Genshin Impact (сборник драбблов ОЖП)

      Рев мотора приятно ласкал уши: гонщики разминались на фоне шумного ночного пейзажа. Я одернула короткую кожаную юбку, нервно кусая губы и поглядывая на Аято. Он выглядел чересчур спокойным и даже довольным — все происходящее явно ему безмерно нравилось. Девушки у ограды бесновались, выкрикивая имена своих фаворитов. Когда раздавалось имя моего парня, я ревностно оглядывала присутствующих, дабы убедиться, что никто из них не выглядит лучше меня.       Аято подошел ко мне со стороны, ненавязчиво приобнимая за талию.       — Чего ты так волнуешься?       Его голос звучал уверенно и успокоительно, как всегда. Я повернулась к нему, демонстративно прижимаясь всеми пикантными частями тела — пусть видят.       — Не волнуюсь. Знаю, что ты победишь.       Он усмехнулся и притянул меня ближе. Краем глаза я удовлетворенно отметила, как девушки с плакатами косятся на меня, поджимая губы.       — Конечно. Ты же мой талисман.       Моей макушки касается нежный поцелуй, и я поднимаю голову к Аято, улыбаясь ему. Я и правда волнуюсь перед заездом, но вида подавать нельзя: я должна вдохновлять его, а не нервировать лишний раз.       Грид-герлз ходили у стартовой линии, ожидая, когда можно будет дать сигнал. В откровенной, обтягивающей одежде девушки выглядели поистине соблазнительно, так что мужские взгляды были прикованы преимущественно к ним. Я посмотрела на Аято. Мы встретились глазами.       — Что? — осведомилась я, внутренне радуясь, что он не пытается заглянуть им под юбки.       — Ты очень милая, когда ревнуешь.       Лицо вспыхнуло. Я вскинула голову и закатила глаза, пряча смущение за надменным выражением.       — Заткнись, — бросила я. Аято успел улыбнуться до того, как прозвучал свисток, понуждающий гонщиков занять места в автомобилях. Я выдохнула. Все в порядке. Аято надежный водитель, он никогда не подводил меня.       Толпа радостно заулюлюкала в предвкушении захватывающего зрелища. Интересно, на кого сегодня поставило большинство?       На пассажирском сиденье стало неожиданно тихо. Голоса с улицы слышались, но были приглушенными, будто прорезывались сквозь наушники и не имели ко мне никакого отношения. Аято ласково сжал мои пальцы.       — Не переживай. Полиции не будет, они сейчас явно охотятся на босодзоку.       Я хмыкнула. Аято был самоуверен, как и всегда. Надеюсь, этот настрой оправдает себя в очередной раз.       Дамы прошлись вдоль старта, обаятельно улыбаясь и размахивая флагами. Мужские руки потянулись ко мне и пристегнули ремнем к пассажирскому сиденью: для Аято это стало неизменным ритуалом перед заездом. Он не мог себе позволить подвергать меня еще большей опасности.       — Держись крепче, куколка.       Я непроизвольно вцепилась в сиденье. Приятный адреналин в крови мешался с тревогой — крышесносный коктейль из эмоций. Еще секунда, две… Флаги опускаются, Аято вжимает педаль газа в пол, срываясь с места так, что импульсом меня придавливает к креслу.       Колеса визжат, скользя по асфальту. Я смотрю в зеркло заднего вида, отмечая, что несколько автомобилей догоняют и один с нами наравне. Аято удивительно сдержан, одна его рука покоится на руле, вторая — на коробке передач. Косточки от напряжения выступили на кистях, вены вздулись. Он сосредоточен, как никогда.       — Обгонишь его? — спрашиваю, кивая в сторону, и Аято качает головой:       — Нет, иначе он нас подрежет. Потерпим до поворота.       Порывы ветра льются сквозь приоткрытое окно, охлаждая разгоряченное от эмоций лицо. Я пристально слежу за ребятами сзади: среди них явно есть любители разных маневров. Например, как в прошлый раз, когда один из автомобилей внезапно вырвался вперед практически перед самой финишной прямой. Мы едва не проиграли ему.       Улицы мелькали за окном, сливаясь в сплошные яркие полосы от светящихся фонарей и цветастых вывесок. Город выглядит совсем не так, как днем, под солнцем, хотя и тогда в нем есть какое-то особо трогательное очарование. Я предпочитала ночь. Ночью происходило много всего, что было под запретом, а тьма заботливо укрывала от других людей и собственной совести. Бары, клубы — дешевые и элитные, игорные дома, гонки… Когда ты рождена в трущобах, у тебя не так уж много возможностей наслаждаться жизнью. Впрочем, дети богачей бы со мной не согласились: несмотря на то, что их осыпают деньгами с самого рождения, гнет властных родителей душит арканом, и единственной отдушиной становится бунт. Погоня за доступным удовольствием в конце концов приводит и тех, и других в теневую часть города, опасную, но заманчивую. В каком-то смысле для обоих спасительную, правда, и губит она так же стремительно, как и принимает в свои объятия.       Миновав поворот, Аято ускорился, отрываясь от назойливого преследователя. Я наблюдаю через зеркало: гонщик, увлекшись, едва не вылетел за пределы шоссе, асфальт под шинами задымился, протестуя против таких резких трюков. Улыбнувшись, я откинулась на сиденье, и тихо, почти одними губами, выговорила:       — Минус один.       Губы парня тронула еле заметная ухмылка, хватка на руле чуть ослабла: первичное напряжение спало. До финиша уже не так много, однако нужно оставаться настороже до последнего.       — Там еще трое. Один рвется вперед.       — Понял, — бросил Аято, сбавляя скорость, чтобы позволить противнику поравняться с ним и расслабиться. Это его любимая уловка, хотя в заездах с бывалыми гонщиками он ее избегал: откатав столько километров ноздря в ноздрю, все они знали друг друга как облупленных. Сегодня нет одной из его главных конкуренток, и, пусть Аято в этом не признается, я знаю, что он считает каждое свое поражение, которое он потерпел в гонках с ней. Однажды он проиграл ей крупную сумму, и с тех пор решительно настроен отыграться.       Когда до финиша остается всего пара километров, я с удивлением отмечаю, что автомобиль, догнавший нас только что, стремительно вырывается вперед. Аято набирает скорость, но мы все равно держимся позади. Мне хочется думать, что так было запланировано, но раздутые ноздри и сведенные к переносице брови парня довольно красноречиво намекают на обратное.       Кровь, щедро приправленная адреналином, шумит в ушах, я наклоняюсь вперед, насколько позволяет ремень, и начинаю молотить руками по бардачку:       — Давай! Давай, красавчик! Выиграй для меня, как и всегда!       Юбка скользит вверх по влажным от пота бедрам, я почти наваливаюсь на лобовое стекло и слышу только, как сбоку раздается несдержанное рычание. Машина ускоряется, меня отбрасывает обратно на сиденье. Все внутри сжимается и превращается в тугой узел, сердце в груди гремит так, что перебивает все остальные звуки. Бампер приближается, неотвратимо приближаются и финишные флаги. Еще немного, только бы не проиграть…       Оглушительный визг возвещает нас обоих о том, что финиш был достигнут, но только когда присутствующие торжествующе несутся к нашей машине, я понимаю, что это был Аято. Громкий, заразительный смех разносится по салону, я в спешке отстегиваюсь и, перебросив ноги через сиденье, пристраиваюсь у парня на коленях. И без того короткая юбка задирается так, что всем снаружи это явно видно, а Аято собственническим жестом сжимает мои бедра. Под ликующие крики толпы я целую его, тут же влажно проникая языком в рот. Хочется овладеть им прямо сейчас, у всех на глазах. По правде говоря, мне даже ничего не мешает — твердеющий член упирается в мою промежность через белье, ощутимо мокнущее от возбуждения. Стон срывается с моих губ в поцелуй, я непроизвольно начинаю потираться о него… Меня охватывает непреодолимое желание ощутить его внутри прямо здесь, в машине, не гнушаясь непрошенной публикой.       Никто из нас не заметил, что что-то не в порядке. Восторженные возгласы стихли, народ кинулся врассыпную, моторы прибывших на финишную линию после нас зарычали. Лишь когда зазвучали сирены — разумеется, включенные только в тот момент, когда прятаться больше не было смысла, — я пришла в себя. Было поздно. Дверца распахнулась, меня дернули за руку, отрывая от Аято, и грубо швырнули в сторону, в руки других полицейских. Я беспомощно огляделась: сбежать успели не все. Попались несколько девушек с флагами, двое гонщиков и кто-то из зрителей. Последние, разумеется, не очень-то и были нужны — если их не отпустят прямо на месте, они отделаются небольшими штрафами. Гораздо больше проблем ожидает организаторов и, конечно, самих гонщиков. Наши с Аято взгляды встретились. Его тоже достали из машины, но это была не полиция.       — Пусти меня, отец!       Сын одного из богатейших бизнесменов страны, спутавшийся с девчонкой из местного гетто — что могло быть еще более унизительным в глазах общественности? Это было даже хуже, чем участие в нелегальных гонках. От второго можно было откупиться, а вот от дурной репутации — едва ли. Я отчаянно порывалась к Аято, и мои руки скрутили так, что из горла невольно вырвался хрип.       — Аято! — кричала я, пока двое мужчин тащили меня в полицейский автомобиль, и парень дернулся, пытаясь вырваться из хватки своего отца.       Его лицо, искаженное злостью, отдалялось от меня, пока полностью не скрылось из поля зрения, когда меня бросили в салон и заперли дверь перед самым носом.

***

      Все в камере, кроме меня, умудрились заснуть под громкие, въедливые голоса полицейских. Я сидела на полу — это казалось приятнее, чем койки, воняющие хуже общественного туалета. За несколько лет нас накрыли впервые, и все дело было лишь в том, что Камисато-старший заплатил полиции сумму привлекательнее, чем организаторы. Аято никак не мог избавиться от дамоклова меча в виде своей семьи, даром что старался изо всех сил: единственным препятствием для того, чтобы разорвать с ними связи окончательно, была младшая сестра. Удивительно, как такая спокойная и кроткая девушка появилась у подобных родителей. Аяке, конечно, изрядно доставалось за проделки брата, но она упорно продолжала вставать на его защиту всякий раз.       Разговоры снаружи смолкли, по мраморному полу застучали шаги, приближающиеся к камере. Я подняла взгляд и просияла: возле мужчины в форме, наполовину залитый тенью, стоял Аято. Как только замок в двери щелкнул, я бросилась к нему, ныряя в теплые объятия. Он зашипел.       Тревога накрыла мгновенно. Я отстранилась, заглядывая ему в лицо: под глазами засели темные круги, а на скулах красовались свежие красные следы, которые назавтра явно превратятся в ярко-фиолетовые гематомы.       — Не надо, — он уже успел предугадать, что я собираюсь сказать, — просто пойдем домой, я очень устал.       Я не возражала.       Совесть отчего-то вгрызалась в мозги, заставляя их прокручивать одну и ту же мысль: это моя вина. Я знала, что это было не так — если я в чем и виновата, так это в том, что влюбилась в того, в кого не следовало.