Хамелеон

В воцарившемся затишье миров явственно витало напряжение. Оно носилось в воздухе, ощутимое кожей, подобно статическому электричеству, противно липнущего к телу. От него невозможно было спрятаться, скрыться или избавиться, словно лёгкое волнение влезло под кожу отчётливым раздражением, от которого я часто ловила себя мечущейся по комнате в глубоких размышлениях. Рахша застала меня за этим несколько раз, ловя за руку и утаскивая в случайный, но обезопашенный хранителями мир, где отвлекала меня разговорами о любом событии. Незначимом в целом, но важным в данный момент времени. Не могла описать словами, как я была счастлива и благодарна за то, что Рахшассенла была рядом, найденная Найтмером и с тех пор следующая за всеми нами важным звеном теперь уже одной цепочки. Но она все чаще пропадала. И причин тому было две. Во-первых, из-за нашей связи с Инком. Я вступала на путь Королевы с Хаффсаром. И на нем место было лишь двоим. Остальные оставались ведомыми нами: незримые спутники, что кружат по свободе под нашим покровительством. И Рахша могла пересекать этот путь на правах моей сестры. Пересекать, но не становиться рядом... И дело не в обычаях или традициях и даже не в легендах. Суть в самой этой связи, что будет отталкивать от себя посторонних, словно древнейшая защита самого ее смысла, не позволяющая даже допускать намека на покушение. И хотя в нашем случае об этом не шло бы и речи, но против природы идти не мог никто. Рахша отдалялась, и мне даже нравилось видеть ее свободу и самостоятельность. А во-вторых, Дрим... Он был ещё одной причиной, с которой та стремилась проводить больше времени, как и он сам. Его долгих взглядов, полных тепла далёких звёзд мне было трудно не заметить. Его тоску, когда она не была рядом. Его боль, жуткую, раздирающую душу чувством вины за то событие, что привело к утрате ее былой зоркости. Его чувства, от которых нагревались души всех, кто был рядом, когда монстр смотрел на Рахшассенлу. Все это было понимаемо и естественно, и я не вмешивалась в такой ход событий, лишь тихо радуясь тому, как моя маленькая Лунная Принцесса расцвела и стала такой прекрасной. Вот и в этот раз я снова была предоставлена самой себе, но в этот раз не металась по дому, хотя и могла бы, ведь никто сегодня не присутствовал здесь: Инк и Дрим закрепляли миры, защищая их от посягательств Салгахха, а Рахша ушла искать подпитки в какой-то ночной вселенной, наслаждаясь полетами под широким диском Луны. Я же, не найдя себе занятия и не желая летать, предавалась такому редкому чувству — лени, спровоцированной как невозможностью чем-то помочь, так и тем, что в последние ночи начала плохо спать, словно предчувствуя нечто фатальное. Нечто такое, что решит, наконец, исход всего, ради чего мы боролись. Я даже задремала, согретая теплом тишины дома, прямо на диване в гостиной, но снова пробудилась резким толчком кошмарных сновидений, которые стали вечными спутниками моих грёз. Отголосок рева чудища мерещился в ушах противным звоном, и я снова встала, размеренными шагами по комнате пытаясь согнать недобрый морок. Я даже не заметила тихих шагов, подкравшихся со спины, когда я остановилась в метаниях, прикрывая глаза, чтобы успокоиться. Но зато я ощутила робкое касание знакомой ауры, будто некто спрашивал без всяких слов о том, что случилось, и я могла ответить лишь тем, что обнажила все мысленные страхи под полотном этого давления, прекрасно зная, кому оно принадлежало. Позади обняли руки, осторожно скользнув на живот, а на плечо опустилась голова, потираясь гладкой щекой о мою в приветственной ласке. Я снова не видела Инка много дней подряд, и его приход — единственное, что действительно успокаивало. — Здравствуй, — тихо прошептал он, опаляя кожу выдохом слов, а душой была ощутима его не сдерживаемая радость встречи, — ты чего тут места себе не находишь? — Здравствуй, Инк. Я просто... нервничаю. Словно грядет что-то непоправимое и... мне страшно от того, что у нас может не получиться, — честно ответила ему, развернувшись, чтобы видеть его цветастые всполохи переменчивого взгляда, от которого по телу бежали пьяные мурашки. — Оу... Ну... Знаешь, от тревог я тебя не избавлю, я и сам постоянно переживаю, но... Можно попробовать отвлечься, поговорить или... порисовать, например. Если ты хочешь, — Инк улыбнулся, и в его взгляде блеснули искорки веселой хитрости, ставшие намеком на то, что он имел ввиду на самом деле, подталкивая к воспоминанию о том, что он хотел бы написать меня в образе человека. По позвоночнику пробежала волнительная дрожь, замерев в ямочках поясницы приятными иголочками, а чужая аура настырно толкала на согласие. Я неловко отвела взгляд, закусив губу, чтобы взвесить все за и против такого предложения. Соглашаться было несколько странным, учитывая, что Инк хотел бы писать меня обнаженной. Он этого не озвучивал, но понятно было лишь по одному его взгляду и смутным ощущениям через связь. Отказывать было ещё страннее. Инк был Хаффсаром, и теперь я была под его безраздельной властью, чье влияние выражалось в сильном чувстве доверия. Настолько всеобъемлющем, что я не смогла не ответить согласием, кивнув, но даже не посмотрев в его глаза. Монстр словно расслабился и утянул меня в свою комнату, где действительно подвинул мольберт, холст и краски, готовя место и простор для написания своей картины. Я огляделась, ища взглядом что-то, что помогло бы мне потушить пожар неловкости, чье отражение видимым спектром радуги прикрыло не только мое лицо, но и череп Художника, старавшегося больше никак не комментировать происходящее, а просто отдаться творчеству. Я бросила почти умоляющий взгляд на приоткрытую дверцу шкафа в его комнате, и ответом мне стала идея, стоило мне увидеть полупрозрачную ткань неиспользуемой простыни цвета летних незабудок. Украдкой посмотрев на занятого монстра, я скользнула к мебели, выудив лёгкий шелк ткани, осматривая его нежную фактуру. Это подходило, и я не чувствовала бы себя совершенно беззащитной под обжигающим взглядом любимого существа. Инк, заметив мой интерес к шёлку, довольно улыбнулся. — О, Шера, прекрасная идея. Так будет намного красивее! Эм... Ты... Разденься тогда, а я схожу воды наберу для работы, — Хранитель потёр ладонью глазницы, словно пытаясь избавиться от паутины наваждения, и взяв ёмкость, ушел в ванную, предоставляя мне возможность все сделать без чрезмерного напряжения. Я скинула всю одежду возле постели и, расправив шёлк за спиной, будто плащ, легла на мягкое, темное покрывало животом, набросив простынь сверху почти небрежно, позволив ткани прохладой струиться по обнаженной коже в случайном стремлении остановиться, создавая красивую, на мой взгляд, композицию и пряча от полной наготы тело. Кожа тут же покрылась мурашками, а свое смущение я попыталась скрыть хотя бы частично, уткнувшись лицом в скрещенные на ткани кровати руки. Инк вошёл обратно, и его движение я теперь ощущала не только в ритме шагов, но и в лёгком касании воздуха, когда тот проследовал к холсту, на миг замешкавшись, смотря на меня. Поставив стакан на стойке мольберта, он немного пошелестел кисточками, что-то размечая, не говоря мне ни слова, и я осмелела, подняв на него взгляд. Инк был без шарфа, но в остальном всё такой же, сосредоточенно делая короткие мазки на грунтованной бумаге. Его взгляд цепко бросался в меня и вновь возвращался к работе, и невольно я залюбовалась тем, каким прекрасным монстр был в порыве творчества. Живым, активным и внимательным. Да только вот явственное давление его новой души отчего-то становилось тяжелее с каждым его взглядом, а те, в свою очередь, становились дольше, меняя зрачки на совсем другие фигуры, в которых зарождалось марево отчетливого пурпура, насыщенного, словно цветущая под солнцем декоративная лилия. Он отложил кисть и подошел нерешительно, занеся руку над моей спиной, чтобы поправить ткань так, как ему было нужно для картины, но она предательски задрожала, коснувшись фалангами лопаток под незабудковым шелком. Я выдохнула медленно, но на него не смотрела, предпочтя носом уткнуться в покрывало. Лёгкая дрожь прошлась по телу, и в тот момент не было уверенности, что причина в прохладе комнаты. Его ладонь опустилась на ткань, согревая через нее кожу и поплыла ниже, замирая на пояснице и уходя на боковую поверхность бедра. Вторая рука присоединилась, но пошла в диаметрально противоположном направлении, сжав плечо и переворачивая с медлительностью явного опасения и неуверенности в своих действиях. Я отчего-то поддалась, встречая его близкий, подернутый мглистым туманом взгляд и приоткрытые челюсти, за которыми мерцал полупрозрачный язык... — Шера, — прошептал он и медленно наклонился, накрыв меня собой и целуя шею, аккуратно и медленно, несильно прикусывая кожу, возвращая к воспоминаниям и ощущениям, сопровождавших меня в моменты исполнения долга Хаффсинов. Так захотелось вновь ощутить это чувство, ослабляющее все тело приятной волной тепла, что невольно я сама его об этом попросила. — Инк, укуси меня... Пожалуйста, — таким же шепотом раздался мой голос, будто мы оба боялись шумом разрушить нечто хрупкое и невероятно ценное. И монстр не стал спрашивать ни о чем, действительно кусая, как в те самые дни, пуская сладковатую кровь на воздух его комнаты. Тело само выгнулось навстречу, ощущая тепло ребер на себе, пока руки Художника держали покрепче, будто из опасений, что это меня испугает или оттолкнет. Но... Мне было приятно... Будто это отметало все те остатки сомнений, что ещё теплились угольками в сознании, но их словно смыли капельки радужной крови, прочертившие тонкую линию по шее до поверхности покрывала. Шелк приятно оглаживал кожу, обернувшись вокруг живота и бедра, и в эти касания вплеталось тепло чужих ладоней, мешая ощущения в единую ласку. Инк отпустил шею и тут же накрыл поцелуем, давая понять, что сбил дыхание, ставшее горячее на порядок, но не было возможности, даже крохотного шанса, разделить его вдох и мой выдох, ставшие одним целым. Я потянулась к нему в ответном стремлении ощутить чуть больше, огладив скрытый одеждой рельеф костей, дугами расходившихся от грудины к позвоночнику, на котором остановились мои пальцы, устроившись там в складках его рубашки. Инк полностью перелез на постель, на миг разорвав поцелуй, чтобы раздробить его десятком крошечных, оставленных теплой дорожкой от губ до шеи и разлета ключиц, отчего точно пронзило молнией осмысления того, что именно происходило прямо здесь и сейчас... — Шера, — прошептал монстр, утыкаясь носом в мою щеку, — я никогда ничего подобного не делал. Ты... не против... Ты хочешь... отдаться мне сейчас? — его вопрос смущал ничуть не меньше, чем его действия, когда пальцы почти требовательно сжали бедро, а затем расслабились, ведя кончиками фаланг мягкие линии до обнаженного бока. — Я бы не пошла за тобой, если бы была не готова, — ответила ему, ловя мягкое урчание удовольствия и лёгкий тычок короткого поцелуя в губы. Его мягкая и настойчивая ласка успокаивала бушующий шторм прежних чувств, оставляя за собой вуаль шлейфа трепетного волнения и предвкушения от того, чего у нас обоих в жизни ещё не случалось. Я приподнялась, чтобы сесть, но при этом находя губами тепло его шейных позвонков, обводя контуры каждого поцелуем, отчего монстр задрожал всем телом, почти несдержанно прижимая ближе. Ему явно было приятно, и его тихий стон стал мне личным одобрением для продолжения. Действуя по наитию, я приподняла край его кофты, начав ее медленно стягивать, словно спрашивая его позволения, но монстр сам скинул ее торопливо, будто сердился на то, что одежда не позволяла ему прильнуть ребрами к моей груди. Было ощущение, словно угольные узоры на сероватом массиве костей греют жаром сильнее, отчего эти рисунки оставляли причудливые следы касания тепла на коже, потираясь ими о наготу тела. Момент небольшого промедления, и Художник тоже остался обнаженным, толкая меня обратно на бархат покрывала, с которого мягким побегом ускользнул шелк нежно-голубой простыни, оставив меня полностью открытой для любви моего Хаффсара. Он продолжал осыпать меня ласковыми поцелуями, иногда не сдержанно протягивая ноту не то рычания, не то мурлыканья, словно едва мог устоять и не перейти на поспешность. Рука на ощупь ушла ниже, и когда она же отыскала нужное, изрядно погорячевшее место, я вцепилась в его плечи и шумно выдохнула, дав тем самым знак монстру, в каком направлении ему следовало двигаться, подтверждая это кивком. Его самого распирало чувством нетерпения: как существо, никогда не знавшее близости, но вдруг возжелавшее ее, а потому это стремление было велико настолько, почти неистово, что сметало все грани реальности волной жара, пробивавшейся в чёрноте узоров на костях, словно те были клеймены знаками, значения которых не знал даже их обладатель. Колени раздвинуло чужое бедро, а под плечо нырнула вторая рука, держа в удобной хватке и позе, надёжно прижимая к постели. — Наверное будет больно? Потерпи, любимая, — прошептал Инк, и ощущение распирающей изнутри магии, медленно входившей внутрь, пустило по всем мышцам обжигающие искры, а низ тут же резануло болью. Я сдавленно промычала, стискивая зубы и хватаясь руками за бархат покрывала. Но монстр не остановился и дошел до конца, выбив неосторожным и почти жадным толчком перламутр горячих слезинок. Инк виновато ткнулся носом в шею и снова бережно укусил в то же место, сгоняя по кровотоку волну ласкового спокойствия, унимавшего эту боль подобно мягкой воде, тушащей пламя. Осталось лишь тепло и чувство тяжёлого наполнения, где мимолётное мучение превратилось в ощущение горячего присутствия чужой магической плоти. На пробу монстр толкнулся низом, но больше не было больно, и он оборвал укус, нависнув сверху и начиная двигаться. Непривычно. Приятно. И от того так жарко. В попытке найти опору кружившимся от эмоций чувствам, я пропустила под его плечами руки, цепляясь за заднюю часть веера ребер, под которым пульсировал перламутр окрепшей и сильной души, чьи волны тепла долетали до моей, вызывая отклик унисонной дрожи. Инк вошёл в размеренный ритм и толкался до упора, попадая внутри по какому-то невероятно сладкому пятну, от которого гнулся позвоночник и невольно рождался тихий голос, от которого монстр, будто подстегиваемый, тоже срывался на стон. Его обуяла настоящая страсть, и в какой-то момент он просто сорвался, ускорившись в движении, заставляя взгдрагивать от звука рвущегося покрывала, чья бархатная безмятежность не вынесла бурного напора его фаланг, которыми тот словно когтями рвал ткань, чтобы не царапать взамен меня. От частого касания к приятной точке внутри все скручивало неумолимой дрожью, путая в голос его имя, сказанное надрывным шепотом, который он поймал глубоким поцелуем, ненадолго оборвав ритм. Вынырнул из беспамятства близости, чтобы испить наслаждения, и снова нырнул с головой, едва не рыча от того, как ему было хорошо. Как нам было хорошо. Если бы было возможно написать картину того, как мы любили друг друга, я бы непременно это сделала, но к сожалению нет ни одной краски и ни одного образа, которым бы можно было описать то преломление всех ощущений, шедших лучом цветов через тело. Каждый вдох и выдох, каждое касание и нечаянная царапина, каждых тихий стон и слово. Все это было выжжено в памяти навсегда. Подожгло нетронутый прежде фитиль, доводя огонек грядущего взрыва к скоплению всего катарсиса наших чувств и пережитого. Стерев понятие времени, где вместо метронома секундной стрелки был ритм страстного движения. Инк, казалось, с каждым тягучим ударом приближал нас обоих к краю, и первой в этот обрыв сорвалась я, теряя на миг чувство реальности и выгибаясь в спазмическом перехвате дыхания, сделавшим голос похожим на тягучее хныканье. Пальцы сжимались вокруг чужих ребер, а нутро до боли стиснуло жар его магии, и Инк протяжно замычал, опаляя все внутри непривычным огнем влаги. — Шерррра, — мое имя было названо в глухом, почти утробном, рычании, сопроводившим его остаточные толчки и вздрагивания, после которых он придавил меня своим весом, накрывая жаром обнаженных костей и тяжёлого дыхания, — звёзды, как это хорошо... Я никогда не думал... Что близость так приятна... Что ты, так хороша, любимая, — прошептал монстр сбивчиво, смущая тем, с каким страстным придыханием это было сказано, вопреки тому, что внутри до сих пор растягивала чужая тяжесть, которую скелет осторожно вытянул лишь минуту спустя, — тебе не больно? Я, кажется, немного забылся, — с лёгкой тревогой спросил скелет, ложась рядом, на разорванном им покрывале и всматриваясь в мое пышущее жаром румянца лицо. В его взгляде мешался янтарь и лиловое олово, пятнами рождая образы сердец и фигурных созвездий, таявших тёплыми кляксами. Так очаровательно, как и его смущение, которого я коснулась, ведя пальцами мягкую черту до дымчатой кляксы правой щеки. — Мне хорошо с тобой, Инк, — тихонько ответила, устало вздыхая и ощущая приятную стянутость где-то в животе, после нашей близости. Монстр смущённо, но довольно фыркнул и притянул ближе, разнося вибрацию тихого и одобрительного урчания удовольствия до самых глубин, делясь теплом своего тела, которого, казалось, ещё совсем недавно едва хватило бы ему одному. А теперь он был способен согреть им и меня...