Genshin Impact (сборник драбблов ОЖП)

      Болезненное ожидание пронзило Гаересис, когда последний из участников тяжело рухнул на колени и, издав хриплый стон, повалился навзничь. По трибунам прокатились разочарованные вздохи — слишком быстро. Прибывшие со всех уголков Тейвата гости, слишком богатые и влиятельные, чтобы растрачивать их время впустую, надеялись на гораздо более красочное зрелище.       Я поджала губы и обернулась, метнув острый взгляд в сторону одного из помощников Второго. Парень, и без того перепуганный до смерти, сжался, будто заранее прикрываясь от невидимых ударов. Нижняя губа у него задрожала — вот-вот разревется.       Я фыркнула и двинулась прочь. Пусть разбираются без меня: я вовсе не горю желанием выплясывать перед другими, лишь бы гости не ушли разочарованными, пообещав в следующий раз не платить за такое надувательство баснословные суммы.       Девятый обнаружился в одной из экспериментальных комнат Дотторе; сам же Доктор, облокотившись спиной о стену, стоял поодаль, в углу. В ноздри ударил запах лекарств вперемешку с гниющей плотью. Я поморщилась, пнула одно из бездыханных тел носком сапога, оглядела остальных: эти опыты провалились еще даже до выхода на арену. Впрочем, не всем повезло умереть быстро и без особых мучений.       — Я так понимаю, проблема была не в Круппе, да? — съязвила я, и Дотторе ответил мне лишь раздосадованной физиономией.       Тихий стон послышался из противоположного угла — мужчина, прочертив за собой длинный кровавый след, постарался отползти как можно дальше от каждого из нас. Кажется, на нем уже кто-то отыгрался за проявление слабости. Тел не хватает. Все меньше и меньше народу выдерживает такие эксперименты: большинство мрут как мухи еще на первых этапах. Сбор экземпляров в последнее время осложнился еще и деятельностью неизвестной организации, и то, что Второму пришлось пожертвовать клонами — а создание новых требует немало времени и терпения, — ситуацию отнюдь не улучшает. Это злит Дотторе, а Панталоне, хотя внешне и кажется спокойным и собранным, совсем не любит терять деньги. В конце концов, арена — один из крупнейших источников финансирования Фатуи.       И если Панталоне злится, то его настоящий гнев не увидит никто — кроме меня и тех, кто уже об этом никогда не расскажет.       Я пересекла помещение и нависла над полуживым телом. Мужчина поднял глаза, тяжело отдуваясь — взгляд пока еще осмысленный, а значит, агония не наступила. Орешек оказался чуть крепче остальных.       Наклонившись, я заглянула ему в лицо: под толстым слоем запекшейся крови, перемешанной с грязью, рассмотреть черты было невозможно, да и ни к чему — все равно не запомню. Лица, изуродованные мучениями и рукой Дотторе — для меня они все равно что мясная каша: лаборатория и арена их перемалывают так, что от человеческого у них остается лишь дерьмо.       — По… пожалуйста… — прохрипел он, отхаркивая густые алые комки, — пощадите… не убивайте…       Я улыбнулась: парень не жилец, а смерти все еще боится. Готов терпеть боль и унижение, лишь бы не отправляться к своим праотцам. Жаль, что не дотянул до арены — на его поединок с нежитью взглянуть было бы занятно.       — Жаль… — повторила я вслух и, выпрямившись, что было мочи ударила его подошвой по лицу. Глаза у него закатились, что-то звонко хрустнуло, отбилось эхом от голых стен — и он сполз вниз по каменной поверхности в неестественно искривленной позе.       — Незачем так нервничать, любимая, — Панталоне ласковым жестом потянул меня назад, ближе к себе, и вновь обратился к Дотторе: — Прибери здесь. Скоро вонь будет доноситься до Гаересиса. Не создавай моим гостям новые неудобства.       Дотторе скривился: в нарочито вежливом голосе Панталоне скользила едкая издевка. Вся суета, связанная с ареной, ему совершенно не по душе — деньги сами по себе его интересуют мало, а вот то, что они могут предоставить ему полную свободу действий в лабораториях — этим он рисковать не хотел. К тому же, он и сам был недоволен тем, как далеки от идеала его эксперименты. Для удовлетворительного исхода нужно совершенное тело, а чтобы его найти, придется изничтожить сотни или даже тысячи. Десятки тысяч. Он осознавал это, но вот люди, опустошающие свои позолоченные кошельки у входа на арену, подобным пониманием не отличались: они приходили полюбоваться на зрелище, а вместо этого получали несколько жалких минут легчайшей расправы над человеческим существом, которое даже не успевает вступить в бой и выглядит издалека для сидящих на трибунах все равно что мертвым.       Панталоне заключил меня в объятия, и я зарылась носом в воротник, вдыхая уже въевшийся в собственную кожу парфюм. На нем он по-прежнему ощущается совсем иначе. Резче и притягательнее.       — Возвращайся домой. Мне нужно кое-что уладить, а после — я весь в твоем распоряжении.       Он мягко коснулся губами моего виска, даже чересчур ласково — явно извиняется за прошедшую ночь. Я прощаю. Как и всегда.       — Я хочу дождаться тебя.       Он, поразмыслив немного, все-таки кивнул. Идея ему не нравится, но когда он испытывает передо мной вину — он соглашается на все, о чем бы я ни попросила. Даже если шрамов и синяков не осталось, а щека давно перестала саднить.       — Хорошо. Тогда побудь в ресторане.       Нежный поцелуй длится достаточно долго, чтобы взбесить Дотторе, который все еще вынужден находиться здесь. Я буквально слышу, как он негодующе сопит — словно намеренно дышит так громко, чтобы вывести меня из себя в ответ, раз уж груда наваленных трупов меня абсолютно не беспокоит.       — Признайся, что тебя это просто возбуждает, — буркнула я, оторвавшись от любимого, и Дотторе оскалился:       — Проверишь это в следующий раз, когда господин Регратор пригласит меня с тобой поразвлечься.       — Перестань, Дотторе, — Панталоне подает голос прежде, чем я успеваю открыть рот для очередной колкости. Мужчина теряет терпение: он и без того сегодня чересчур на взводе, чтобы выслушивать наши перепалки.       На удивление, тот послушно замолкает.       — Не отказывай себе ни в чем, — на прощание он целует тыльную сторону ладони, — я вернусь к тебе как можно скорее, обещаю.       Я лишь киваю. Щеки топит румянцем искреннего наслаждения: за щедрость и заботу можно вытерпеть чуточку больше недостатков, чем за безусловную любовь.       У нашей любви есть условия.       И мы любим, пока готовы их соблюдать.