Алголагния

Полная луна прекрасна. С её появлением пропадает ощущение беспроглядного мрака. Она, хоть и тускло, но сияет, дарит холодный белый свет, который оседает на улицы города. Пробирается в каждое окно, бестактно громко заявляя о своём присутствии. Юнги никогда не спит в такие ночи. Он сидит на своём закрытом балконе с большими окнами, пьёт горячий чёрный чай и старается ни о чём не думать. Хочет в полной мере впитать эту красоту и чувство умиротворения, спокойствия, тишины. Юнги любит тишину, особенно в своей голове. Любит отсутствие мыслей, страхов, сомнений. Любит отключаться, теряться в свете полной луны. Он бы просидел так всю свою жизнь — один, в большом мягком пледе, витая в облаках. Ему не хочется думать о своих проблемах, не хочется осознавать свою ничтожность, не хочется тратить силы и время на то, что приносит только разрывающую сердце боль. Он бы отдал всё на свете, чтобы исчезнуть, чтобы хотя бы забыть свою бренную жизнь и дурацкую биографию, в каждой строке которой бесперебойно мелькает конкретное имя. Ему бы лишь немного упрямства, лишь немного уважения к самому себе. Но с каждым днём, с каждой секундой его жизни он всё больше и больше теряет возможность прийти к этому. Он погрязает всё глубже и глубже, тонет, задыхается, пытается всплыть, но только продолжает идти ко дну. Ещё немного и он окончательно сдастся. Если это уже не произошло. Он подрывается с места и бежит в ванную. Принимает бодрящий душ, наносит вкусно пахнущий крем и использует дезодорант. Размашисто чистит зубы, расчёсывает спутавшиеся волосы, надевает чистую белую футболку и широкие джинсы. Быстро зашнуровывает ботинки, накидывает куртку и, схватив ключи от машины, выбегает из квартиры. Юнги не ждёт лифт, спускается по ступеням, перепрыгивая сразу по две, и, спустившись на подземную парковку, дрожащими руками открывает машину, садясь внутрь. Он не тратит время на разогрев двигателя, не пристегивается, сразу выруливая на выезд и набирая скорость. Сорвался, плюнул на всё, несётся сейчас на всех парах, сжимая кожаный руль пальцами и сдавливая челюсти. В голове сплошная пустота, нет ни единой здравой мысли, ни единого сомнения насчёт своего необдуманного поступка. Он почти вжимает педаль в пол, шумно сглатывает, злится, когда останавливается на светофорах, и сильно бьёт по рулю руками. Бежит по первому зову, словно преданная собачка. Только пальцем помани — тут же прибежит к хозяину. Юнги считает себя жалким, ничтожным, слабым и мерзким. Юнги себя ненавидит и всей душой презирает. «Приезжай.» Одно слово. Одно ебучее слово, написанное в сообщении. Мгновенный ответ Мина, который так и остаётся непрочитанным. И Юнги подрывается. Для него это слово сродни команде, которую дают дрессированной собаке. Мозги отключаются, глаза застилает непроглядная пелена, он словно перестаёт контролировать свои собственные телодвижения. Просто идёт, словно им управляют. Он кричит самому себе — остановись, не делай этого, не смей. Голос разума внутри истошно орёт, хватается за всё, что видит, рвёт душу Мина на мелкие куски, пытаясь достучаться. Но так и остаётся неуслышанным. Юнги всё равно всегда будет идти к нему, всегда будет бежать, словно от этого зависит его жизнь. Он будет закрывать глаза на изодранную в клочья душу, на кровоточащие раны, которые своими руками вырезает его любимый человек каждый божий день. Пускай только позволит быть рядом. Пускай только позволит видеть его лицо, видеть его улыбку и сияющие глаза, сомкнутые губы и хмурые брови. Пускай позволит ощущать его прикосновения, пускай позволит прикасаться самому. Наплевать, что он вырезает в груди огромную дыру, наплевать, что высасывает все жизненные силы без остатка, после оставляя тонуть и умирать в собственной слабости. Юнги ненавидит себя. Ненавидит свою слабость, свою податливость, ненавидит желание, теплоту и нежность, направленные к младшему. Ненавидит дарить ему себя, разрешать брать и иметь, как тому только вздумается. Ненавидит свои чувства, ненавидит всё существующее на этой проклятой планете, ненавидит свою жизнь, которую целиком и полностью готов вручить в руки конкретного человека и ни секунды не будет сомневаться над своим решением. Его тошнит от любви к нему, выворачивает от простого воспоминания таких ночей. Но как же, сука, сильно он любит его. Скорн паркуется на своём, специально купленном парковочном месте рядом с местом младшего. Держит поближе к себе, словно личную шлюху. Юнги ком к горлу подкатывает, но он, забив на это, выбирается из машины, блокируя её и быстрым шагом двигаясь ко входу в жилой комплекс. Открывает дверь своим ключом, идёт к лифту и, зайдя, нажимает кнопку нужного этажа. Всё это короткое время пребывания в лифте в его голове возвращается ненавистный голос, просящий, всеми силами умоляющий спуститься обратно на парковку, сесть в машину и уехать. Умоляет наконец взять себя в руки, принять и отпустить. Умоляет уйти из группы, переехать в другой город, а лучше страну, и навсегда постараться забыть до ужаса прекрасные карие глаза, до отвращения мягкие и сладкие губы, кошмарные ласкающие руки. Но он продолжает стоять, продолжает медленно убивать себя, ненавидеть, продолжает позволять использовать себя как очередную дырку и ни капли не сопротивляется. Ему уже давно стала чужда жалость к самому себе. Он открывает дверь квартиры, входя и после захлопывая ту. Разувается, снимает куртку и проходит внутрь, выискивая хозяина глазами. Находит сразу — тот стоит около окна, курит и даже не поворачивается, когда слышит приближающиеся шаги. Сразу понимает, кто пришёл. Выучил досконально. — Привет. — Бесцветно кидает Юнги, останавливаясь совсем близко. — Блять, Хосок, ты опять траву куришь? Парень не обернулся, туша косяк о стоящую на столике пепельницу. Он громко выдохнул, вглядываясь куда-то в темноту ночного города и нервно хмыкая. — Не стой. — Проигнорировав вопрос, сказал лидер. — Раздевайся. Скомандовав, Хосок, не удостаивая старшего взглядом, идёт в спальню, попутно выключая тускло горящий там свет. Юнги не упирается — идёт следом за ним, хватая конец футболки и снимая её, после отшвыривая куда-то в сторону. Он касается пуговицы на джинсах кончиками пальцев и, плохо контролируя трясущиеся конечности, расстёгивает её, а следом и ширинку. Джинсы оказываются где-то на полу, пока Мин залезает на заблаговременно расправленную кровать, наблюдая за вокалистом. Его лица не было видно из-за темноты, так что пришлось довольствоваться размытым силуэтом. Хосок стянул майку и шорты и, в отличии от гитариста, аккуратно сложил всё на рядом стоящую тумбу. Перфекционист до абсурда. Он залезает коленями на матрас, который сильно прогнулся под весом парня, и легко касается резинки чужого нижнего белья, едва проникая пальцем под неё и нежно поглаживая мягкую кожу. Юнги рвано выдыхает, дёргаясь всем телом, и уже порывается схватить младшего за руку, но вовремя себя останавливает. Свободной рукой Хосок ведёт по груди парня, задевая розовые соски и бережно оттягивая их, следя за реакцией. Юнги едва заметно дёргается и прогибается в спине от нахлынувшего удовольствия, но Чон всё равно замечает это, чувствуя движение. Хоуп наклоняется к лицу старшего, прикасаясь губами к острой линии челюсти и ведя их вдоль неё, постепенно спускаясь ниже и оставляя дорожку протяжных поцелуев на напряженной шее. Скорн пытается разглядеть хоть что-то своим затуманенным взглядом, пытается увидеть целующего, ласкающего его Хосока. Только от представления такой картины низ живота начинает гореть. Руки лидера перемещаются на таз Мина, коротко оглаживая, а после давя на одну сторону, намекая перевернуться на живот. Юнги, чуть привстав, послушно меняет положение. Хосок приближается к затылку, опаляет спину горячим дыханием, заставляя тысячу иголок одновременно воткнуться во всё тело старшего. Он проводит языком за ухом, хватая губами мочку и легко сжимая. Мин не сдерживает тихого и короткого стона, больше похожего на выдох. Хоуп исследует податливое тело, оглаживая лопатки, поясницу, спускаясь на ягодицы и поочерёдно сильно сжимая их. Выходит больно, из-за Юнги тихо шикает, поворачивая голову и врезаясь носом в щеку парня. Не успевает сказать и слова, как в его губы вгрызаются. Хосок целует с напором, свободной рукой вплетаясь в волосы, не позволяя отстраниться. Он пару раз кусает, после обводя место укуса языком и наслаждаясь сбитым дыханием старшего. Вокалист медленно стягивает с него бельё, аккуратно кидая сверху на штаны, и проходится пальцем по промежности, то и дело задевая самую чувствительную точку. Юнги дрожит, ёрзает по простыни, тяжело дышит, закусывая нижнюю губу. Младший как будто специально не торопится, растягивая сладкую пытку, дразня уже до предела возбуждённого гитариста, который, ещё чуть-чуть, и начнёт молить его о большем. Хосок всегда издевательски ласков, всегда делает мучительно приятно. Он умеет доставлять удовольствие, умеет выбивать неподдельные стоны и доводить до состояния, когда фейерверки перед глазами взрываются. Но у Юнги ситуация совсем печальная. У него коленки дрожат и все внутренности сладко сжимаются только от осознания того, что сейчас это всё с ним делает тот, кого он до одержимости любит. Юнги готов кончить на месте только потому, что это Хосок. Младший забирается сверху, всем своим телом вжимая Мина в постель. Он, непонятно откуда, достаёт бутылочку лубриканта и, открыв её с характерным звуком, выдавливает содержимое в ладонь, после отбрасывая упаковку на подушки. Парень оттягивает резинку своего белья, доставая уже твёрдый член и проводя рукой с гелем по всей длине. В темноте Юнги не видит происходящее, поэтому не сразу понимает, что ко входу Хосок приставляет не пальцы, а головку члена. Он входит одним резким толчком, заставляя Мина громко пискнуть от внезапной боли. Все старания вокалиста во время прелюдий разом померкли на фоне неприятного горящего чувства, ощущаемого сейчас. Скорн сжался, жалко поскуливая и сдерживая подступившие слёзы. Было очень, очень больно. Казалось, что в него вонзили нож, прокручивая после. Он сжал пальцами подушку, начал часто и прерывисто дышать, тихо кряхтя и пытаясь отползти, но прижавший его сверху Хосок не позволял. Младший больше не двигался, только упёрся до самого основания и громко дышал на ухо. От каждого движения, от любой попытки выбраться Юнги становилось только больнее, поэтому он замер, тихо хныкая. — Х-хосок… — Прошептал он, пытаясь ровно дышать. — Мне… м-мне больно. — Больно? — Тихо спросил Хоуп, ощущая быстрые хаотичные кивки старшего. — Мне тоже было больно, — продолжил он, опираясь на руки, — когда я узнал, что ты обсуждаешь меня за спиной. — Ч-что? — Проскулил Мин, всё ещё не шевелясь. — Ко мне приходил Намджун, — начал объяснять он, наклоняясь ещё ближе и шепча прямо в ухо гитаристу, — отчитывал меня как мальчика. Сказал, что ты жалуешься ему на меня. — Юнги только всхлипнул, принимая очередную попытку отползти, но безуспешно. — Сказал, что ты рассказываешь, как часто я курю траву. Это правда, Юнги? Мин, не выдержав ни боли, ни этого гадкого допроса, расплакался, отворачиваясь и пряча лицо в подушках. Он болезненно простонал в подушку, не сдерживая частых истерических вдохов. Правда не знает, что выводит его сильнее — уже слегка притупляющаяся боль или такой напор со стороны ненавистно любимого человека. — Я переживаю за тебя. — Промычал в подушку Юнги, после поворачивая голову на бок, чтобы свободно говорить. — Я не хочу опять видеть… — Предложение прервал всхлип. — Особенно если ты… — Этого не будет. — Перебил его Хосок. — Никогда. — Парень выдержал короткую паузу, вслушиваясь в нытьё старшего. — Я не хочу, чтобы ты рассказывал что-либо обо мне посторонним. Я расцениваю это как предательство. Если опять это сделаешь, то считай, что ты для меня умер. Выплюнул Чон, после медленно выходя из старшего и заваливаясь на другую половину кровати. Юнги должен был ощутить облегчение, но стало только хуже. Его и без того изуродованную, изрезанную, истерзанную душонку сейчас просто разорвали на две части, назвав предателем. Обида становится комом в горле, затрудняя дыхание. Его назвал предателем человек, за которого он, не задумываясь, отдал бы жизнь, которому он готов простить любые, даже самые мерзкие поступки. То, что сделал с ним Хосок сейчас — отвратительно, нездорово и в корне неправильно, но Юнги простил его сразу, как только почувствовал боль. Ужасно осознавать, что Хосок бы не поступил так же. До истошного воя обидно понимать, что он бы никогда не сделал для Юнги и сотой доли того, что последний готов сделать ради него. Юнги ненавидит свою любовь к Хосоку. А из-за неспособности избавиться от неё — ненавидит и себя. Мин не переставал плакать, уткнувшись лицом в подушку. Он весь дрожал, ныл, пытался нащупать одеяло, но в итоге просто лежал на животе, постепенно осознавая свою жалость, слабость, никчёмность. Хосок поднялся на локтях, подползая лицом к ягодицам старшего и оставляя на них короткие поцелуи, ведя до болезненно пульсирующей дырочки, после целуя и её. Он перевернул гитариста на спину, придерживая за живот, и продолжил целовать его внутреннюю сторону бедра, постепенно смещаясь до никуда не девшегося возбуждения парня и облизывая головку. После обхватывая пальцами основание, коротко надрачивая и постепенно вбирая в рот всё большую длину. Юнги тошнит, голова кружится, а конечности немеют. От действий вокалиста, конечно, безумно приятно, что Мин не сдерживает стоны, изредка прерываемые всхлипами. Он должен был ощутить облегчение, но стало только хуже.

***

Тэхен устало вздыхал, считая секунды до конца смены. Он уже сделал всё, что должен был — помыл полы, протёр столы, спрятал продукты. Осталось только дождаться заветного звоночка специальных часов и, перевернув табличку на «закрыто», наконец отправиться домой. Всё время ожидания он стоит за кассой, перебирает в пальцах пластиковую трубочку и витает где-то в облаках, обдумывая сегодняшний день. В отличии от предыдущей смены, эта длилась как будто бы целую бесконечность. Клиентов было на удивление много, каждый заказывал подозрительно много, они с главным поваром забегались, давно такого не было. Радует то, что обычно после таких наплывов клиентов хозяин выдаёт премиальные деньги. Они сейчас нужны как никогда, ведь в конце недели им с Чимином нужно заплатить за аренду квартиры и в такие периоды каждая копеечка на счету. Тэхен уже представляет, как старший обрадуется. Короткий громкий звонок наконец прозвучал. Кажется, что Ким ждал этого всю свою жизнь. Он выходит из-за кассы, выключает свет, переворачивает табличку и закрывает дверь на ключ. После он разворачивается в сторону дома и делает несколько коротких шагов, вновь возвращая мысли к горячо ожидаемой премии. — Красавчик, — наигранно низко прозвучало со стороны, — чего один и без охраны? Тэхен обернулся на звук, вопросительно вскидывая бровь, но сразу же улыбнулся и закатил глаза, как только увидел идущего к нему Чонгука. — Зачем мне охрана? — С вызовом посмотрел на него Ким. — Я и сам прекрасно могу себя защитить. — А если тебя кто-то захочет украсть? — Сказал Цин, становясь прямо напротив парня. — Например? — Например, я. — Гордо вскинув подбородок, ответил барабанщик. Тэхен лишь в очередной раз закатил глаза, разворачиваясь к парню спиной и делая короткие шаги в сторону дома. Чонгук двинулся за ним, расспрашивая о сегодняшнем дне. Интересовался, что Тэхен делал, много ли было клиентов, устал ли он, голоден ли. Эта глупая забота льстила Киму, он неявно на всё отвечал, то и дело отводя взгляд куда-то в сторону. — Не прогуляешься со мной до одного места? — Спросил Цин, наклоняясь к лицу пытающегося игнорировать его парня. — Я устал после работы. — Легко кинул Тэ, чуть ускоряя шаг. — Хочешь, я тебя на руках туда отнесу? — Серьёзно заявил барабанщик, догоняя. — А потом так же домой? — Что за глупости? — Хихикнул Ким, едва заметно краснея, но этого, к счастью или сожалению, не видно в ночной темноте. — Тебе заняться нечем? — Кроме тебя мне больше ничего и не нужно. Тэхен на утверждение парня лишь фыркнул, замедляя шаг, а после и вовсе остановился, смотря на довольного чужой реакцией Чонгука. Опять его глаза звёздно сияют, опять Тэхен ощущает себя беспомощным против них. Эти блестящие алмазы в его взгляде приковывают к себе намертво, подкупая, заманивая своей неземной красотой. — Десять минут. — Отрезает Ким. — И я пойду сам. Чонгук вытянул губы в нескрываемом уважении и восхищении, следом сразу улыбаясь и шагая в противоположную сторону. Ким последовал за ним, идя вровень. Несмотря на поведение Тэхена, его слова и поступки, он действительно был рад. Рад вниманию, бережному отношению, наличию искреннего интереса. Рад тому, что ради него стараются и постоянно пытаются что-то сделать. Рад, что это всё так увлекательно. Они спустились немного вниз по улице, проходя место работы Тэхена. Каждый уголок тускло освещался уличными фонарями, и некоторыми кричащими вывесками, которые всем своим видом зазывали новых клиентов в заведения. Многие из них, после завершения рабочего дня, гасли, погружая улицу в несколько гнетущую темному. Ким даже иногда боялся ходить здесь в такое время, ведь столь напрягающая и неприятная атмосфера не внушала ничего, кроме душащего волнения и страха. Бывало, что он спокойно шёл размеренным шагом, думая о предстоящем отдыхе и уже представляя вкусный ужин, горячий душ и сладкий сон. Но зачастую он быстро семенит домой, оглядываясь по сторонам и вслушиваясь в любой мимолётный шум, увеличивая шаг после каждого звука. Зачастую звонит ждущему Чимину, задавая какие-то глупые вопросы, потому что верит, что старший сразу прибежит на помощь. Деловой район остаётся деловым даже с заходом солнца. Но дела бывают разными. Но, что удивительно, с Чонгуком ему спокойнее. Возможно, дело в том, что когда рядом есть хоть кто-то, то всегда боишься меньше. Меньше накручиваешь себя, меньше зацикливаешься. Понимаешь, что двух парней скорее всего будут обходить стороной и успокаиваешься. А если дело в другом? А если Тэхен просто начал Чонгуку доверять? Тэхен всегда осторожен. Он всегда присматривается к людям, всегда выискивает в их словах зацепку, за которую можно схватиться и сорвать эту гадкую маску, обнажая все их корыстные цели и мерзкие мысли. Он жил так всю жизнь — не доверял, проверял, вглядывался, анализировал. Пытался найти хоть что-то, что превратит человека в монстра в его глазах. Тэхен привык никому не верить. Но, видимо, медленно учится это делать. Благодаря Чимину, что стал первым в его жизни человеком, который принял парня таким, каким он есть. Который относился к нему с любовью и заботой, который был готов приносить себя и своё здоровье в жертву ради младшего, который всеми силами стремился подарить ему лучшую жизнь. Благодаря Чонгуку, который сдержал своё слово, который доказывает свою симпатию и громкие возгласы о желании быть с Тэхеном в качестве партнёра. Который подрывается, бегает по аптекам, покупает печенье только из-за короткой фразы в сообщении о несуществующей болезни Кима. Который вылавливает его после работы, прося прогуляться, и ярко-ярко улыбается, услышав согласие на какие-то жалкие десять минут. Глупо прозвучит, но Тэхен, вроде, влюбился. Как зелёный мальчишка втрескался по уши в ходячее клише — крутого парня из рок-группы с татуировками, пирсингом и большим членом. Он постоянно думает о нём, витает в облаках, по-идиотски лыбясь и пропуская половину происходящего вокруг него. Пересолить ужин, разбить стакан, разлить везде воду, потому что забыл закрыться за шторкой в душе — уже стали обыденностью. Чимин часто влепляет ему подзатыльник за несерьёзность и неуклюжесть, хотя сам не особо лучше со своим басистом. Тэхен всегда хочет увидеть Чонгука, всегда хочет невзначай прикоснуться, вдохнуть его запах, прижаться, вроде случайно. Его необъяснимо тянет к смазливому барабанщику, словно он самый сочный и яркий, недавно распустившийся бутон, а Тэхен — назойливая пчёлка, что так и норовит насытиться сладким ароматом. Но боится подлетать слишком близко. Пройдя несколько кварталов, Чонгук завернул за угол одного из зданий и, достав ключи, отключил сигнализацию на белой Ауди, подходя к пассажирской двери и открывая её. Тэхен невольно вскинул брови в немом удивлении. Он, конечно, догадывался, что Цин не из той прослойки общества, в которой застряли они с Чимином, но не ожидал настолько огромной дыры между ними. У Чонгука своя квартира, дорогая спортивная машина и куча свободного времени. Да, он сутки напролёт репетирует в группе, но то, как у него горят глаза, со всей подноготной выдает его любовь к своему делу. Но он не занимается этим, потому что вынужден. Он не как Тэхен с Чимином, которые пашут в вонючей забегаловке, неделю голодают, чтобы заплатить за квартиру ворчливой хозяйке. Пока Чимин несколько месяцев откладывал деньги на свою маленькую колонку, Чонгук мог запросто купить сотню таких и даже не почувствовать разницы в тяжести своего кошелька. Абсолютно невольно Тэхен начинает завидовать. Не столько самим деньгам, сколько возможностям и свободе, которые те могут дать. — Прошу! — Довольно пропел Чонгук, рукой указывая внутрь машины. — Куда ты собрался меня везти? — Не сдвинувшись с места, спросил Тэхен, скептически заглядывая парню в глаза. — Я думал, что мы прогуляемся, — сказал Цин, закатывая глаза и улыбаясь, и положил локоть на крышу машины. — Но у нас ограничено время, если ты не забыл. Ким, прекрасно понимая, на что намекает барабанщик, двинулся вперёд, садясь в машину и смотря строго перед собой, игнорируя идиотскую улыбку хозяина автомобиля. Чонгук тихо хохотнул, закрывая дверь, и сам сел на водительское сиденье, пристёгиваясь и заводя машину. — Я буду ехать быстро, — невзначай сказал он, — ведь у нас всего десять минут. — Семь. — Поправил его Тэ, всё ещё смотря в одну точку. Цин в который раз ухмыльнулся, тихо произнося «язвительный, как и всегда». Он вырулил с парковочного места, выезжая на дорогу и, как и обещал, давя на педаль почти до предела. Пустая и широкая дорога делового района идеально подходила для быстрого разгона, она была прямой и ровной, без явных ям. Тэхена, из-за набранной Гуком скорости, слегка вжимает в кожаное сиденье. Он ощущает некое давление во всё тело, начиная переживать о своей сохранности. Но никогда этого не покажет, продолжит сидеть с невозмутимым лицом, легко подрагивая и сжимая пальцами колено. Становится действительно не по себе, когда они выезжают на автомагистраль, ведущую к центру города, и Чонгук начинает ехать ещё быстрее. Картинка за окном превратилась в одно большое смазанное пятно, прерываемое редкими белыми пятнами, наверное, рекламными баннерами. Тэхена слегка мутит, мурашки пробегают по всему телу, а горло словно режут тысячей ножей. Он поворачивает голову в сторону Цина и опять видит блеск в глазах, опять эти неогранённые бриллианты, звёзды, тысячи ярких маленьких огоньков. От этого вида живот начинает сладко тянуть, но врезающиеся, посредством страха, во всё тело иглы никуда не делись. Желание и испуг, страсть и безумие, любовь и холодящий душу ужас. Ничего не опишет чувства Тэхена лучше этих слов. И чувства из-за пребывания в машине, и чувства к Чонгуку. Несколько минут езды превратились для Кима в настоящую кошмарную бесконечность. Он потерял счёт времени, ничего не понимал и не хотел понимать. Ему хотелось, чтобы это всё как можно скорее закончилось, но вместе с тем он молил об обратном. Не мог так быстро расстаться с этими сумасшедшими эмоциями и чувствами, он хотел в них буквально утонуть. Гук медленно сбавлял скорость, завернув на второстепенную дорогу, ведущую к наиболее ярко освещенной части центра — большому парку развлечений. Тэхен был там лишь единожды, ещё в детстве. Мало что помнит с того времени, разве что упавшее мороженое и странного мужчину в костюме какой-то собаки из старого мультика. — Не сильно испугался? — Спросил Цин, глуша машину и поворачивая голову к парню. — А чего мне боятся? — Задал вопрос в ответ Тэ, отворачивая голову к горящим огонькам, которые освещали всю территорию парка. — Мы ехали сто сорок. — Да? — Настолько искренне, насколько мог, удивился Ким, встречаясь взглядом с хозяином автомобиля. — Я даже не понял. Цин хмыкнул, выходя из машины и подходя к двери Тэхена. Он широко открыл её, протягивая руку парню и, к большому удивлению, Тэ действительно взялся за неё — коснулся кончиками пальцев чуть шершавой ладони, скользя ими к большому пальцу и обхватывая всю руку. Он приподнялся с сиденья, не отпуская кисти барабанщика, пока тот закрывал пассажирскую дверь и включал сигнализацию. Чонгук, заметив столь добровольное прикосновение, сжал пальцы Тэхена, отрезая все возможные пути отступления. Ему не обязательно знать, что у Кима и мысли не было сопротивляться. — Закрой глаза. — Тихо сказал Цин, повернувшись к парню всем телом. — Зачем? — Не вредничай, — грустно опустил брови Гук, — у меня ещё есть целых три минуты. Тэхен не помнит, когда соглашался исполнять любые прихоти парня в течении этих десяти минут, но решил тихо согласиться. Он зажмурил глаза, опуская голову и чуть сжимая ладонь Цина в ответ, шагая за ним короткими шагами. По мере приближения к парку в уши ударила громкая музыка какой-то американской поп-группы. Пели что-то про любовь, нежность, желание и неземную красоту. Интересно, что на строчках про это самую красоту перед Тэхеном предстал образ барабанщика. Интересно, но не удивительно. Чонгук шёл быстро, виляя между какими-то невидимыми для Тэ преградами. Сначала под ногами ощущался просто ровный асфальт, следом — извилистая брусчатка. Тэхену пришлось прижаться к Цину, чтобы банально не запутаться в собственных ногах и дойти до места назначения целым и невредимым. Вокруг был слышен гул большого количества людей. Они смеялись, кричали, подпевали играющей песне и громко чему-то хлопали, где-то плакал ребёнок, мямля непонятные фразы. Тэхену казалось, словно он находится не здесь. Как будто всё вокруг происходит не с ним — ведущий его куда-то Чонгук, веселящиеся люди, громкие песни и технический шум работающий аттракционов. Последние полтора года своей жизни он настолько отвык от повседневных, нормальных вещей, что его прямо-таки пугает это давно позабытое чувство. Делая ещё один короткий шаг, Ким упирается носками ботинок в железную платформу. Он чувствует, что его тянут за руку откуда-то сверху, поэтому поднимает ногу и пытается наугад попасть на вершину платформы, но терпит неудачу. Он пробует несколько раз, но постоянно промахивается, опуская ногу на злополучную брусчатку. Тэхен уже намеревался открыть глаза, но почувствовал, что его аккуратно берут за вторую руку, после начиная тянуть в определённом направлении. Тэхен опять пробует — поднимает ногу и протягивает её к тянущему его человеку. Получилось. Он отталкивается второй ногой от пола, врезаясь в чью-то грудь собственной. Сверху слышится добрый смешок, а после хватка на второй руке ослабевает. Чужая ладонь только немного оторвалась от тэхеновой кожи, но по оголённым участкам сразу прошёлся дикий мороз, заставляя коротко задрожать. Тепло, даримое руками Цина, в момент становится жизненно необходимым. Тэхен не может отпустить то, без чего не протянет и секунды, не может потерять нечто столь ценное и важное. Поэтому он грубо хватает ещё не до конца отодвинувшуюся кисть, сильно сжимает, впивается короткими ногтями в чужую кожу и не перестаёт вздрагивать. — Не переживай, — шепчет на ухо хрипловатый голос, — я тебя не отпущу. Его опять тянут на себя. Он послушно следует за Чонгуком, шаркая ногами по железному полу с характерным звуком. В какой-то момент Тэхен чувствует, что наступает на что-то неустойчивое, шаткое. Он сразу отпрыгивает назад, громко вдохнув и раскрыв рот, пытаясь что-то сказать, но у него не выходит — слова застревают в горле плотным комом. Ким в очередной раз мелко дрожит, крепче сжимая руки барабанщика и упираясь ногами в пол. — Ты боишься? — Спрашивает Гук. Тэхен в ответ отрицательно кивает, сильно зажмуриваясь. Барабанщик улыбается, опять думая о дурном характере Кима. — Можно попросить? Тэ несколько секунд стоит, не шевелясь и не подавая никаких сигналов. Он перестаёт дышать и о чём-либо думать, пытается прийти в себя. Чонгук его не торопит, просто стоит и ждёт, когда он наконец-то резко и коротко кивнёт. Цин в один широкий шаг оказывается перед Тэхеном. Он легко прижимается к нему, наклоняется к уху и шепчет. — У меня есть ещё целая минута твоего времени. Позволь попросить тебя в эти последние шестьдесят секунд об одной мелочи, — он делает паузу, дожидаясь очередного кивка, — довериться мне. Тэхен чувствует, как Чонгук отпускает его руки и делает короткий шаг куда-то в сторону. Сердце в мгновение начинает биться словно в конвульсиях — быстро, резко, больно. Как будто ещё пару стуков и оно вылетит из тэхеновой груди просто под ноги Цину, хватаясь за него как за последнее спасение. Ким растеряно дёргается, пугается, держит брошенные барабанщиком руки в том же положении, заламывая пальцы. Он хочет открыть глаза, хочет увидеть стоящего рядом Гука, который не оставил его — одного, маленького, дрожащего. Но он продолжает со всей силы жмуриться, вжимает подбородок в плечо и больно кусает губу. Чужая рука скользнула под колени, пока вторая обвила лопатки. Секунда — и Тэ не чувствует железной платформы под ногами, но ощущает сильные руки, держащие его на весу. Он тихо охает, цепляясь пальцами за одежду несущего его парня и вжимается носом в шею, прерывисто дыша. Цин делает два широких шага и останавливается, всё ещё прижимая уже не трусящегося Тэхена к себе. Слышится звук закрывающейся двери. — Видишь. И ничего страшного. — Довольно улыбнулся Чонгук, поворачивая голову к Тэ. Тот ничего не сказал, лишь сильнее вжимаясь в тело барабанщика. Он сейчас не хочет ни слазить, ни ругаться, ни выяснять, почему Цин притащил его непонятно куда, сказал закрыть глаза, а сейчас он вообще на руках у едва знакомого парня в каком-то замкнутом пространстве. Ему сейчас нужно просто немного прийти в чувство, восстановить дыхание, а потом всё остальное. Резкий толчок заставляет Тэхена больно вцепиться в плечо парня и громко мыкнуть. Этого ещё не хватало — так называемое замкнутое пространство начало двигаться. Парень понял это по пошатываниям Цина и странному скрипящему звуку. — Где мы? Что происходит? — Уже не выдержал Тэ, говоря в ключицу барабанщика. — Поставь меня! — Он отпрянул от его груди, легко стукая в плечо. — Не кричи. — Попросил Чонгук, аккуратно приземляя парня на ноги. — Не открывай пока глаза. — Куда ты меня привёл? — Тэхен выставил руки, пытаясь нащупать хоть что-то, что может прояснить ситуацию, но натыкался лишь на руки Цина. — Если не ответишь, то я открою глаза прямо сейчас. — Хорошо. — Тихо сказал Гук, заставляя парня нахмурить брови. — Повернись. Тэхен, фыркнув, в один широкий шаг развернулся спиной к Чонгуку, немного потеряв равновесие. Барабанщик подошёл сзади, аккуратно дотрагиваясь кончиками пальцев к тыльной стороне ладони одной руки, нежно поглаживая. После спустился к чужим длинным пальцам и, ощутив положительную реакцию, переплёл их с собственными. То же самое он проделал со второй ладонью. Цин прижался грудью к чужим лопаткам, наклоняясь к уху и тихо говоря. — Открывай. Тэхен рвано выдохнул, быстро считая про себя до трёх, а после распахивая глаза. Его взгляд столкнулся с городом. Большим, ярким, сияющим в ночном мраке городом. Ему не было видно конца — поле разноцветных бриллиантов сияло до самого горизонта. Где-то свет сиял ярче — в районах с ночными клубами, барами, отелями. А где-то напротив было совсем тускло — в спальных, бедных, деловых районах. Тэхен мог видеть место своей работы, мог видеть катающихся на высоких американских горках людей. В глаза бросалась широкая автомагистраль, на которой проносились машины различных цветов — от чёрных до фиолетовых. Город был словно на ладони. Можно было узреть всё — каждое здание, каждый фонарь, каждого человека, прогуливающегося недалеко от парка. От такого вида захватывало дух. Тэхен на минуту забыл, что должен дышать. Колесо обозрения. Тэ никогда раньше не был на этом аттракционе, но всегда мечтал сходить. Он был уверен, что их город будет выглядеть невероятно красиво с высоты птичьего полёта. Особенно ночью, когда звёзды с неба меркнут на фоне ярчайшего света, исходящего от города. Бесконечное поле сияющих алмазов показалось Киму знакомым. Он точно уже видел где-то этот блеск, настоящую Вселенную сосредоточенную в одном конкретном месте. — Тебе нравится? — Донеслось над ухом всё тем же родным хрипловатым голосом. Тэхен медленно повернул голову, встречаясь взглядом с Чонгуком. Со звёздным небом, с двумя Вселенными, в которых он задыхается, тонет, пытается спастись, но лишь больше увязает, с его адовым наказанием. С так им любимыми глазами. — Очень. — На выдохе произносит он, улыбаясь. Следом скрещивает свои руки, за которые его держит Чонгук, на животе, кладя голову на плечо парня. — Помнишь, я говорил, что твои глаза похожи на звёздное небо? — Конечно. — Хихикнул Гук. — Как такое можно забыть? — А ты забудь. — Он переводит взгляд на светящийся вид. — Твои глаза больше похожи на наш город, где сиянию конца и края нет. На небе нет и тысячной доли тех звёзд, которые есть в твоих глазах. Тэхен вновь поворачивается лицом к Гуку, влюблённо улыбаясь. Ему кажется, что он никогда не сможет оторваться от двух Вселенных, не сможет отвести взгляд от своего сладкого наказания, продолжая медленно в нём тонуть, лишаясь такого драгоценного воздуха, который точно закончится через короткое мгновенье. Тэ не хочет так быстро умирать от асфиксии, вызванной чужими глазами. Не хочет переставать лицезреть эту невероятную красоту, принадлежащую только ему. Тэхену срочно необходим кислород, чтобы провести ещё немного времени рядом с Цином и не погибнуть трагически глупо — от влюблённости. Поэтому он тянется к красным, словно сочные спелые вишни, губам, обхватывает их своими, прикрывая глаза и дыша Чонгуком. По телу последнего проходится электрический разряд. Он как будто прикасается губами не к столь желанному наслаждению, а к оголённым искрящимся проводам. Пробует самую настоящую сладость — нежную, вкусную, приятную. Он сильнее сжимает Кима в своих руках, наклоняя к нему голову и отвечая на поцелуй — проталкивает влажный язык внутрь, обводит им внутреннюю часть щеки, отрывается и слабо кусает за нижнюю губу, оттягивая её и вызывая глухой стон. Тэхен выпутывается из хватки барабанщика, разворачиваясь в его руках и кладя ладони на его затылок, притягивая к себе и вновь начиная целовать. С напором, несколько грубо и больно, парень отвечает не менее интенсивно, вкушая и наслаждаясь столь сладкой формирующейся зависимостью. Чонгук начинает исследовать чужое тело — сжимает тонкую талию, оглаживает лопатки и поясницу, спускаясь ниже к ягодицам и притягивая за них к себе. Тэхен ведёт пальцами от затылка до шеи, легко касается ключицы, обводя её и давя запястьем на грудь. Медленно, тягуче, словно густой мёд, они становятся единым целым. Неразрывно соединяют две души, даже не осознавая, насколько сильно привязываются друг к другу, насколько важными и незаменимыми становятся, насколько сильно начинают любить. Уже окрепшая зависимость пробирается под кожу, разливается густой желчью в крови, замедляя, а после и вовсе останавливая её поток. В тот самый миг они начинают функционировать словно единый организм. Ведь без первого второй неизбежно погибнет.