***
За несколько дней после неожиданного посещения ателье Мадам Берк Гермиона не получила от Рона ни одного письма, хотя сама отправила ему сразу три в надежде на то, что его злость и обида со временем отступят и он будет готов поговорить. — Если ты будешь закидывать его письмами, быстрее он не ответит, — Джинни выхватила из рук Гермионы скомканное письмо, которое она так и не отправила, и выкинула в мусорку, в которой уже лежала пара исписанных пергаментов. — Дай ему время. — Это выводит из себя! Почему, черт возьми, нельзя ответить хоть что-нибудь? Ведет себя как маленький ребенок. — Ты ведь знаешь Рона, порой он бывает слишком упертым. — Он тебе что-то говорил? В тот день, когда мы… — Мм… — Уизли замялась и поджала губы. — Если честно, после того как я нагнала их с Гарри, он не проронил ни слова. Я пыталась поговорить с ним, но он и слушать меня не захотел. Гермиона в бессилии опустила голову на подушку и закрыла глаза. Гарри хоть и твердил, что не хочет вставать ни на одну из сторон в ссоре между двумя самыми близкими друзьями, практически перестал с ней разговаривать. Лишь изредка перекидывался парой дежурных фраз за завтраком или на занятиях. Малфой, как и ожидала Гермиона, вновь стал ее избегать. Но в этот раз она была ему за это благодарна. Вначале ей даже казалось, что стоит перед ним извиниться, однако она достаточно быстро пришла к выводу, что самым правильным решением будет выкинуть из своей головы и жизни того, кто в нее совершенно не вписывается. Вот только с каждым днем она все больше сомневалась в том, кто же в действительности вписывается в ее жизнь. Ее моральные принципы и представления о жизни все больше походили на грязное серое пятно, в котором нельзя было разглядеть ни черного, ни белого, ни правильного, ни ложного. Джинни, негласно став связующим звеном в непривычно разрозненной компании, как могла, старалась поддерживать общение между друзьями, но напряжение тенью преследовало их троицу по пятам. Гермиона видела, что отношения Джинни и Гарри также переживали не лучший период, и она не могла не винить себя в этом. Точнее, свою сумасбродную выходку в прошлые выходные. Казалось, воздух сгущался в преддверии надвигающейся бури, но как избежать ее или хотя бы снизить ущерб от последствий, ведьма не знала. — О, ты правда собираешься пойти на бал с Эрни Макмилланом? — протянула Лаванда, крутясь у зеркала в женской спальне с платьем в руках. — Я думала, он пойдет с Ханной. — Они расстались, а мне как раз не с кем было пойти, — хмыкнула Парвати, перебирая украшения в своей шкатулке. — Что? — заинтересованно протянула Джинни, перевернувшись на бок на кровати рядом с Гермионой. — Мне казалось, у них все серьезно. — Даже самые крепкие отношения могут в одночасье развалиться, — захихикала Патил и, вытащив связку широких браслетов, надела их на руку. — Честно, мне плевать, что у них там стряслось. Главное, что я иду на бал не одна, а с симпатичным блондином, которого бы точно не одобрили мои родители. Лаванда раскатисто рассмеялась. — Кстати, про симпатичного блондина, — с этими словами Браун исподлобья посмотрела на Гермиону, — я слышала, тебя пригласил Голдстейн, — по комнате пронеслись гудящие звуки, остальные девушки заинтригованно придвинулись ближе. — Каково это, когда тебя на бал приглашает самый сексуальный парень школы? — Эй, вообще-то Гарри пригласил меня, — втиснулась Джинни, растягивая губы в ухмылке. — Да вы все равно что женатая пара, — отметила Келла. — Слишком скучно и предсказуемо. А вот Энтони и Гермиона — это что-то новенькое. — Вы уже целовались? — Что? — Гермиона чуть не поперхнулась от неожиданности. — Мы идем на бал как главные старосты школы, ничего более. — И поэтому он подарил тебе дорогущее платье? — Патил указала на нетронутый пакет, неумело спрятанный под кроватью Гермионы. — Или, подожди, неужели Рон? По школе, конечно, ходили разные слухи, но неужели у Уизли хватило денег? Юная ведьма заметила, как от слов Парвати Джинни едва заметно поджала губы, но спустя пару секунд она уже сделала самое невинное лицо и с интересом повернулась к подруге: «Да, Гермиона, расскажи нам, откуда у тебя такой дорогой подарок?» Вероятно, она была слегка обижена на то, что Грейнджер до сих пор не рассказала все подробности того, что случилось в прошлые выходные и как так получилось, что Малфой вел себя вовсе не как заносчивый слизеринец. Ведьма до последнего оттягивала разговор с подругой, не желая думать и вспоминать того, кого она пообещала себе избегать. — Никто мне ничего не дарил, — фыркнула Гермиона, но ее щеки покрыл едва заметный румянец. — Вам не приходило в голову, что я в состоянии сама купить себе это платье? — Опять скука смертная, — вздохнула Лаванда. — Тебе вообще хоть кто-то, кроме книг, нравится? — На данный момент я предпочитаю думать об учебе, а не об отношениях, — сухо произнесла Грейнджер и схватила книгу, которая спасательным кругом лежала на прикроватной тумбе. — Мерлин, какая невыносимая чопорность, — почти пропела Лаванда. — Эх, а вот я бы точно не отказалась от приглашения Энтони. И от поцелуя тоже. Джинни незаметно пнула девушку в бок и одними губами произнесла: «Мы еще вернемся к этому разговору!» — Если бы у вас была возможность выбрать любого парня школы, с кем бы вы пошли на бал? — неожиданно спросила Фэй Данбар, отчего все девочки, кроме Гермионы, вновь оживились и наперебой стали делиться своими мыслями. — Ты имеешь в виду просто на бал или «на бал»? — уточнила Парвати. — А есть разница? — спросила Джинни. — В целом, нет. — О, если отбросить все предрассудки, я бы не отказалась от предложения Малфоя, — мечтательно проговорила Келла. Как только Гермиона услышала его имя, так и не приступив к чтению, она непроизвольно стала прислушиваться к болтовне соседок. — Келла! — Что? Мы же чисто гипотетически, — невинно улыбнулась волшебница. — Я, кстати, слышала, что он весьма неплохо, ммм… танцует, — заговорщическим тоном произнесла Браун. В комнате заискрился девичий смех. — Мне подойдет любой старшекурсник, играющий в квиддич, — намотав локон на палец, отметила Фэй. — Даже Билли? — усмехнулась Джинни. — Фу, только не Билли, — скривилась Фэй. — Ладно, пусть будет Энтони. Или нет, тоже выберу Малфоя. — Чертов засранец пользуется спросом даже со своей ужасной репутацией. — Как же быстро он забрал первенство самого сексуального парня школы у Энтони, правда, Лаванда? — Знаете, как говорят маглы, — ухмыльнулась Джинни и пристально посмотрела на Гермиону, которая по-прежнему пыталась делать вид, что читает, — запретный плод всегда сладок. — С такими внешними данными плевать, чем он там занимался в прошлом, — поддержала однокурсниц Парвати. — Смотри, не ляпни это при всех, — укоризненно произнесла Лаванда. — Но если рассуждать чисто гипотетически, я бы определенно выбрала профессора Грейвса, — мечтательно добавила волшебница. В комнате послышалось улюлюканье. На этих словах Гермиона перестала играть роль заинтересованной читательницы и вклинилась в разговор. — Он ведь преподаватель, тебе не кажется, что это уже слишком? — назидательным тоном отметила Грейнджер. — Ой, только не надо читать мне нотаций, — закатила глаза Браун. — Будто я одна заглядываюсь на него. И в отличие от большинства в этой школе, я уже давно совершеннолетняя, так что имею право смотреть на кого угодно и уж тем более думать о ком угодно! Слова Лаванды пробудили в сознании Гермионы воспоминание недельной давности: — Моя кузина из Венгрии рассказала, что профессор Грейвс некоторое время преподавал в Дурмстранге, — слева от Гермионы, сидящей за второй партой в кабинете Защиты от темных искусств, раздался приглушенный голос Милисенты Булстроуд. — Он изучал вампиров в Карпатах, разве не романтично? — с некоторым придыханием произнесла Лаванда Браун из правого угла аудитории, очевидно, также говоря о профессоре. На лице Гарри появилась странная гримаса, обозначающая нечто вроде: «Что в этом может быть романтичного?» — Он определенно один из лучших в области защитных заклятий в Европе, — вторила своей подруге Парвати. — К тому же невероятно привлекательный! — захихикала Браун. — Ты видела его задницу без того старомодного балахона? — ехидно отметила Паркинсон и перевела взгляд со своей соседки по парте Булстроуд на Малфоя и Нотта, которые сидели позади нее. — Хотела бы я как-нибудь стянуть с него рубашку. Готова поспорить, там есть на что посмотреть. — Зачем желать то, чего не можешь получить? — ухмыльнулся Нотт. — О, крайне занятно слышать это от тебя, — елейным голосом произнесла Паркинсон. — Уверен, у Блейза или Драко торс и задница ничуть не хуже и отнюдь не такие недоступные для взглядов, — Теодор поднял одну бровь с самым невинным выражением лица. — Салазар, Тео! Я и не знал, что ты такой ценитель мужских форм, — хлопнув друга по плечу, рассмеялся Забини. — Поверь, мне определенно неинтересно смотреть на ваши тощие задницы, — скривилась Паркинсон и повернулась к Булстроуд. — Никак не могу понять, почему профессор до сих пор один, — вздохнула Милисента. — Уверена, это ненадолго, — уверенно ответила Пэнси. Гермиона вновь закатила глаза от неуместности обсуждения преподавателя в ожидании занятия. Она была благодарна им уже за то, что они не делали это в присутствии профессора. Впрочем, она не могла отрицать очевидного, Грейвс был одним из умнейших волшебников, которых она встречала. — А вам не кажется странным, что об одном из сильнейших волшебников всей магической Европы практически нет никакой информации? — Гарри нахмурился и, понизив голос, продолжил. — И почему он вдруг решил приехать в шотландскую глушь преподавать в Хогвартсе? — Что в этом странного? — Гермиона повернулась вполоборота к друзьям. — Его пригласила профессор Макгонагалл. Или ты предполагаешь, что в школе должны преподавать бездарности и посредственности? — Конечно нет. Но уж слишком все его невероятные достижения и умения ммм… напоминают мне историю Локонса. — Хватит видеть во всем подвох! — неожиданно экспрессивно высказалась Джинни. — Профессор Грейвс не раз демонстрировал свои навыки, а его знания явно выходят за рамки того, чем мог похвастаться Локонс. — К тому же Виктор рассказывал мне, что в Дурмстранге крайне не любят распространять информацию о своих студентах и преподавателях. — Вы видели те нелепые попытки Паркинсон привлечь внимание Моргана? Вопрос, озвученный звонким голосом Данбар, вернул Гермиону в реальность. — Морган? И давно вы перешли с профессором на ты? — усмехнулась Джинни. Больше всего в этой ситуации Гермиона не понимала того, с какой легкостью Браун, Паркинсон и многие другие ученицы перестали воспринимать профессора Грейвса как преподавателя и стали видеть в нем молодого привлекательного мужчину. Лаванда была права, ее увлечение преподавателем никак не нарушало магическое законодательство. Однако во всей этой ситуации таилась опасная, по мнению Грейнджер, этическая дилемма — отношения учителя и ученицы даже с обоюдного согласия всегда становятся возможными лишь благодаря властной позиции учителя и дают ему практически безграничную власть над учащейся. — Мерлин, отсядь уже от Грейнджер, кажется, она заразила тебя своим снобизмом! — засмеялась Фэй. Джинни неожиданно резко встала с кровати и направилась в сторону смеющейся однокурсницы. — Тебе бы рот с мылом вымыть, да руки пачкать жалко, — выплюнула Уизли, после чего с громким хлопком двери покинула комнату. В спальне на несколько секунд воцарилась тишина. — Что это вообще только что было? — Какой леший ее укусил? Я ведь просто пошутила… Недослушав оправдания Данбар, Гермиона выскочила в пустую гостиную. Было уже довольно поздно, поэтому отыскать Джинни, спрятавшуюся в глубине кресла у камина, не составило труда. — Все в порядке? — А ты как думаешь? — с нескрываемым раздражением ответила Уизли. — Думаю, нет. — Мерлин, — Джинни закрыла глаза и откинула голову на спинку кресла, — меня просто раздражает их лицемерная болтовня. Уверена, когда нас нет рядом, они с таким же удовольствием обсуждают мои отношения с Гарри. Или тебя и Рона. — По-моему, они готовы это делать, даже если мы будем сидеть напротив. — Вероятно — нехотя улыбнулась подруга. — Неужели вот так все и происходит на самом деле? Наша жизнь – просто расходный материал для новых сплетен. — Мне казалось, тебе плевать, что о тебе говорят другие. — Обо мне — да, но ведь все постоянно обсуждают и моих близких. Тебя, Гарри, мою семью. Мне просто чертовски надоело постоянно слушать нелепые домыслы и бредни со всех сторон. Я, конечно, и раньше пользовалась популярностью в школе, но точно не такой… Гермиона опустилась на подлокотник кресла и приобняла подругу за плечи. — К сожалению или к счастью, люди никогда не перестанут сплетничать и распускать слухи. Это один из инструментов коммуникации и выживания в обществе. Ты, кстати, знала, что согласно некоторым магловским исследованиям, сплетни помогают значительно снизить тревогу? — Звучит как только что выдуманный бред, чтобы меня успокоить. — Надеюсь, хотя бы немного помогло, — улыбнулась Гермиона, — на самом деле, я прекрасно тебя понимаю. Слышать и видеть, как люди постоянно лезут в твою жизнь просто ради любопытства, выводит из себя. — Немного помолчав, она добавила, — знаешь, как я пытаюсь справляться с этим? — Как? — Не читаю прессу и рано ложусь спать. — Помогает? — Не всегда, но в большей степени – да. Джинни слегка поморщилась, но так ничего и не ответила.***
«В тот чудесный день, когда солнце ярко светило и ветер легко играл в волосах, мистер Дарси, Элизабет и ее младшая сестра Китти прогуливались по зеленым полям Пемберли, оставив далеко позади Джейн Беннет и мистера Бингли. Они шли бок о бок, но говорили все трое очень редко. Их вынужденная прогулка в определенной мере отягощала каждого. Они двигались в направлении Лукас Лоджа, где Китти собиралась повидать свою подругу Марию. И так как разлука с Китти не могла, по мнению Элизабет, служить основанием для общего беспокойства, как только сестра покинула их, они смело отправились дальше вдвоем. Наступила минута, когда она должна была проявить смелость, и, почувствовав прилив решимости, она поспешно сказала: — Вы знаете, мистер Дарси, я ужасная эгоистка. Чтобы облегчить собственную душу, мне ничего не стоит невзначай взвалить бремя на вашу. Так вот, я больше не в силах удерживаться от того, чтобы выразить вам благодарность за вашу необыкновенную заботу о моей злосчастной сестре. С первого же дня, как мне стало известно о вашем поступке, я все время испытываю жгучую потребность сказать вам, как сильно это чувство меня волнует. И если бы о вашей роли узнала моя семья, мне, разумеется, не пришлось бы благодарить вас только от собственного имени. — Мне неприятно, право же, очень неприятно, что вы об этом узнали, — растерянно ответил Малфой. — Представленные в неверном свете, эти сведения могли вас напрасно обеспокоить. Я не предполагал, что миссис Гардинер так мало заслуживает доверия. — О нет, вам вовсе не следует сердиться на мою тетушку. Ваше участие в этом деле мне стало известно прежде всего благодаря легкомыслию Лидии. И, разумеется, я не могла спать спокойно, пока мне не удалось разузнать подробности. Итак, все же позвольте еще раз вполне серьезно поблагодарить вас от лица всей нашей семьи за великодушие, с которым вы приняли на себя так много хлопот и перенесли столько неприятностей в поисках моей несчастной сестры. — Если вам непременно нужно меня благодарить, — ответил он, — пусть это исходит от вас одной. Я не могу отрицать, что желание вас порадовать было одной из причин, побудивших меня вмешаться. Остальные члены вашей семьи, при всем моем к ним уважении, не обязаны мне ничем — я думал только о вас. Гермиона опомнилась после того, как последние слова Малфоя достигли ее сознания. Она совершенно не задумывалась о том, что нужно говорить, и, по всей видимости, сюжет продолжал двигаться в привычном направлении без участия волшебницы. Оттого ей вдруг захотелось выкрикнуть нечто сумасбродное, убежать и спрятаться в тиши Пемберлийского леса. Но как бы далеко она ни убежала, она знала, что от своих чувств ей не сбежать. Она молчала так долго, что Малфой, не найдя в себе больше терпения молчать, продолжил говорить. — Я уверен, вы слишком великодушны, чтобы играть моим сердцем. Если ваше отношение ко мне, с тех пор как мы с вами разговаривали в прошлый раз, не изменилось, скажите сразу. Мои чувства и все мои помыслы неизменны. Но вам достаточно произнести слово, и я больше не заговорю о них никогда. — Чувства, мистер Дарси… — Подобны погоде, — тут же подхватил Малфой и улыбнулся. Гермиона замедлилась, а после и вовсе становилась. — Есть слова, которые я должна высказать, вопреки всему моему страху и сомнению. Она поняла, что мысли и чувства, терзающие ее наяву, не отпускают ни на секунду. И сразу, хоть и не очень красноречиво, она дала ему понять, что за истекшее время стала смотреть на него совсем по-другому и теперь с благодарностью и радостью принимает его сегодняшние заверения. Такого ощущения счастья, которое при этом ее охватило, она еще никогда не испытывала. Он ответил ей страстными и глубоко искренними словами, которые мог сказать только человек, испытывающий неподдельные чувства. Если бы Гермиона была способна взглянуть ему в глаза, она увидела бы, как красило его выражение искреннего восторга. Но хотя она не осмеливалась на него смотреть, она могла его слушать. И пока он высказывал ей, как много она для него значила, его привязанность к ней становилась для нее все дороже и дороже. Они продолжили идти вперед, сами не зная куда. Слишком многое нужно было обдумать, почувствовать, сказать, чтобы внимание могло сосредоточиться на чем-то постороннем. — Вы, должно быть, сочтете меня сумасшедшей, и я не смогу вас в этом винить, но мне чудится, будто я встречалась с вами в другом мире, — решилась на откровение Гермиона. — В другом мире? — Когда мы впервые встретились, у вас не было чувства, будто мы с вами уже знакомы? Она замолчала в попытке отыскать в его чертах лица и глазах ответ на свой вопрос. Однако он отвел взгляд, в напряжении обдумывая сказанные слова. — Боюсь, я не вполне понимаю, о чем вы говорите. Ее руки похолодели, а в груди образовалось тяжелое чувство разочарования. — Порой мне в голову лезут ужасные глупости. Она улыбнулась, чтобы вновь не выдать своей растерянности и наивной надежды на то, что он поймет ее. Поймет и поддержит. — В такие моменты я думаю о том, какое было бы счастье отказаться от себя так же, как я отказываюсь от других, — добавила Гермиона чуть тише. Она вдруг почувствовала прикосновение горячей мужской руки к своей талии. — Это стало бы ужасной потерей для меня, решись вы отказаться от себя. — Вы так считаете? — Я в этом уверен. Не проронив больше ни слова, Малфой медленно склонился к ее лицу и прикоснулся к губам легким поцелуем. Он был таким осторожным, словно боялся разрушить хрупкую магию момента. Она ответила на его поцелуй с нескрываемым трепетом, и в этот миг все ее сомнения и страхи улетучились. Когда они слегка отдалились друг от друга, полное осознание происшедшего внезапно нахлынуло на нее, подобно волне, готовой смести все на своем пути. Она увидела его улыбку — такую теплую и искреннюю, что, казалось, можно было коснуться ее рукой. Гермиона понимала, что этот поцелуй стал началом и концом, поскольку мир вокруг стал меркнуть и исчезать. Но все, что она хотела забрать с собой отсюда, была его улыбка».***
В библиотечном зале Хогвартса стояла звенящая тишина. Раннее зимнее утро, которому так не хватало солнечных лучей, было легко спутать с поздним вечером. За окнами было так темно, что Мадам Пинс по привычке не выключала лампы ни утром, ни вечером. Гермиона уже несколько минут вглядывалась в пустые страницы, обернутые в злосчастную обложку с надписью «Гордость и предубеждение». Она знала, что до начала завтрака в библиотеку практически никто не заходит, поэтому, не сдерживая собственных чувств, вновь начала вертеть роман в руках, опасаясь, что-то упустить. После последнего заколдованного сна она с непривычной радостью обнаружила, что книга вновь стала такой, какой случайно была обнаружена на полке. Значило ли это, что странные видения закончатся? Волшебница не знала, но, безусловно, надеялась на такой исход. Однако вместе с мимолетным облегчением пришла горечь осознания: если действие артефакта закончилось, она попрощается с миром, в котором Драко Малфой был в нее влюблен. «Мистер Дарси. И не в тебя, а в Элизабет Беннет», – упорно напоминала она самой себе. Как бы она ни сопротивлялась этому, ее не раз посещали сумасшедшие мысли о том, чтобы вновь написать его имя на пустых страницах. Это было абсурдным, совершенно глупым поступком, на который, она точно знала, никогда не решится. И все же сам факт того, что она размышляла об этом, говорил о многом. Опустившись на корточки, Гермиона аккуратно поставила книгу на то самое место на полке, где в самом начале года нашла ее. По горькому опыту она уже поняла, что прятать или уничтожать артефакт бесполезно, поэтому, миновав бессмысленные попытки справиться с книгой, она поставила ее на место корешком внутрь. Она успокаивала себя тем, что, спрятав таким нехитрым образом обложку книги, в ближайшее время на нее вряд ли кто-то обратит внимание. Юная ведьма уже собиралась уходить, когда двери библиотеки резко распахнулись. Она услышала стремительные шаги и едва различимый шепот. Легкая поступь точно принадлежала девушке, а вот источником более тяжелого мерного движения скорее служил волшебник. В нерешительности она замерла у стеллажа с магловской литературой и почему-то перестала дышать. Неожиданные гости остановились в соседнем проеме библиотеки, так что теперь Гермиона без труда могла разобрать каждое их слово. Они говорили тихо и быстро, будто им нельзя было находиться здесь. — … как я к этому отношусь, — низкий голос волшебника звучал очень знакомо, но юная ведьма никак не могла распознать, где именно его слышала. — Я знаю, что не проживу долго, — мягко ответила девушка. Девичий голос Гермиона узнала практически сразу. Как странно, что в последний раз она слышала его здесь же. Это была младшая сестра Дафны – Астория Гринграсс. — Не говори так, — сипло произнес волшебник. — Разве праздник станет лучше, если он будет долгим? — Прошу тебя… — Ко мне пришло смирение, Тео, это так умиротворяюще. Собеседником Астории оказался Теодор Нотт. Гермиона в удивлении прикрыла рот рукой. Нотт был почти таким же самоуверенным, как Малфой, однако его уверенность в себе не была колючей, скорее обволакивающей. Гермиона уже привыкла к его самоуверенности, граничащей с высокомерием, которое проявлялось на каждом собрании старост. Впрочем, это нисколько не мешало ему быть способным волшебником и ответственно подходить к выполнению своих обязанностей. Но сейчас его голос звучал удивительно уязвимо, и это было так на него не похоже. — Мне бы хотелось, чтобы ты тоже… — продолжила Гринграсс. — Ты не должна мириться со всем, что происходит в твоей жизни, — перебил ее Теодор. — У меня нет выбора. — Выбор есть всегда! Давай сбежим, только ты и я. Моего наследства хватит, чтобы… — Нет, — ее ответ для него, вероятно, прозвучал как выстрел в голову. — Ты знаешь, что я не могу так поступить с родителями. Даже если бы захотела, не смогла бы. — Знаю, — обреченно прошептал парень. Сквозь просветы между книгами Гермиона увидела, как Астория мягко взяла его лицо в свои руки. Теодор прикрыл глаза и отдался этому тихому моменту счастья. Он, вероятно, хотел утонуть в ее руках, но отчего-то не мог. — Тео, посмотри на меня, — помедлив, он открыл глаза и взглянул на девушку. — У тебя впереди целая жизнь, я не хочу, чтобы ты тратил ее на сожаления и переживания обо мне. — Ты для меня жизнь, — он поцеловал каждый сантиметр ее ладони, а после притянул к себе и крепко обнял. — Неужели ты не понимаешь, что без тебя все теряет смысл. — И если до того, как я уйду, во мне ещё расцветёт любовь, тогда я уйду спокойно с цветами в руках и волосах, — еле слышно прошептала Астория, а на ее щеках замерцали слезы. Гермиона отстранилась от стеллажа как ошпаренная, будто воровка, осознавшая, что украла слишком личное, сентиментальное воспоминание, предназначавшееся только для двоих.