Разноцветье

Демоны любят сильные души. Чем своенравнее, свободолюбивее и яростнее душа, тем лучше. Это изящное желанное блюдо на вечер, сервированное человеком, историей прожитых лет его жизни и ворохом взлётов и падений. За изысканный ужин можно заплатить хорошую цену. Дайс это понимает, и он согласен на сделку. В конце концов, ему нечего терять; не цепляться же за жалкое существование на бренной земле, где уже ничто не бередит душу, ничто не заставляет её трепетать и предвкушать желанный момент адреналинового экстаза. По крайней мере, так Дайс думает до момента, когда призванное им существо, нежное, как цветочная фея, и могущественное, как древний колдун, не проводит тёплым языком по его щеке. Кожу обжигает огнём, она словно плавится, как дешевый пластик. Пахнет гарью. В эфемерном свете луны, проникающем через дыру в стене, некогда служившую окном, останки плесневеющей мебели и разрушающейся конструкции обретают причудливые мертвенные тени. Шелест деревьев и далёкое уханье сов подстёгивают нарастающую тревогу. — Вкусный, — маленький проворный демон с ангельской улыбкой и светящимися беспощадностью глазами смотрит на него с любопытством и озорством. Розовые локоны и пышные ресницы, белая кожа, алые крохотные рожки, острые когти на тонких пальцах — он похож на куклу, но это лишь обманчивый образ. Подавляющая сила, что исходит от него, гвоздит Дайса к хлипкому гниющему полу, и он не в силах шевельнуть ни пальцем. — Докажи мне, что твоя душа стоит тех желаний, которых ты просишь. Докажи, что я заполучу за свою щедрость бриллиант, а не пустышку. Ладони опускаются от шеи к груди, останавливаются между рёбрами и будто насквозь проникают, чтобы нащупать нечто зыбкое, называемое душой. Дайс глухо вдыхает и замирает. Он сказал бы, что это больно, но слово это неподходящее. Ему щекотно, до жуткого непривычно, и, спустя столько времени, наконец, интересно. Он чувствует себя обёрткой, которую именинник с жадностью зверя сейчас будет сдирать слой за слоем, чтобы добраться до вожделенного подарка. Странно понимать, что у Дайса душа вообще осталась, но раз это леденящее кровь существо действительно сейчас перед ним – значит, ещё есть, что отдать. Ведь за душой – ничего не осталось. — Доказать... К-как это сделать? — Для начала... Назови мне своё имя. Таков человеческий ритуал при первой встрече? — голосок у демона высокий, и он почти мурлычет, сам ластясь словно кот, вталкивая пальцы всё глубже в плоть, продираясь между рёбер, и пуская из дайсового рта струйку алой крови. Грудь теперь тоже горит. — Т-ты ведь должен знать... — Дайс облизывает багровые губы, жмурится. Металлический вкус расползается по языку. Странно. Он не чувствует, чтобы кровь стекала по той руке демона, что сейчас исследует его нутро, он не чувствует боли и даже почти не испытывает страха, но изо рта всё равно почему-то льётся. Демон склоняет голову набок, как любопытное дитя, щурит огромные глаза. — Мне нравятся человеческие ритуалы. Ты призвал меня в место обитания людей, я хочу играть по людским правилам. Так что? — Дайс. — Хорошо, Да-а-аи-ису! — растягивая гласные, он смакует имя на языке, и от этого у пленённого слабого человека все внутренности скручиваются внизу живота. Вряд ли это нормально, но Дайс уже давно не понимает, что есть нормальность. — Мне любопытно, каков ты внутри. Ты ведь потерпишь немного ради того, чтобы я исполнил твоё заветное желание? Ты обязательно вновь почувствуешь себя живым, это обещание. Что значит «каков внутри»? Дайс не понимает, что с ним будет происходить сейчас. Впрочем, жуткие в своей странности вещи творятся уже давно. Десять минут или десять часов — время чертовски гибкое, когда ты околдован существом из преисподней. Дайс знает только то, что вокруг по-прежнему темно, что его бьёт мелкая дрожь не страха, а предвкушения и бушующей в крови бури, что он не может видеть ничего, кроме пленительно голубых глаз и широкой улыбки. Он согласен на всё, потому что маленький демон уже делает то, ради чего был призван сюда — дарит Дайсу такое желанное и давно забытое ощущение, что он жив. Дайс чувствует, как его переполняет трепет, как губы сами собой растягиваются в ухмылку, как каждая капелька пота стекает по коже шеи и спины, а в груди отчаянно бьётся сердце. Если только демон захочет — он может сжать его в своих когтистых пальцах и оборвать чужую жизнь... Но подобной тёмной сущности интересно не настоящее тёплое и скользкое сердце, а нечто более зыбкое и нереальное. Дайс не может сидеть спокойно, когда чувствует, как коготки скребут по его внутренностям, охотясь за душой. И вот, в какое-то мгновение его пальцы проскальзывают по чему-то у позвоночника, нежно-нежно, как будто касаются губ возлюбленной, и Дайс весь содрогается. Ничего такого он никогда не испытывал. Его тело напрягается против воли, вся кожа словно покрывается мелкими иголочками, в груди разгорается пожар. Он резко вдыхает и закашливается. А демон и не думает останавливаться, скользит вверх-вниз, поглаживая чужую душу, как кошачью шерсть. — Могу поспорить, ты думаешь о том, что такого ещё не испытывал, правда, Да-а-айсу? Хочется ответить, но тело бьёт такая судорога, что, едва Дайс размыкает челюсти, зубы начинают беспощадно стучать друг о друга. Он лишь кивает и жмурится, роняя капли пота и крови на пыльный пол. Он даже не может понять, плохо ему или хорошо, просто всё слишком ново и непривычно до цветных пятен перед глазами и гулких ударов сердца о рёберную клетку. Тяжёлое дыхание заполняет всё кругом, в голове белый шум, закладывает уши. Дайс не готов отключаться, потому что ему слишком мало этого, он удерживает себя в сознании, сосредоточившись на светящихся в темноте глазах. Этот демон... не сказал своего имени в ответ. Есть ли вообще у демонов имена? Приходится собрать в кулак всю свою волю, чтобы подавить мандраж. Дайс облизывает окровавленные губы, с трудом фокусирует взгляд. — К-как... твоё и-имя? На секунду демон замирает, и на его фарфорово-гипнотическом лице отражается искреннее удивление. Дайса это веселит, но вместо смешка выходит скорее короткий хриплый кашель. — Люди никогда не спрашивали у меня имени раньше, — склонив голову набок, демон подсаживается немного ближе, его пальцы осторожно обхватывают душу в кольцо, Дайс вновь вздрагивает и невольно упирается лбом в острое маленькое плечо. — Впрочем, если подумать, так у вас и принято – обмениваться именами. Ты правда хочешь знать? Кивок. Дайс чувствует, как свободная рука демона гладит его по синим спутанным волосам. Нежно и почти любовно его хватают за загривок и тянут, заставляя поднять голову вверх и посмотреть на своего мучителя. Хотя это и не мука вовсе, может, для кого-то другого была бы, но не для Дайса. Он не знает, на что там способны демоны, но, наверное, когда их призывают, они могут прочесть, какое желание предстоит исполнить. Потому что Дайсу кажется, что, хоть он ничего ещё не просил, его желание притворяется в жизнь прямо сейчас. На старом скрипучем полу покосившегося заброшенного дома, где пахнет затхлостью и пылью, по полу рассыпаны поблёскивающие в бледном свете луны осколки стекла, и в каждом углу свиты сети паутин. На грани смерти, физически ощущая, как его душа оказывается стиснута демоническими когтями, Дайс ярче всего чувствует, что живёт. Всё тело охвачено адреналиновым экстазом, и даже животный страх, боль и ночной холод обращаются мистическим удовольствием. Ему в самом деле необходимо узнать имя того, кто способен дарить настолько острые ощущения — ни один человек в этом мире не смог бы. — Можешь звать меня Рамудой, — голос демона сладок, да он и сам как клубничная конфета с ядовитой начинкой. И Дайс не против умереть. Он потому охотно отвечает на обжигающий поцелуй, впускает в рот острый язык и позволяет словно испить его до дна, позволяет слизать тёмную кровь с подбородка и обкусанных губ. Может ли Рамуда поглотить его душу прямо вот так, впиваясь в него, как хищник в загнанную жертву? Свет луны падает на струящиеся розовые пряди, мерцающие во мраке рожки и фарфоровое лицо. Становится нечем дышать. Рамуда невыразимо красив, и это красота из другого мира. С каждой секундой он кажется лишь прекраснее, насыщаясь энергией Дайса, и его глаза сверкают сытым блеском. — Я совсем не чувствую от тебя желания отступить, а ведь в буквальном смысле держу твою жизнь в своих руках. Стоит мне ли-и-ишь потянуть... — Уже? Рамуда, это скучно, — Дайс облизывает губы, но кажется, они обратились кровавой раной, и на них уже нет кожи. Он усмехается и стискивает дрожащими пальцами чужие бёдра. — А как же моё желание? — Но ты сейчас думаешь, что уже получаешь то, чего так жаждет твоё беспокойное сердечко, — Рамуда улыбается, поглаживая когтистым пальцем тонкую кожу шеи — настолько острым, что он способен рассечь её одним движением. — Я ставлю, это не всё, что ты можешь мне показать. Дайсу тяжело дышать, тяжело говорить и тяжело думать. Рамуда буквально растворяет его внешнюю оболочку, забираясь под кожу и пуская осколками битого стекла эйфорию от напряжения по изнывающему телу. Каждая косточка и сустав ноют, кожа горит и расходится на рваные лоскуты, тает как воск под кислотными прикосновениями демонических рук. Рамуда растворит и поглотит его, или обратится им, или... Он многое может придумать, но Дайс голоден до впечатлений и острого чувства балансирования на самом краю, он хочет, чтобы всё, что сделает с ним этот маленький могущественный демон, отпечаталось у него на подкорке. Рамуда благосклонно улыбается, обнажая ровные клыки. — Ты мне очень нравишься. Смело с твоей стороны торговаться и делать ставки в такой момент. Такой отчаянный... В хорошем смысле. Знаешь, я могу сделать тебя бессмертным, и тогда мы будем испытывать все возможности вечности до скончания мира. — В том, чтобы быть бессмертным, нет остроты и непредсказуемости, я хочу жить каждый день, как будто он последний. — Ах, ты прав! Но ты всё же пытаешься выторговать у меня свою чудесную душу ещё ненадолго... Я отвечу на твою ставку: если ты выдержишь ещё одно моё маленькое испытание, то победишь, душа твоя до тех пор, пока ты не будешь удовлетворён моими дарами за неё. Проиграешь — ну, ты в любом случае умрёшь. Рамуда буднично пожимает плечами и удобнее устраивается на дайсовых бёдрах, его длинный чёрный хвост ложится на крепкое плечо послушной рептилией и извивается у взмокшей шеи, проскальзывая по коже острым как скальпель кончиком. — Я в деле! — живо отзывается Дайс. Он уже столько раз ставил на кон свою жизнь, и это были лучшие моменты его существования. — Какие условия для победы? — Всего два: не сойти с ума и не умереть. А потом Дайс понимает, что Рамуда действительно способен многое ему показать. Например, как его тело становится чертовски крошечным и маленьким по сравнению с тёмной комнатой, где они находятся, как его пальцы не способны ухватиться ни за один предмет, когда он вдруг понимает, что под ними больше нет пола, и они вместе, сплетаясь, падают в бесконечность, но при этом остаются на месте. Потом его кожа действительно начинает таять, обнажая мясо и кости, и Дайс уже не понимает, как он может не умереть, если ещё мгновение — и от него останется лишь скелет. А Рамуда вдобавок к этому ещё стягивает кожу с шеи коготками, как обёртку из фольги для мороженого. Касание за касанием, и голова держится лишь на шейных позвонках и паре сухожилий. Дайс зажмуривается, потому что Рамуда, напевая себе под нос мотив до боли знакомой колыбельной, тянет сильнее, чтобы завершить свою экзекуцию. Похоже, он проиграл — последняя мысль в голове Дайса перед погружением в кромешную тьму. Ему кажется, что он растекается в кровавую лужу, но неожиданно слышит весёлый голос: — Здóрово, Дайсу! Ты действительно редкий драгоценный камешек в моей коллекции! Резко открыв глаза и хватая ртом воздух, Дайс понимает, что цел и невредим. На нём нет ни царапины, даже губы и грудь в порядке. Только пот градом льётся по спине и шее, и к коже мерзко липнут намокшие синие волосы. Он резво обшаривает себя трясущимися руками и поднимает глаза на демона. Что из этого было правдой, а что не было? Ему всё приснилось или он оказался в бреду? И отчего тогда так болезненно тянет в груди, если Рамуда не касался его пропащей души? — Ч-что... — Это всё было только в твоём воображении, Дайсу. От начала и до конца. — Рамуда вальяжно растягивается в кресле-качалке, со скрипом старой древесины поддающемся его весу. — Испытание, достойна ли твоя душа стать моей будущей трапезой! Слабенькие и трусливые души погибают от таких иллюзий, но твоя... — Рамуда склоняет голову набок и вдруг перестаёт улыбаться, вскинув тонкую бровь. — Ну-у-у, неужели ты расстроен? Просто скажи, что хочешь, чтобы следующий наш поцелуй свершился наяву. Щёки обдает жаром. Боже правый (как бы иронично это не звучало), Дайс действительно сейчас ловит себя на мысли, что хотел бы испытать, чем отличается настоящий поцелуй демона от чертовски реалистичной иллюзии. И Рамуда, впрочем, уже завладел этой трепетно жаждущей безумного праздника душой. — Поцелуешь, когда настанет час забрать мой долг. Рамуда хищно улыбается. — Замечательное условие для нашего контракта. *** Устрашающая тускло светящаяся рожица, вырезанная из тыквы, замирает на столе в окружении искусственной паутины и развешанных на ней оригами пауков и летучих мышей, потухших огарков свеч и россыпи разноцветных леденцов. В тёмной комнате повисает оглушительная тишина, в которой слышно даже чужое дыхание и лёгкое движение многослойных хеллоуинских нарядов. Рамуда в милой ведьминской остроугольной шляпе и серьгах-звёздочках в ушах затихает, ожидая продолжения с чуть приоткрытым ртом. Дайс, облачённый в старательно подготовленный Рамудой костюм рогатого ни то чёрта, ни то какого-то другого нечистого существа, даже перестаёт жевать свой кусок тыквенного пирога, в недоумении воззрившись на Гентаро. На нём длинный плащ с высоким воротником и искусственные вампирские клыки, а русые волосы изящно уложены на одну сторону. Он загадочно улыбается и отпивает пиво из большой кружки. Дайс резво дожёвывает пирог и утирает тыльной стороной ладони крошки вокруг рта. — П-послушай, Гентаро… Я верну тебе деньги, который занимал в том месяце, только… прекрати угрожать подобными изощрёнными способами. Это реально стрёмно. — Какие угрозы, о чём ты? Всего лишь хеллоуинская сказка для поддержания атмосферы сего замечательного празднества. — Именно, Дайсу! Пусть лучше Гентаро расскажет, что было дальше! — У этой сказки открытый финал, Рамуда. Ты волен придумать любое продолжение, которое тебе по нраву. — О-о-о! Значит, Дайс в конце концов проиграет свою душу в каком-нибудь казино, если продолжит вести разгульный образ жизни! — Хватит! — Дайс возмущённо пихает Рамуду в бок, и тот смеётся. — Почему в ваших выдумках я постоянно какой-то неудачник? — В каждой шутке доля правды, — изрекает Гентаро, похлопывая друга по плечу. — Затея с человеком, который настолько любит риск, что готов даже броситься за демоном в преисподнюю показалась мне занимательной, так что ты по-прежнему остаёшься интересным материалом для моих писательских изысканий. Дайс фыркает, хватая с большого блюда ещё один кусок пирога. — Мне полагается моральная компенсация! — Только не лопни, а то мне твоя душа так и не достанется, — тянет Рамуда, кокетливо поправляя шляпу. — Жаль, я сегодня в не совсем подходящем образе! Дайс закатывает глаза под дружный смех остальных, а потом всё же улыбается. Пускай ни одна встреча не обходится без подобных подначиваний, с ними всё равно весело, и он просто не способен злиться дольше трёх минут. Просто поворчать – это традиционная необходимость, которой от него ждут. Демоны любят сильные души. И если бы Дайсу представился шанс сыграть с демоном – он бы его не упустил, а пока… — Счастливого Хеллоуина! — восклицает Рамуда, вскидывая кружку пива вверх. — Счастливого Хеллоуина! — отзываются Дайс с Гентаро, стукаясь своими кружками с кружкой Рамуды. Звон стекла разносится по тонущей в полумраке комнате, и никто не знает, какой ещё монстр может таиться в зыбких танцующих тенях.