Бес тебя

Молчу. Потому что сказать мне совсем нечего. Ни использующему меня, как пушечное мясо, Тимуру, ни бешено вращающей по кругу шарами Кате. Нет, с виду она, конечно, выглядит нормально. Относительно. Но вот в голове явно что-то сломано. Причем давно и конкретно. Я бы, если честно, осталась досмотреть, чем все кончится — вдруг названная сестренка начнет биться головой о стену, а я этот прикол пропущу! — но у Тима на этот счет были другие планы. Он бросает что-то презрительно-брезгливое Кате — я не успела расслышать, что именно — и утаскивает меня вперед, не оставляя и шанса на сопротивление. Для парня с единственной рабочей рукой он вел себя слишком… самоуверенно. — Ну… м-м-м… — Ты можешь не оправдываться. — Все, что мне оставалось делать, это курить и устало тереть онемевшее от таких приколов лицо. — Ты просто молчишь и смотришь страшно… Мне прям не по себе. О, а вот и милый, застенчивый Тимур. Только вот я уже видела, как жестко он мог себя вести, когда это ему надо. — Да меня просто вынесло и не занесло обратно от таких откровений. Я просто правда не люблю, когда меня пытаются использовать. — Хотя уж не мне об этом говорить. — Прости. — Если бы у него были собачьи уши, они бы виновато свисали вдоль его лица огромными лопухами, переполненными отчаянием и страданием. — Я просто правда не знал, что еще сказать, чтобы она поняла… А тебя она боится… и… — Если честно, — у меня совсем нет сил смотреть на него, поэтому все, что мне остается — это повернуться к нему спиной и нервно курить, — ты делаешь только хуже. И перестань извиняться, от этого становится еще более… отвратительно… — Я правда не хотел. — Но сделал. И я не виню тебя. Человек человеку волк. Я больше виню себя за то, что повелась на это милое личико и… и вообще. — Ты считаешь мое личико миленьким? — А ты правда хочешь обсудить сейчас именно это? Он молчит, а я начинаю нервно дергать прядь у уха и слушать, как трещат от натяжения волосы. Звучит зловеще. Не понимаю, почему меня это так задело. Потому что он сделал все правильно, а меня наизнанку сейчас вывернет от этого его поступка. — Ладно, я облажался. — Такое многообещающее начало даже заставляет меня развернуться к нему и наконец-то посмотреть прямо в глаза. — Что ты хочешь от меня услышать? Что я струсил? Да, я струсил. После того как мама буквально на себе меня из парка того тащила, я ее реально боюсь! И после сломанной руки боюсь! И после стольких потерянных друзей боюсь! Да и вообще просто боюсь! Я знаю всю эту чушь про «мужчины не боятся» и всякое такое, а я боюсь! Потому что она мне руку сломала! А дальше она меня убьет, бешено приговаривая: «Не мне — так никому». И да, я сглупил, что сказал, что мы встречаемся, но ты мне правда нравишься, и я правда надеюсь, что ты не слишком сильно на меня обидишься, и у меня будет шанс загладить вину! Так и хотелось поправить его, сказав «зализав», но я быстро прикусила язык, чтобы окончательно не добить парня. А он продолжал: неловко заламывал пальцы на здоровой руке, нервно тёр ею же шею и говорил что-то несвязно-извинительное. И как на такого можно злиться? Да, мне неприятно, что он использовал меня таким образом, но выбора у него, к сожалению, действительно не было, да и мне с этого ни горячо, ни холодно, но правда в том, что я действительно смогу его защитить. И, если понадобится, я заживо закопаю Катю в землю. — Ладно, — я мягко накрываю его ладонь своей и отрываю от шеи, которая уже по цвету напоминала свежую свёклу. — Я не злюсь. Больше так не делай, пожалуйста. Без предупреждения, по крайней мере. Я не хочу ничего обещать, но я постараюсь стать для тебя хорошим другом и, как минимум, смотреть на Катю волком, если она будет творить херню. — А как максимум? — А как максимум — я уже разбила ей лицо. А второй раз себя, мне почему-то кажется, ждать не заставит. Тим закидывает голову вверх и громко хохочет. Тугие черные кудри в хвосте весело скачут, и я не могу оторвать своего взгляда от них. Он слишком милый. И это не дает мне покоя. Шоколадка грела мой карман, а душа странным образом пела, потому что мы сбежали. Сбежали с уроков, до самого вечера гуляли в торговом центре, рассматривая витрины магазинов и болтая о мелочах, а потом он купил мне шоколадку. И еще одну. И еще. И покормил меня. И купил вкусный сок. И еще много всякого, что заставляло мое сердце биться быстрее. И наверное, именно потому я пропускаю первый удар. Быстрый, смазанный, даже напуганный, но его хватает, чтобы разбить мне и так пару раз сломанный нос. Второй удар прилетает в спину, и я понимаю, что их несколько. Не знаю, сколько это длилось. Не знаю, сколько пинков и тычков я приняла, прежде чем включить голову. Их было трое, они были явно старше и выглядели откровенно потасканно. — Нехорошо чужих парней отбивать, тварь. Зато теперь хотя бы понятно, откуда ноги растут. Она даже не ожидает, что я буду сопротивляться. Думает, что я напугана, а потому подходит спереди и слишком близко. В уличных драках нет правил, поэтому я пинаю ее в колени — в уши бьет пронзительный хруст, а дальше оглушает уже ее крик боли — и сразу запрыгиваю сверху, превращая ее лицо в боксерскую грушу. Она отключается после второго удара. Одна готова. Вторая хочет подойти сзади. Я вижу ее боковым зрением, а потому хватаю в руки горсть песка с дороги этого уже трижды проклятого парка и бросаю ей в лицо. Она взвывает похлеще раненой собаки. На время готова и вторая. Потом добью. — Ты!.. Ты!.. Она нам не это обещала! — Мне похую́, что она там вам обещала. Факт в том, что одна вырубилась, вторая еще месяц будет глаза лечить, а тебя я сейчас превращу в фарш, отобью котлетки и скормлю нашей общей подруженьке! — Ты больная! Ты просто ёбнутая сука! Сумасшедшая! — Третья пятится назад, пытаясь уйти от меня. Почему не бежит — не ясно, наверное, гордость не позволяет, но потом она спотыкается обо что-то, громко падает на задницу и начинает кричать еще громче, отползая от меня в смешной позе. — Ты просто конченная! — Ну так может быть не стоило трогать конченных сук, а? — Я улыбаюсь ей. Разорванный рот немного саднит, но это ничто перед чувством эйфории и адреналина от драки. В ее расширившихся от страха зрачках я вижу свое окровавленное лицо, а потом она испуганно моргает, и там больше ничего не отражается — на ее лицо опускается очень удачно подвернувшийся мне по пути камень. В уличных драках нет правил, девочки. В квартире было тихо и пусто, и я, наверное, первый раз молилась и благодарила высшие силы, в которые не особо-то и верила, за это. Сейчас у меня была возможность нормально помыться и обработать раны, а это дорого стоит. Слава богу, толстовка была черной и не сильно пострадала, так что ей хватило лишь быстрого полоскания, чтобы прийти в строй, а вот у меня были проблемы посерьезнее: на всю длину ребер по правой стороне во всей красе расцвел краснющий свежий синяк. Он чуть заползал на грудь и бок. Почкам досталось, конечно, хорошо так. Теперь надо молиться перед каждым походом в туалет: ссать кровью самый херовый исход. Но вроде по ощущениям, кроме разбитых губ и носа, не болело ничего. Даже синяка под глазом не было: только небольшие раны, наверное, от бляшек на их сапогах. Теплый душ расслабляет, и я сажусь под каплями воды, позволяя им бить меня по спине, согревая тело и разгоняя кровь. И я даже почти засыпаю под душем, но нахожу в себе силы собраться, обмотаться полотенцем и упасть на старую кровать, которая сначала подкидывает меня на железных пружинах пару раз, прежде чем прекратить этот отвратительный скрип. Утро встретило отвратительной болью в висках — я простыла. Тянуло в носу, болело горло и в носу открылся филиал водопада, так что настроение было настолько отвратительным, беспомощным и ужасным, что хотелось остаться в кровати и умирать в тишине. Да еще и тело болело так, что хоть в гроб ложись. Но двигаться надо: надо идти в школу, ведь там Тим, а без меня он останется без записей, а сегодня урок истории, где противный учитель и много записей, без которых он снижает оценку за четверть, так что я была его единственной надеждой. И именно это заставило меня встать, постучать по голове, чтобы встала на место, и идти. Просто идти. Прямо, без цели, переставлять ноги, потому что, если я сейчас остановлюсь, я просто упаду. Тим сидел за нашей партой и сосредоточенно что-то пытался выводить левой рукой. Он даже высунул язык от усердия, какой милашка. — Привет. Тимур дергается испуганно, прячет за гипсом свои записи, хотя я и без этого не смогла бы ничего там разобрать, и улыбается мне, поднимая голову. Но стоило ему разглядеть мое побитое лицо, шмыгающий нос и синяки под глазами, улыбка сразу сползла с его лица. — Что с тобой? — Да это… — Если скажешь что-то про «упала» и «ударилась» — я очень разозлюсь. — Как грозно. Бывшая твоя с подружками пришла ко мне с претензиями, а ушла вперед ногами, а потом я простыла, поэтому у меня болит голова и ноет все тело, и я была бы тебе благодарна, если бы ты говорил чуть потише, потому что реально больно. Он хмурит брови, обдумывая что-то, а потом неловко снимает ветровку с широкими рукавами, накрывает меня ею, не давая даже просунуть руки в рукава как следует, и застегивает по самое горло. — На перемене я схожу тебе за лекарствами. — И даже кивнул для убедительности своих слов. — Очень уверенно, но, правда, не стоит. — В подтверждение своих слов громко шмыгаю носом. Тимур тут же протягивает мне новенькую пачку бумажных платочков, будто специально держал их наготове на всякий случай. — Спасибо. Я не люблю пить лекарства. Через пару дней пройдет. — А если с лекарствами — пройдет завтра. И тебе надо больше отдыхать! Я хотела сказать такому уверенному в своих словах Тиму, что для того, чтобы отдыхать, надо быть дома, а дома быть мне никак нельзя. Хотела еще рассказать про караулящего меня Андрея и бешенную Ольгу. И про то, что в том году пришлось зимой ночевать на остановке… Но вместо этого я просто улыбаюсь ему благодарно и киваю: — Хорошо. Посреди урока телефон завибрировал, но я даже не сразу заметила: Тиму пришлось легонько толкать меня локтем, чтобы обратить мое внимание. На определителе значился незнакомый с кодом другого региона, а с такого номера звонить мне мог только один человек. — Вечер в хату. Или как там у вас принято нынче говорить? — Хватит паясничать, дурашка. — Голос брата звучит весело и жизнерадостно. Он хихикает в трубку и, уверена, улыбается во все свои ровненькие передние зубы. — Как у тебя дела? — А ты как мне вообще звонишь? Я спешу напомнить, что ты за двойное убийство сидишь, а не в детский лагерь на лето поехал. — Не злись, дурашка. Ты же знаешь… — Нихуя я не знаю, Денис! — Жестко отрезаю, отсекаю эту тему. — Единственное, что я знаю — ты бросил меня год назад одну с этой психопаткой. И жизнь моя после этого события лучше не стала! Денис молчит. Я знаю, что он ужасно винит себя за это и что другого варианта у него не было, но мне от этого нелегче. — Малышка, мне осталось три года… — Это тебе осталось три года! А мне что делать? Она ни копейки не дает, а ебаться с мужиками за деньги я уже устала! И ночевать на улице уже устала! И собакой бродячей быть устала, Денис! Мне уже в окно выйти проще, чем справляться со всем этим! Я так больше не могу! — Ты снова это делаешь? — А ты с таким осуждением говоришь, будто у меня есть выбор! Это ты выбрал легкий путь с бесплатным проживанием и трехразовым питанием! А я три дня летом не ела и ночевала на остановке! — Ладно, прости… — Брат очень тяжело вздыхает и, я уверена, по старой привычке трет шею — он всегда так делает, когда волнуется. — Слушай, давай так: я наберу Кресту и попрошу, чтобы он сделал что-то с твоим жильем. И попрошу оформить тебе карту, на которую буду переводить по двадцатке в месяц. Тебе этого должно хватить на коммуналку и прочие нужды и… И я не знаю, что еще я могу для тебя сделать, малыш. — Этого будет предостаточно. — Стираю слезу со щеки и хлюпаю носом. — Когда мне ждать разрешение? — К концу недели. — Уже четверг. — Значит — завтра. — Я снова слышу в трубке его теплую улыбку и сама расслабляюсь, потому что за полгода брат наконец-то смог связаться со мной, да еще и решил сразу все мои проблемы, потому что если этот его Крест реально сдержит обещание, то решатся все мои проблемы. — А я заболела. А еще мы переехали. И Ольга вышла замуж. За моего клиента. Сказать, что я охерела, когда увидела его и его выводок на знакомстве — ничего не сказать. А еще она беременна. И еще более безумна, чем была при тебе. А еще я подралась несколько раз. Причем с дочуркой того уёбка. И было это из-за парня. А еще… Я говорила и говорила, выкладывая все, что было со мной за тот год, что Дениса не было рядом. Он молчал, иногда хмыкал тихо в трубку, обозначая, что еще здесь, рядом. И что не бросил меня. Что вот он, и теперь он решит все мои проблемы. Звонок заставил меня испуганно вздрогнуть и отскочить от стены, на которую я опиралась. В конце коридора появляется Тимур с нашими рюкзаками. Он недолго осматривается, а потом замечает меня и подходит, отгораживая меня от всего мира и хлынувшей толпы остальных учеников. Все, что мне остается — глотать слезы и пальцами перебирать край его свитера. — Я услышал тебя, дурашка. Будь на связи — тебе позвонят сегодня-завтра насчет квартиры и карты. И все будет хорошо, я обещаю. Спасибо, что не бросила школу. С отцом-алкашом, матерью-психбольной и братом-бандитом хотя бы ты должна окончить универ и стать человеком. — Ты тоже человек. — Всхлипываю, утыкаясь лбом Тиму в грудь. — Ты мой самый любимый человек, Денис. И у меня кроме тебя никого нет. — Я знаю, дурашка. У меня тоже никого, кроме тебя, нет. И именно поэтому я постараюсь сделать все, чтобы завтра у тебя была хорошая и теплая квартира. — С ванной? — С ванной. — Он снова улыбается, а меня всю изнутри прогревает тепло в его голосе. Я очень скучаю по брату. — Ладно, дурашка, мне нужно еще поработать секретаршей и сделать пару важных звонков. Если Крест будет приставать к тебе — разрешаю ему нос сломать. — Поняла. — Снова шмыгаю носом и вытираю его бумажной салфеточкой. — Спасибо. Пока. — Пока. И звонок прерывается. — Я умру от этих эмоциональных качелей. — Парень звонил? — его грудь похожа на один большой камень: большая и напряженная. Не нравится мысль о наличии у меня парня? Мило. — Мы не в турецком сериале, чтобы при муже мне драматично звонил любовник. Брат родной звонил из тюрьмы. — У тебя есть родной брат? — Удивляется большой парень, прикладывая ладонь к моему лбу. Очки чуть сползли с переносицы, превратив все вокруг в серую массу. — Температура небольшая. — Да, Денис. Он старше меня на шесть лет. Мы от разных отцов, но это никак не повлияло на наши отношения. Он заботится обо мне с самого моего рождения. И никогда никого у нас кроме друг друга не было. Ну, у меня еще была бабушка по отцу, но Дениса она не сильно любила, так что и общались мы редко. Куда он — туда и я. И наоборот. — История, конечно, так себе. — Ага. Зато теперь минус вообще все мои проблемы: Дис сказал, что попросит друга найти мне квартиру, и мне больше не придется жить с Ольгой, пересекаться с Андреем и его ебанутыми детьми. — Это не может не радовать. — Он очень мягко улыбается мне, поправляя очки на носу и возвращая мне ясность зрения. — На новоселье подарю тебе какую-нибудь герань. — Лучше фикус. Не люблю растения с цветами. — Замётано, а теперь пойдем в аптеку — на тебя смотреть больно. Крест позвонил мне в тот же день: я еще даже из школы выйти не успела. — Привет, дурочка! — Ну привет, уебище, из-за которого мой брат сидит. — Ауч. В самое сердечко, дурочка. — Крест смеется, и я даже чуть смягчаю свой гнев. — Но ты знаешь правила: моя очередь уже была. Тем более у Дэна там лакшери апартаменты: отдельная комната, трехразовое питание… — А я осталась с психически неуравновешенной матерью, которая выбивает из меня дерьмо при каждом удобном случае. Знаешь, что? Я тоже уже согласная на одноместные апартаменты с трехразовым питанием! — За живое задеваешь, малявка. Но я тебе на этот счет и звоню: Дэн написал, просил позаботиться о тебе, так что часа в четыре прикатывайся на Лесную, адрес я тебе скину точнее, передам тебе ключи от квартиры и деньги. — Так просто? — Нет, милая, не просто. Но необходимо. Не переживай, все круто, Дэн обо всем позаботился. И он сбрасывает трубку, не давая мне толком попрощаться. Эта его херовая черта, за которую хотелось настучать ему по лбу! Но при этом с самого детского сада брата не оставлял ни разу. Ни разу. И бизнес этот уёбский они организовали вместе. И двигались вместе. И двигаются. Денис и Крест были знакомы с самого детского садика: про таких говорят «дружба на крови» — один другого ударил машинкой, и понеслось. И Крест как никто другой был осведомлён о нашей ситуации. И именно у Креста мы ночевали, когда все было совсем плохо, а это… А это почти всегда. Чего стесняться: мы буквально жили с ним и его мамой-одиночкой. Наверное, только благодаря тёте Лене мы и выжили. И даже несмотря на все эти их ублюдские бедовые бизнес-схемы, я была рада, что у Дениса есть Крест, потому что в нем была полная уверенность — брата он никогда не бросит. Вот и меня не бросил: — Здорова, дурочка! — он, весь такой несуразный в своих подтяжках для штанов и с ушами, увешанными сережками разной степени тяжести, во весь рот улыбался и махал руками, привлекая внимание. — Ты всего на пару лет меня старше, так почему такой дурачок? — и хоть мы не виделись уже очень давно, а теперь еще и я съехала в другой город, Крест крепко обхватил меня руками за талию и поднял в воздух, начав кружить. — Я тоже рада видеть тебя, придурок. Крест довольно улыбается, преисполненный своей важностью, пока мы едем в лифте. — Квартира на последнем этаже: специально искал, чтобы у тебя вид был крутой. Рядом парк и торговый центр. И школа твоя в десяти минутах! — еще чуть-чуть, и парень засветится, как лампочка, задирая нос, но я вижу, как он украдкой посматривает на меня с высоты своего роста, буквально одним глазом, в ожидании похвалы. И мне остается только смириться и вздохнуть: — Спасибо, — я сжимаю его запястье, чтобы выразить всю свою благодарность ему. — Даже собачья конура будет лучше, чем жить с Ольгой. Весь его восторг сбивается моей глумливой улыбочкой, но он тем не менее приобнимает меня за плечи и притягивает к себе: — А вы случайно с Дэном не родственники? — а мне остается только коротко хохотнуть в ответ на его слова. Квартира была прекрасна. Маленькая однушка, но в ней все было идеально: своя ванная — целая ванна, в которой можно было полежать! — красивый светлый кухонный гарнитур и стол, за которым можно завтракать. Тут даже холодильник был! А во второй комнате была целая кровать! Огромная двуспальная кровать! И компьютерный столик! И шкаф для книжек! И балкон! Я металась из угла в угол, пытаясь засунуть нос в каждую щель, почувствовать запах своего жилья! Понять, что тут тепло и свежо. На кровати лежит новый комплект постельного белья и одеяло. На столе стоит ноутбук. Нигде нет пыли, приятные торшеры и интерьер. Я была готова плакать и задыхалась от восторга. Слезы душили, и сил держаться не было, так что я стояла посреди этого богатства, где даже красивые обои были, и рыдала в слезы, иногда подвывая во весь голос. А Крест кружил рядом, боясь даже трогать меня, и, смотря на его растерянное и испуганное лицо, накатывала истерика: слезы сменялись смехом и обратно. — Кира? — зовет он, беспомощно дергая меня за руку. — Ну Кира, ну прекрати, пожалуйста! Если бы я знал, что ты сойдешь с ума, я бы заранее забронировал тебе одноместный номер в психушке! Перестань плакать, пожалуйста! Квартира твоя, никто у тебя ее не заберет! Все будет хорошо! Тут даже дом новый, и двор закрытый, и камеры везде есть, и ноутбук я тебе купил для учебы! Перестань плакать! И сколько жалобы было в его голосе, что, казалось, и суровый Крест сейчас заплачет. — Не плачь, Маркуша. — Всхлипываю и вытираю нос уже не столько из-за слез, сколько из-за простуды. — И я не плачу. Я просто болею. Кто же знал, что наш самый страшный в мире Крест в душе такой нюня и плакса. Я хихикаю, вытирая очки от слез, а по вмиг посерьезневшему Марку видно, что он на последнем волоске от того, чтобы треснуть мне. Но Маркуша держится: он хмыкает, поднимается на ноги и поправляет повязанную на поясе цветастую рубаху. Кто вообще в этом одетом как яркий попугай парне признает местного авторитета? Конечно никто. Чем он и пользуется. — Эх, дурочка. Пойдем, купим тебе продукты — помогу дотащить пакеты до холодильника и полечу по делам. Я сияю от счастья, потому что нет ничего более прекрасного, чем шоппинг за чужой счет. Супермаркет был огромным. Я в таких никогда не была: зачем идти, если все равно денег нет, а попусту травить душу не хотелось. Так что сейчас я на секунду впала в ступор: столько полок, столько товаров, столько всего… — Глаза прям разбегаются… — Довольно выдохнула я, понимая, что первая покупка — на халяву. — Кстати, о глазах, — протянул Маркуша, закидывая в тележку пачку макарон. — Что с лицом? — Подралась. — Убила кого-нибудь? — Почти. Очень пыталась, но у меня ручки слабые. Марк хохочет. Наверное, он вспоминает, как я его в детстве на своих «слабых ручках» носила класса до шестого. Потом уже стало не солидно: взрослый пацан, а на руках у девчонки вдвое младше. — Если что — звони. Все разрулю. — Спасибо, большой папочка. Маркуше я была действительно благодарна. Пакетов оказалось много. Настолько много, что я еле-еле запихнула все в холодильник. Никогда не думала, что бытовуха по дому будет настолько меня радовать. Маркуша, затащив пакеты в квартиру и слезно попрощавшись, ретировался, сославшись на гору дел. И она у него, я уверена, реально была. Я смотрела на свою гору еды, понимала, что в квартире тепло, есть кровать и горячая вода, и из последних сил сдерживала слезы радости. И свое счастье хотелось с кем-то разделить. Телефон звякнул, привлекая внимание. [Как дела?] [Было плохо, пока ты не написал)] Тим сначала молчит пару минут, и я уж думаю, что с подкатом был перебор, но телефон снова тренькает, и у меня прям от сердца отлегает. Странная эмоция. Я жду, что он напишет. Я хочу, чтобы он написал. У меня руки дрожат, пока я открываю его сообщение. Вау. Просто. Вау. [Прости, я тут маме по дому помогаю. Что-то случилось?] [Мне сняли квартиру. Теперь не придется видеться с ольгой и ее новой семьей. Жаль, конечно, что некоторые вещи останутся там, но, думаю, это меньшая цена за мое эмоциональное спокойствие] [То есть ты теперь живешь совсем одна? Тебе не страшно?] [Страшнее было жить с ольгой. Однажды у нас в квартире ночевало 20 прихожан какой-то церкви. Вот тогда было не очень] [А у нас сегодня на ужин курица] Я улыбаюсь тому, как он мило свернул с темы и даже прислал мне фотку. Фотку курицы в духовке, в стекле которой отражался сам Тимур: в домашних трениках и майке. И с хвостиком с моей резинкой на голове. [А у меня полный холодильник и полное отсутствие навыков готовки] И я тоже отправляю ему фотку. Тимур не отвечает. Он даже выходит из сети, и я продолжаю разбирать продукты, пока телефон снова не начинает вибрировать. Если честно, свое истерично бьющееся сердце я заметила только когда крепко сжала телефон в ладонях. Боже милосердный. Я что… Влюбилась? Осознание этого факта буквально ударило по голове. Я влюбилась в Тимура. Возможно, с первого взгляда за теми гаражами. Или в момент, когда он смотрел на меня своими огромными глазами телёнка, пока я делала ему записи. Или когда был первым за всю мою жизнь, кто позаботился обо мне. Или просто потому, что он был милым и приятным. Добрым и ласковым светлым ребенком прекрасных родителей. Он действительно был как ласковый телёнок. Прикол в том, что такие телята имеют свойство вырастать в диких, опасных быков. Телефон завибрировал еще раз, вытащив меня из раздумий, и я, тряхнув головой, открыла диалог. [А хочешь] [я приду] [к тебе] [с едой] [и спрошу у мамы парочку рецептов, а сам научу тебя готовить…] [А вроде еще не поздно, так что я успею вернуться домой до темноты, а ты сделать уроки на завтра, если еще не делала] [А еще мы можем сделать их вместе…] [Если ты, конечно же, не против] Я хихикаю. Радостно. Счастливо. Это чувство своими прекрасными руками обхватывает мое сердце и сжимает в себе. В глазах защипало. Настолько эти его сообщения были милыми, стеснительными и… и… и милыми! С усилием тру переносицу, чтобы пропало щекочущее чувство, после которого слезы обычно текут рекой. Мне нельзя плакать. Мне надо успеть привести себя в порядок. Я сбрасываю Тиму адрес и бегу купаться, потому что стоило мне отправить сообщение, как он тут же написал, что приедет через полчаса. Еще даже волосы толком не успели высохнуть, как он постучался в мою дверь. — Привет… Сердце защемило от счастья. — Привет…