Что ты сможешь отдать за то чтоб уснуть

      В подвальном баре на Буги-стрит темно и глухо. За угловым столиком стихает смех, когда Ким входит и оглядывается, щурясь. Пахнет сырой кирпичной пылью. В свете "атмосферных" тусклых ламп на голых проводах не видно лиц, одни оттенки волос, одежды и кожи.       В конце Буги-стрит, где сходятся к горизонту дома, плавится закат. Растут к вечеру тени фонарей. Еще рано. В подвальном баре не начали напиваться и не начали танцевать.       – Охренеть, – говорит Честер Маклейн, – охренеть. За мной по ходу начальник пришел.       Женщина за баром переводит взгляд с него на Кима. Честер пинает пяткой ножку барного стула, через дыру в кеде видно синий носок. Ким, наконец, его узнает.       – Маклейн. Добрый вечер.       – А где наша звезда?       Ким пожимает плечами.       – В участке.       – Я думал, ему нравится Буги-стрит. Буги-вуги-стрит.       Ким вздыхает и вынимает как будто из воздуха синий блокнот. Он не хочет говорить с Маклейном – он зашел сюда чтобы поговорить с женщиной за баром. У нее черные волосы и черные глаза, короткие ноги, так что она привстает на ящик чтобы дотянуться до стойки.       – Ему здесь раньше очень нравилось, это правда. А теперь...       – Саша, – подсказывает Маклейн.       – Александра? Лейтенант Ким Кицураги. Я хотел бы задать пару вопросов о соседнем клубе, если вы не против.       Она постукивает по столу витой ложкой. Она нервничает.       – А Честер, типа, с вами?       – У офицера сегодня выходной. Уверяю вас, это совпадение. Маклейн, оставите нас на пару минут?       Честер перегибается через стойку и хватает со столешницы коктейль, который ему не успели подать, и апельсиновую дольку. Ким провожает его взглядом. Сполохи льда в коктейле превращаются в мутные розовые пятна.       – Я помешал?       Маклейн мотает в стакане подтаявший лед. Он задумался и не заметил, как лейтенант присел с другого края стола.       – Что?       – Вы, кажется, говорили. С Сашей. Когда я вошел.       Маклейн еще не пьян, но рассеян. Ему и не нужно быть собранным – он же не на работе. Розоватое крошево в стекле светится, пахнет красными ягодами.       – Да я вообще зонтик хотел, такой бумажный, маленький. Чтобы короче... Отпуск.       Ким хмыкает.       – Это пошло. Как подавать в кокосе.       Маклейн чешет подбородок.       – Ну в кокосе – это богато. А тут даже обоев нет.       Ким оглядывается. Стены цвета мокрой ржавчины, темные провалы сколов. Подвальная сырость. Он почти может представить посередине, между столов, холодильник в виде медведя.       – Я думаю, это... Лофт. Так и задумано.       – М-м. У меня в подъезде так же кирпич крошится. Тоже, наверное, лофт.       Ким позволяет себе улыбнуться.       – Пить в подъезде – это еще пошлее.       – Хуже чем кокос?       – Кокос в подъезде? Смотря какой.       Маклейн чуть не давится кусочком льда, который грыз – закашливается, согнувшись над столом. Ким осторожно похлопывает его по спине.       – Я пойду, – говорит он, когда Честер перестает смеяться и кашлять.       Он теперь красный до того что лицо сливается с волосами.       – Да ладно вам! Оставайтесь. У вас рабочий день кончился.       Ким склоняет голову набок.       – Мне казалось, мы уже говорили насчет "пропустить по пивку".       Маклейн показывает на него трубочкой.       – А по коктейлю? Вы, наверное, виски-сауэр пьете.       Ким поджимает губы и барабанит пальцами по столу. Потом решает:       – Ждите здесь. Я сейчас вернусь.       Олдбой по рации докладывает, что детектив Дюбуа и правда в участке. Он заполняет документы, по временам дергая Мино, когда что-то не понимает. Он сделал им обоим чай. Просто чай.       Он прошел с километр Буги-стрит прежде чем свернуть к сорок первому – и правда свернул только раз.       – Жюль, могли бы позвать лейтенанта-дважды-ефрейтора?       – Боюсь, нет, сэр. Что передать?       Ким думает, наматывая провод кругом запястья. Он бы сказал Гарри, что гордится им. Он еще скажет.       – Передайте, что я задерживаюсь, встречусь с ним завтра утром. И – хорошего вечера, Жюль.       Маклейн ждет его на бетонной лестнице в подвал, пускает носом сигаретный дым. Небо над Буги-стрит по ночам грязно-розовое от городских огней, но солнце зашло недавно – в конце улицы, где сходятся на горизонте дома, оно еще светлое, ясно-синее.       Когда Ким протискивается мимо, Честер подается вперед всем телом и прижимает его к стене. Их не видно с улицы. Ким мог бы продолжить спускаться и мог бы отвернуть лицо, но он смотрит прямо на Маклейна несколько долгих секунд. Когда тот подается вперед еще, Ким позволяет себя поцеловать.       Рот у Маклейна влажный и пахнет вишнями в сиропе, язык холодный от льда и горячий от алкоголя. Его руки обнимают спину Кима под пилотской курткой.       Ким кладет ладони на плечи Честеру и толкает его назад. Тот отступает.       – Маклейн.       – М?       – Это вы зря.       Он опирается на стену напротив Кима. Вытирает ладонью рот.       – Почему?       Ким выдыхает через нос чтобы не засмеяться.       – Вы пьяны. Мы с вами работаем вместе, и я – старший по званию. И не только по званию. Все это правда очень льстит, но мне сорок пять.       – А выглядите на все сто. Сэр.       Он не может придумать ответа лучше чем:       – На сто выглядит ваша мать, офицер.       Честер открывает и закрывает рот как рыба. Потом фыркает себе в руку. Потом сгибается пополам и ржет.       – Блин, сэр, вы у Маллена научились? Это ужасно.       Ким кивает.       – Отвратительно. Не знаю, зачем сказал.       Честер поднимает руки, все еще улыбаясь.       – Нет, ну. Это лучше, чем когда вы, типа... Стоите, молча. Или, если вас сильно расстроить, просто уходите.       – Я так делаю?       – Ага. Мне, кстати, тридцать семь. Могу коленями похрустеть.       Ким упирается в стену затылком.       – Пожалуйста, не надо хрустеть коленями. И целовать меня тоже больше не надо.       – Это я понял. Можно стрельну еще?       Ким вздыхает. Они выбираются с лестницы чтобы не дымить больше в узкой бетонной яме, и небо над Буги-стрит уже грязно-розовое целиком.       Когда Ким сворачивает с Буги-стрит, Маклейн стекает по сиденью. В нем всего два лонга и они даже пока что дружили. Но Ким спрашивает на всякий:       – Остановить?       Маклейн мотает головой. Ким все равно останавливается, вырулив в переулок, и спускает окно.       От чувства дежавю на затылке поднимаются волосы. Он знает, что Честер скажет даже прежде чем тот открывает рот.       – Бля, лейтенант, вы такой хороший.       Киму хочется закатить глаза, но он не станет.       – Почему?       – Ну, типа. Вы думаете обо всем. Про то что я выпил, и про работу, и вообще.       Ким снимает очки. Ему нужно держать в руках что-нибудь что он не сможет сломать, чтобы сказать:       – Вы считаете меня хорошим потому что я не воспользовался нашим с вами положением?       Честер кивает. Ким медленно выдыхает через рот. Он говорит еще:       – Офицер, я должен извиниться за то что позволил вам себя поцеловать.       – Я сам полез.       – Это не важно. И, не благодарите меня. Пожалуйста.       Маклейн закидывает ногу на ногу и скрещивает руки на груди. Ему, кажется, холодно.       – Ладно.       – И еще. Если кто-то в участке пользовался своим званием чтобы...       – Нет.       Ким раскладывает и снова надевает очки.       – Хорошо, – он опускает голову, – хорошо, мне не хотелось добиваться увольнения сослуживца.       – Я думал вы там, темную хотели устроить.       Ким фыркает. Он медленно выезжает из проулка, оглядываясь через плечо.       – Темная – это пошло.       – Как кокос, пить в подъезде и служебный роман?       Ким кивает прежде чем снова сосредоточиться на дороге. Поджимает губы.       – Давайте вы не будете сегодня догоняться.       Честер смеется.       – Да я и трезвый наворотил.       Ким отвечает, не думая:       – Вы ничего не наворотили. Все хорошо.       Он видит краем глаза, как Маклейн сползает еще чуть-чуть по сидению и отворачивается к окну.       – Не говорите никому, а?       – Я и не собирался.       – А... Круто, правда. Спасибо.