Genshin Impact (сборник драбблов ОЖП)

      Сон не шел. За окнами гулко шипел ливень, грозные раскаты сотрясали уличный воздух. Комната озарялась ярким светом на мгновение, и сердце у меня в груди уже замирало в ожидании… На винокурне тихо — даже удивительно. Я прислушалась: в коридоре ни звука, в соседней спальне — тоже. Значит, одна я мучаюсь бессонницей, вздрагивая каждый раз, когда за молнией следует рокот — такой громкий и пронзительный, что, кажется, бьет прямо по нервам и растекается по венам невнятной тревогой.       Постель для меня одной — слишком большая и свободная. Как бы я ни куталась в теплые одеяла, которые каждый вечер заботливо оставляла у кровати прислуга, она оставалась холодной и будто чужой. Хотя прошло уже два года.       Я дернулась, в ушах зазвенело. Дрожащие пальцы вцепились в толстое одеяло, отбрасывая его в сторону. Из груди вырвался обреченный вздох. Я будто все та же маленькая девочка, что забиралась к родителям в постель, перепуганная ночной грозой. Ничего не изменилось с тех пор, только родителей уже нет, а кровать теперь — холодная и чужая.       Я аккуратно вылезла за дверь, вглядываясь в темноту — никого. Беззвучно, на цыпочках я подобралась к соседней комнате, приложилась ухом к деревянной поверхности. Спит. Любая мать была бы счастлива, зная, что ее чадо мирно посапывает в постели, но меня вдруг охватила тоска: он спит, а я уснуть не могу. Зареви он во всю глотку посреди ночи — и я бы понеслась к нему, и сидела бы в его комнате до самого рассвета, ласково укачивая на своих коленях, сонная и смутно-счастливая.        Я отстранилась. Гроза все не унималась. Ноги повели меня дальше, и у последней двери этажа я неуверенно остановилась, помедлила, обдумывая свои дальнейшие действия. Ручка тихо скрипнула, я заглянула в комнату: алые локоны рассыпались по белоснежной подушке — даже во мраке их оттенок ярко выделялся на фоне всего остального, окрашенного в темно-синие тона. Лицо Дилюка казалось безмятежным. Надеюсь, ему снятся хорошие сны, потому что я таким похвастать не могла.       — Дилюк, — шепотом позвала я, чтобы не разбудить — на случай, если он действительно спит.       Он не шелохнулся. Я растерянно закусила губу. Наверное, мне хотелось поговорить с ним. Дилюк не слишком разговорчив и, к тому же, никогда не обладал особыми ораторскими навыками, однако все, что он произносил, отчего-то сеяло на душе ясное спокойствие. В эту ночь мне его недоставало в особенности.       Когда я уже собиралась покинуть его спальню — не хватало еще, чтобы нас увидела Аделинда, — мужчина внезапно открыл глаза и пристально посмотрел на меня. С секунду я смотрела на него в ответ, силясь понять — он правда проснулся или это сонное наваждение вынудило его взглянуть, кто пришел его беспокоить посреди ночи? Его тихий, хриплый спросонья голос развеял мои сомнения:       — Что такое? — спросил он. — Остер проснулся?       Я мотнула головой.       — Нет, это я не могу заснуть.       Дилюк сел и устало потер лицо, его распущенные волосы разметались по плечам. Я смутилась — то ли от того, что в таком сокровенном виде я лицезрела его нечасто, то ли стыдясь, что потревожила.       — Прости, я… — я поспешила оправдаться, прежде чем вернуться к себе в постель, — я не хотела тебя будить. Извини.       — Я не спал, — отрезал он. — Тебя снова пугает гроза?       Я замерла. Не помню, чтобы я рассказывала ему о своей боязни. Я хотела было спросить, откуда он знает об этом, но он заговорил вновь:       — Если хочешь, ложись у меня. Я попрошу Аделинду постелить мне на полу.       Я неторопливо заперла дверь за спиной. Сердце заметалось под ребрами, подобно плененной птице. То, о чем я собиралась попросить, звучало совершенно сумасбродно даже в моей голове, однако оно вырвалось еще до того, как я успела как следует подумать:       — Можно, я лягу рядом?       Молчание, повисшее между нами, казалось, стало почти осязаемым. Я стыдливо скривилась, сжимая кулаки от злости на саму себя. Сейчас он мне откажет, и эта неловкая секунда поселится в моих мыслях до конца жизни. Сверкнула молния, гром последовал за ней так скоро, что я не успела опомниться: я всхлипнула и сжалась, неуклюже обнимая себя руками за плечи.       — Ладно, — неожиданно отозвался Дилюк, — ложись.       Я переступила с ноги на ногу, босые стопы окутало холодом. Дилюк заерзал на постели и отодвинулся на другой край, оставляя посередине внушительное расстояние. Даже в таком положении ситуация казалась непозволительной донельзя, но что-то внутри отчаянно желало покориться, безмолвно шепча: или сейчас, или никогда.       Я улеглась на самый край. С минуту мы неотрывно глядели друг на друга. Всполохи беспокойства в груди утихали, и все-таки сердце продолжало бешено колотиться, сбивая дыхание.       — Сделай меня своей женой, — выпалила я, чувствуя, как колет в уголках глаз.       Ни одна мышца на его лице не дернулась — об эмоциях, которые он сейчас испытывает, можно только догадываться.       Я продолжила:       — Мы все равно живем под одной крышей. Почему бы нам не делить и спальню тоже?       Он нахмурился — ни тени озлобленности в этом жесте не было, лишь задумчивость. Я подалась чуть ближе, совсем немного. Дилюк лихорадочно вдохнул.       — Остер все равно называет тебя папой. Кэйю он уже никогда не вспомнит. Прошло два года, Дилюк…       Слезы заструились по лицу, я небрежно смахнула едкие соленые капли. Воспоминание о Кэйе пробралось в самую мякоть, бесцеремонно раздавив ее на кровавые ошметки. Все, что у меня от него осталось — фамилия и ребенок. И крестный отец этого ребенка, который принял нас обоих под свое крыло, потому что по-другому поступить просто не мог.       Мои слезы отражались на нем гримасой боли, и все же он не предпринимал ничего, чтобы успокоить меня. Слова — не его сильная сторона, а прикоснуться ко мне он не решался — я и так сокращала дистанцию, рискуя оказаться к нему чересчур близко.       — Среди людей будут ходить разговоры, — отозвался он. — Ты уверена, что готова к такому?       «Прыгнула в койку к его брату», «надеется на богатое наследие Рагнвиндров», «приживалка без стыда и совести» — меня поражало, как вся эта желчь брызжет лишь на меня, и никто из всех этих людей не попытался проникнуться даже толикой сочувствия к сыну Кэйи Альбериха, которого Дилюк не захотел оставлять без матери и без отца в лице самого себя — потому что другого у него больше нет.       — Они уже ходят, — я вздохнула, — мне наплевать, как относятся ко мне. Я делаю все ради ребенка, и буду продолжать делать.       Тяжелое, размеренное дыхание Дилюка нарушало воцарившуюся тишину. Я нервно перебирала пальцами простыню.       — Дилюк, — позвала я наконец. Он не ответил, лишь поднял глаза в ожидании продолжения. — Дело не только в ребенке.       Спустя долгие месяцы размышлений я, кажется, все-таки смогу сформулировать и для себя, и для него то, что происходит. Я знаю, что он никогда не оставит меня в беде и точно не бросит крестника, что бы ни произошло между нами, однако скользкий, холодный страх сочился между ребрами. Сомнения сдавили глотку, вынуждая понизить голос до еле слышного шепота.       — Дело не в страхе одиночества и не в заботе о младшем Альберихе. Меня тянет к тебе… как к мужчине. Как женщину.       Я опустила глаза. Смущение затопило щеки горячим румянцем. Чем дольше Дилюк молчал, тем сильнее внутри меня нарастала тревога. Каким будет его ответ? Полным осуждения? Может быть, понимания и сожаления? А, может, взаимности?..       Он придвинулся ко мне почти вплотную. Наши тела соприкоснулись, я вздрогнула, поднимая взгляд.       — Я… — в его шепоте просквозили те же неуверенность и робость, что и в моем. — Я понимаю, о чем ты говоришь. Но я думаю, что этот разговор нужно отложить до утра. Ты расстроена, напугана и… — он взял мои ладони в свои, крепко сжимая, — и я хочу, чтобы ты была твердо убеждена в своих решениях.       Сквозь гремучую завесу дождя протиснулся надрывный детский плач. Я подскочила в панике, готовая рвануть в комнату Остера, но Дилюк удержал меня за запястья, возвращая в чувство.       — Тише. Аделинда справится. Расслабься.       Я покорно откинулась на подушку, навострив уши: девушка прошагала по коридору, дверь тихонько хлопнула, зазвучал ее нежный убаюкивающий тон.       — Я убеждена, — сказала я, слушая, как за стеной все постепенно погружается в безмолвие. — Я не хочу быть вдовой до конца жизни. Я хочу побыть женой… снова.       Дилюк обхватил меня за талию, притянул к себе. Наши взгляды встретились. Дыхание его совсем близко, теплота губ буквально чувствуется на коже… В груди сводит трепетом до болезненной дрожи, и так хочется податься вперед и коснуться его поцелуем — так долго я на него смотрела, ощущая, как все внутри умирает от переизбытка вины перед Кэйей и зарождающейся привязанности к Дилюку. Под заботливым одеялом ночи никто нас не видит, никто не посмеет нарушить это сокровенное признание двух душ, потерянных в потоке хаоса необратимой и жестокой жизни.       Дилюк сократил последние миллиметры, отделяющие нас друг от друга, но, прикоснувшись к моим губам буквально на мгновение, тут же отстранился и еле слышно, на выдохе произнес:       — Я… не могу.       Я опустила голову. Чувство вины перед названным братом мучает и его. Но неужели Кэйа не хотел бы, чтобы после его гибели его семья обрела новое счастье? Неужели он не хотел бы, чтобы у Остера были родители? Настоящие родители — мама и папа, которые любят не только его, но и друг друга. Ведь так это обыкновенно бывает в счастливых семьях?       — Прости, — зачем-то извинилась я, однако отодвинуться не нашла в себе сил — только уткнулась носом ему в плечо. Тонкие нотки выдержанного вина исходили от его огненных прядей. Я глубоко вдохнула, увязая в родном аромате дома.       Крепкая ладонь легла на мой затылок, невесомо поглаживая. Гроза за окном угасла, лишь редкие капли сыпались с неба, стучали по покатой крыше.       — Утром ничего не изменится, — подала я голос после продолжительного молчания. Дилюк мягко усмехнулся, зарывшись пальцами в мои волосы.       — Значит, мы ничего не потеряем, если его дождемся.