Genshin Impact (сборник драбблов ОЖП)

      Короткое облегчение стекает по телу вместе с теплой водой, реальность накрывает медленно, но неотвратимо. Теперь соображается чересчур ясно, и мне это совершенно не по нраву. Повезло, что казармы рыцарей оборудованы ванной: я хотя бы успеваю смыть с себя всю мерзость, которой пропиталась с ног до головы, прежде чем вернуться в свою постель. Повезло…       Я вздрагиваю, когда прохладные руки обвивают мою талию. Мягкий поцелуй касается спины, слишком приятный и до боли привычный, чтобы отстраниться — и я сдаюсь фальшивой нежности, откидывая голову на мужское плечо.       — Я скучал по тебе, — голос режет по нервам, напоминая о собственной слабости, безвольности, ничтожности. Лицо искривляет гримаса отвращения к себе — но Кэйа этого не видит, и слава архонтам.       Надеюсь, архонты этого не видят тоже.       — Останься еще. Хотя бы до утра, — продолжает капитан, настойчиво поворачивая меня к себе лицом, и я уже заранее знаю, к чему все ведет, — с тобой все так… привычно. Как раньше.       «Как раньше». Вот бы все и вправду было как раньше, однако это «раньше» уже давно безнадежно растоптано и вываляно в грязи до неузнаваемости. Так, что пятен уже не отмыть, как бы мы ни старались.       В очередной раз я позволяю себя целовать, глубоко и чувственно, и на долю секунды — совсем короткую, почти незаметную — кажется, что Кэйа действительно чувствует. Действительно нуждается. И все же разум грубо встряхивает глупое сердце, уже было пустившееся в пляс в такт крыльям бабочек в животе.       «Никаких бабочек давно нет, ты это знаешь» — шепчет он, и нежные лепестки иллюзии вянут, рассыпаются прахом под ребрами, отравляя грудь.       А Кэйа продолжает целовать, не замечая, как дрожит мой подбородок под его прикосновениями, как проточная вода полнится солью, как дыхание отстукивает рваный ритм на его губах. Значит — не чувствует. Ничего.       И мне приходится собрать в кулак остатки воли, чтобы оторваться самой. Глубоко вдохнув, я прислонилась спиной к холодному камню. Контраст температур мгновенно привел в чувство.       — Нам ведь хорошо вместе. Как и тогда.       Кэйа не унимался, вновь прижимаясь ко мне. И мне хотелось думать, что и правда хорошо, но на самом деле всего лишь «не так плохо, как без». А это разное. И вряд ли каждый раз я принимаю правильное решение, потому что потом — еще хуже.       — Прекрати играть на моих чувствах, — отрезала я, откинув назад волосы. Зря намочила. Теперь придется ждать у него, пока не высохнут — ночной ветер не пощадит мой организм, а Гете не пощадит меня, если не появлюсь в отеле в самый разгар туристического сезона. Рук и без того не хватает.       А до утра столько времени… Кто знает, что еще может произойти.       — И не думал, — Кэйа хмыкнул, — всего лишь предаюсь воспоминаниям о прекрасных моментах.       Разумеется, в его памяти они остались прекрасными. И мне отчаянно хотелось ответить, что я его чувств не разделяю, однако язык не повернулся: никто меня сюда не тащил на привязи.       Усмехнувшись вместо ответа, я встретила лед в глазах напротив. Не выдержала. Отвела взгляд.       — Останься, — повторил парень, повернув меня к себе за подбородок, — насовсем.       Я отбросила его руку, нахмурившись. Не хватало еще подобных сантиментов. Я и без того слишком сильно ненавижу себя за десятки проведенных с ним ночей. Прошло так много времени, а я по-прежнему как маленькая преданная собачонка. Жалкая.       Соблазн покориться ему слишком велик, и я ни за что не прощу себя, если доверюсь ему снова.       — Не такими уж и прекрасными были те моменты, если их так просто было перечеркнуть одной ночью в постели Джинн.       Я отвернулась, чувствуя, как запершило в горле от подступающих слез. Наспех смывая пену с кожи, я мечтала сбежать отсюда прямо сейчас, мокрой, голой — наплевать. Главное, поскорее.       — Ты знаешь, что я раскаиваюсь за это. Этого больше никогда не повторялось. Хотя мы и расстались, ты все еще единственная девушка в моей жизни.       Он притянул меня, задыхающуюся в беззвучных рыданиях, к своей груди. То, что было между нами, нельзя было назвать отношениями, хотя мы делили постель гораздо чаще, чем это делали даже некоторые супруги. И обманывать себя не было смысла — потому что и полноценным расставанием это не было. Мы оба зависли в неопределенности, связанные, словно пуповиной, которая едва держится на волоске, но разорвать ее слишком больно.       — Пусти, — твердо попросила я. Я не могу себе позволить еще бóльшую слабость. Не могу позволить себе поверить в его раскаяние.       — Почему?       «Потому что ты предал меня».       — Потому что мне пора идти. Если утром мы выйдем отсюда вместе, это увидит весь Орден.       Честно говоря, на Орден мне было наплевать. Разве что мисс Гуннхильдр встречать хотелось в самую последнюю очередь — впрочем, она и сама меня избегала уже давно. Знала, что повлечет за собой связь с парнем, который в отношениях с другой — бесконечное, грызущее чувство вины за подобное малодушие. Знала, и все-таки сделала это. Мне не хотелось винить ее, однако при виде нее представлять, как родные руки, родные губы касались этого тела так же любовно, как касались меня… Это было выше моих сил.       Но даже это меркнет по сравнению с перспективой остаться с Кэйей. Навсегда.       — Перестань, — фыркнул Кэйа. — Ты ведь приходишь ко мне не потому, что ненавидишь. Я ни к чему тебя не принуждаю. Почему ты так отчаянно делаешь вид, что я настолько ужасен?       — Это не я тебе изменила, — бросила я, отталкивая его в сторону, чтобы вылезти из ванны. Если он будет от меня как можно дальше, станет невыразимо проще сказать все это вслух. Однако он перехватил меня за запястье, вынуждая остановиться.       — Напомнить тебе, к кому ты побежала трахаться следующей же ночью?       Темная пелена зарябила перед глазами, я изо всех сил пихнула парня в грудь, и он едва удержался на ногах, хватаясь за скользкую стену.       — Да, побежала за утешением, — процедила я сквозь зубы, — после того, как сказала тебе, что все кончено.       — Нет разницы, — сухо ответил он. Мелкие капли пробежались по его лицу, закапали с подбородка, а я вдруг невольно подумала, что, будь на его щеках слезы, я бы в них ни за что не поверила. — Ты ничем не лучше меня.       И мне бы стало больно, если бы я уже не слышала это прежде. Я знала, чего он добивается — отталкивает, старается отвратить от себя всей грубостью, на какую только способен. Он проделывал это тысячи раз в отношениях и после, и, к несчастью для нас обоих, на мне это попросту не работало.       Он хочет, чтобы я ушла и не возвращалась, даже если он будет звать в пьяной агонии — перекладывает на меня это бремя вместо того, чтобы провести черту, как бы сделал взрослый, разумный человек. Увы: мы оба выяснили уже давным-давно, что и у меня сил на такое недостаточно.       — И правда, не лучше, — бесстрастно согласилась я, отряхиваясь от влаги и натягивая одежду, — мы стоим друг друга.       Он наблюдал за моими движениями молча, напустив на себя равнодушие, но в глазах отчего-то забегали ледяные искры. Мы редко ссорились в последнее время — в этом не было никакой необходимости. Зачем выяснять отношения, которых нет? Однако уродливая, ядовитая связь, переполнив сосуды, потекла наружу, и вот мы, сцепившись, подобно пауку и пчеле, уничтожаем друг друга, бессмысленно и беспощадно.       Он догнал меня в коридоре, даже не позаботившись о том, чтобы одеться.       — Вот так вот убегаешь? В таком виде? — бросил он мне вслед, когда я застыла в дверях. Его тон звучал выше, чем обычно. Непривычно. — Тебе настолько противно осознавать, что ты спишь с тем, кому признавалась в любви?       Я швырнула пальто, металлические пуговицы надрывно лязгнули о пол, и даже Кэйа вздрогнул — то ли от резкого звука, то ли взгляда.       — Ты… — с трудом выдавила я дрожащими от злости связками, — это ты сделал мне больно. Не смей теперь пытаться мной манипулировать.       Он оказался рядом слишком быстро, чтобы я успела отреагировать. Влажные волосы холодили кожу, однако лишь чужие пальцы, огладившие подбородок, заставили зябкую дрожь пробежаться по телу.       Они вонзились в скулы — не слишком сильно, но и нежности в этом жесте было мало.       — Тебе не было больно, когда ты стонала подо мной еще полчаса назад.       Эти слова протекли по мне вязкой смрадной массой, трясущейся ладонью я отерла их с лица и шеи. Без толку.       — Это был наш последний раз, Кэйа, — отчеканила я, не смея отводить взгляд. Он не поверил в это, в отличие от меня — впервые за долгое время я действительно верила в то, что говорю. Это не то натужное, лживое обещание, которое я из раза в раз давала себе, когда последствия собственных необдуманных действий изо всех сил били по затылку. Я обещала ему, и я имела в виду именно то, что сказала. — Потому что признания в любви давно остались в прошлом. Я не люблю тебя.       Сложно было сказать, насколько я не слукавила, произнося последние слова. И все же именно они произвели самое сильное впечатление. Кэйа подавился вздохом, обескураженно отступив на полшага.       — Я… не знаю, что нашло на меня. Пожалуйста… пожалуйста, прости.       Он лепетал так тихо, что только ночная тишина позволяла расслышать. Прижавшись губами к костяшкам пальцев, истерично зацеловывая их, он продолжал шептать, щекоча кожу словами. Это не было противно. И приятно это не было тоже.       Мне не составило труда выдернуть руку из его хватки, и он почти упал, будто лишь моя ладонь позволяла ему стоять. Я не могла разобрать, что это: неподдельное отчаяние или очередные игры с целью не отпустить, заставить сделать так, как ему нужно.       Теперь я уже не знала, был ли хоть раз в жизни Кэйа со мной по-настоящему искренен.       Я развернулась, наклонившись буквально на мгновение, чтобы поднять с пола выброшенное пальто. Кэйа вцепился в него, потянул вниз, и я, раздраженная, обернулась… Только чтобы увидеть его сидящим на полу.       Он опустился на колени, глядя снизу вверх глазами, полными отчаянного безумства. Нижняя губа дрожала, не позволяя ему произнести ни слова. Весь его вид был слишком безобразен, чтобы такое можно было сыграть — уж точно не для Кэйи, который всегда так заботился о своем безупречном образе даже перед лицом смерти.       Оказалось, лицо смерти просто было не так уж и страшно.       — Нет, — надсадно выпалил он, и я закусила губу, унимая мучительную резь в груди. — Прошу тебя, я сделаю все, что ты захочешь. Только скажи. Скажи, что я должен сделать, чтобы ты осталась…       Все маски слетели предательски неожиданно, задев осколками все, что находилось в зоне видимости — нас обоих. Но Кэйе досталось сильнее: это были его маски, он носил их на своем лице, а я отошла достаточно далеко, чтобы острые края прошли по касательной, едва пустив кровь. Вот это крылось за пошлой дерзостью и жестокостью — страх, что однажды будет так же больно. И ошибочное представление, что если вырядить горечь в безразличие, она с готовностью примет на себя не подходящую ей роль.       Собственные ногти впились в кожу на ладони. Еще секунда — и я упаду перед ним, хватая за лицо и припадая губами, прощая за каждую бессонную ночь, проведенную в мыслях о том, что я была не единственным выбором. И пусть другой выбор был минутной слабостью, пусть остался между сотнями дней, проведенными в моих объятиях — моих, не ее — он все-таки был. Его все-таки сделали.       «Ты не заслужила этого».       «Это он сделал выбор, и ты не обязана делать его вместе с ним».       «Сделай выбор в свою пользу».       Я дышала глубоко, прислушиваясь к спокойному голосу разума — отчего-то незнакомого. Или просто давно забытого — так долго я прислушивалась к тому, что призывал поддаться искушению, «всего на одну ночь», «в последний раз, обещаю».       Я дернула на себя плотную, грубую ткань. Кэйа отпустил слишком просто. Ладони, рухнувшие на пол, заскребли ногтями по шершавой поверхности. Мне показалось, что моих ушей коснулся тихий всхлип. Я замерла… однако он не повторился. Только тишина.       Нужно ли было сказать что-то на прощание? Уязвленное нутро так и подстегивало напоследок задеть его за живое как можно сильнее. Так, чтобы шрам остался глубже и уродливее, чем под его повязкой.       Я сдержалась. Собравшись с мыслями, я толкнула дверь — зная, что как только она захлопнется, я пожалею об этом. Осяду на пол, кусая губы и рыдая до хрипоты в глотке. И если вдруг Джинн волей случая окажется свидетельницей моей истерики, пусть видит, что со мной сделал тот, кого она хотела у меня отнять.       Пусть видит, что он не стоил этого.       Я не сумела бросить даже короткое «пока», оставив его в одиночестве посреди темной, холодной комнаты.       Вместо моего голоса прощанием послужил безжалостный удар входной двери.