лодыжке, отводящий беду, а у меня невзрачное колечко с теми же свойствами, что не попадало ни под какую квалификацию атакующих приспособлений, так что заслонка нас пропустила без проблем. Внутри клуб был разделен на две части. Верхняя часть, на которую вел вход, была этаким широким П-образным балконом, на котором стояли столики и сновали официантки. Ближе к перилам столики были уже высокими, барными такими, и за ними в основном стояли и пили. Танцпол же будто был утоплен вниз на этаж, и для того, чтобы до него добраться, нужно было спуститься по лестнице вниз. Он был выложен из светящихся мягким белым светом плиток, которые сейчас был практически не видно из-за танцующих. С одной стороны от танцпола была расположена широкая барная стойка, за которой суетилось не меньше пятерых барменов. Барная стойка уходила в бок в обратную сторону от танцпола, и почти везде не было ни единого свободного места. По крайней мере все стулья были заняты, на сколько хватало глаз. В том пространстве, что было под балконом, виднелись диваны и низкие кофейные столики — для зело уставших от танцев гостей, видимо. И что-то мне подсказывало, что занять там диван просто так нельзя было, явно не простые птички туда приземлялись. Ну вот было такое у меня ощущение, даже не знаю, почему: не то из-за холеного вида местных обителей или из-за того, что я примерно представляла средний чек по такому дивану. Снаружи было не слышно и в условной гардеробной зоне тоже, но внутри оглушительно ревела музыка, светились разноцветные лампы и диско-шары, так что когда мы со Светкой прошли сквозь охранную арку, все это великолепие резко ударило меня по ушам, на мгновение оглушая. Я бы еще стояла, наверно, привыкая и фокусируясь, но Светка уже потянула меня за локоть, кого-то высмотрев слева. Моргая, я проследила за ее взглядом, но на что смотрит, не поняла. Но последовала за ней, потому что, во-первых, она меня так и не отпустила, а во-вторых, она тут явно была раньше и ориентировалась неплохо. Да уж. Когда-то и я в таких местах ориентировалась очень неплохо. Но что уж теперь… Шли мы, лавируя между занятыми столиками, недолго. Всего каких-то три чуть не сшибленных официанта и один задетый бедром стул, и мы вырулили к длинному столу в дальней части балкона, почти что над баром и рядом с огромным неоновым экраном во всю стену на оба этажа. По нему крутили старые клипы, которые совсем не соответствовали музыке, звучавшей из колонок, но выглядели классно. Удивительное дело: я-то ожидала, что тут будет действительно толпа, то есть, не меньше сорока-пятидесяти человек, учитывая, что у нас сам курс был в восемьдесят. И готовилась к тому, чтобы тихонечко сидеть за не такой уж широкой, но все равно безопасной спиной Светы, попивая какой-нибудь в меру алкогольный коктейльчик, не привлекая к себе особенного внимания. Однако за столом сидело всего лишь двадцать человек, и они все мне были очень хорошо знакомы. Потому что это и не курс был даже, а по сути наша старая компания. Та самая, с которой я перестала общаться и возобновлять дружбу была не намерена. Разве что, вон, с Платоновой. Но тут уж по необходимости, чем действительно из желания. Да и Яра сразу с козырей пошла. — Встреча курса, говоришь? — прошипела я в ухо Светке, и та расслышала, несмотря на музыку и шум. — Вообще-то я говорила, что мы встречаемся с ребятами с курса, а не всем курсом, — прошипела в ответ Света, продолжая улыбаться и махать. — Это ты почему-то решила, что тут будут вообще все. И правда. С замершим сердцем я быстро окинула взглядом стол, распознавая лица. Все знакомые, все давно для меня переставшие быть друзьями. И, к моему великому счастью, среди них не было того, кого видеть я не хотела вообще никогда больше. В смысле, я никого из них не горела желанием встретить однажды где-нибудь в переулке, но если бы встретила, то не стала бы из-за этого переживать и расстраиваться. Но у каждого правила же должно быть исключение, да? На мою радость, этого исключения сегодня во вражеских рядах не было. Легче от этого, правда, не было. — Ну надо же, какие люди! — преувеличено бодро воскликнула светловолосая высокая девушка, поднимаясь со своего места. От ее широкой улыбки у меня сразу же свело зубы. Я и раньше-то ее не слишком любила, уж слишком она всегда пыталась быть приторно сладкой, слишком старалась всем разом понравиться, а сейчас и подавно. В лицо она всегда улыбалась и говорила комплименты, а за спиной с той же самой улыбкой разносила грязь и сплетни. — И тебе привет, Снежа, — откликнулась я, уворачиваясь от ее загребущих ручек, тянущихся ко мне в попытке удушающего захвата. Снежа не растерялась и обняла Свету, за спину которой я юркнула. Света закатила на меня глаза, но ничего не сказала. — Когда Яра сказала, что ты придешь, мы не поверили, — подала голос еще одна моя бывшая однокурсница, сидевшая с другой стороны стола, Ксюша Фадеева. Миниатюрная и рыжеволосая, похожая на классическую ведьму из сказок, училась на прорицательском. С Ксюшей мы общались не так много, но отношения всегда сохраняли стабильно ровные, без неистовой любви друг другу и без такой же ненависти. От того было страннее слышать в ее голосе явное неудовольствие от лицезрения моей мордашки. Я посмотрела на нее внимательно, потом усмехнулась, приподняв бровь. Чтобы сообразить, в чем дело, понадобилось не больше секунды. — Что, много поставила на то, что я не приду? — спросила я. Было у нас такое развлечение раньше, да. И судя по тому, как фыркнула Ксюша, откидывая назад роскошную огненную копну, оно и сейчас никуда не делось. — А я говорила, что меня надо слушать, — довольно заявила Яра. Она сидела на дальнем от нас конце стола, и я не сразу ее заметила. Вот она, кажется, поставила правильно, ага. — Идите ко мне, девчонки, я вам заняла, — махнула она рукой, показывая на два место рядом с собой. Переглянувшись, мы со Светкой направились к ней, пробираясь между стеной и столом так, чтобы никого не задеть. Правда, продвижение застопорилось, так как Света со всеми обнималась и расцеловывалась в щеки, я же, натянуто улыбаясь, семенила за ней. Стол был уставлен коктейлями и закусками, но у некоторых в руках еще были кожаные папки с меню, значит, мы не так уж и сильно опоздали. Коктейли, что характерно, были совсем не банальными «маргаритами» или «космополитенами», нет, у Снежи, например, жидкость в бокале была голубого цвета и слегка светилась неоново. Так выглядел «Снежный тролль» в классическом исполнении. А у Ксюши в винном бокале сама по себе закручивалась рубиновая жидкость, в которой то и дело вспыхивали алые искорки — коктейль «Страсть вампира», хит годичной давности. Платонова дальновидно не стала пытаться заграбастать меня в объятия, ограничилась легким взмахом руки и кивком головы. Она сидела на в самом конце ряда, едва-едва не заходя на угол. Рядом с ней стояло два пустых темных стула с низкими спинками, один на самом углу, другой за ним, на короткой перекладине стола. Мы со Светкой снова переглянулись, на этот раз уже весело… А в следующий момент одновременно дернули угловой стул на себя. Стул самостоятельно выбрать фаворита не смог и остался на месте, а мы рассмеялись, чем вызвали волну недоуменных взглядов. — Ну Мир, мне нужнее, — жалобно протянула Светка с веселыми искорками в глазах и потянула стул в свою сторону. — Я тоже замуж не планирую, — заметила я, в свою очередь, крепче стискивая пальцы на спинке. — Но тебя семья и не заставляет, — еще жалобней произнесла Светка. Она еще и губы надула, так, что вот-вот будто слезу пустит. Нет, определенно в Светлане свет Игоревне в муках сдохла великая актриса. Я фыркнула, закатив глаза, и убрала руку, плюхаясь на соседний стул. — Ладно, золотая рыбка, уповай на предрассудки, так и быть, — тоном великомученицы ответила я ей. — Вы о чем вообще? — спросила Ярина с интересом, беря в руки бокал с чем-то разноцветным внутри, зонтиком сверху и двумя трубочками. — У смертных есть предрассудок, что если сесть на угол стола, то семь лет после этого замуж не выйдешь, — пояснила я, глядя на Яру, пока Света осторожно усаживалась, пытаясь натянуть юбку на попе достаточно, чтобы на блестящее наполированное сидение стула опуститься тканью платья, а не чем-то более личным. — Мы пару лет назад про него услышали, и теперь по очереди используем. У Светы, вон, сколько точно накопилось? — Восемьдесят четыре года, — гордо заявила она, протягивая руку за меню. Яра, перехватив его у парня рядом, еще одного нашего общего друга — в моем случае тоже бывшего — Виталика Мартынова, передала его ей. Я сидела вполоборота, повернувшись лицом к Платоновой и Светке, поэтому движение за спиной скорее почувствовала, чем увидела, услышала, как скребет стул по полу. Меня пронзило подозрение. Ясное как день, неотвратимое как Танос. Ну нет. Ну пожалуйста… — Интересный предрассудок. А родители твои про него знают, Свет? — произнес слишком хорошо знакомый голос за моей спиной. Фиг мне. Мне разом стало холодно и жарко, зубы сами собой сжались, а кончики пальцев закололо. И я бы злилась на Светку, что она не сказала, что и ОН тут тоже будет, но она сама дернулась и вздрогнула, когда он заговорил, и на ее лице отразилось такое неподдельное изумление, что меня чуть отпустило. Хотя бы она в этом не участвовала. — Дим? — удивленно воскликнула она. — Ты же написал, что не сможешь приехать? У вас были планы с семьей? — Планы переменились, — ответил он. — Привет, кстати. Света перевела на меня полный паники взгляд. Я на мгновение прикрыла глаза, показывая, что все в порядке, но то, что у меня едва искры с рук не сыпались, явно тем самым мифическим «в порядке» не было. Но я же девочка сильная, я справлюсь, да? И Света точно ни в чем не виновата. Уж кто-кто, а она не стала бы так со мной поступать. А вот Платонова… Под моим внимательным взглядом та передернула плечами и очаровательно улыбнулась. — Дима, между прочим, был единственным, кто кроме меня поверил, что ты придешь. Я прямо-таки физически почувствовала, что сейчас все смотрят на нас. И над столом — если не брать в расчет фоновый шум и громкую музыку — повисла тишина, такая плотная и густая, что хоть ложкой выгребай. Все, просто все мои бывшие сокурсники жадно ловили наши слова. Наверно, именно это меня отрезвило и привело в чувства, а не то, что в клубе нельзя устраивать разборки. Хватит им бесплатных развлечений за мой счет. Коротко выдохнув носом, я, как могла изящно, развернулась всем корпусом, скользя взглядом по любопытным лицам и останавливаясь на последнем, находящимся слишком близко. На самом деле вполне в рамках приличий, но для меня было бы идеальным, если бы его лицо было от меня минимум за пятьдесят километров, а не сантиметров. Темноволосый и зеленоглазый, с правильными чертами лица и хорошо сложенной атлетической фигурой. Выглядящий очень хорошо и также очень хорошо об этом знающий. Ничуть не изменился. Димитрий Орлов. Потомственный ведьмак из древней ведьмачьей семьи, папенькин наследник, маменькина гордость, выпускник ИЧВ с отличием, лучший студент конструкторского факультета, свет в оконце, надежда и стаканоподноситель в старости. То самое исключение, которое я бы никогда не хотела видеть снова. Потому что если все те, кто сидел за этим столом, кроме Светы, просто от меня отвернулись, то Димитрий… Выбросил меня, как что-то грязное и недостойное. Из головы, из сердца, из жизни. Но хватит ему моих страданий, достаточно. Ни за что не покажу ему, что все еще болит и сжимается все внутри от одного только на него взгляда. — Да неужели, — произнесла я с натянутой насмешкой, глядя прямо в его лживые глаза. — И что, много заработал? Большинство же против ставило. Он моргнул, но взгляд не отвел. — Я не ставил. Рад тебя видеть, Мира. А я тебя видеть не рада. Но мы же вежливые, да? — Взаимно, — я растянула губы в улыбке, которая только совсем чуть-чуть была неприятной. Прям самую малость. — Димитрий. Если бы я не смотрела на него сейчас так пристально, что будь мои глаза сверлами, на месте его лица образовались бы две милые маленькие дырочки, я бы не заметила, что он мой намек понял. Внешне он ничем почти что это не выдал, разве что бровью чуть дернул. Но по его лицу пробежала мимолетная тень, и мне стало так приятно. Хотя возможно, что это было только мое воображение. Но все равно приятно. — Мир, будешь что-нибудь или ты пока чай? — спросила Света, толкая мою руку краем меню, и я повернулась к ней, разрывая зрительный контакт, от которого внутренности скручивались морским узлом. Спасибо святой Вальпургии, что она у меня есть и я здесь не одна. Вот только широкая публика, кажется, не поняла, что кина не будет. — Все, представление кончилось, — громко сказала я, глядя на бывших однокурсников. Кто-то дернулся, кто-то фыркнул, кто-то рассмеялся, и они, наконец-то, наконец-то! отмерли и занялись своими делами — зашумели и потянулись к напиткам и закусками, занимаясь собой. Яра сидела с довольной усмешкой на лице, продолжая потягивать свой разноцветный коктейль. Я наклонилась к ней через Светку и прошептала с милой улыбкой, которой бы и Снежа позавидовала бы. — За такую подставу я тебе ничего больше за корень не должна, понятно? Платонова, сверкнув глазами, тоже наклонилась, понижая голос. — А ты бы пришла, если бы я сказала, что он тут будет? — Я покачала головой. Яра же кивнула, подтверждая свои мысли. — Вот именно. И вряд ли ты мне поверишь, но я просила его не приезжать, потому что не думаю, что ему стоит с тобой даже просто разговаривать после всего. Но я ему не контролер, — она пожала плечом и выпрямилась, показывая, что сказала все, что хотела. Вот именно, поверить в то, что Платонова будет на моей стороне вместо лучшего друга, было очень сложно. На Димитрия я решила просто не обращать внимания, тем более после того, как мы со Светкой углубились в меню, он перестал пилить меня взглядом и переглядываться с Ярой и заговорил с соседом по месту — ведьмаком с зельеварского, моим бывшим одногруппником, Ярославом Волковвым. Ему, кстати, сколько я себя помню, всегда Светка нравилась. Да и сейчас он нет-нет да посмотрит в ее сторону. Неужто до сих пор? И поэтому он сел так далеко от своего закадычного дружбана, Макса, который сейчас соседствовал рядом с Ксюшей на другом конце стола? Выглядел он среднестатистически, не выделялся ничем особо, разве что опаленными от реактивов бровями, и уши у него немного оттопыривались. Света обычно на таких и не смотрит. По крайней мере, раньше не смотрела. Но чем черти не шутят?.. Я взяла себе коктейль под интригующим названием «Проклятье чародея» с такой ядреной смесью алкоголя и настоек внутри, что во мне просыпался скорее даже экспериментаторский интерес, коего я в себе прежде почти не наблюдала, видимо, близость Платоновой так влияет. Света же себе заказала более тривиальную «Лунную дорожку» с голубым ликером и сверкающей дорожкой по краю бокала. Клыкасто улыбающаяся официантка из оборотней довольно споро принесла наши напитки, сообщив также, что нам очень повезло и сегодня за диджейским пультом будет сам Лао Дзяо. Кто это такой, я не поняла, но судя по тому, как оживились девочки — это явно был кто-то крутой. Не успела официантка отойти от стола, как Светка вцепилась в мою руку и заставила пообещать, что мы обязательно-обязательно-обязательно пойдем потанцуем. «Мы», ага. Я не то чтобы была сильно против, потому как оставаться в одиночестве с акулами мне не слишком улыбалось, но наблюдать за Светкой слишком было забавно, чтобы быстро согласиться. Мы прикончили по первому коктейлю и заказали второй раунд. Неожиданно, но вечер двигался… Неплохо. Даже несмотря на Димитрия, который одним фактом своего присутствия рядом пробуждал во мне все самое плохое. Но он будто понимал, что ко мне лучше не лезть без повода, поэтому особо и не отсвечивал. После пары коллективных тостов стол разделился на группки. Наш край в составе нас со Светкой, Платоновой, ее соседки по другую руку — улыбчивой Риты Драголюбовой, еще одной выпускницы экспериментаторского, Ярослава с Димитрием и неожиданно присоединившегося к разговору соседа Волкова — Влада Сибирского, такого же, как Света, стихийника, обособился и обсуждал… Конечно же, движение науки. Я и сама не заметила, как беседа увлекла меня настолько, что я и о Димитрии забыла. Мы обсудили последние новости на научном фронте, слухи, которые ходили вокруг нашего ИЧВшного ректора, Яра поделилась сплетнями с Совета, на котором была с бабушкой как наследница рода и ее преемница. Словом, перетирали все, что могли, словно бабки на лавочке, разве что темой было не то, что «Дашка из пятой совсем ошалавилась», а способы обработки краснородого кварца с наименьшей потерей вещества. Даже Светке было интересно, а она с зельеварством, как уже упоминалось, не то чтобы даже на «вы». Я даже начала верить, что вечер пройдет тихо, спокойно, а главное — без приключений. Но это ж я. Да еще и со Светланой свет Игоревной под ручку. Когда у нас что было по плану? Никогда такого не было, как говорится, и вот опять. Где-то к середине третьего коктейля, когда часть однокурсников утопала на улицу курить, Светка дернула меня за локоть и шепотом спросила, не хочу ли я посетить дамскую комнату. Я на эту инициативу смотрела очень даже положительно. Во-первых, по естественным причинам, а во-вторых, беседа притихла, и я снова вспомнила про падлюку обыкновенную, он же Димитрий. А я уже была слегка навеселе, а в такие моменты у меня порой просыпается наш любимый внутренний «орель». На самом деле, что там просыпается конкретно, я не знаю, а про орла я в какой-то книжке прочитала и с тех пор использую. Но то, что вино делает меня меланхолично-томной, а вот коктейли браво толкают на подвиги — это оспариванию вообще никак не подлежит. И той части моего самосознания, которая даже подшофе умудряется мысль здраво, было ясно как день, что мы и сказануть чего можем, о чем потом будет жалеть. Так что лучше избегать подобных ситуаций. Поэтому мы дружно потрусили в сторону дамской комнаты, располагавшейся на первом этаже, рядом с баром. Поход туда увенчался успехом, в том смысле, что мы благополучно дошли до и вернулись обратно. Приключения нас поджидали уже на обратном пути. Мы как раз поднимались по винтовой железной лестнице, прижимаясь правее, чтобы пропускать спускающихся, как вдруг Светка застыла, да так неожиданно, что я врезалась носом ей в спину. Не упала исключительно потому, что держалась за перила. Но не успела я спросить, в чем дело, как услышала мелодичное и удивленное: — Света? Подняв голову, я увидела девушку, остановившуюся парой ступеньками выше, чем были мы. Она была высокой, худой и длинноногой, с длинными светлыми волосами, небрежной волной лежащими по одну сторону от головы. Она была одета в белый костюм, кажущийся сейчас ослепительным, и бывший определенно очень дорогим. Дешевые так не сидят, не-а. Неужели это перед ней Света забуксовала? — Здрасти, Алена Игоревна, — неверным и немного деревянным голосом проговорила Светка. Девушка, которая выглядела чуть старше нас, но не настолько, чтобы быть целой Игоревной не в шутку, перевела взгляд со Светы на меня. Взгляд у нее был внимательный, но какой-то будто… Неживой. И даже когда она улыбнулась, меняя мимику лица, глаза остались такими же холодными и безразличными. Жутковатыми даже, если честно. Показалось, что меня просканировали, ярлычок на лоб наклеили и отправили в архив. И нашли ли пригодной — вопрос очень хороший. — А что ты тут делаешь? — спросила она так, будто обнаружить Свету в ночном клубе было также неожиданно, как мотылька в минус пятьдесят. Мой «орель» постановку вопроса и его тон сразу же невзлюбил. — Отдыхает, — влезла я, пока Света, все еще деревянная и немного заторможенная, ничего не успела сказать. — А вы? С моей стороны это было, конечно, бестактно, нас же не представили и все такое, но мы и не на приеме в Совете. Девушка — или женщина? Как правильно, если Светка ее назвала по отчеству? — моргнула и приподняла брови. Взгляд ее будто бы на мгновение стал другим — но так мимолетно вернулся в исходное состояние, что я решила, что мне скорее показалось. По всем правилам эта Игоревна должна была сейчас или обидеться, или возмутиться, или ответить той же колкостью. — Ищу уборные. Мне казалось, что они сверху у столиков, — вместо всего этого сказала она. — Вам нужно вниз к барной стойке и оттуда влево, — ожила Светка. Не оборачиваясь, она схватила меня за локоть и потянула вверх по ступенькам, обходя девушку и не дожидаясь, пока та поблагодарит ее за помощь или скажет что-то еще. Но, поднявшись ступеньки на четыре, так, что сама она оказалась выше, а я остановилась напротив Алены Игоревны, Света остановилась и посмотрела на нее, закусывая свеженакрашенную губу. — А вы здесь одна или.? — С Александром Андриановичем, конечно, — произнесла Алена Игоревна так, будто бы иное и подумать было бы страшно. — Передать от тебя привет? Светка так быстро замотала головой, что я стала опасаться, что ее сейчас стошнит. — Как хочешь, — ответила Алена Игоревна и, отвернувшись от Светы, стала спускаться вниз, тем самым беседу прекращая. И я готова всем, чем угодно, поклясться, что уходила она улыбаясь. Очень самодовольно. И да, даже глазами. Поднявшись по лестнице, Светка направилась было к нашему столу, усиленно делая вид, что ничего не произошло, но фиг ей. Настала моя очередь хватать ее под локоток и тянуть за собой. Я было думала, что Светка начнет сопротивляться и идти не захочет, но та покорно последовала к перилам, отделяющим балкон от пропасти вниз. Буксируя Светку, я поймала заинтересованный взгляд Платоновой — она сидела так, что лестницу ей было отлично видно, и эту небольшую сценку она тоже не могла не заметить. Но за нами она не пошла, оставшись на своем месте. Хорошо, что в клубе не только куча заглушек стоит, иначе существа с чувствительным слухом бы уже давно взвыли, но и музыка играет так громко, что на расстоянии двух метров уже ничего не слышно. — И что это было? — спросила я, опираясь предплечьем на широкую перекладину и ногтем царапая руну против подслушивания. На всякий случай. Не думаю, что Платонова решит послушать, о чем мы тут шепчемся, но все-таки… К тому же у нас тут не только Света встала боком, и целиком ее лица я не видела, но как она досадливо прикусила губу все равно заметила. — А сделать вид, что ничего, и благополучно забыть, нельзя? — искоса посмотрела она на меня. — Не-а, — я легонько толкнула ее голень коленкой. — Колись давай. Света вздохнула. Света возвела очи долу. Света переступила с ноги на ногу. — Это Алена, — произнесла она наконец. — Ну, та самая Алена. Его Алена, невеста моего начальника, — добавила она, когда увидела полное непонимание трагедии у меня на лице. А вот теперь щелкнуло, и губы сами собой сложились в букву «О». Что там она говорила про нее? Высокая, светленькая, худая и такой же робот, как ее начальника? — Что-то она мне робота не напомнила, — заметила я, переводя взгляд вниз на танцпол, который с нашего места сейчас хорошо просматривался. Он и ниши с диванчиками, которые располагались на противоположной стороне. Я оглядела толпу, но нигде ее не увидела. Наверно, не успела из дамской комнаты выйти, все-таки белый костюм даже в темноте будет выделяться. Света передернула плечами. — Может, это на нее клуб так подействовал… Вообще, я не думала, что ее можно встретить в подобном месте. Все-таки они со Штольцем не производят впечатление людей, которые вообще бывают в клубах. Скорее уж работают с утра до ночи, — фыркнула она. — А почему ты так на нее отреагировала? — спросила я, продолжая рассматривать людей и нелюдей. Что-то царапнуло мысли, но что именно, я не поняла. — Да она всегда как отмороженная ходит, — Света снова дернула плечами. — Как знаешь, филе из морозилки. Ноготь можно сломать, если пальцем ткнуть. И не внешне даже, а на уровне чувств. Как будто между ней и миром толстая корка льда. Я качнулась с пятки на носок и передвинула руку на перилах так, чтобы опираться о них локтем. — И чего тогда ты ее так испугалась? Света подняла брови, наигранно удивляясь. — Я? Испугалась? Тебе показалось. Я посмотрела на нее ну очень выразительно, вскидывая собственные. Битва взглядов продлилась не дольше пяти секунд, и Светка сдалась. — Я сама не знаю, — призналась она. — Просто, ну… Она криповатая, — произнесла она, понизив голос. Я хихикнула, не сдержавшись, и снова повернулась к танцполу, пока Светка досадливо поджимала губы и вообще строила из себя обиженную. — Ну надо же, — протянула я. — Большая страшная ведьма, которая может управлять ураганом, боится какую-то чародейку. А мне всегда казалось, что после… Я хотела сказать, что после мамы-некромантки и дворецкого-призрака уже ничего не страшно в этой жизни, но тут глаза зацепились за белое пятно, уверенно прокладывающее дорогу сквозь танцующих, и мысль от меня убежала. — О, вон она идет, — сказала я, дернув Светку за руку и кивая в сторону «той самой Алены». — Угу, а вон и Он сидит, — кисло произнесла та, как обычно выделяя интонацией это ее сакральное «Он», которое всегда сопровождало рассказы о начальнике. Ну тут уж я не могла устоять. Закусив губу, чуть подалась вперед, следя взглядом за Аленой, и будто специально для нас она подошла не к одному из скрытых из нашего поля зрения диванчиков, а к тем, что были на противоположной стороне снизу, куда вид с балкона открывался прямой и чистый. Все ниши были одинаковые — широкие белые диваны с низким стеклянным квадратным столиком посередине, и эта ниша исключением не была. В глубине виднелось несколько человек, в том числе мужчин, но Алена Игоревна остановилась возле того, что сидел с краю, и так положила руку на его плечо, прямо пальцами сжала, что я поняла — вот он. Тот самый. Вот только стояла она так, что собой загораживала его лицо, и все, что я видела — это плечо, светлую рубашку, линию корпуса и край макушки. В полумраке ниши было не разобрать цвета, и я уже собиралась цокнуть языком с досадой, как вдруг Алена подвинулась, пропуская официанта с подносом, и я, наконец-то, увидела ее жениха, начальника Светки, целиком. Нависшие брови, легкая щетина, отстраненно заинтересованное лицо с правильным чертами… Прокрутившийся по залу прожектор на секунду обратился в сторону диванчиком и очень удачно подсказал, что волосы у него светло-рыжеватые, а еще… Он показался мне знакомым. Странно, я ведь никогда не была у Светки на работе, да и в целом не то чтобы крутилась в их кругах. Ну, за исключением тех приемов, на которые она заставляла меня ходить… Может быть, я там его и видела? А потом до меня дошло. Щелкнуло, как старый выключатель в доме тети — с искрами и угрозой короткого замыкания. Александр Андрианович — так сказала Алена, когда говорила Светка. Штольц — вот за что зацепилось мое сознание. Александр Штольц — легенда на кафедре охранительной магии, портрет которого до сих пор висит в их кабинете. Чародей из влиятельной семьи, наследник всего их состояния и имени. Именно на его фотографию в латунной рамочке я со страданием таращилась три часа кряду, пока завкафедрой распекал меня после того, как я сломала защитные чары в третьей лаборатории, готовя зелье для курсовой работы. Сломала абсолютно сознательно и намеренно, потому что их ставил какой-то косоглазый идиот, и из-за них у меня не получалось зелье, потому как моя магия вступала в конфликт с наложенными ограничениями на лабораторию. О чем честно и сказала завкафедрой, пронаблюдала, как он багровеет и раздувается, словно зреющий помидор, и только потом поняла, что чары, кажется, ставил именно он… Собственно, после этого лекция на три часа и началась. В кабинете, кроме стола со злющим завкафедрой, был только шкаф с безликими папками за стеклянными дверками, измученный жизнью фикус и портреты выпускников, особо запавших, видимо, в трепетное сердечко лысеющего стареющего чародея. Даже имя его уже не помню… А вот лицо с фотки помню, она по центру висела и даже с подписью: А. Штольц. Только там взгляд у него был хищный, губы были в улыбке подернуты, я даже решила мимоходом, что для чародея он очень даже ничего. А сейчас на свою невесту он смотрел с куда меньшей страстью в глазах. — Ты что, работаешь на Александра Штольца? — воскликнула я со смесью недоумения и неожиданности в голосе, повернув голову к Светке. Та посмотрела на меня странно, моргнув несколько раз. — А ты что, не знала?.. — Ну, ты же никогда не называла его имени, — я снова посмотрела в сторону ниши, но Штольца с Аленой уже скрыли фигуры нелюдей. — Будто он Волдеморт какой-нибудь. А связать «ОхраБиз» со Штольцами я как-то не догадалась… Света покачнулась, переступая с ноги на ногу, перевела взгляд с моего лица на нишу, обратно. — А это что-то меняет? Ты теперь… — она состроила такие жалобные глаза, что посоперничала бы с каким-нибудь вислоухим щеночком. — Ты теперь откажешься, да? Потому что Штольц со всеми его достижениями тебе не по зубам, да? «Орель» встрепенулся, плечи расправил, крылья взбугрил и вообще… А Светкино жалобное лицо тут же потекло, стоило ей это заметить, на мгновение показав коварный оскал, и снова вернулось к непревзойденной жалобности. Я только глаза закатила. Штольц и все его достижения — ой как заманчиво это прозвучало. Утереть нос лучшему выпускнику ИЧВ, можно сказать, профессиональная мечта конкурента, пусть я ему конкурентом вообще когда-то стану вряд ли. Хотя бы потому, что специализации у нас разные. И он-то вообще-то уже не выпускник, а профессионал своего дела. А я даже по сути и не выпускница. Библиотекарь с маничкой. Крыса архивная. «Орель» приуныл. Светка, заметившая это, тоже. Даже в клубе замелькал свет и перетек в синюю тональность, моргая всеми оттенками голубого, белого и неоново-синего. Правда, как спустя пару секунд оказалось, это не из-за Светкиной печали, а потому что диджей поставил ремикс на старую песню Мадонны, и на экране за баром замелькал видеоряд в тему. Зал встретил его торжественным ревом. Вероятно, из-за того, что я загляделась на все это — а было действительно красиво — я и пропустила явление Христа народу, в смысле, Яры с тенью Димитрия за ее спиной. — Чего зависли, девочки? — спросила она весело, и еще до того, как мы успели ответить, перегнулась через перила между нами и безошибочно нашла того, на кого мы все это время смотрели. — Что там? — спросил Димитрий, услышав ее понимающий хмык. Хотя бы он не подходил ближе, и на том спасибо. Яра выпрямилась, откинула за спину свесившиеся вперед, сегодня закрученные легкой волной волосы и широко улыбнулась с мечтательным выражением лица. Видимо, и на нее коктейли оказали свое позитивное воздействие. — О-о-о, Димчик, ты сейчас расстроишься. Потому что там ОН… Наша коллективная университетская влажная фантазия, — с игривым придыханием сказала она и сама же и рассмеялась. — Удивительно, что он здесь, обычно его за пределами лабораторий почти и не встретить. Светка повернулась к ней, приподнимая брови. — А вы знакомы? — спросила она. Яра кивнула, опуская руку на выставленное в сторону бедро. На ней сегодня было платье, очень похожее по фасону на то безобразие, что было надето на Свете, только темное и кружевное, так что все изгибы, которых у нее, где надо, было в достатке, прорисовывались просто отлично. Даже я подвисла, официантка, которая обслуживала наш стол и проходила сейчас мимо, тоже, чуть не врезавшись в стул, и только Димитрий, эта скотина, на Яру не смотрел. Зато смотрел на меня с подозрительно довольной улыбкой на морде лица. — Это же Штольцы, бабуля с их патриархом на короткой ноге. Ее вечный оппонент в Совете и давний друг за его пределами, — фыркнула она. — Это знаете, тот вид дружбы, который вырос из вечного соперничества и конкуренции. — Что? Штольц? — встрепенулся Орлов и все-таки перестал смотреть, переводя взгляд на танцпол. Благо, что не придвинулся, только шею вытянул. — Ну ничего себе, сам царь собственной персоной. Все такой же самовлюбленный, как я погляжу. Ощущение, что о Штольце знали вообще все, и только я, как самая темная, слышала о нем постольку-поскольку, отдаленно и вообще. С другой стороны, все наше сообщество — как одна большая деревня, где все всё про всех знают. Особенно в больших городах. — Завидуй потише, Димчик, — Яра шлепнула его ладонью по плечу. — Его фанклуб покруче твоего будет разиков эдак в десять. Орлов скривился с досадой, дернув рукой. Света спрятала улыбку, а Яра ничего прятать не стала — рассмеялась в голос. — Ой, да что ты ржешь, Платонова, сама ж слюни по нему пускала на первом курсе, — язвительно заметил Димитрий. — Серьезно? — не удержалась Светка, быстро переводя глаза с Яры на Штольца и обратно. Яра с достоинством пожала плечами, кокетливо стреляя взглядом в потолок. — Ну а что, я и до сих пор считаю его весьма симпатичным. К тому же он очень умный, мыслит не просто как ученый, но и как стратег, следит за собой, разговаривать с ним — одно удовольствие… — Когда он не орет, ага, — буркнула под нос Светка, и я хихикнула, уловив, как поджались губы на морде Орлова. — И тебе он все равно не светит, — едко оборвал Яру Димитрий, комментарий Светы определенно не услышавший. — И вам, кстати, тоже, — сказал он, показывая на нас со Светкой двумя пальцами. Ну тут уж я не могла не. Не то чтобы мне вообще это надо было, но тут такой шикарный повод выпустить все, что за вечер набурлило внутри — а главное, он сам подставился. — Это с чего вдруг? — встрепенулась я, чувствуя, как «орель» бьет копытом, так сказать. Просто «полощет землю когтями» звучит уже не так образно. — Ой, Мирослава, ну ты посмотри на него, — закатил глаза Димитрий. — Что, думаешь, он мне не по зубам? — Кончики пальцев будто сами собой закололо. И я тут совершенно не при чем. Света посмотрела на Димитрия своим лучшим взглядом убийцы, Яра пихнула его локтем, но было уже поздно. — Не обижайся, детка, но вы в разных весовых категориях, — с противной улыбочкой произнес Димитрий. — Ты даже подойти к нему не сможешь. Краем глаза я уловила движение внизу — будто слыша наш разговор и подыгрывая определенно не Орлову, Штольц встал с дивана, о чем-то разговаривая со своими друзьями, и спустя несколько секунд направился сквозь танцпол в направлении бара. Медленно, потому что танцующие тела явно мешались, но неумолимо. Еще один Танос, блин. — Ах вот как, — протянула я, растягивая губы в сладкой улыбке. Даже до глаз дошла. — Плачь и смотри, Орлов, плачь и смотри. Света хотела что-то сказать, да и Яра выглядела уже не такой веселой, как пару минут назад, но я махнула рукой, показывая, что слушать не желаю. Вместо этого я развернулась на каблуках — ноги ныли, но я мысленно сказала им терпеть — и направилась… Нет, не к лестнице, а к столу. Потому что про наши со Светой мирозавоевательные планы я не забыла. Тем более что подвернулась такая удобная возможность. В свою сумку я сегодня ничего не положила такого, что могло бы мне пригодиться, потому что несколько зелий да пинцет вряд ли мне сейчас будут нужны. Зато я точно знала, у кого я найду небольшие ножнички и пустой пузырек. Сумка Платоновой стояла на стуле, напоминая больше почтовый конверт, чем действительно сумку, но я знала, что это только так кажется. Она ведь ведьме принадлежит, и не просто ведьме, а ведьме-экспериментатору, изобретателю и профессионалу своего дела. Щелкнув ногтем по замку, отпирая его — к счастью, никаких особенных чар на нем не было, либо Яра поняла, что мне нужно, потому что иначе бы случился конфуз — я залезла пальцами внутрь и наощупь нашла то, что искала. Крохотные, длиной в палец, ножнички, лезвия которых тускло светились в темноте и покалывали кожу холодом, и стеклянные пузырьки с тот же палец. Вытащила один и сжала в кулаке, чтобы никто не видел, что я там взяла. Ножнички были особенными, заговоренными, я это чувствовала. На них много всего было понамешано, но главное — то, что они отстригали, оставалось на лезвии, никуда не опадая. А мне именно это и было нужно. Спрятав добычу в кармане джинсов, где уже лежала на всякий случай наличка, я, игнорируя взгляды, поспешила к лестнице вниз. Потому что что-то мне подсказывало, что Штольц долго идти не будет. Не такой он человек. А ремикс Мадонны все играл и играл, как-то уж слишком затянутый, но мне это было только на руку. Потому что Штольцу через покачивающиеся в единой волне, близко сплетенные тела было пробираться явно сложнее, чем мне дойти от лестницы до бара три шага. К тому моменту, как я спустилась с последней ступеньки, он как раз подошел к барной стойке. Его светлая рубашка ярко выделялась среди голубоватых огней и более темных одежд других посетителей клуба. У меня не было ни плана, ни какого-то четкого понимания, что я делаю. В голове молоточком билось, что Димитрию нужно утереть нос, а заодно и раздобыть волосы нашей «жертвы» для Светки. Тетя мне в детстве часто повторяла слова какого-то известного исторического мужика: «Боишься — не делай, делаешь — не бойся». А я уже пошла, так что… Коротко выдохнув, я постаралась выкинуть из головы все лишние мысли, нашарила взглядом Штольца, вставшего около барной стойки, и двинулась вперед. Снявши голову по волосам не плачут. Что-то меня в сторону поговорок потянуло, хотя эта тут и не то чтобы в тему. По правую руку Штольца было немного свободного пространства, но я втиснулась по левую, потому что у меня ведущая — правая, и резать ножницами левой будет все равно, что пяткой текст на клавиатуре набирать. Втиснуться в несуществующие десять сантиметров между Штольцем и орком, сидящим рядом на барном стуле, это та еще задача, и я только думала, как над ней справиться, потому как во мне этих сантиметров явно больше, как кто-то добрый придал мне ускорение сзади. Я покачнулась, для себя самой неожиданно вскрикнула, и под протяжное «м-м-м-м-м» Мадонны врезалась носом в спину, обтянутую светлой рубашкой. Белой, если точнее. И мягкой, нос это точно почувствовал. Хоть она была мягкой, потому что под ней ничего мягкого явно не было. Орка я тоже задела, в него я врезалась ладонью, пытаясь остановить падение, но до него пока дойдет — я уже скорее всего дома спать буду. — Ой, простите, — произнесла я, хватаясь за нос. Я не то чтобы надеялась подойти аки лебедь сногсшибательная и, пока Штольц не сводит с меня потрясенного взгляда, откочерыжить прядочку в личное пользование, но рассчитывала, что как-то так и будет. Взгляд я получила, но не то чтобы потрясенный. Скорее раздраженный и недовольный. Остальное… Ну так себе. — Не переживайте, на косметике закрепитель, следов на рубашке не останется, — проговорила я быстро, пока тот смотрел на меня все с тем же выражением лица. А я беззастенчиво его рассматривала, пытаясь понять, что ж там такого, что слюнями можно заполнить Марианскую впадину. Да, вблизи он выглядел совсем как на той фотке плюс лет десять сверху. Ну, на вид, на деле явно меньше было. Черты лица правильные, но глаза будто бы посаженные глубже, чем следовало, отчего брови нависают над ними. Прямой нос, тонковатые на мой вкус губы. Под светлыми, не то серыми, не то карими глазами залегли тени, углубились морщины в уголках губ, да и щетину на щеках он стал отпускать явно больше, чем тогда. И взгляд тоже стал другим — куда более колючий, но при этом какой-то… Не знаю. Будто растерянный. А еще от него приятно пахло — я при столкновении с рубашкой это поняла, хоть нос в тот момент и понес потери. Кедр, мед и коньяк. Немного лимонной кислинки. Чувствительный ведьминский нюх пытался уловить что-то еще, но это что-то слишком заглушалось первыми тремя компонентами. Но приятно, да. Но не поэтому же все от него разве что кипятком не писаются? — Позвольте в качестве извинения за свою неловкость заказать вам напиток? — произнесла я, стараясь воспроизвести взгляд из нескончаемого Светкиного арсенала. Такой, убедительно-невинный, напоминающий щенка, выпрашивающего покушать. Вот того, что она делала только что. Штольц моргнул, чуть выпрямился. Синий прожектор прошелся по его лицу, окрашивая все в голубые оттенки. — Не стоит, — ответил он, наконец. Фигушки. — Но я настаиваю, — произнесла я, не тратя больше времени и протискиваясь вперед, к бару, стараясь не обращать внимания на то, как господин Штольц внимательно меня разглядывает. Как насекомое, которое на лобовое стекло его машины прилипло, ей-богу. Приподнявшись на цыпочки, хотя мне это не то чтобы что-то дало, потому что на каблуках разница была незаметна, я перегнулась через стойку вперед в поисках бармена, и, поймав его взгляд, махнула вытянутой левой рукой. А в пальцах была зажата наличка, которую я вытащила из кармана, и заодно и ножницы вытянула, спрятав их в правой. Бармен-полугоблин, до того болтавший с фейкой выдающегося экстерьера и не обращавший внимание на весь остальной мир, едва только купюры увидел, тут же поспешил к нам. Вот считается, конечно, что это — расизм, если играешь на слабостях другого народа, но тут уж извините. Гоблины любят деньги, и не абстрактные цифры на карточке, а те, что потрогать можно. И если прямо сейчас мне это на руку, а он и не то чтобы оскорбляется, то кто я, чтобы этим не воспользоваться? — Полной кассы, уважаемый, — улыбнулась я бармену. Тот довольно осклабился, и я продолжила: — Повторите напиток господину Штольцу, будьте любезны. Тот и бровью не повел, только взял деньги и сноровисто стал крутить бокалы в руках, явно выделываясь перед клиентами. Определенно и Штольца, и что он пьет, бармен знал. Вот даже не сомневалась. Тут Штольца только собаки уличные, кажется, не знают. Я же повернулась к нему, что сделать было несложно, учитывая, что стояла я по сути прижавшись к нему всей Мирушкой. Будь я его фанаткой, то сейчас бы растеклась восторженной лужицей, но я слишком хорошо помнила убитое лицо Светки, чтобы поддаться на то, что выглядит он даже вот так, близко и вживую, очень неплохо и вкусно пахнет. На одного такого уже повелась, на морду лица симпатичного. Хватило, спасибо. И все же святая Вальпургия явно решила возместить все переживания сегодняшнего дня, так как Штольц не только не ушел от наглой девахи, но и даже не отодвинулся, так и стоял на месте каменным изваянием, глядя на меня сверху вниз. Каблуки явно не помогли догнать его рост. — Зачем? — спросил он. Вроде бы тихо, но музыка не заглушила. Возможно от того, что от его рта до моих ушей было не больше пятнадцати сантиметров. Я пожала плечами, краем глаза наблюдая за барменом, увлеченно дирижировавшим шейкером и даже не пытающимся скрыть блеск любопытных бусинок-глазок, которые нет-нет да посмотрят на Штольца. — Не люблю оставлять долги, — произнесла я и даже душой не покривила. Действительно ведь не люблю. И надо же, непробиваемый замороженный робот Александр Штольц изволил слегка улыбнуться. Только краешком губ, но от этого движения все выражение его лица как-то неуловимо изменилось, стало похожим на то, на фото в ИЧВ. Даже рыжая щетина заиграла по-новому! Но наш «орель» не сдается перед всякими там, у него глаза на цели. — Ой, а что это у вас такое? — удивленно спросила я, вытаращила глаза и потянулась левой рукой к его уху. Потянулась быстро, почти что как змея, совершающая молниеносный бросок… Первой реакцией Штольца было дернуть головой влево, пытаясь увидеть это неведомое «что-то», второй — перехватить мою руку своей. А мне только это и надо было. Легкое движение правой со спрятанными в ладони ножничками, аккуратный «чик» у затылка так, чтобы не заметил… Бинго! Быстро убрав правую вниз, я не смогла сдержать победный писк. — Мне показалось, что у вас рубашка испачкалась, — произнесла я, широко улыбаясь, в ответ на снова ставший раздраженным взгляд Штольца. — Но нет, не испачкалась. Вот ведь повезло, а то пришлось бы оплачивать вам химчистку, — радостным болванчиком продолжила я. — И это, вы бы мою руку отпустили, господин Штольц, а то синяки останутся. Пальцы, державшие прохладной и очень крепкой хваткой, разжались, и я поспешила и эту руку спрятать с глаз долой, так сказать. Все равно своего я добилась, можно и уходить. И Орлов с балкона, я уверена, все видел. И как мы тут стоим в облипочку, и почти что обнимашки, за которые можно было принять мой гамбит. — Так вы знаете, кто я, — произнес тот, сузив глаза, будто бы в его начали закрадываться какие-то подозрения. — Конечно, знаю, — с готовностью подтвердила я. — Кто же не знает самого Александра Штольца? Бармен скрипуче хмыкнул и толкнул в сторону чародея низкий бокал с орехового цвета жидкостью. Это он банальный виски так долго намешивал, что ли? — Я же подобным знанием не обладаю, — заметил Штольц, не обращая на это внимания. Только бровь дернулась немного. — Представьтесь. — Не думаю, что вам это нужно, — заметила я и кивнула на бокал. — Прошу. Мой долг. Хорошего вечера, господин Штольц. И воспользовавшись тем, что он все же отвлекся — пусть и на секунду — я выскользнула прочь из тесного сотрудничества стойки, Штольца и орка за спиной, который только-только начал недовольно бурчать, и нырнула в толпу танцующих, заметая следы. Вдруг будет смотреть, куда я пойду. Бедро жег карман, в котором лежала долгожданная добыча, сердце ликовало от того, что эта безумная спонтанная затея выгорела, Мадонна снова тянула свое бесконечное «м-м-м-м», а я чувствовала такой забытый и такой родной азарт сварить уже это проклятое зелье. Тогда уж, господин Штольц, вы точно перестанете напоминать ассортимент рыбного отдела. Посмотрим, кто кого. * * * Кожу на пальцах стягивало от влажного осыпающегося мела. Никогда не любила это ощущение — будто бы долго плавала, но без воды. Любые прикосновения сразу же становятся неприятными, жесткими, но без этого, к сожалению, никак. Сначала я думала, что буду варить гламор дома, на своей кухне. В целом, мое рабочее место подходило как нельзя кстати: конфорка для котелка была прямо перед окном, окно смотрело прямехонько на встающее солнце, а перед домом не было ничего, кроме парка, так что его ничто не загораживало. К тому же моя квартира была оплетена всевозможными чарами, которые не позволяли магии вырваться наружу, чтобы не тревожить сон смертных соседей. В ней было чисто, все магические предметы можно было экранировать, а кухня у меня и без того замыкалась в отдельный изолированный контур. И все равно меня что-то дергало, что-то шептало в голове, что так будет неправильно. Поэтому, собрав во вместительную сумку из «Ашана» все необходимые принадлежности, я пошла туда, куда звала нервничающую ведьму ее интуиция: на крышу, — благо, что крыша у нашего дома была плоской. Будь я обычным человеком, то столкнулась бы с рядом проблем, самая меньшая из которых — замок на двери. С другой стороны, будь я обычным человеком, то в три с хвостом утра не тащила бы тяжеленный котелок с бутыльками в одной хлопковой сорочке весьма фривольного вида на чердак. А так, от любопытных соседей и внезапных встреч я отгородилась простым отводом глаз, а замок открыла щелчком ногтя. Не так уж он и сложный, чтобы чары тратить или руны рисовать. На крыше было холодно и пусто. И темно, хотя на здесь куда более явно виднеющемся горизонте уже горела полоса света. Едва я закрыла за собой люк, подол сорочки взметнул налетевший ветер, и я тут же покрылась мурашками. Мурашки усилились от мысли, что домашние тапки, в которые я сунула ноги на выходе из квартиры, придется скинуть, как и кофту, накинутую на плечи. К сожалению, без этого было никак. В «Сборнике», конечно, ничего об этом сказано не было, но я и так знала: такое серьезное зелье, как гламор, нужно было варить не просто так, а по правилам. Тем самым правилам, которые приличным магическим обществом считались архаичными и несовременными. Да, конечно, практически все работало и без них, но старые зелья, сложные, не переработанные под более удобные ингредиенты для современной магии, требовали к себе особого отношения. Магия любит традиции, тетя всегда меня этому учила. Старая магия — тем более. И что-то мне подсказывало, что этот рецепт очень старый. На защитные круги ушла почти вся пачка мела, при том, что чертила я их не слишком большими, так, чтобы влезла я, котелок и все ингредиенты. На всякий случай начертила два, внутренний и внешний, а в пространство между ними вписала руны. Стандартный набор и несколько для сокрытия, на всякий случай. Мало ли какому рассветному страннику придет в голову идея потусить на крыше. Или из соседних домов кто-то решит понаблюдать за разгорающимся утром — а тут я во всей своей ведьминской красе. Поставив котелок на переносную конфорку и разложив бутыльки с ингредиентами, я скинула с плеч кофту одним неизящным нервным движением и решительно вытащила ноги из тапок. Ступни тут же прошибло холодом бетона, мурашки на плечах переквалифицировались в спазмы и крупную дрожь. Будто назло ночь сегодня была самой холодной за последние несколько месяцев. Бросив последний взгляд на расширяющуюся полосу на горизонте, прогоняющую сумрак ночи, я медленно выдохнула, очищая голову от лишних мыслей, и шагнула внутрь круга. Невидимая, но такая настоящая плотная стена мягко ударила в лицо и спружинила, пропуская внутрь, тут же смыкаясь за спиной в непреодолимый для всего постороннего барьер. Кончики пальцев закололо будто тонкими иголочками, как если бы они касались кактуса. Я опустилась перед котелком на колени и закрыла глаза. Снова вдохнула, глубоко, наполняя легкие свежим холодным воздухом, в котором сонмом ароматов смешался город. Он пах дымом, пылью и горячим железом. И под всем этим — магией, пронизывающей пространство вокруг. Тонкой, сырой, необузданной. Я вдохнула еще раз, стараясь почувствовать каждую нотку, каждый штрих, растворяясь в ощущениях и чувствах, отрешаясь от себя. И только тогда, когда я перестала чувствовать коленями холод и жесткость бетонной крыши, когда ветер, трепавший ткань сорочки, исчез, когда я потеряла всякое понимание, где я, а где остальной мир, я снова ощутила это. Потерянное чувство единства с силой, почти забытое за запертыми дверьми расколотой души. Ведьма не тогда перестает быть ведьмой, когда ее лишают сил или надевают блокираторы, отсекающие потоки энергии. Ведьма перестает быть ведьмой, когда теряет сама себя. Она все еще может колдовать, магия все еще будет отзываться на ее призыв, но не так. Иначе. Вполсилы. Будто огромный океан перекрыли плотиной, и все что осталось — жалкая капель. Эту плотину выстроила я сама, не специально и не намеренно, но закрылась от всего мира. И стоило мне ее увидеть, почувствовать, каково это — жить, дышать без нее, как она лопнула сама. И сила — нет, не стала врываться, снося все на своем пути. Она мягко потекла в меня, обволакивая и согревая, исцеляя старые раны. Все еще наполненная, я открыла глаза, посмотрела на котелок — и в голове уже не было никаких сомнений. Никаких страхов. Руки задвигались сами собой, высекая искры под котелком, перемешивая ингредиенты и перебирая баночки. Они порхали, будто отдельно от меня, будто бы и не я вовсе это, а что-то иное, древнее и куда более мудрое, вытеснившее меня из тела, оставившее отстраненным зрителем. Кипела вода, расходилась пузырьками, шипела, когда в нее падали порошки и корешки, бурлила и шумела, будто пела свою собственную песню. Зелье было почти готово, когда я почувствовала: пора. И резким движением запястья подбросила в воздухе семена златоцветника. Они подлетели невысоко, и в тот же момент, когда, падая, почти коснулись бурлящей темной жидкости, их осветили первые лучи солнца, наконец-то показавшиеся из-за горизонта. Стоило свету упасть на семена, они ярко засветились, ослепляя, будто каждое само стало маленьким солнышком, и так, светясь, упали в котелок. Вспыхнуло, громыхнуло, дымом повалило, и я инстинктивно зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела, что зелье теперь не темное, а сияет будто жидким золотом. Взяв пробирку с кровью Светки в одну руку, и пузырек с несколькими светлыми волосками Штольца, я произнесла: — Кровью скрепляю, солнцем заклинаю, — и опрокинула их в котелок. Золотая жижа приняла в себя кровь и волосы легко, тут же растворила в себе, и дым слегка изменился — стал гуще, плотнее, и почему-то запах жасмином. Последним я добавила корень золотистого папоротника. Стоило порошку упасть в котелок, как он не утонул, а будто разлетелся по всей поверхности зелья, как еще более блестящая пленка. Деревянной ложкой я его размешала, и чем больше кругом делала, тем более прозрачным становилось зелье, теряя густоту и золотой цвет, пока не стало совершенно прозрачным, будто бы в котелке одна только вода и налита. Разве что по обычной воде не пробегает тонкая золотистая искорка, и не переливается она на солнце так, будто бы из того самого солнца сделана. Огонь под котелком потух сам собой. Магия, окутывающая меня теплым одеялом все это время, схлынула, но не исчезла совсем. Скорее свернулась плотной спиралью внутри, где-то у сердца, и осталась там, продолжая греть. Но стоило ей спрятаться, как я задрожала: и от холода, и от опустошения. Казалось, я только что пробежала сто километров без передышки, сил не было даже на то, чтобы встать. Кряхтя, я кое-как поднялась на задревеневшие ноги и стала собираться. Зелье из котелка перелила в специально заготовленную стеклянную бутылку с железным зачарованным горлышком с крышкой, которое не даст ему выдохнуться. По моим подсчетам, того, что получилось, должно было хватить на две недели регулярного использования, а нерегулярного — месяца на три. Если, конечно, у Штольца внезапно раньше не выпадут волосы. Сил хватило на то, чтобы доползти до дома, убрать в холодильник зелье и залить котелок водой в ванной. Потом ноги сами повели меня в спальню. Последнее, что я смогла сделать, пока глаза сами собой не закрылись и я не свалилась в спасительный исцеляющий сон, это написать Светке короткое сообщение из одного слова: «Готово». Несмотря на ранний час и то, что она по всем канонам должна была еще дрыхнуть, забурившись в подушки, телефон тут же прожужжал вибрацией, но что там пришло, я уже не видела. Меня утянуло в густую черноту сна.