Сломленные

— Профессор? — дверь кабинета Защиты от темных искусств скрипнула, и Гермиона едва поморщилась от неприятного звука ржавых дверных петель. — Мисс Грейнджер, — послышался приглушенный мужской голос из прилегающей к кабинету комнаты. — Проходите. Она прошла вдоль пустых парт, задержавшись взглядом на темном кафтане, который безучастно висел на спинке учительского стула. Поднявшись по винтовой лестнице, расположенной в углублении дальней стены, ведьма оказалась в небольшом помещении, в котором внушительных размеров стол из темного дерева в добром соседстве разместился рядом с книжными стеллажами, опоясывающими периметр комнаты. На них, вероятно, было наложено заклятие незримого расширения, поскольку гриффиндорка никак не могла разглядеть в тени потолка, где кончаются книжные полки. — Прошу прощения, я немного опоздала, — переминаясь с ноги на ногу, Гермиона остановилась у входа. Ее точно выверенная привычка всегда приходить вовремя дала сбой. В этот раз ведьме потребовалось лишних пятнадцать минут, чтобы собрать все мысли в кучу после откровенно неудачного разговора с Роном. Только после того как размышления об Уизли и злополучном романе удалось отодвинуть на второй план, а учащенное сердцебиение успокоилось, Гермиона впервые за этот долгий день задумалась, как ей лучше выстроить диалог с преподавателем. Она предполагала, что он может начать задавать дополнительные вопросы, но не знала, как лучше к этому подготовиться. За несколько учебных месяцев волшебница поняла, что профессор Грейвс был весьма проницательным волшебником и скрыть от него то, что другие могли бы вовсе не заметить, было непростой задачей. Однако ей нужно было докопаться до правды. Волшебница не знала истоков своей непоколебимой уверенности в том, что как только она разберется с заколдованным романом, ей станет легче. Но продолжала в это верить. Порой непомерное желание разобраться в происходящем затмевало здравый рассудок. «В конце концов, я всегда могу сказать, что мой интерес к артефактам родился из желания найти родителей». «А точнее, соврать». Ей было противно от самой себя. Прикрываться родителями, хотя в действительности волшебница не продвинулась в их поисках ни на дюйм, было выше всех моральных норм. И все же нравственные устои, выстроенные ведьмой за годы воспитания и взросления, каждый раз рушились под натиском воспоминаний об участившихся приступах. Она не могла описать их никак иначе, как “то, что когда-нибудь сведет меня с ума”. Теперь, помимо стыда за свою ложь, она постоянно чувствовала неуемную тревогу и страх. Ей удавалось отмахиваться от них днем. Но они догоняли ее каждый раз, когда она ложилась вечером в кровать, и с удвоенной силой терзали до тех пор, пока ее измученное сознание не проваливалось в сон. Или в очередной кошмар. Легкие успокоительные зелья, которые волшебнице удавалось покупать в Хогсмиде, перестали действовать. Для приготовления собственного более сильного отвара ей не хватало ингредиентов, которые нельзя было купить в местной лавке. Иногда она подумывала о том, чтобы пробраться в кабинет зельеварения и взять недостающее или проникнуть ночью в больничное крыло и позаимствовать у мадам Помфри пару склянок зелья “сна без сновидений”. Но эти мысли меркли, как только Гермиона вспоминала о том невероятном количестве лжи, которым она себя окружила. В голове непрерывно гудела мысль, что она должна справиться сама. Не усугубляя при этом свое и так шаткое моральное положение кражами и очередным враньем. — Присаживайтесь, — профессор Грейвс закрыл книгу, в которой пару секунд назад сделал несколько пометок, и, взмахнув рукой, призвал невербальным заклятием к противоположному концу стола небольшое кресло без подлокотников. — Значит, вы все-таки решили сдавать мой предмет на выпускном экзамене. Гермиона кивнула, усаживаясь в кресло, и взглянула на собранную фигуру учителя — на нем была темная рубашка без воротника, а на носу красовалась тонкая плетеная оправа с прямоугольными линзами. Она никогда не видела его в очках. Почему-то эта деталь показалась ей очень личной, не для чужих глаз. — Итак, — он взглянул на развернутый пергамент, лежащий рядом со стопкой книг, будто там было собрано ее досье, и, сняв очки, положил их на край стола, — у вас отличные рекомендации и блестящие познания в области Защиты от темных искусств. — Спасибо, сэр, — волшебница слегка покраснела, похвала от нового преподавателя была явлением редким и оттого еще более ценным и интригующим. — Вы просили порекомендовать вам литературу по заколдованным артефактам, выходящую за рамки школьной программы, а также спрашивали о дополнительной информации по заколдованным книгам, — Грейвс слегка приподнял подбородок и посмотрел на собеседницу, прищурив черные, как ночь, глаза. — Ваше рвение к учебе похвально, и все же я не могу не спросить, с чем связан такой интерес к артефактам? — Что? — Гермионе показалось, что из ее легких пропал весь воздух. Не успев начаться, беседа потекла в то русло, в котором Гермиона, боялась, могла утонуть. «Спокойно! Он не может знать о романе…» — Со слов директора МакГонагалл, еще в начале осени вы собирались изучать магическое законодательство после выпуска из Хогвартса. Волшебница молча смотрела на каменный пол, испещренный мелкими трещинами и сколами. Она никак не могла отделаться от ощущения, что ее только что поймали с поличным. — Что вы имеете в виду? — Мисс Грейнджер, поймите меня правильно, — преподаватель встал и подошел к окну, заложив руки за спину, — помимо вас, экзамен по Защите от темных искусств внезапно решили сдавать еще двенадцать студенток. Если ваш интерес обусловлен только желанием… — Я… Нет, конечно же нет! Мерлин, какой стыд, — волшебница почувствовала, как ее высокий возглас заполнил всю комнату, а щеки покрылись красными пятнами, превращая лицо в спелый томат. Ей вдруг захотелось, чтобы каменная кладка пола исчезла, позволив ей провалиться в глубокие подвалы школы. Вероятно, профессор принял ее за очередную влюбленную дурочку, которая таскалась за ним по пятам и втайне желала поскорее уединиться с ним вечером в кабинете. — Этот вопрос был задан без намерения обидеть или оскорбить вас. Мне необходимо знать, сколько студентов в действительности собирается сдавать экзамен. Повисла долгая пауза. Волшебница отчего-то опасалась поднимать голову, предпочитая рассматривать деревянные ножки стола и каменный пол под своими ботинками. — Мисс Грейнджер, я совершенно не терплю, когда люди зря тратят мое время, — в словах профессора не было злости или угрозы, но волшебница все равно вздрогнула, словно от пощечины. — Я углубилась в тему заколдованных артефактов после неудачных попыток найти своих родителей, — выпалила Гермиона первое, что пришло ей в голову. Она наконец подняла взгляд на собеседника и поймала едва уловимое замешательство на его лице, которое тут же скрылось за маской педагогической отрешенности. — Вы потеряли родителей? — с некоторым сомнением произнес волшебник. — Не совсем, — девушка перевела взгляд на свои худые пальцы. Она набрала в грудь побольше воздуха. Ей оставалось только надеяться на то, что ее голосу хватит выдержки, чтобы не дрогнуть, поскольку она совершенно не планировала говорить об этом в таких обстоятельствах. — В начале войны я стерла родителям все воспоминания о себе и заставила уехать. В Австралию. Они маглы, и я хотела защитить их, но… После всех событий прошлой весны я так и не смогла отыскать их новое место жительства. Они сменили имена и, возможно, могли уехать в другую страну. По правде говоря, у меня не было ни малейшей зацепки, как и где их искать. Профессор в задумчивости наблюдал за порывами ветра за окном, которые трепали верхушки деревьев, заставляя тех кланяться низко к земле. — Я слышала о существовании редких артефактов, способных отыскивать людей, словно магнит иголку в стоге сена и… заинтересовалась этой темой, поскольку надеялась… Впрочем, неважно, — она тряхнула головой, отгоняя болезненные воспоминания об отце и матери. Все рассказы о подобных артефактах были всего лишь слухами, скорее, даже мифами, и ведьма знала, что их в действительности не существует, но остановиться в своем искусном вранье уже не могла. — Возможно, это звучит глупо и наивно, но… Самое главное, что я действительно собираюсь сдавать ваш предмет в конце года и намерена заниматься изучением артефактов в будущем. — Предполагаю, вы уже обращались к директору и другим преподавателям с этим вопросом, — казалось, Грейвс впервые смотрел на нее не как на ученицу, а как на коллегу, зашедшую в тупик в своем исследовании. — Да. Я обращалась ко всем, к кому только можно и нельзя, — вздохнула ведьма и выпрямила спину, не позволяя тяжелым мыслям сдавить ее окончательно. — В основном все только разводили руками, не представляя, как мне можно помочь. Целую минуту, показавшуюся Гермионе вечностью, в комнате стояла звенящая тишина. — Артефактов, способных найти маглов без использования темной магии, не существует. Впрочем, и с темной магией это будет практически невыполнимой задачей, — профессор сделал несколько пометок в пергаменте на столе. — Я обдумаю, чем мог бы помочь вам в данной ситуации. — Спасибо, — практически прошептала волшебница. Учитель кивнул и едва взмахнул рукой, после чего из разных стеллажей начали вылетать разномастные книги и приземляться друг на друга в единую стопку на столе. Ей так отчаянно хотелось верить в то, что профессор действительно может помочь в поисках. Однако за прошедшие несколько месяцев она слышала эту обезличенную фразу столько раз, что успела понять — чаще всего за ней скрывается обыкновенная вежливость, а не желание или возможность помощи. Горло сдавило от досады и чувства вины, которые в последнее время стали ее частыми спутниками. Но как и всегда, волшебница спрятала свои чувства вглубь и повернулась к профессору. — Рекомендую начать с этого экземпляра, — Грейвс положил руку на верхний фолиант. — Вы спрашивали про заколдованные книги, думаю, все самое важное вы сможете найти здесь. Гермиона взглянула на внушительную стопку, которая теперь слегка закрывала ее от преподавателя, и едва заметная улыбка рассекла ее уставшее лицо. Если и были в этом мире вещи, которые помогали ей чувствовать себя хотя бы немного спокойнее — это были книги. — Значит, вы уже сталкивались с заколдованными романами? Преподаватель едва кивнул, не отвлекаясь от пересчета книг, но через минуту перевел на нее внимательный взгляд. — Мисс Грейнджер, я вверяю вам эти книги, но только при одном условии. Она выдавила легкий кивок головы, а ее взгляд замер на его аккуратных пальцах, сжимающих верхний корешок. — Если вы найдете заколдованный артефакт или решите сотворить собственный, прежде всего вы расскажите об этом мне. — Хорошо… — пробормотала Гермиона, виновато поджав губы. — Я отнюдь не сомневаюсь в ваших намерениях или магических способностях, но мне бы не хотелось, чтобы знания, которыми я с вами делюсь, стали точкой непоправимых или даже опасных событий. Я также надеюсь, что эти книги не попадут в руки, которые к ним не готовы. — Конечно, профессор. На лице преподавателя не было и тени сомнения или недоверия, скорее отблеск задумчивости. — Сколько у меня есть времени на прочтение? Это ведь ваши личные книги, мне бы не хотелось обременять вас… — Столько, сколько потребуется, мисс Грейнджер. Волшебница снова немного покраснела. Было что-то странно-притягательное в том, как он произносил эти два слова “мисс Грейнджер”. — Гермиона, — фраза, слетевшая с губ ведьмы, как ей показалось, заставила профессора слегка выгнуть бровь в удивлении. — Вы можете называть меня Гермионой. «Ну и зачем ты это ляпнула? Мерлин, ведь никто не тянул за язык. Теперь он точно невесть что подумает». — Жду вас на дополнительных занятиях по подготовке к экзамену в следующую пятницу, — невозмутимо произнес профессор. Кивнув, девушка поспешила подняться с кресла и, уместив в сумке целую кипу книг при помощи уменьшающего заклятия, направилась к выходу. Ее язык был излишне болтлив сегодня и ей поскорее хотелось убраться в свою комнату и углубиться в любимое чтение. — И, Гермиона, — она замерла в дверях, не оборачиваясь, испугавшись своего имени, так просто и легко слетевшего с губ преподавателя. — Впрочем, это может подождать до следующего урока. Ступайте.

***

«Ожидая появления Пемберлейского леса, Элизабет всматривалась в дорогу с большим волнением. И когда, миновав сторожку, Элизабет вместе со своими дядей и тетей — мистером и миссис Гардинер, наконец свернули к усадьбе, возбуждение ее дошло до предела. Отдельные части обширного парка составляли весьма разнообразную картину. Начав осмотр с одного из его самых низменных мест, они некоторое время ехали по красивой, широко раскинувшейся роще. Хотя волшебница была настолько взволнована, что ей трудно было участвовать в разговоре, она любовалась каждым приветливым уголком и каждым красивым видом. На протяжении полумили они медленно поднимались и в конце концов внезапно выехали на свободную от леса возвышенность, с которой широко открывался вид на долину с господским домом, стоявшим на ее противоположном краю. Это было величественное каменное здание, удачно расположенное на склоне гряды лесистых холмов. Протекавший в долине полноводный ручей без заметных искусственных сооружений превращался перед домом в более широкий поток, берега которого не казались излишне строгими или чрезмерно ухоженными. Гермиона была в восторге. Никогда еще она не видела места, которое было бы более щедро одарено природой и в котором естественная красота была так мало испорчена недостаточным человеческим вкусом. Все были единодушны в своем восхищении. И когда она стала его рассматривать, в ней снова проснулось предвкушение, как бы ей встретиться с его владельцем — Мистером Дарси. В этот момент она вполне оценила, что значило бы стать владелицей Пемберли. Они спустились в долину, проехали по мосту и приблизились к дому. И пока они ожидали домоправительницу, Гермиона могла вдоволь надивиться тому, куда ее привел сюжет романа.                    Домоправительница вскоре появилась. Это была почтенная пожилая женщина, гораздо менее чинная и более приветливая, чем можно было судить по первому впечатлению. Гости последовали за ней в столовую — просторную комнату с удачными пропорциями и изящным убранством. Окинув ее взглядом, Гермиона подошла к окну, чтобы полюбоваться открывшимся из него видом. Увенчанный лесом холм, с которого они только что спустились, издали казавшийся более крутым, чем вблизи, представлял прекрасное зрелище. Все вокруг радовало глаз, и волшебница с наслаждением рассматривала пейзаж: реку, разбросанные по берегам деревья и изгибы, терявшиеся у горизонта долины. Пока они проходили по другим комнатам, ландшафт менялся, но из каждого окна было чем полюбоваться. В комнатах были высокие потолки и богатая обстановка, достойная владельца такого поместья. И, восхищаясь его вкусом, Гермиона заметила, что эта обстановка не казалась излишне пышной и выглядела менее роскошной и в то же время более изящной, чем обстановка в Розингсе. Интересно, дом Малфоя такой же огромный? Вероятно, это то, к чему он привык с детства? Миссис Гардинер, прервав размышления Гермионы, позвала ее посмотреть на одну из картин хозяина поместья.                                — А вот, — сказала миссис Рейнолдс, показывая на одну из миниатюр, — портрет нашего хозяина, очень похожий. Оба портрета были написаны одновременно, около восьми лет тому назад.                                — Мне много рассказывали о мистере Дарси, — заметила миссис Гардинер, разглядывая миниатюру. — Судя по портрету, у него очень приятное лицо. Но, Лиззи, ты ведь и сама можешь судить о сходстве?                                Уважение миссис Рейнолдс к юной девушке явно возросло, когда она услышала о ее знакомстве с владельцем Пемберли.                                — Эта юная леди знает мистера Дарси? — Совсем немного, — сказала Гермиона. — А не кажется ли вам, сударыня, что он необыкновенно хорош собой? — О да, вы совершенно правы, — не скрывая насмешки произнесла ведьма. — Я не встречала другого такого красивого человека. Наверху в галерее вы увидите его портрет больших размеров и еще более удачный. Но мой покойный хозяин всегда любил эту комнату, и миниатюры висят здесь точно так, как они висели при нем. Он ими очень дорожил.                                Любезные и непринужденные расспросы и замечания мистера Гардинера поощряли словоохотливость миссис Рейнолдс, которая то ли из тщеславия, то ли под влиянием искренней привязанности говорила о мистере Дарси и его сестре с невероятным удовольствием.                                — Ваш хозяин проводит в Пемберли много времени?                                — Не так много, сэр, как мне бы хотелось. Но смею сказать, здесь протекает около половины его жизни. А мисс Дарси живет здесь каждое лето.                                — Когда ваш хозяин женится, вы сможете видеть его гораздо больше.                                — О да, сэр. Но мне неизвестно, когда это случится. Я не знаю никого, кто был бы хоть сколько-нибудь достоин стать его супругой.                                Мистер и миссис Гардинер улыбнулись, а Гермиона, не удержавшись, заметила: — Ваше мнение о нем красноречиво говорит в его пользу. — Я говорю одну только правду, — мои слова подтвердит всякий, кто знает мистера Дарси, — ответила миссис Рейнолдс. Гермионе показалось, что это звучит довольно забавно. С возрастающим изумлением она услышала, как миссис Рейнолдс добавила: — За всю жизнь он не сказал мне ни одного резкого слова. А ведь я знаю его с четырехлетнего возраста.                                Эти слова особенно поразили юную ведьму, поскольку они противоречили всему, что она знала о Драко Малфое. Весь его образ в последние несколько недель искажался, превращаясь в замысловатое серое пятно противоречий. Она вдруг задумалась, каким мальчиком был Драко в детстве. Ее воспоминания рисовали только одиннадцатилетнего невыносимого высокомерного юношу, но был ли он всегда таким? Может быть, его неприятный характер был результатом обстоятельств, а не его природой? Она вдруг заинтересовалась его прошлым. Как только эта мысль посетила ее, она тут же решила, что ей непременно нужно разговорить его на эту тему, несмотря на то, что она не была уверена, что у нее это получится. Получится ли произнести вслух то, что задумала? Или у этого места все же есть определенные рамки?                                — Не многие люди заслуживают подобных похвал. Вы, должно быть, весьма счастливы, имея такого хозяина.                                — О да, сэр, мне в самом деле очень повезло. Лучшего мне не сыскать в целом свете. Но я всегда замечала, что добрые дети вырастают хорошими людьми. А он был самым отзывчивым, самым благородным мальчиком, какого мне когда-либо приходилось встречать.                                                  Разглядывая множество семейных портретов, которые едва ли могли привлечь внимание постороннего, Гермиона искала среди них единственное лицо со знакомыми чертами. В конце концов оно бросилось ей в глаза, и она была поражена удивительным сходством портрета с самим Малфоем. На полотне была запечатлена та самая улыбка, которую она нередко видела на его лице, когда он смотрел на нее. Несколько минут она сосредоточенно в него вглядывалась. И, покидая галерею, она еще раз к нему подошла, услышав от миссис Рейнолдс, что портрет был написан еще при жизни прежнего хозяина.                                Спустя некоторое время, когда были осмотрены все открытые для обозрения уголки дома, они снова сошли вниз и, распрощавшись с домоправительницей, оказались на попечении встретившего их около дверей холла садовника.                    Спускаясь по газонам к реке, Гермиона обернулась, чтобы еще раз оглядеть здание. Мистер и миссис Гардинер тоже остановились.                                И пока первый высказывал предположение о времени постройки дома, из-за угла, по дорожке, которая вела к конюшне, вышел его владелец.                                Между ними было всего двадцать ярдов, и он появился настолько внезапно, что избежать его взгляда было для волшебницы совершенно невозможно. Глаза их встретились, и лица обоих вспыхнули румянцем. Малфой вздрогнул и сначала, казалось, оцепенел от изумления. Но, быстро придя в себя, он пошел к ним навстречу и заговорил с ней, хотя и не вполне владея собой, однако самым учтивым образом.                                В первый момент Гермиона инстинктивно отвернулась и сделала несколько шагов в сторону. Но когда он с ней поравнялся, она растерянно остановилась и выслушала его приветствие. Несколько ошеломленная, волшебница бессознательно отвечала на любезные расспросы о своей семье. Ее вновь поразило, насколько переменились, по сравнению с реальностью, его манеры. С каждой новой фразой она испытывала все возраставшее смятение. Малфой, казалось, чувствовал себя не намного увереннее: в его словах не было обычной невозмутимости и надменности. Бессвязно повторяя вопросы о том, когда она покинула Лонгборн и сколько дней ей довелось провести в Дербишире, он явно обнаруживал свое смятение.                                Под конец, не зная, что бы сказать еще, он замолк и, простояв с минуту в молчании, вдруг опомнился и пошел прочь. Всматриваясь в его удаляющуюся спину, Гермиона поняла, что, вероятно, возможности поговорить с ним наедине в ближайшее время может не представиться. — Постойте, — она нагнала его так стремительно, что чуть было не запуталась в подолах своего платья. Малфой резко остановился, при этом успев завернуть за угол петляющей тропинки, так что его фигура скрылась за ветками орешника. Садовник в компании дяди и тети Элизабет, ошеломленные, остались стоять на месте. Гермиона вглядывалась в аккуратный профиль Малфоя, решая, как лучше выстроить свою самонадеянную импровизацию. — Окажите мне любезность, прогуляйтесь со мной, — отчетливо произнесла волшебница, удивившись стойкости своего голоса. — Что? — она заметила, как он опешил от такого неожиданного предложения. На его лице появилось странное выражение – смесь удивления и предвкушения. — Прогуляйтесь со мной, — повторила юная ведьма. — Обещаю, что не отниму у вас много времени. — Но ваши… — Не беспокойтесь, мы согласились встретиться через час у выездной дороги, — ловко соврала Гермиона. — В таком случае, куда бы вы хотели отправиться? — Может быть, к реке? Малфой сдержанно кивнул, и они направились вдоль раскидистых деревьев к южной стороне господского дома, недалеко от которой протекали спокойные воды. Первое время они шли в тишине, наблюдая за окрестными видами. Но Гермионе, снедаемой любопытством, не терпелось спросить у своего собеседника нечто вызывающее, что-то совершенно неуместное для сюжета романа. — Должно быть, вы размышляете о том, что сподвигло меня на такой не вполне пристойный поступок, — тихо произнесла девушка, подняв глаза на напряженную фигуру Малфоя. — Не стану отрицать очевидного, вам удалось меня удивить. Они вышли к левому берегу реки, откуда открывалась живописная картина цветущей долины. — Ваша домоправительница, к слову, весьма милая приветливая женщина, так тепло о вас отзывалась, — хмыкнула волшебница, сложив руки за спиной. — Вас это удивило? — он наконец обернулся к ней, и взгляд его помимо воли застыл на ее едва заметной улыбке. — Скорее, натолкнуло на определенные размышления. — Смею надеяться услышать от вас нечто более определенное. — Я вдруг задумалась о том, как из милых и добрых детей вырастают невыносимо заносчивые и высокомерные взрослые. — Что ж, мисс Беннет, вам было мало нашей прошлой встречи и вы решили окончательно растоптать остатки моей гордости? — Малфой остановился, его взгляд, полный нескрываемого раздражения, был прикован к собеседнице. Легкий румянец на его щеках выдавал глубину его волнения. — Мои намерения были несколько иными, мистер Дарси, — спокойно ответила волшебница, ее глаза светились упрямством. — Я лишь стремлюсь понять вас. — Понять меня? Какое немыслимое безрассудство с вашей стороны. Разве не я тот человек, против кого восстали все ваши чувства? Неожиданно солнце, словно испуганное невидимым зверем, спряталось за проплывающие кучевые облака. Небо, только что являвшее собой безмятежное море, превратилось в бурлящий океан, где облака-корабли боролись за преобладание. Воздух стал насыщенным и тяжелым, словно предчувствуя неизбежное. Ветер, до этого мирно спавший в кронах деревьев, усилился, превратившись в непокорную стихию. Он поднимал пыль и кружил листья в беспорядочном танце. И вот первые капли дождя, мелкие и легкие, словно дыхание самой Дриады, начали орошать землю. Они падали на открытые плечи волшебницы, на темный сюртук Малфоя, на листья, траву, цветы, как будто природа сполна решила напоить свои сады. — Чувства, мистер Дарси, подобны погоде, — ответила Гермиона, ее голос звучал уверенно и твердо. — Они бывают весьма переменчивыми. — Что вы хотите этим сказать? — Малфой нахмурился, пытаясь прочесть что-то в ее взгляде. — Только то, что не стоит делать поспешных выводов, — она вновь усмехнулась, с интересом разглядывая его лицо. — Ведь даже самая неприязненная погода может перемениться. Между ними повисла тягучая всеобъемлющая тишина. Дождь, который несколько минут назад, казалось, будет только усиливаться, так же внезапно как и начался, перестал. Они всматривались друг в друга с таким упоением и интересом, будто пытались разгадать замысел Всевышнего. Опомнившись, Малфой прочистил горло и направился ближе к воде. — Вы спросили, как из добрых детей вырастают невыносимые взрослые? На этот вопрос, я думаю, у меня все же есть ответ. Он замолчал, наклонившись к реке, и опустил в нее руку в попытке дотянуться до дна. Невзирая на теплую погоду, вода оказалась ледяной, а берег реки мелководным. Он наблюдал, как рябь от воды искажает прекрасные черты его собеседницы. И все же даже законам преломления было неподвластно испортить ее красоту. Мужчина уже перестал удивляться тому, какое воздействие на него оказывает эта девушка. Однако его гложили вопросы. Сможет ли она понять его? И отчего он так спокойно готов был расстаться с тем, что обычно хранил в глубинах своего ума? Он вынул руку из воды и встал, наблюдая, как капли воды плавно стекают на зеленую траву, но так и не обернулся. — Моя судьба была расписана на десятилетия вперёд ещё до моего рождения, — начал он излишне уверенным тоном. — В возрасте одиннадцати лет ко мне пришло горькое осознание, что моя жизнь мне не принадлежит. Все видели в первую очередь мою фамилию, мою родословную, материальное состояние моей семьи, но никто, кажется, никогда по-настоящему не видел меня. Вероятно, за всей напускной мишурой, которую на меня навесили родители и общество, было сложно разглядеть истинную природу ребенка. Меня с рождения ставили выше других – это подпитывало во мне гордость и сеяло предубеждения. Мои лучшие чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду – мне не верили, я начал обманывать. Я старался быть лучшим – мне только указывали на мои ошибки, я выучился ненавидеть. Во мне видели худшее – я сделался ещё хуже. Гермиона замерла, пораженная глубиной его слов. Она точно знала, что этого отрывка не было в книге, а значит, ее план удался. Вот только от этого в груди образовалось странное тяжелое чувство. Как давно эти мысли в нем укоренились? — Ваши слова… такие искренние, — прошептала она, — и такие грустные, — волшебница тут же умолкла, смутившись своего чистосердечия, но спустя минуту продолжила. — Вероятно, я буду банальна в своей очевидности, но ваши ошибки не определяют вас. Человек отнюдь не состоит только из плохих или хороших поступков. Порой наши деяния идут врозь с нашими намерениями помимо нашей воли, и это следует принять как данность. Знайте, что вы вправе выбирать свою судьбу, несмотря на то что вам внушили. Возможно, вам придется бороться за это не только с обществом, но и самим собой. Но я верю, что вы способны на это. Он невольно улыбнулся, глядя на ее отражение в реке. Может быть, она была права. Возможно, теперь у него хватит сил и выдержки определить свою судьбу. И чувства, ранее казавшиеся такими неуместными, станут подспорьем, а не препятствием».