Genshin Impact (сборник драбблов ОЖП)

      Густое пламя свечи подрагивало на щеках, изо всех сил пытаясь меня отвлечь и заставить руку неосторожно дрогнуть, и все-таки пальцы искушенной в макияже девушки не поддавались на провокацию. Сжав зубами маленький колпачок от кисточки, я старательно выводила стрелку на веке; даже дыхание задержала от прилагаемых усилий, и казалось, что вся комната вторит мне, напряженно наблюдая за моими манипуляциями у зеркала.       Я выпрямилась и легко улыбнулась, оценивая результат своих стараний, и мой взгляд невольно соскользнул на отражение парня: Скарамучча, не шевелясь, сидел за спиной и завороженно следил за каждым моим движением. Рот у него был приоткрыт, а очарованное выражение не успело сойти с лица — он даже не понял, что я уже его заметила. Моя улыбка стала еще шире. Отложив кисточку в сторону, я довольно обернулась к нему, ощущая, как на щеках расцветает румянец — такую реакцию от Скарамуччи получить сложно. Тем ценнее застать его врасплох подобным образом.       — Нравится? — мягко спросила я, и тот молниеносно отвернулся в сторону. Только мимолетный стыд успел мелькнуть на темно-синей радужке.       — Нет, — буркнул он, сложа руки на груди.       Я сгребла со стола кисть и баночку с темной жидкостью, осторожно подползла к парню.       — Хочешь попробовать?       Поначалу его глаза сверкнули непониманием, но как только он догадался, о чем речь, мгновенно вспыхнул:       — За кого ты меня принимаешь?! Ни за что!       Я наклонилась к нему так низко, что заставила его замереть.       — Посмотри: они красиво выглядят на мне?       Он отчаянно сопротивлялся, чтобы не сказать очередную колкость, однако близость моего лица и осознание, что меня из себя все равно не вывести — а он пытается постоянно, — отвратили его от этой идеи. К тому же, я видела — красиво. Ему нравится.       — Перестань, — промурлыкала я, — неужели тебе не любопытно, как ты будешь смотреться?       От негодования у него почти раздувались щеки. Он смотрел исподлобья, надеясь, что это меня спугнет, однако этого в очередной раз не происходило: я лишь ласково улыбалась, ожидая, когда же он наконец расслабится и сдастся.       — Ты знаешь, что я многое готов тебе разрешить, — в конце концов, отозвался он. Голос у него подрагивал от месива эмоций внутри. — Но только если ты сразу смоешь это с меня.       Я радостно закивала. Мне не терпелось увидеть, как на этих глубоких, подернутых синевой, глазах будут выглядеть тонкие черные линии. По правде говоря, я бы поохотилась и на его бледные щеки, и губы, неизменно сжатые в тонкую линию… От представления такой картины бабочки в животе запорхали особенно живо, но сейчас мне Скар такого не позволит.       Закусив губу, я принялась водить кистью по тонкой коже век. Ресницы у него задрожали от напряжения, и я ожидала, что вот-вот он встанет, отбросив мою руку в сторону, и порывисто сбежит. Тем не менее, молча, терпеливо он продолжал сидеть, подставляясь под мои касания, а я, кажется, старалась даже больше, чем над своим собственным лицом — так сильно мне хотелось, чтобы ему это понравилось и он не посчитал, что я всего лишь захотела поглумиться.       Когда со второй стрелкой, наконец, было покончено, я отстранилась. Скарамучча не сразу сообразил, что можно открывать глаза, но когда он это сделал, дыхание у меня перехватило: белая кожа без единого изъяна сейчас показалась еще более идеальной, а глаза, и без того выразительные и глубокие, приобрели особенно яркие и по-кошачьи изящные черты. У того, чтобы быть куклой, определенно были свои преимущества. Мы долго смотрели друг на друга, не отрываясь, мои пальцы ласкали его округленные скулы, и под кончиками бегали мурашки. Скар внезапно опомнился, дернул головой и нахмурился.       — Что? Почему ты на меня так смотришь? Ты что, решила надо мной посмеяться?       Его хлесткий тон взвился до потолка, а я неожиданно поняла, что сижу у него прямо на коленях: видимо, процесс меня увлек до такой степени, что я совершенно не заметила, как приблизилась к нему настолько.       — Покажи, покажи мне, что происходит у меня на лице, — он принялся толкать меня в грудь, но тщетно: я не сдвинулась ни на дюйм, только смотрела на него, не в силах отвести взгляд, и думала, как же редко он позволяет прикасаться к себе так долго, чтобы можно было ощутить тепло его тела.       Лунный свет опасливо заглянул через окно, блеснув серебром на коже парня. С широко распахнутыми глазами, тонкими бровями, сведенными к переносице, он продолжал ругаться, но почему-то прикладывал на удивление мало сил к тому, чтобы вырваться. Да и злился он не по-настоящему — это так, напускное. Разозли я его всерьез — от меня бы и мокрого места не осталось. Не сумев подавить в себе желание впиться в его губы, я сделала это: опустилась, мягко обняла за шею и… поцеловала.       Он недовольно замычал и запротестовал всем телом: губы крепко сомкнулись, ладони уперлись в грудную клетку, а сам он порывался отодвинуться как можно дальше. Всего этого было почти достаточно, чтобы я отпустила его, однако уже через мгновение он стал толкать немного слабее, чуть меньше стал отстраняться и приоткрыл рот, позволяя мне ласкать его губы. И я не нашла в себе достаточно воли, чтобы закончить.       Я думала, что Скар просто не любит целоваться: он никогда не проявлял инициативу сам, а моих поцелуев избегал любыми способами. Только теперь, когда он перестал сопротивляться, я поняла, почему: в моих объятиях он задрожал. Он смущался. Любые проявления чувств были для него настолько непривычны, что пугали, и тогда он выбирал единственную знакомую для него тактику — кричать и отталкивать.       Осознание хлестнуло меня по груди. Я все же отпустила его, почувствовав себя виноватой — ведь он не хочет этого, а я его принуждаю.       — Я… переборщила? Мне остановиться? — тихо спросила я в надежде, что он не оттолкнет снова, что ему не больно и что он не сделает больно мне в ответ.       Но, прерывисто дыша и запинаясь, он так же тихо ответил:       — Н…нет.       У куклы были свои преимущества, и кто-то, наверное, назвал бы таковым отсутствие истинных человеческих чувств — по крайней мере, подобное существование способно оградить тебя от плотских страданий. Я была бы с ними не согласна. Бесцельное существование приносит страданий едва ли не больше, чем разбитое сердце. К тому же, чувства Скарамучче не были чужды: небрежно втиснутые в самый дальний уголок отвергнутой души, они незримо тлели, разрастались плесенью и отравляли так, как ни одно неподдельно человеческое не сможет. И если и был способ обратить эту заразу вспять, то, может быть, вот оно: сидя на руках у Скара, медленно целуя его губы и с нежным трепетом ощущая, как он целует меня в ответ, я вдруг отметила, что под моей кожей в его кукольном теле нерешительно и боязливо забилось сердце.       Не выдержав, он оторвался и, тяжело дыша, уткнулся носом в мое плечо. Дрожь все еще сотрясала его конечности: он, по-видимому, окончательно перестал с этим бороться. Я решила дать ему это время наедине с собственными мыслями, прекрасно осознавая, что, как только он придет в себя, он снова примется язвить, жалить и злорадствовать, но этот момент останется у меня в груди напоминанием, каким он может быть, если просто позволить ему открыться.