Глава 7
5 марта 2022 г. в 17:09
Когда мы дошли до стоянки, солнце почти село. Но я все равно, несмотря на холодную погоду, решила искупаться, отойдя подальше от лагеря. Я уже много дней провела в седле и спала в повозке, и мне хотелось освежиться. Я долго плескалась в холодной воде, а когда вышла и накидывала на себя походное полотенце, то увидела Шона, сидящего на камне рядом.
Единые боги! Не думала, что у него хватит смелости подглядывать за мной! Ну ладно, если ему так хочется, то пусть пеняет на себя!
Я подошла к нему и села рядом. Полотенце едва скрывало мое тело, оставив оголенными ноги и верхнюю часть груди. С волос, которые я не успела вытереть, стекала вода, ночь принесла духоту и дул тихий теплый ветерок. На поверхности пруда отражались звезды.
Шон дернулся, попытавшись уйти, но я остановила его.
— Сиди уж, герой. За такое в нормальных местах можно и по морде получить. Но сегодня я добрая.
— Прости, я не подглядывал — художник густо покраснел, отвернувшись. Какой он милый! — я просто гулял, и задумался. Со мной такое бывает, я просто не замечаю ничего вокруг! И тебя не видел, клянусь!
— А хочешь? — я игриво поправила полотенце, но все было зря: Шон, стесняясь, смотрел совсем в другую сторону.
Блинский блин. И ради кого, спрашивается, стараюсь?
— Помнишь наш разговор незадолго до того, как мы напали на бандитов. Ты мне тогда так и не ответил. Так почему ты принял предложение Леона?
Взошла Хозяйка, отразившись в поверхности пруда и потревожив звезды. Где-то вдалеке запела птица.
— Я всегда был в тени, — начал говорить Шон. Я не перебивала его и внимательно слушала, — сначала в тени детей в приюте, потом в тени приемного отца, потом в тени учителя. Он многому научил меня и сделал много хорошего. Но, понимаешь, к старости у него сильно начались трястись руки, и он почти не мог рисовать. И мы, его ученики, помогали ему. Не то чтобы мы все рисовали за него, но очень многое. А потом его родственники, пользуясь слабостью Рифаэля, начали выдавать эти картины за его. Мои картины. Потому что никто больше из учеников не дотягивал. Так продолжался год, пока учитель не умер. И они пришли ко мне, его родственники. И предложили рисовать картины, а потом продавать их под именем Рифаэля.
Я видела, что Шону тяжело вспоминать все это, и коснулась его руки, чтобы поддержать. Иногда даже я умею быть тактичной!
— Я был не против дорисовывать картины за него, учитель сделал для меня очень много, и я был должен ему, должен столько, что не расплатился бы и за всю жизнь. Но их предложение — это было позором. Позором учителя, оно позорило его, как художника. И я сбежал от них. За всем этим стояли очень влиятельные люди, и, если бы я не сбежал, они бы наверняка как-нибудь заставили меня рисовать. Я добрался до Аматы, чуть не умер по пути, искал себе работу где только мог. Краски и принадлежности стоят дорого, а уличным художником много не заработаешь. Я двигался к общине хэтори в Вечных Лесах. Они бы приняли меня, но те, кто вступает под сень этих изначальных деревьев, уже не возвращаются, ты же знаешь.
Шон посмотрел мне прямо в глаза.
— И я решил. Я не сбегу. Я не закроюсь от мира. Я стану художником, а не проведу в жизнь в вечном покое. Поэтому я согласился на предложение Леона. Эти деньги помогут мне в осуществлении мечты.
В его почти черных глазах я увидела свое отражение. Луна была в зените, осветив все белым фосфорным светом.
— А ты? — спросил Шон. Его лицо было все ближе ко мне, — зачем ты здесь?
Зачем? Должна была ли я рассказать ему, как сбежала от приемного отца, который заставлял меня убивать магов и сделал живым оружием, воспользовавшись моей ненавистью? Должна была ли я рассказать, как мой приемный отец убил своего сына, чтобы взять надо мной контроль? Должна была ли я ему рассказать, как умерла моя матушка, доведенная до отчаяния?
Зачем? Зачем все это вспоминать.
Но я снова здесь, и снова в Клане, и снова убиваю людей. Поэтому мой ответ был краток:
— Потому что я умею только убивать.
Я опустила взгляд. А затем почувствовала нежное прикосновение к губам. Мы сплелись в поцелуе, я обхватила Шона руками и обняла. Полотенце слетело, обнажив грудь и светлую, нежную кожу. Он погладил меня по шее, по рыжим волосам, и эти прикосновение разлились теплом по всему телу.
— Я люблю тебя, Арья.
Мое сердце колотилось, как бешеное. Я впервые за долгие годы почувствовала себя беззаботной маленькой девочкой. Шон снова поцеловал меня, и его пальцы коснулись моей груди, заставив все внутри меня воспылать жаром и прижаться теснее к юноше. Его тонкое тело тоже дрожало от возбуждения.
— Не говори так. Ты умеешь не только убивать, я верю, — прошептал мне Шон.
А затем он просто ушел, окончательно смутившись.
Опять эта удаляющая фигура. Опять… Они будут уходить так всегда, оставляя меня наедине со своими мыслями и безответными чувствами. Раз за разом. Бесконечно. Я со злости пнула камень. Зря, очень зря. Возбуждение мгновенно прошло, и прыгая от боли на одной ноге, я проклинала чертового художника.
Идиот! Дурак! Да кем он себя возомнил! Зачем поцеловал? Почему не продолжил? Должна ли я была его удержать? Бумагомаратель! Он что совсем не понимает, что я сейчас хочу? Ну держись у меня, я устрою тебе веселую жизнь!
Дура! Дура! Дура!
Я быстро оделась, и поспешила в лагерь, ища Шона и готовая высказать о нем все, что думаю. Но нашла лишь Роберта, который сидел у костра и полировал свой двуручный меч. Метаться по всей стоянке смысла не было никакого, поэтому я села возле беловолосого мужчины, обнажила шпагу и тоже занялась чисткой.
— Ай, — воскликнула я, порезав палец об острое лезвие.
— Что-то случилось? — Роберт работал, как всегда, тихо, несмотря на свои огромные размеры.
— Ничего, — мрачно ответила я, слюнявя палец. Ярость постепенно прошла, сменившись апатией.
— Ничего, так ничего. Позволишь? — воин протянул руку к шпаге. Почему бы и нет? Я вложила рукоять оружия со сложной гардой ему в ладонь. Роберт с трудом просунул пальцы через гарду — при его размерах оружие надо подбирать индивидуально.
Мужчина встал в стойку и сделал несколько выпадов, пронзив воздух. Затем еще и еще. Привычный к двуручному оружию, он мог так упражняться часами.
— Хорошая шпага, — сказал он, закончив и протянув мне клинок, — неплохой баланс, крепкая гарда, острая заточка. На заказ делали?
— Нет, это из хранилища Клана. Мне она сразу понравилась, как увидела.
— Может, спарринг? — предложил Роберт.
— На боевом оружии? Да мы поубиваем друг друга!
— Да, об этом я как-то не подумал. Тогда потренируемся?
— Ну хорошо, — неохотно согласилась я. Я давно не разминалась и тело просило движения. Заодно и лишние мысли из головы выветрятся.
Мы встали друг напротив друга, но на большом расстоянии, чтобы не задеть оружием. И начали кружиться в боевой гимнастике. Это было изобретение еще времен Аристократии хэтори, комплекс упражнений, позволяющий нагрузить все основные группы мышц и отточить движения.
Конечно, упражнения со шпагой и двуручным мечом отличались, но не так сильно. Мы двигались по поляне в выпадах, считая про себя. Это был своеобразный способ медитации. Постепенно тело, давно привычное к этим движениям, взяло на себя всю работу, а разум очистился от лишних мыслей.
Этот мальчишка выводит меня из себя! Вот жила я себе, как обычно, а тут на горизонте появляется он со своими признаниями. И что мне теперь с этим делать? Не то чтобы он мне не нравится, скорее наоборот, но я просто не создана для любви! Все отношения, которые у меня были до этого, заканчивались тем, что либо я сбегала, либо сбегали от меня.
Но… почему бы не попробовать еще раз? Шон удивил меня своей смелостью, чувством справедливости, добротой — в общем, теми качествами, которых явно не хватало мне.
Блинский блин! И почему в любви всегда так сложно? Эй, боги, нельзя было придумать что-то полегче?
Мы тренировались долго. Когда первая луна закатилась за горизонт и мышцы уже начали ныть, Роберт предложил закончить. Сегодня он первым встал в караул. После тяжелого дневного перехода и гимнастики с Робертом я уснула мгновенно и без лишний мыслей, как только забралась в свой спальный мешок.